I. Остался один
14 июля 2001 года
Тогда, давным-давно, мне везло: появилась, наконец, отличная работа. Бурная деятельность вознаграждалась высокими заработками. За полгода мне удалось приодеться, прилично отремонтировать квартиру, создать в ней удобную обстановку, построить дом на загородном участке, знакомый барыга обещал месяца через три-четыре пригнать для меня свеженький Фольксваген из далекой Баварии. В женщинах недостатка не ощущалось, но в каждой из них я видел только живую оболочку – тело со всеми его шевелящимися частями. Их ласковые слова и скользящие вдаль планы не проникали в мое сознание – пролетали мимо. Я был уверен, что ушедшая от меня жена унесла с собой самую последнюю в жизни любовь. Все, что оставалось материального ли, духовного, я отдавал шестилетнему сынишке. По субботам после его занятий в бассейне мы отправлялись в загородный дом, на воздух. В Московской квартире оборудовал ему для игр комнату с мощным компьютером и спортивным комплексом. В коридоре устроил тир с мишенями и пружинным пистолетом, прицельно стреляющим пластиковыми шариками. В дверном проеме висела надувная боксерская груша – «пульсик» для отработки реакции и точности ударов. По вечерам мы читали замечательные книжки. Самому мне все приходило с опозданием: в школьные годы, кроме положенной формы, носил одежду, перешитую из отцовских изношенных вещей, море увидел впервые в четырнадцать. Конечно, я старался обеспечить сыну более счастливое детство.
Придя с ним в начале лета в магазин, я предложил продавщице:
- Давайте оденем мальчика!
- Как? – Недопонимая мое предложение, смущенно улыбалась она.
- Полностью! – пояснил я.
Обноски, доставшиеся ему от старших братьев, через полчаса оказались в мусорной корзине, а мы – маленький и большой – шагали к дому свободные и счастливые. Моей бывшей жене не было оснований плохо ко мне относиться. Каждый месяц я вручал ей сумму большую, чем требовалось по исполнительному листу.
- Хочу сыну море показать! – сказал я знакомому начинающему предпринимателю в туристском бизнесе.
- А давай я тебе устрою выгодный тур в Гагру! – добрый Сергей Николаевич смотрел через толстые очки куда-то в пол, - на какое число?
Конечно Гагра! Не нужна нам с сыном никакая затасканная Турция и жаркий Египет. Вспомнилось, как четырнадцатилетним подростком я с отцом высаживался в Гагре во время морской прогулки – шумный, наполненный радостью Абхазский курортный городок. «О море в Гаграх! О пальмы в Гаграх!» - неслось из портовых динамиков.
Для перехода Грузинской границы с ребенком требовалось разрешение от бывшей жены. В предвкушении отпуска у моря с сыном мне все удавалось легко – уговорил жену сходить к нотариусу для оформления разрешения на нашу поездку за границу, согласовал время отпуска, оплатил два билета на самолет и двухместный номер в бывшем санатории «Украина».
В назначенный утренний час, в середине июля радостный, я стоял у квартиры, где проживал мой сын с матерью и братьями. С улыбкой поглядывая на ожидающее у подъезда такси, я нажимал на кнопку звонка. Слегка занервничал – долго не открывали…
- Никуда я его не отпущу! Ты что не знаешь, что там война, – из-за закрытой двери доносился скандальный голос еще недавно любимой женщины, - там стреляют!
Такого оборота я не ждал. Моя последняя способна была на многое. Но не так же – из-за закрытой двери как из-за угла сразу двоих скосила и меня и сына. Не успел я пройти и двух лестничных пролетов, как услышал щелчок замка и ее громкое напутствие:
- Будь ты проклят! Паразит!
Проклятью вслед я не придал никакого значения. Обожигало осознание никчемности моей одинокой поездки. Я знал, что война в Абхазии давно закончилась. Но противостоять этой тупой женской прихоти времени не было – такси, самолет, автобус, граница. Меня ожидали три недели одиночества у моря посреди субтропической природы, рядом со счастливыми курортниками.
II. Влюбился с первых слов
Всё напоминало об отсутствии сына, ради которого и затевалась эта поездка в Гагру.
