Во время службы на Байконуре, в период отпуска я не упускал случая совершить поход в один из примечательных уголков нашей страны. Как правило, компанию мне составлял кто-то из друзей. В то памятное лето им оказался заядлый рыбак и охотник Веня Чиликов. Посовещавшись, мы решили ехать на Байкал, с тем, чтобы испробовать знаменитого байкальского омуля. А выписали документы до города Баргузин, что стоит на реке того же названия. Однако, выехав в августе, попали мы, как говорится, не в сезон, и - по совету местных рыбаков - переключились на хариуса. Разузнав у них дорогу в место его обитания, мы двинулись в путь.
Пройти до конечной точки маршрута - реки Чивыркуй, что за перевалом Даван, нам с другом в тот день не удалось. В наступивших сумерках вершина горы в виде трезубца, что за падью, на которую нам посоветовали ориентироваться, была уже едва различима на фоне потемневшего неба. Двигаться дальше было рискованно, и, когда встретили журчащий между камнями ручей, остановились на ночлег на обратном склоне перевала. Нас сразу окружили тучи комарья, и – спасаясь от них – мы, наскоро поужинав у костра, забрались в палатку. Но сон пришёл не сразу. Одно дело – ночевать на лужайке возле Баргузина, и совсем иное – в глухой незнакомой тайге. Костёр скоро потух, и в голову полезли тревожные мысли. Явственно представилось, как медведь, подкравшись из темноты, сгребает нас с другом в охапку вместе с палаткой. И, несмотря на то, что мы на этот случай подстраховались, зарядив ружьё и держа под рукой топорик, эти меры мало утешали: фактор внезапности мог решить дело. Одним словом, мы провели беспокойную ночь и были чрезвычайно рады первым лучам выглянувшего из-за вершин солнца.
Оказалось, что накануне мы были на пороге у цели. Нашему взору открылась широкая, покрытая густой травой и молодыми берёзками долина. Полагая, что река где-то рядом, не стали разводить костёр, решив позавтракать уже на её берегу. И я, ориентируясь на «трезубец», налегке отправился в разведку. Однако, прошагав какую-то сотню метров и обернувшись, остановился в недоумении: следов нашего привала на фоне тайги даже с такого малого расстояние было не видно. Невольно подумалось: «Как же я его найду, вернувшись обратно?» Вспомнив, что в лесу – дабы не заблудиться – на деревьях принято делать зарубки, вернулся и, отправляясь в разведку снова, прихватил с собой топорик. Почва была влажной, но не зыбкой, и я смело шагал вперёд, не чувствуя никакой опасности: ночные видения с участием хозяина тайги были напрочь забыты.
Неудивительно поэтому, что попавшая на пути покинутая зверем лёжка у меня вызвала лишь любопытство: подумалось, что это ночёвка знакомого по охоте в родных угодьях лося. Однако, внимательно осмотрев место лёжки, я недоумевал: «Почему возле неё не видно следов от копыт?» В раздумье почесал затылок, но так и не найдя ответа, отправился дальше, не забывая делать на деревьях зарубки. Вскоре попалась на глаза ещё одна свежая лёжка. Осмотрел её с особым пристрастием, но лосиных следов не обнаружил и в этот раз. Я был в полном недоумении: «Почему нет следов? На такой мягкой почве они должны непременно остаться от копыт». После этого, потеряв всякую надежду на раскрытие данного феномена, у последующих лёжек зверя я уже не задерживался. Мысль о том, что тут могли отдыхать медведи, так и не пришла тогда мне в голову. Только на другом краю долины я вышел на берег неширокой речки с прозрачной водой и глубиной по колено. Меня взяли сомнения: «Где же тут может прятаться хариус? Может это лишь приток Чивыркуя?» Однако дальнейшие поиски решил прекратить и возвращаться обратно. Ландшафт в округе был настолько однообразен, что без зарубок найти привал было бы невозможно. Поэтому я шел с величайшей осторожностью, не теряя их из вида, и затратил в целом на разведку не менее часа. Поэтому неудивительно, что друг встретил меня упрёком:
– Куда ты пропал? Я аж охрип от крика – думал, заблудился.
– Я тебя совсем не слышал. А если бы за топориком не вернулся вначале, то так бы, скорей всего, и вышло.
Я посвятил друга в свои наблюдения, и мы, позавтракав, двинулись через долину по моему следу.
При выходе к речке сложили кладь на землю и – в поисках удобного места для рыбалки – налегке разошлись по её берегу в противоположные стороны, условившись вернуться через полчаса. Я шёл, внимательно всматриваясь в воду в надежде увидеть хотя бы одного хариуса. Но там, на фоне ровного песчаного дна, не было видно ни одной рыбки. Меня одолевали сомнения: «Может, в этой речушке его и нет?» Но всё-таки не терял надежды: «Где-то должен быть омут, где рыба прячется днём». Когда отведенное на разведку время было на исходе, я действительно такое место нашёл. Река тут делала крутой поворот, и её глубина возле берега достигала одного метра. Решив, что лучшего места для рыбалки не найти, я торопливо зашагал обратно. А вернувшись сюда с вещами и поставив палатку, мы с Веней стали готовится к обеду: время для завтрака уже прошло. После обильной трапезы основательно отдохнув, начали готовиться к вечерней рыбалке, а заодно и к ночлегу. Наладили снасти, заготовили дров для костра. А вот с червяками вышла незадача: как ни искали в округе, добыть их не удалось. Вся надежна была на круживших возле привала мух. Однако наловить их впрок не удосужились, о чём потом горько пожалели.
