Глава 1. Катюха
0
Orientalium fungorum - ядовитый гриб-хемосинтетик, предположительно растущий на дне подлёдных озёр старше 500 тыс. лет. Его споры найдут в ледяных кернах, привезённых из Антарктиды, в 2030-2040 годах. Испытания яда orientalium fungorum в лечении различных заболеваний станут настолько успешными, что будет принято решение о экспедиции с погружением на дно озера Восток в 2050 году.
Часть 1. Илья.
1. Суббота, 1 октября 2050
Приснился кошмар. Урок математики, за партами молча сидят, ссутулившись, взрослые люди в чёрных одеждах. А я голая, стою в центре класса, и училка тычет в меня указкой:
Команда из 12 рабочих Южного полюса может удалить за месяц тысячу кубометров льда. Сколько рабочих необходимо, чтобы поставить полярную станцию радиусом 10 метров на 3500-метровой глубине? Отвечай, Щщщайка!
Моя фамилия Чайка. Но училка татарка и произносит “ч” шипя: щщщайка. От “щщщайки” хочется сморщиться и исчезнуть.
Эээ… - начинаю. Ссутулившиеся люди выпрямляются и поворачиваются. Я чувствую, как щекам становится жарко. Опускаю голову, смотрю на себя и вижу белые груди. А щёки красные и жгут. - Эээ… - продолжаю. Белый лёд в задаче. Белые лица сутулых людей. А я голая, и у меня белые груди.
2
Звонок в мозг. Я не сразу просыпаюсь и не сразу понимаю, что это не будильник.
Шеф? - хрипло говорю в микрофон. - Что? Что случилось-то?
Чайка! - кричит он мне в самое ухо, и я слышу, как он задыхается. Шеф всегда задыхается, когда не может с собой совладать. - Ты едешь! Мы едем!
Куда?
В Антарктиду!
Куда? Когда?
В понедельник борт!
Эээ… - тяну я и, офигевая, прерываю звонок.
3
Лёха, прикинь! - плачу я через 30 минут. - И теперь хоть что делай, бери и едь! А у меня свадьба, Лёха! Один раз в жизни замуж собралась - и вот!
Ну, Катюх, - примирительно говорит мужской голос в трубке, - да выйдешь ты замуж! На полгода всего едем, с октября по март.
Ты меня не понимаешь, - сдавленно отвечаю я.
Ну, детка…
Вторая линия.
Лёха, - кричу, - Повиси! - переключаюсь, - Шеф?
Чайка! Забыл! Будет сильный боковой ветер! Самолёт сесть на лёд не сможет! Надо прыгать с Ил-76, в рампу! И палатки, и приборы! Организуешь? Справимся?
Бля… Ну на Джокерах прыгнем, чё.
Третья линия.
Илюха, - плачу я. - И теперь хоть что делай, бери и едь!
Успокойся, Катёнок, - говорит человек, за которого я собралась замуж на Покрова. - Я поеду с тобой. Ты за-му;жем или где.
Шумно втягиваю сопли и отключаюсь от всех трёх.
4. Понедельник, 3 октября 2050
Сигнал “приготовиться к прыжку” в самолёте подаётся сиреной “сигнал бедствия”. Я когда его слышу, сердце в кишки падает.
Лёха, ты первый! - ору, - Лиля замыкающая!
Ветер в лицо. А внизу белым-бело, словно и нет никакой высоты. И только серое пятно-прорубь, а в ней движение, копошение, муравейник. Это наша прорубь, думаю, нам туда.
Через 30 секунд чтобы все были под куполами! - щас охрипну, и всё равно не слышно ни черта.
Лёха козыряет мне, улыбается одним уголком рта. Вдох, выдох. Подходит к рампе, успевает ущипнуть меня за жопу, а я успеваю это заметить, и… точка начала выброски, сначала тюки, вещи, пища, пошёл, пошёл, пошёл, потом люди: Лёха, Илья, шеф, врач, Лилька, яаааа… ааах, ты ж твою же! Солнце - вырви глаз! Купол один, два, три… закрутило, ссс… ка, сколько же их… а хрен! Раскрываюсь.
И тишина.
Внизу всё оранжевое: флажки, ленты, купола, куртки с номерами. Один, три, четыре, пять… не понял. Один, три, четыре, пять… Где вторая куртка?