Рейс Москва – Адлер. Пустое место у иллюминатора рядом со мной в самолете. Ремни с замком на животе. Гуд готовых к взлету моторов. Вкус мятный леденцов. Струя холодного воздуха прямо в лицо. Дрема победила озноб переживаний …
За обочинами сугробы, еловый лес. Мы, окоченевшие от мороза четверо десятиклассников, шагаем по ночной припорошенной снегом автодороге. Сзади свет, шум двигателя – догоняет грузовик. Мы поворачиваемся к нему, машем руками, кричим вразнобой: «Стой! Подвези до станции! Эй! Эй!» Отчетливо вижу азартные лица Наташки, Иры, Витьки. Но машина, чуть снизив скорость, аккуратно нас объезжает. Витька кричит:
- Останавливается! Бежим!
Мы, следуя призыву, быстро бежим за удаляющимися фонарями до тех пор, пока они не исчезают во тьме. И опять шагаем, но мороз уже не кажется сильным. Вот второй, третий грузовик… мы уже расстегнули пуговицы. Мы не надеемся, что какой-нибудь из них возьмет нас в кузов, подвезет, но обманываем сами себя, бежим за каждым из них – нам бы успеть на электричку. Часа через три этой гонки мы уже не машем руками, но фары останавливаются в шаге от нас: это рейсовый автобус гостеприимно распахивает двери.
- Ну, вот! Чего вам не сиделось? Я в совхозной столовой чай пил, - улыбается разомлевший от жары пассажир.
- Мы думали, на попутке быстрее доберемся…
- Граждане! Возьмите билетики! До Можайска?
С грохотом закрывается дверь…
Тряхнуло. Удар шасси о землю отогнал дрему.
- Уважаемые пассажиры! Наш борт приземлился в аэропорту Адлер города Сочи…
Из прохлады самолета – в жар автостанции. Леселидзе. Вопросительный взгляд пограничника: где же мальчик? Пришлось оправдываться, объяснять.
В автобусе, глядя на радостных попутчиков, я начал потихоньку забывать московские неприятности. Теплый ветер трепал волосы брюнета на переднем месте, прямо у дверцы. Он повернулся и колючим взглядом оглядел попутчиков, улыбнулся блондинке справа, мне будто подмигнул. Когда подъехали к старому, советских времен зданию санатория, я уже улыбался. На его бледно желтых стенах яркие полосы лучей южного солнца перемежались с тенями от огромных темно зеленых кипарисов. Надежду на скорое счастье вселял вид Черного моря с высоты горной террасы, на которой пряталось здание. Нелепо смотрелись как серый военный корабль, застывший на горизонте, так и невысокий пирс, разукрашенный разноцветными фанерными щитами.
Взглянув на меня с упреком, будто это я – ловелас – специально не взял с собой ребенка,
администратор, средних лет женщина, выдала мне ключи от двухместного номера – оплачено! По каменной парадной лестнице, огибающей огромный колодец с темно-зелеными мраморными колоннами, подпирающими потолок пятого этажа, я поднимался на свой третий этаж. На дне колодца – большущий зал с широким и длинным банкетным столом. В номере – две комнаты, огромная ванная, балкон с видом на море. «Зачем мне одному так много? », кольнула опять обида. Но чувства чувствами, а обед – по расписанию.
Столовая располагалась на втором этаже пристройки. Надо сначала спуститься по парадной лестнице, а потом подняться по неширокой лесенке к маленькой площадке со стеклянными дверями. Женщина в белом халате, сидящая сразу за входом в полупустой огромный зал, прикинув что-то в уме, поставила крестик на схеме и выдала мне картонку с номером свободного места за столом. Пахло вкусно – едой. Приглушенно позвякивала общепитовская посуда. Солнце, проходя сквозь стерильные стекла, отражалось в каждой посудине, подсаживало лучики на белоснежные скатерти. Белые полупрозрачные занавески полоскались сквозняком, обдувающим всю столовую через настежь открытые окна. Я присел за столик, где уже обедали две ярко одетые девушки, лет по двадцать пять. В каждой из них мой беглый взгляд отметил по изъяну: несимметричность лица у одной, большая родинка у другой, - в общем, совершенно не привлекательные особы.