Сумерки застали нас врасплох и сгустились сразу, как только солнце опустилось за горы. Я поспешно размотал удочку и попытался изловить муху. Но не тут-то было: их стало совсем мало, а те, что ещё кружили возле нас, стали чрезвычайно осторожны. Кое-как одну всё-таки удалось прихлопнуть, и, насадив её на крючок, я закинул удочку. Вода с заходом солнца сразу потемнела, и дна в реке уже не было видно. Поплавок, вздрагивая от касания грузилом дна, медленно поплыл по течению и вдруг, остановившись на месте, начал плавно тонуть. Зная, что никаких коряг здесь нет, и будучи уверен, что это поклёвка, я сделал резкую подсечку. В тот же миг сердце моё ёкнуло от радости: удочка согнулась в дугу, и на крючке заметалась крупная рыба. Несмотря на прилагаемые усилия, поднять её к поверхности долго не удавалось. А когда из воды показался знакомый по рисункам спинной плавник, то вовсе возликовал: это был заветный хариус!
Леска на удочке была тонкой, и я поначалу не решился вытаскивать рыбину из воды, а дал ей вволю «нагуляться», пока, выбившись из сил, та не успокоилась. Но, подтянув затем к берегу, был не в состоянии достать добычу руками, так как стоял на обрыве высотой около метра, а подсачека у нас не было. И, положившись на авось, начал осторожно поднимать хариуса, взявшись рукой за леску. Но тот неожиданно махнул хвостом и… рухнул обратно в воду! Я был в шоке. Подумав, что рыба оторвала крючок, спешно начал искать запасной. А когда собрался привязать его к леске, оказалось, что причина схода была другой: крючок оказался на месте, но под тяжестью рыбы разогнулся. Испытывая – подобно шахматисту в цейтноте – дефицит времени, я не стал отрывать крючок от лески, а в спешке согнул в прежнее положение. Затем снова принялся за поимку мухи. Читатель может без труда представить моё состояние: добыча, которой вполне хватило бы на отменную уху, была почти в руках, но ускользнула по моей неосторожности!
О том, что вовремя не заменил крючок, мне пришлось вскоре горько раскаяться. При очередной поклёвке хариус оказался ещё крупней, и его не удалось даже подвести к берегу – крючок снова разогнулся. Помню, как сейчас: когда после этого заменял его на леске, у меня от волнения тряслись руки. Взглянув на застывшего с удочкой напарника, я не смог тогда сдержать нервы и крикнул ему в приказном тоне:
– Чего зря сидишь? Давай лови мух и иди помогать, а то без ухи останемся!
Как потом оказалось, рыба у него не брала оттого, что снасть была слишком грубой, с тяжёлым грузилом. Но надо отдать ему должное: Веня на меня не обиделся и пришёл на помощь. Очередного хариуса мы уже доставали из воды вдвоём. Подведя рыбу к берегу, я удерживал её удочкой в этом положении, а друг, лёжа на животе и перегнувшись с обрыва, ухватил руками. После этого я, взяв его за ноги, помог выбраться обратно на берег с хариусом в руках. Так дело у нас пошло было на лад, но сумерки быстро сгущались, и мух возле привала почти не стало. Когда в садке у нас трепыхались уже с полдюжины отменных хариусов, совсем стемнело, и с наживкой стала проблема.
– Ну, хватит рыбачить,– отчаявшись поймать очередную муху, предложил Веня,– да и куда нам больше рыбы? На ужин хватит, а завтра ещё наловим.
Но какой рыбак во время клёва может без уважительной причины смотать удочки?
– Ступай, пока разводи костёр, а я ещё порыбачу.
В поисках наживки я обратил внимание на севшего на руку комара, выделявшегося среди своих собратьев относительно крупными размерами. И, используя последний шанс, решил попробовать поймать рыбу на него. С большим трудом удалось насадить это мизерное насекомое на кончик крючка. Но и оно вызвало у хариуса интерес, причём последний хариус оказался самым крупным – под килограмм весом! Запасись мы тогда загодя мухами, наш улов мог бы быть в разы больше. В избытке чувств от удавшейся рыбалки мы устроили с другом настоящий пир. Отварив в котелке поочерёдно всю рыбу, из которой половину оставили на завтрак, под традиционные «сто грамм» наелись этого деликатеса до отвала. А юшка оказалась настолько жирной, что внешне походила на куриный бульон, при этом намного превосходя его по вкусу. Неудивительно, что после такого обильного ужина, забравшись в палатку, мы уснули мертвецким сном, и уже никакие медведи не могли нас потревожить.