5
Рабочие установили систему зеркал и канатную дорогу в проруби, которую они бог знает когда подготовили. А Илья… он немного не рассчитал ветер и промахнулся мимо парашютных матов, которые специально разбросали для нас.
Мне потом рассказали, что порывом ветра его занесло в прорубь, а там провода и отвесный лёд. Он запутался, купол сложился, и его било, било, било о стены, пока не закоротило и не вспыхнуло, потому что мы обработали купола и куртки противообледенителем, а это же спирт, он горит...
И когда мы сняли тело, меня позвали на опознание. Я смотрела Илье в лицо, он улыбался. Искажённая, детская улыбка. В крови, саже, волдырях. И я подумала, это ведь я не брала его с собой на прыжки ни в Раменское, ни в Кубинку. Это я во имя ремонта нашего будущего дома, во имя наших несуществующих детей не брала его на прыжки. Это я не додумалась попросить Лёху, чтобы он взял Илью на хвоста;. Это я не подумала, что в Антарктиде другая физика, другой ветер, и что Илья с опытом меньше ста прыжков на крыле уж наверное не справится с погодой.
Это я. Убила его.
6
Лёха бьёт мне в зубы горлышком фляги:
Пей, кому говорю!
Разбил мне губу. Кровь течёт по подбородку.
Пей!
Я поднимаю руку в перчатке. Рука словно не моя, чужая. Беру флягу. Глотаю. Водка как вода. А вокруг белым-бело, и народ толпится, сутулится, смотрит на меня вопросительно, я ведь рук.группы, чё.
Поднимаюсь.
Тело оставим наверху. Отправим на вскрытие и в крематорий. Пепел - в алмазную установку. Финишируем экспедицию, алмазы будут готовы. Заберём домой. А его родителям я сама скажу.
Лилька зарёванная, а я сухая везде. Словно и не было в моей жизни никакого Ильи.
Вытираю кровь. Пересчитываю куртки. Все.
Эй, коллеги, собрались! Айда на спуск на 3500.
Часть 2. Лилька.
1
Озеро Восток давно изрешетили, но трагедии не произошло. Буры стерильны, смазка безвредна, на YouTube полно видео по экологической выморозке льда.
Под куполом, да и вокруг него, всё залито солнечным светом, отражающимся от зеркал. Настоящий рай для учёных вроде нас. А вот в лаборатории света нет. Воссозданы условия для спор тех самых грибов. И триста атмосфер, и подводный мир, но грибы не хотят расти, хоть убей. Поэтому здесь Лилька, она миколог, как и Илья. Был. Но Илья… его уже кремировали, поэтому не будем о нём.
У нас здесь на 3500 всё хорошо.
Каждое утро душ по 5 минут, беговая дорожка по 45, завтрак по 30. Когда живёшь по распорядку, легче забыть о детской улыбке на обожжённом лице.
2
Наша заветная цель: достать грибы. Мы с Лёхой готовимся к первому погружению в озеро. Чувствуем себя космонавтами, только летим не вверх, а вниз. Тренировки в воде и на суше, снова и снова. После бассейна Лёха в обязательном порядке растирает меня голую полотенцем.
Не спорь со мной, - говорит, - я знаю, что делаю.
Так продолжается день за днём, пока однажды в раздевалку не входит Лилька. От неожиданности морщит нос, переносицу, всхлипывает, передёргивает плечами, бежит через подсобку со снарягой, мечется, что-то ищет, находит, хватает - ледорубы! - и выбегает из купола.
Лиля! - ору я и бегу было за ней на улицу, мокрая, в кроксах, но от мороза захлёбываюсь, возвращаюсь и начинаю торопливо засовывать себя в комбинезон, а ноги в ботинки. Языки ботинок заворачиваются, я теряю драгоценные секунды, кусаю губу и тоже всхлипываю. - Дура ты, Лилька!
Я - на мороз, а Лилька уже ушла далеко, в метели метры не разобрать. Превратилась в оранжевую куклу. Снег валит бело, косо, словно кто-то скребёт серое пространство когтями. Кричать бесполезно - ветер.
У стены я теряю куклу из виду, а вместе с ней упускаю ещё минуту, оцепенев от холода снаружи и внутри. Вздрагиваю, догадываюсь поднять голову, обомлеваю.