Мы, молча, жевали, когда справа и сзади от меня, будто принесенный ветром, с какой-то до боли знакомой дикцией весело громко и задорно прозвучал женский альт:
- Они уже здесь! Не могли меня подождать!
Звучали еще какие-то слова, но я их не воспринимал – в мою опустошенную душу устремилась любовь к приближающейся девушке. Этот голос, тембр, интонацию я знал, любил, и теперь сознание искало источник, аналог. Естественное женское, без признаков косметики ароматное дуновение коснулось меня, когда она садилась рядом. Не опасаясь испытать разочарованье, я приподнял голову и встретил внимательный взгляд светло карих глаз. Все! Я влюбился окончательно и навсегда – голос и лицо соответствовали какому-то любимому образу выдуманному или реальному!
Оля представила мне своих подруг и предложила поехать вместе на рынок за фруктами. Там она взяла меня под руку, и ко мне пришла уверенность во взаимности моего чувства. Но, когда я заплатил за их покупки, она, отведя меня в сторонку, перешла на «Вы»:
- Вы что же собираетесь всех нас содержать? – и строго смотрела на меня.
- Но мне не жалко, у меня достаточно средств, - я смутился, поднимал и быстро опускал глаза, невольно любуясь любимым лицом, бормотал еще что-то совершенно неуместное.
- Нет, не надо, лучше мы сами за себя заплатим.
Откуда она взяла это противное словечко «содержать»? Однако я не унывал – мне так часто, быстро и легко удавалось добиваться взаимности. А тут – три недели впереди! Все я успею – и воспользовался нашим временным уединением:
- Давай вечер проведем вместе, - и получил покорный взгляд светло-карих глаз, кивок в знак согласия.
III. Бурная ночь
Фанерные щиты огораживали только самую дальнюю треть пирса. Местные чернобровые и черноглазые предприниматели оборудовали там увеселительное заведение.
Вечером мы отправились туда, как все, на лифте, соединяющем санаторий с берегом моря. Слева от начала эстакады, ведущей к лифту, виднелись сквозь кусты несколько полусгнивших ступеней и ржавые перила лестницы – запасной крутой путь вдоль обрыва к берегу с галечным пляжем и леповато разукрашенному пирсу.
Внутри отгороженного фанерного короба свет ярких фонарей контрастировал с оббитыми черным бархатом стенами и потолком, увязал в них. Рок, бьющий по ушам из огромных черных динамиков, заставлял внутренности вздрагивать в такт музыке. Работал за стойкой черный бармен с волосатыми руками. На свободные места за столиками к отдыхающим подсаживались местные чернявые подростки, заговаривали с девушками, что-то им шептали на ухо и, уходя, оглядывались, будто запоминали.
Оля отправила подружек за отдельный столик. Мы сели вдвоем. Я принес абхазского вина. Оказалось, что Оля с подругами приехала из Челябинска, где они вместе работали в коммерческой фирме менеджерами по продажам, хотя сама она филолог с университетским образованием. Ее говорок был таким близким, родным. Доставляло огромную радость всматриваться в светло-карие глаза, любоваться сказочно красивым лицом, руками, доступной взгляду верхней частью груди. Я чувствовал себя гордым, состоятельным и успешным ухажером. Невзначай, жестами и строгим взглядом я отгонял местных назойливых мальчишек, пытавшихся подсесть к нам. Оля посматривала на меня озорно, с интересом, расспрашивала о моей работе и семейной жизни. Все это укрепляло надежду на скорое наше сближение. Воображение рисовало картинки ночного свидания в моем двухместном номере.
К одиннадцати ночи, подчиняясь режиму, черные динамики умолкли, фанерные двери заведения закрылись. Отдыхающие, не желая расходиться, пересели за столики перед дверями. Теплая ночь, освещенная белой луной, пушистыми звездами и тусклыми лампочками, обозначающими край пирса, едва слышный приятный шум мягких шлепков волн о прочные опоры, - все располагало к дальнейшему курортному веселью. Кто-то из отдыхающих включил маленький переносной магнитофон. Местные мальчики начали приносить пластиковые бутылки с какой-то мутной красноватой жидкостью. Мне она напоминала вкус уксуса, а не вина.