Оранжевая куртка по очереди взмахивает рукавами, зарубается ледорубами, ползёт наверх выше, выше…
Лилька! Стой!
Ветер воет так, что я ору в себя и для себя.
Вдруг под самой стеной поверхность озера взрывается, становится на дыбы. Чьё-то торпедное тело взвивается вверх, и, как игрушку с ёлки, сбивает оранжевую куртку. Куртка взмахивает рукавами. Время замирает. Яркая точка на миг взлетает, а потом восклицательным знаком разрезает снег и...
3
Мы пришли тогда в подсобку, Лёха за посудой для кухни, а я за парашютным шёлком. Сгребла шёлк со стеллажей, шелестящий, прохладный наощупь. Спрятала в него руки. Ткань прикасалась легко, скользила, струилась.
Лёха уронил кастрюлю, та грохнула, я вздрогнула, рванулась, он притянул меня к себе, обнял. Одна ладонь на лопатке, вторая на копчике. Меня повело, колени подкосились, я приоткрыла рот, чтобы сделать вдох, а он подался вперёд и засунул мне в рот язык. И в язык этот я голодно вцепилась зубами, прокусила, почувствовала кровь, опьянела и рухнула на стеллаж. Мир заволокло туманом.
О том, что мы были в подсобке не одни, я пойму позже, когда Лилька, красная, опухшая, в пятнах, зайдёт ко мне в комнату, бросит в лицо вырванные с мясом страницы своего дневника и выйдет вон. Если бы не доводчики, она бы выбила дверь с ноги.
Если бы ты знала, - подумаю я тогда, - как мне было с ним хорошо. Как мне было плевать, что ты его жена.
Если бы я знала, - подумаю я потом, - что ты вот так, на надрыве, рванёшь к стене, я всё равно бы сделала это. Потому что есть секс - просто... А тот... Он был жизнь. Живая вода.
Мы не виноваты, Катюх, - скажет Лёха, делая затяжку за затяжкой. - Кто ж знал.
Сипящий вдох, шипящий выдох. Комната наполнится дымом, горько дышать.
4
Лилька ушла под лёд, хоронить некого. Отметили три дня и девять. Плакать не о чем. Она могла погибнуть и при исполнении служебных обязанностей. Знала, на что шла.
Вырванные страницы Лилькиного дневника я буду хранить до девятого дня, потом сожгу. Из праха Ильи получится несколько алмазов, разделю на двоих. Добавлю красный бархат, документы, посмертные благодарности Института. Так повелось, что о рождениях сообщаю я. И о смертях - я.
5
Лёд на озере проломился из-за разницы в давлении и схватился не сразу. Мы туда - до поминок ещё - с эхолотами, но под стеной тишина. Сутки ползали по разломам, соскребали со льда всё, что могли найти. Несколько дней в лаборатории исследовали материал. Лихорадочные, неадекватные, единственное, что поняли: побывал у нас в гостях кто-то толстошкурый и обтекаемый. И воды в нём девять десятых, и сотни атмосфер ему не страшны. А ещё через неделю споры нашего orientalium fungorum выползли из пробирок и на шкурном материале разрослись.
Вот так вот, Лилька.
Теперь и я реву.
6
Когда смерть в лицо и в спину, хочется снова и снова отбирать у жизни куски пирога. Чувствовать мужское прикосновение. Облизывать. Вдыхать. И, оставшись одни друг у друга, мы с Лёхой снова и снова будем заниматься любовью на стеллажах. До первого погружения в озеро останется ровно три дня.
Часть 3. Катюха.
1. Понедельник, 24 октября 2050
Я лежу в бассейне, в костюме для погружения в агрессивные среды. Лёха держит меня за голову. Костюм отключён. Мне страшно, тело потряхивает, боюсь воды. Но больше воды боюсь задохнуться этой чёртовой жидкостью. Впрочем, иначе не погрузиться - высокое давление - и лёгкие надо обязательно защитить.
Катюх, я делал это на твоих глазах тысячу раз!
Лёха злится, грубеет, и я чувствую через капюшон, какие жёсткие у него руки. Этими руками он легко бы мог свернуть мне шею.
Ладно, включай, - решаюсь я, он включает, я тут же с хрипом выталкиваю себя из воды. Глаза круглые, голова мотается, руки машут перед лицом, - Нет, нет!
Он отключает костюм.
Ненормальная что ли? А если перегорит?
Я всхлипываю. Я дышу.
Всё, давай!
Он включает костюм, и я чувствую, как жидкость заполняет меня целиком.
2
Это небольно. Тонкие иглы замораживают дыхательные пути, проникают в лёгкие. Сначала анестетик, чтобы подавить рвотный рефлекс. Потом орошение. Затем заполнение пустот.
Лёха надевает мне на лицо маску, толкает вниз. Я ухожу на 100, 200, 300 метров. В наушниках помехи, его голос, снова помехи. Куда мы собрались с такой связью?
Шшш ...ючу звук... ...донных ...точников… Шшш ...ойся…
Вокруг забурлило, загудело, я задёргалась.
Шшш ... глубоко, дура! Ты ...остью дышишь!
Хорош наезжать! - хочу сказать я, но лишь беззвучно двигаю челюстями.
3. Вторник, 25 октября 2050
До погружения два дня. Лёха со мной не разговаривает. Ночью не сплю - презираю себя за трусость. Зашла в лабораторию посмотреть на грибы. Светятся в темноте и на вид комковатые, как плохо размешанный обойный клей.
Оделась, обулась, пришла к стене вспоминать. Вот здесь зарубалась Лилька. На сколько она там зарубилась? Ну пусть метров на десять. А здесь из-под воды вылетел этот… мы дали ему кличку Шкура. Летел вверх, вниз. Сбил Лильку, ободрался о лёд. Мы собрали потом всё, что смогли, унесли в лабораторию, и грибы, которые до этого не росли…
О боже мой.
Ядовитые грибы. Размножаются на коже нашего зверя или на любой коже? Живут только на таких, как Шкура? Или на всех теплокровных? Мы вскрыли озеро, и теперь они выползут наружу, заселят Землю, и...
Я срываюсь с места и бегу к тренировочному бассейну.
4
Никак не могу привыкнуть к переходу с воздушного на жидкостное дыхание. Две трубки в ноздри. Одна в рот. Между ними кислородный прибор и фильтр. Вдох через нос - выдох через рот. Только так. Не наоборот. Вдохнёшь переработанную жидкость - задохнёшься, так как кислорода там уже нет.
Я ныряю.
С каждым метром вниз уменьшается шанс вернуться. Что я делаю ночью, в бассейне, без связи, за сутки до официального погружения, не могу объяснить.
Бассейн у самого дна связан тоннелем с озером Восток. В тоннеле два люка - выход из бассейна и вход в озеро.
Открываю первый люк смарт-ключом, проскальзываю в тоннель, закрываю люк. Открываю и закрываю второй. Температура воды одинакова, переход незаметен, если бы не свет. В озере меня окружает полная, тотальная тьма. Хочу вернуться в бассейн за фонарём, ощупываю себя в поисках ключа, не могу найти, а люк заперт наглухо. И вокруг такая чернь, словно я купаюсь в чернилах гигантского кальмара.
5
Безоружная.
Всё, что у меня есть - костюм. В нём я неуязвима для подводной температуры и давления. Приборы, встроенные по контуру, передают на маску цифры, что, где и как. Эти же цифры поступают наверх, в лабораторию, но ночью там никого нет.
Я медленно и сосредоточенно двигаюсь. Просто затем, чтобы что-то происходило. Иначе запаникую и погибну, а в движении у меня есть ровно час. Час - это шанс остаться в живых. Четыре взмаха ластами - вдох. Восемь взмахов - задержка. Четыре - выдох. И ещё раз. И ещё.
Цифры светятся на маске и мешают мне. Выключаю передатчики, и темнота плотно обволакивает и глубоко погружается в меня. Двигаюсь с закрытыми глазами, только слушаю. Как сомнамбула, иду на звуки подводных течений. Я обречена, ну что ж. Не смогу вынырнуть - так хоть посмотрю.