Пересаживаясь к подругам, Оля обнадеживающе улыбнулась:
- Иди, мы тоже скоро пойдем… спать, - и многозначительно посмотрела на меня.
Она ничего не пообещала, но я с замиранием сердца понял ее слова как намек на скорое ночное свидание – она знала, что у меня есть для этого все условия.
Лифт уже не работал, и я отправился искать начало лестницы, пробираясь через колючий кустарник, упираясь иногда в стволы кипарисов и облезлых эвкалиптов. Бледный свет луны и мохнатых звезд кроме очаровательного разнообразия Южной природы позволял рассмотреть валяющиеся на плешивой помятой траве тошнотворного вида лоскуты белых окровавленных тряпок, нечистоты с испачканными в них обрывками газет и белёсые использованные презервативы. Все эти следы нетерпения активных людей приходилось аккуратно обходить – того гляди вляпаешься. Найдя лестницу, я начал карабкаться наверх. Считая ступени, я с невольной тревогой воображал в этих замызганных кустиках мою любимую Олю покорно отдающуюся абхазскому мальчугану.
С балкона своего номера я не мог разглядеть конкретно кто, но время от времени обитатели пирса покидали свои места, уходили к кустам и эвкалиптам, потом возвращались. Слышны были хохот и громкие неразборчивые высказывания сплотившихся в совместном отдыхе людей. Конечно, мне было не до сна. Я ждал свидания, прислушивался. Спустя час во мне начали клокотать нетерпение и ревность, хотелось убедиться, что Оля, как обещала, вскоре после моего ухода, отправилась спать, ну не ко мне, как я надеялся, а в свой неизвестно где находящийся номер.
Около трех часов ночи я уже спускался по щербатой лестнице, что оказалось гораздо сложнее, чем подниматься. Когда до земли оставалось не больше пяти метров, из кустов послышался встревоженный шепот. Какая-то парочка, почуяв мое приближение, рванула в чащобу. Я же, отвлекшись на время, как по маслу проскользил оставшиеся метры по гнилым ступеням, больно ударившись спиной и получив ссадины на локтях.
Из сиплого динамика переносного магнитофона тявкала назойливая попса. Оля, весело подтанцовывая, приближалась к столику, дотянулась правой рукой до пластиковой бутылки и отхлебнула мутную жидкость. За левую руку ее тащил в сторону берега местный чернявый мальчуган. Оля поддавалась, делая вид, что сопротивляется, улыбаясь, маленькими шажками продвигалась за ним. Пара приближалась ко мне, стоящему в полумраке метрах в десяти. Когда мальчишка уперся спиной в мою грудь, я схватил его за плечи, резким движением оторвал от Оли и отшвырнул, дав вдогонку пинка. Мальчишка, убегая, оглядывался, грозил кулаком, что-то кричал. Но я уже в крайнем возбуждении шел с Олей к столику, где хлебали уксус ее невзрачные подруги. Мы сели. Несколько минут, пока я гасил волнение, все молчали.
- Эту гадость пить нельзя, - наконец, произнес я и, вспомнив нечистоты в зарослях, нервно улыбнуться, - понос может прохватить.
Кривое лицо одной из Олиных подруг и родинка другой шевельнулись в улыбке, но они молчали. Ни капельки не стесняясь, что человек двадцать зрителей наблюдают за продолжающимся спектаклем, Оля встала и громко, надрывно произнесла:
- Ну что ты меня опекаешь! Дай мне отдыхать так, как мне хочется.
Я сгорал от стыда, уже ничего не видел, ни газет в кустах, ни тряпок, даже не запомнил, как оказался опять на балконе своего номера. Шумы веселья на пирсе вскоре затихли. Ревность, обида, досада пожирали меня – до самого рассвета я не сомкнул глаз.
В рассеянном утренней дымкой солнечном свете я наблюдал, как высокая худая старуха, совершала утреннюю прогулку вдоль стены здания, нелепо поворачивая голову, размахивала костлявыми руками. Одиночество! Может и мне пора свыкнуться с ним? Нет! Мне хоть уже за пятьдесят, вспыхнувшая так неожиданно любовь поглотила меня целиком, заставляла добиваться взаимности. Для этого мне надо всегда быть бодрым и веселым. «Закаляйся, если хочешь быть здоров…» - вспомнил я, как артист Володин пел эту песенку в кинофильме «Первая перчатка». Превозмогая подавленное душевное состояние, я начал переодеваться для утренней пробежки.