Голова гудит, тело тяжелеет. И я было думаю, что закончился кислород, открываю глаза и вижу подо мной множество светящихся торпед. Они движутся, образуя круг, над центром которого которого двигаюсь я. Свет слабый, видны лишь вытянутые пятна. Я замираю на месте - торпеды кружат. Я двигаюсь вперёд - и они. Меня охватывает любопытство: если резко дёрнусь - стану добычей? Мозг лихорадочно занимается математическими перестановками.
Дыши, Катюха, дыши.
6
Мало что можно заметить при свете грибницы в тёмной воде. Надеюсь, что в лабораториях идёт запись погружения, и после моей смерти данные расшифруют.
Мне не страшно. Наоборот.
Ухожу на глубину, навстречу странным жителям озера Восток. Протягиваю руки к их свету, погружаюсь в тот самый клей. Клей обволакивает перчатки, но не остаётся на них - материал несъедобен. Возможно, грибы делятся продуктами хемосинтеза со своими носителями? Яд для защиты, питательные вещества для жизни?
Маска загорается красным - заканчивается кислород. Через пять минут начнётся процесс откачки и утилизации жидкости, а быть раздавленной - затея так себе. Пять минут жизни - большой срок. Делаю очередную попытку набрать в жмени клея. Тот выскальзывает из перчаток, не оставляя следов. Меняю направление на 180 градусов.
Начинаю движение вверх.
Вверх.
Вверх.
Упираюсь в лёд.
Лёд.
Лёд.
Жидкости в лёгких больше нет. Вжимаюсь лицом в лёд. Лёд над озером Восток наполнен пузырьками воздуха. Делаю первый медленный вдох через плотно сомкнутые губы. Вместе с воздухом в рот вливается вода. Глотаю воду, надеясь, что где-то наверху в лаборатории включилась сирена, означающая, что кислород закончился, а костюм не вернулся на тренировочную площадку.
Глава 2. Лёха
0. Среда, 26 октября 2050
До погружения один день. День, в который, как перед казнью, многое разрешено: массаж, сауна, 3D-стриптиз. Но не хочется. Читал книги, пил вино, лёг спать. Уснул.
Ночью взвыла сирена, меня подбросило в постели. В полусне кое-как оделся, шатаясь, ввалился в лабораторию. Всё красное. Экраны светятся. На одном из них карта с координатами, и пульсирует точка. Эта точка - Катюха.
Чтооо?
Часть 1. Шеф.
1
Она в получасе движения от станции. - моё горло напрягается, и голос стремительно набирает высоту. - Костюм отключён. Температура воды минус два градуса. Датчики фиксируют переохлаждение тела, и у нас есть шанс. Но надо идти прямо сейчас.
Алексей, - говорит шеф, его нижняя губа подёргивается, а в уголках губ скопилась слюна, - Я вас не пущу. Вы у меня единственный, кто может возглавить группу. И потом. Лилию же вы не искали? Хотя могли бы запросто погрузиться.
От одежды шефа пахнет плесенью. Что за привычка носить домашнее на станции, где положено быть в форме? Что за желание натягивать каждое утро нестиранный свитер с распущенным горлом? С зарплатой полмиллиона, он тянет с собой в Антарктиду рваные льняные полотенца, предпочитая их новым бамбуковым казённым. Катюха для его старья дополнительный грузовой парашют запросила! Ну хорошо, ладно. Но он же не стирает бельё. От него пахнет прокисшей овсяной кашей. А носки… Хотя машинка с химчисткой есть у каждого в комнате, у каж-до-го! Я морщусь, и мне хочется ударить этого человека.
Юрий Евгеньевич, ну пожалуйста, - умоляю я, потупившись, как милостыню прошу. - Золотой час же!
Алексей, - ошеломляюще спокойно говорит шеф, поджёвывая дёргающуюся нижнюю губу, - Я же сказал. Я вас никуда не пущу.
Сухонькое тельце становится в дверном проёме, руки упираются в косяк. И тогда я подхожу и бью в солнечное сплетение без замаха.
2
В тоннеле у второго люка на магнитной ленте висит Катюхин смарт-ключ. Какая же ты дурочка у меня. Вроде умная, а как нахохлится, мозга нет. Что ты нашла на станции? Что тебя толкнуло влезть в костюм? И какого чёрта ты забыла на ленте ключи?
Иду на задержке дыхания так долго, как могу. Выдыхаю и вдыхаю заново, только когда диафрагма начинает ритмично толкать меня в рёбра, как икота, будто кто-то раз за разом бьёт мне в лёгкие головой снизу.
Катька шла без света на малой скорости. Какое-то время даже кружила. А я иду на всех парах. И на моей голове горит налобный фонарь. У меня есть путь и есть цель. И я очень удивляюсь, когда замечаю под собой…
Что это за хрень?
3
Они движутся медленно, ровно подо мной, по кругу, и луч фонаря выхватывает из воды их покрытые взбитой серо-белой массой округлые бока. Клёцки в кипящем супе, который варила мне в детстве мама. Кто-то огромный перемешал их, а ложку вынул, и они продолжили кружиться. Инерция, центробежная сила.
Нет понимания, где заканчивается живая масса и можно ли её обогнать. Вырваться из точки над центром круга не удаётся. Круг превращается в воронку, я внутри огромного водоворота из торпедообразных тел. Есть же причина всем этим животным вот так кружить? И может быть там, в супе, среди прочих, тот самый зверь, на чьей шкуре проросли лабораторные грибы. Но суп всё гуще. А времени всё меньше.
Голова гудит, тело тяжёлое. Сигнал сбился. Катюха исчезла с радаров. Надо выпутываться из этой передряги. Мысль-идея, мысль-решение приходит на уровне “а что, если”. Если просто всплыть на уровень льда?
Человеку на жидкостном дыхании декомпрессионная болезнь не страшна. Я всплываю на максимуме собственной тяги, и датчики сообщают, что везде, насколько хватает дальности, лёд касается воды, и воздушных пузырей нет. Точно надо мной, странное, частично примёрзшее к ледяному панцирю существо. Оно не похоже на все эти клёцки, но покрыто такой же массой.
Я приближаюсь и вижу Катюху. Посиневшую. Измазанную с ног до головы - я уже понял, что это - одержавшими победу грибами. Костюма на ней нет. Сканеры констатируют смерть. Лицо вмёрзло в лёд. Видно, что губы в нитку: так она тщетно и безуспешно пыталась достать воздух. Дотронулся до неё, и стало жутко. Непроизвольно перекосило лицо, затошнило.
Ох, чижик. Ну как же так.
4. Четверг, 27 октября 2050
Выморозил тело вместе с куском льда. Понял, почему хирурги не оперируют своих. Волоком тянул до станции, плакал.
И вот она лежит в реанимационном саркофаге, такая же синяя, как и подо льдом, вся в чёртовых спорах. Температура тела минус два. Спящая красавица, просто песец. Грибы на коже, грибы в сосудах, мы уже план перевыполнили по этим сраным грибам.
Прихожу к ней каждый вечер читать Эдгара По. Не знаю, слышит ли она, надеюсь, что нет. Потому что всхлипываю больше надобности, и голос стыдно скулит.
На Земле уже знают, что наши orientalium fungorum симбионты, но цена этого знания высока. Я снова и снова пересматриваю видео с камер. Животные, которые встретились нам трижды, скорее всего не хищники. Чересчур медленные. Толстые, как ламантины. Грибы защищают их от агрессивной воды, поставляют питательные вещества.
Я вижу это по анализам Катюхиной крови. Она мертва, но она живёт. Пока не могу объяснить, и никто не может. Из грибов её тела мы сделали несколько партий фармпрепарата. Для меня это кощунство, надругательство, но условия трудового договора не обойти. Мы все завещали свои тела в том или ином виде науке.
Часть 2. Врач.
1. Пятница, 28 октября 2050
Ввалился к врачу в кабинет пьяный в стельку.
Коля, - говорю, - а давай её отогреем?
Кого? - удивляется тот.
Коля большой, а письменный стол маленький. Заполняя бумажки, он краснеет лицом, наваливается массой на край стола и, выпячивая нижнюю челюсть, дует себе в глаз.
Ну, Катюху, - продолжаю, немного помолчав, - Холодно же ей.
Голос предательски дрожит.
Лёш, - говорит Коля, вставая из-за стола и одёргивая халат, - Ну что ты такое говоришь?
И тут меня понесло.
Коленька, дорогой, - хватаю его за грудки, дышу спиртом в лицо, - если грибы живы, она тоже жива. Хватит кормить её мясом больных людей на Земле. Её не хватит на всех! Включи саркофаг на подогрев, я никому не скажу. Хочешь, записку напишу, что это я?