IV. Скучные дни
После бессонной ночи в половине восьмого утра ватные ноги несли меня по асфальтированной дорожке вниз к центру города. Утреннее солнышко пригревало щеку и плечо, высвечивало из зелени ярко красные олеандры. Казалось, что вот-вот мне навстречу будут попадаться местные жители, автобусы, увозящие отдыхающих на экскурсии. Но было угнетающе пусто – я слышал только шлепки своих тапочек об асфальт. За разбитыми стеклами бывших кафе я на бегу замечал сдвинутую, покосившуюся, разбитую мебель. За столько лет некому было даже убрать осколки. Старых хозяев – грузин, армян – выгнали или убили, а новых предприимчивых абхазцев еще не нашлось.
В чем суть конфликта Грузии с ее автономией я представлял себе смутно. Догадывался, что Абхазия хотела выйти из-под ее опеки, быть самостоятельной, самой вершить судьбы своих обитателей. А чего добилась? Да вот он пример: великолепный курортный город, когда-то заполненный счастливыми людьми, опустел. Наспех заштукатуренные пятна на стенах зданий напоминали о попадании патронов крупнокалиберных пулеметов в недавней войне. Восемь лет – слишком малый срок для восстановления былого праздничного великолепия курортного города когда-то любимого жителями теперь уже развалившейся страны.
Завтракал я один. Девушки, видимо, еще спали после ночного веселья. Во мне боролись два чувства: желание видеть любимую женщину и ревность, граничащая с ненавистью…
Желание быть рядом с любимой притащило меня на пляж. Тепло и пасмурно. На галечном берегу, можно сказать, пустынно. Собравшись в кучку, веселили сами себя человек двадцать обитателей санатория. Замеченный еще в автобусе брюнет лет сорока с улыбкой превосходства, стоя, что-то доказывал остальным, сидящим на каменьях. Невысокая пухленькая молодая мамаша прохаживалась с мальчишкой лет четырех вдоль берега. Глотая комья сигаретного дыма, полная черноволосая зрелая женщина посматривала то на брюнета, то на мамашу с ребенком.
- Я сагитировал всех поехать на озеро Рица, - брюнет вдруг появился прямо надо мной, смотрел как учитель на опоздавшего к уроку первоклассника, - вы с нами?
От лифта к берегу осторожно, чтобы не подвернуть ноги на камнях, продвигалась Оля с подругами. Что-то обжигающее наполнило грудь, когда они прошли мимо меня, будто не заметив, устроились в стороне от всех у самой воды. Мне показалось, что мы включились в странную игру: я избегаю ее, она не замечает меня, каждый из нас ждет, кто же первым не выдержит этого противоестественного отчуждения. Девушки деловито по очереди купались, вытирались полотенцами, не обращая внимания ни на кого. Мне же очень хотелось общения, ну, хоть с кем, лишь бы не быть обособленным. Я еще раз с надеждой взглянул на Олю, подумав, что она с подругами должно быть присоединится к предстоящей экскурсии, и ответил брюнету:
- Пожалуй, поеду.
Три дня до экскурсии я избегал встречи с Олей, даже отводил глаза, если оказывались рядом. Брюнет, начиная с пляжного собрания, не отходил от ухоженной разбитного вида блондинки лет тридцати с хвостиком.
Вместе они появились и ранним утром у автобуса. Оли не было. Я чувствовал, что все видят мои страдания – скрыть их не удавалось. Казалось, курортники меня обособили – сидеть пришлось одному. Чтобы наладить контакт с попутчиками, я повернулся к сидящей позади меня пухленькой женщине с ребенком и пробормотал:
- Будет интересно. Я когда-то ездил на Рицу.
Всю дорогу туда и обратно я что-то рассказывал Наде, пытался шутить, хотя грудь давила досада. Черноволосая зрелая женщина то и дело бесцеремонно встревала в наш разговор. Во время остановок я снимал с подножки сынишку Нади, ей подавал руку и не придавал никакого значения этому ухаживанию, ждал, когда же кончится эта интересная всем, но тоскливая для меня никчемная экскурсия.