Лёш… - тянет он, - Лёш?..
Колюнечка, - у меня двоится в глазах, - я ведь знаю, что ты её любил, Лильку мою, с первого класса самого, всю школу, весь институт. И я знаю, что это ты ей сказал, что мы в подсобке, сама бы она не додумалась, Коль!
Воздух его дыхания, и без того тяжёлого, ещё больше вязнет в теле, с трудом вырывается наружу.
Ничего я не говорил, слышь, ты?
2. Суббота, 29 октября 2050
Не прошло и месяца, а нас осталось трое оскаленных друга на друга мужчин. Без девочек атмосфера станции превратилась в болото. Мы забурели, поросли щетиной, стали чавкать на ходу. Отключили рации, ушли в себя.
Когда станцию замело снегом по макушку, я принял решение найти подо льдом озера свою жену. Пришёл к Катюхе в лабораторию, просить прощения и проститься. Сел у саркофага, смотрю, ничего не чувствую - лица уже не видать. Грибы облепили её вплотную, как если бы кто-то захотел сделать из женского тела папье-маше. Даже если долго-долго смотреть под стекло саркофага, ничего живого. И мне кажется, что это не Катька, а Катька где-то там, у себя, легла отдохнуть, и скоро ворвётся в лабораторию, и всё разом оживёт, задвигается. Она будет танцевать мимо пробирок, аквариумов, легко уворачиваться от углов. Подойдёт к саркофагу, заглянет и скажет:
- Лёх, это что? Мне сюрприз, да? Ты же знаешь, я терпеть не могу сюрпризы.
Помню, принёс ей пряники. Она работала тогда на биологической станции, и мы были почти не были знакомы. Что-то нашло на меня, я хотел понравиться почему-то именно пряниками, в интернете искал рецепты, ночью месил тесто и напёк целый мешок. Она взяла один пряник из мешка, понюхала, лизнула, положила обратно, обняла мешок, прижала к груди и говорит:
Пойдёшь со мной?
Я пошёл. А она - в вольер к зубрам заходит, как к себе домой. Один из зубров к ней, я тоже, она руками воздух толкает, мол, не подходи.
Не подходи, Лёх, он убьёт!
А у меня - сердце в уши и горло высохло.
Зубр остановился в шаге от Катюхи, как дохнёт ей в лицо, волосы длинные, расплетённые, от дыхания врассыпную взвились, прямо под солнце, вспыхнули золотом и опали на плечи. Она зубру пряники протягивает, целую жменю в ладонях. Он берёт, и она нежно так:
Кушай, Мишка. Ты мой маленький… - поворачивается ко мне, - Смотри-ка, ест!
Я закашлялся. Ни фига се маленький! И одновременно с ужасом чувствую восторг. Крыша едет, хорошо так, быстро, куда-то по позвоночнику и в штаны.
А через два года Мишка умер, и она подстриглась под ёжика.
3. Воскресенье, 30 октября 2050
И вот я снова в костюме, дышу жидко, иду под лёд. Частью данных, например, поиском органики можно управлять только из лаборатории, поэтому наверху меня страхует шеф.
Я уверен в вас, Алексей, - поджёвывая нижнюю губу, торжественно говорит и хлопает по плечу. “Папочка”.
“Найдите то, не знаю что, Алексей!” “Почему вы не бросились спасать жену, Алексей!”
Да если бы ты знал, Юрий Евгеньевич, что когда через полгода, после единственной пьяной ночи, Лилька пришла ко мне беременная, я беззвучно подал заявление в ЗАГС. Ни единого звука не издал, всегда считал, сделал - отвечай. А потом она с этими своими грибами… и я тащил её, всю в крови, в роддом. А потом оказалось, что ничего не было, и ребёнок не мой, и всё равно!
А Катюха - у неё всегда была своя голова на плечах. И когда я сказал, что женюсь на Лильке, а не на ней, она сжала зубы, задрала подбородок и пошла. К своим зубрам. И в сообщении, которое я получил от неё через час, написала:
Уважаю, Лёх.
Так что нихрена ты не знаешь, ты. “Как вам не стыдно, Алексей!” Тьфу.
4.
Пока я пил и читал Катюхе Эдгара По, шеф ползал по льду у разлома и не только, строил карты течений, измерял температуру, скорости и получил пару сотен мест, где может быть тело мой жены. Какая мелочь, правда. Пара сотен всего. Мы объединили найденные точки в множества так, чтобы моего дыхания хватило пройти одно множество на одной задержке. Иначе их было не обойти - ограниченный кислород.
Мы построили маршрут по убыванию вероятности, и я пошёл от большей вероятности к меньшей. И я нашёл. Не совсем Лильку. Кулёк оранжевой одежды. И никаких грибов. Интересно другое. Под ней кругами двигался Шкура. И звучал.
Как он звучал - отдельная песня. Тибетский гонг, священная чаша. Дрожь его голоса распространялась на сотни метров. Каждая мышца моего тела отзывалась на неё, тяжелела, зависала.
Я вырубал тело изо льда, а Шкура пел, пел, кружился, кружился, и когда я поволок Лильку на станцию, поплыл за мной. Не касаясь стен, вписался в тоннель, а потом и в бассейн. Словно успокоившись, оттого что прибыл на некое значимое для него место, лёг на дно и сутки провёл без движения.
На следующий день мы вскрыли оранжевые кульки и увидели Лилькино тело, сплошь покрытое потёртостями, словно кто-то делал ей гуаша огромными костяными скребками.
А ещё через неделю Шкура покажет мне свой язык, и я вспомню Мишку, пряники и золото в Катюхиных волосах.
5. Ноябрь 2050
Лильку отправили в крематорий. Шеф побрился и надел форму. Коля, напротив, запил и приуныл. Я зачем-то нянчился с ним, поил боржоми, капал хлорид натрия внутривенно и монотонно гудел в ухо:
Коля, брат, всё будет окей.
Этот большой человек потерял сначала ребёнка, а потом женщину, которую (наверное) любил, но мне не было жаль его. Я и девочек-то не жалею, что уж говорить о мужиках.
Размышляю о границах человеческих потерь, о мужской и женской ответственности. И о том, как далеко можно зайти во лжи из-за страха “что подумают люди”. Да срать, что они подумают. Ну правда!
Всё могло сложиться по-другому. Во втором триместре Лилькиной беременности Коля делал тесты ДНК плода и сказал, что по результатам анализов ребёнок не его. Зачем он стал врачом с таким уровнем трусости, для меня загадка. Они расстались. Лилька в отчаянии пришла ко мне. Я-то думал, что переспал с ней по пьяни, мне и в голову не пришло повторить тест. А потом эти грибы...
И когда Лильку увезли в реанимацию, я, обезумев от безнадёги, ворвался в медицинский архив, переворачивал шкафы. Напуганная разгромом медсестричка всучила мне кипу бумаг, где я увидел и результаты токсикологической экспертизы, и ДНК-тест на отцовство, так и не подшитый в Лилькину карту.
Я размышляю, вероятности жгут мне глаза и горло. Проживаю сценарии многих жизней. Вот Лилька и Коля поженились, и у них родился ребёнок. Вот поженились, и ребёнок умер. Вот я с Катюхой, с детьми, без детей, а вот меня убивает Мишка, и дальше провал.
6. Декабрь 2050
Живу в лаборатории, провожу на дне бассейна часы, записывая пение, выбираясь наружу поесть, поспать и обновить кислород. С каждым днём Шкура, кружа по бассейну, поднимается выше, пока не выбирается под поверхность воды. После единственных суток отлёжки на дне он больше ни на секунду не останавливается, бесконечно кружит и поёт. Я ныряю к нему на обычной задержке дыхания. Мы привыкли друг к другу, и я благодарен. За покладистый характер, за то, что Шкура не сбрасывает датчики, терпит иглы, соскобы, проколы, анализы и собственно меня.
Эпилог
В ночь на субботу 31 декабря 2050 года я просыпаюсь среди ночи на краю бассейна и понимаю, что Шкуры в бассейне нет. В полусне, шатаясь, щурясь, озираясь, ищу и зову его.
Саркофаг открыт. В моей голове, в каждой мышце, низко звучат тибетские чаши. И светящиеся в темноте гирлянды orientalium fungorum протянуты между телами человека и зверя.