Следующее утро на пляже я продолжал формальное ухаживание за Надей, даже увлекся игрой с ее сынишкой. Оля едва успевала отводить свой взгляд, когда мой скользил над ее головой. Я физически ощущал нашу связь. Но вот все направились к лифту – приближалось время обеда. Черноволосая зрелая женщина отвела меня в сторонку и уперла в меня наглые черные глаза:
- Не смей приближаться к Наде, она моя! – смерила меня резким взглядом смеющихся глаз, - а если тебе приспичило, пойдем!
Не очень понимая, что значит «моя», я покорно поплелся за ней к сидящей под зонтиком на каменьях полной женщине, лет пятидесяти. Она приветливо улыбалась выцветшими губами и окруженными морщинами глазами.
- Вера, - черноволосая сказала и пошла прочь, показав не по-женски широкую спину.
Меня опять обжег подчеркнуто холодный взгляд – метрах в десяти проходила Оля с подругами. Я не задержался возле Веры, пробормотал что-то, вроде: «Рад познакомиться», - и тут же распрощался. «Я же и виноват. В чем? – я ощущал Олин осуждающий строгий взгляд мимо меня в набитом людьми лифте, - когда же закончится это отчуждение?»
V. Гагрипш
1 августа 2001 года
Около двух недель я чувствовал себя как школьник, которому одноклассники объявили бойкот. Впору собраться и уехать. Удерживала только бессловесная связь с Олей, ожидание скорого разрешения ситуации, но подойти не хватало решимости и повода. Может осмелиться и пригласить ее в ресторан, отпраздновать день рождения, ведь это уже завтра. Мне вспомнилось, как во время прогулки вблизи порта, отец показал на дом, белеющий среди зелени на склоне горы:
- Это Гагрипш – самый лучший ресторан в городе.
Тогда мы были на морской прогулке от Сочи до Батуми и обратно; остановки в городах не предусматривали длительных отлучек. Теперь пришло время разведать каков он нынче, лучший ресторан. Заодно проведу один вечер вне обитателей санатория.
Засветло, не обременяя себя ужином, направился я к опустевшему порту, чтобы отыскать на горе хорошо запомнившееся здание, выбрать направление и идти к белеющей цели.
Долго блуждал по крутым заросшим кустарником улочкам. Часам к девяти добрался до площадки перед входом в Гагрипш, покрытой темно-серыми полированными плитами, поднялся по крутым ступеням с такой же отделкой.
В просторном зале ресторана за ближайшим столиком слева от входа в полумраке дымила сигаретой яркая молодая блондинка. Два следующих столика свободны. За ними, стоящими вдоль стены, сидела средних лет женщина с подростком. И все…
Когда трое музыкантов, будто нехотя, что-то тихо наигрывали, мама с сыном вставали, топтались на месте, не попадая в такт то танго, то фокстроту, то вальсу.
Официант усадил меня между этими посетителями, принял заказ и в наступившей тишине через полчаса принес триста граммов портвейна; салат и кусок жареного мяса оказались такими острыми, что допускали только медленную и вдумчивую еду с непременными перерывами для смывания перца вином. Блондинка протыкала меня насквозь страстным хищным взглядом, завлекала. У меня всего однажды была связь с проституткой – не понравилось. С тех пор я ненавидел любовь за деньги. Увидев полное безразличие, блондинка демонстративно повернулась ко мне левым боком, подтянув наверх край юбочки, положила одну полную ногу на другую, таким образом, обращаясь напрямую к моим мужским инстинктам. У входа в зал появился плотный парень, одетый в белый верх, черный низ. Блондинка правым ухом почуяла его, поспешила навстречу, передала ему неизвестно откуда взявшийся сверток – деньги, наверно.
«Ничего веселого не получилось, - размышлял я, выходя из ресторана, - однако дождь что ли прошел?» Плитки ступеней и площадки, будто политые маслом блестели в свете ярких фонарей. Слева – три черных Мерседеса, четверо кавказцев непринужденно разговаривали, время от времени поглядывая на меня. Полированные ступени оказались настолько скользкими, что я осторожно и медленно боком переступал с одной на другую.
Но не удержался, поскользнулся и полетел на площадку, чувствуя, что кто-то летит вместе со мной, уцепился за меня сзади. Деревянная штакетина, крутясь, бряцала по плитам. Кавказцы загоготали. Один отделился от остальных, подошел, весело на непонятном языке отчитал и поднял за руку лежавшего рядом чернявого мальчугана. Потом на русском обратился ко мне, еще лежавшему на животе:
- Он сказал, ты его обидел.
Не отводя настороженного взгляда от полированного ботинка кавказца, я поспешил встать, вспомнил, как когда-то в Сухуми за несколько неосторожных слов мне с другом досталось, в том числе и ногами от нескольких кавказцев. Теперь я разглядел мальчугана, пытался, но не мог вспомнить – такие ребятишки приносили на пирс пластиковые бутылки с пьянящим напитком. Нескольких я отогнал от столика.
- Ему уже четырнадцать, пора мужчиной стать, - продолжал черно-белый в полированных ботинках, - ты помешал.
Трое молодых людей начали по шажочку приближаться. Мой мозг судорожно работал. Наверно, это тот парнишка, который тащил Олю с пирса на берег, я его отшвырнул. Кавказцы любую свободную славянку считают своей добычей, но есть волшебное слово, которое заставляет их отступить. Однажды мне удалось спасти девчонку от изнасилования при помощи этого слова недалеко от Цинандали. Решился, заставил себя улыбнуться, хотя сердце неистово колотило по ребрам, чуть отступил, вытянул вперед обе руки, чуть развернул поднятые ладони к кавказцам:
- Парни! Жену на полчасика оставил с подругами, - я сделал паузу, чтобы убедиться в действенности волшебного слова, не найдя подтверждения, повторил в другой интерпретации, - он же не мог знать, что женщина замужняя.
Кавказцы переглянулись, загалдели на своем языке, непроизвольно отступили. Один из них дал легкий подзатыльник мальчишке. После напряжения смертельной опасности у меня задрожали ноги – на сей раз пронесло.
- Зла не держи! Соврал – оба ответите!
Слова эти я слышал, уходя с освещенного места разборки в темноту ближайшей улочки. Остановился, наблюдал, обдумывал произошедшие события. Слева от макушки вздулась небольшая шишка – чернявый, видимо пытался сильно ударить меня палкой по голове, но неожиданное падение со ступеней уберегло, смягчило удар. Мокрые скользкие плиты все-таки оставили грязные потеки на рубашке и брюках. Дрожь в ногах сменилась общим ознобом до стука зубов. Из Мерседесов вышли женщины в светлых кружевных блузках и юбках до пят. Компания поднялась в ресторан. Это было похоже на приветствие – оттуда грянула громкая кавказская музыка, что-то вроде лезгинки.
Оля – жена! Я соврал, спасая себя. А, может, и ее? Но вдруг понял, что, несмотря на наше нынешнее отчуждение, хочу, чтобы это стало реальностью. Появился духовный подъем от осознания цели – не курортный роман, а радость любви на всю оставшуюся жизнь. Озноб сменился жаром. Я готов к такому исходу знакомства: ежедневно любоваться ее лицом, обнимать ладненькое плотное тело, слышать милый говорок, целовать невероятно красивые глаза, ласково гладить плечи…
Пока шел к санаторию, невольно в голове возникали картинки похода по реке Алазани, в середине восьмидесятых. Тогда я впервые понял силу волшебного слова «жена» в отношениях с кавказцами. На майские праздники я решил устроить развеселый поход «четыре на четыре». С двумя сестричками мы познакомились на туристском слете под Москвой. Мы – это я и Гена Евсеев, который требовал себя называть не иначе как Геннадий Юрьевич. Он, восемнадцатилетний парнишка был очень большой: весом почти полтора центнера и ростом под два метра. Доброта, детское выражение лица и хрипловатый высокий голос притягивали к нему. Раз уж самого молодого надо было называть по имени отчеству, всех тоже стали так величать. Младшая сестричка, жилистая высокая шатенка Елена Николаевна очень ему нравилась, но держала Генку на расстоянии. Старшая Алла Николаевна, мягкая блондинка ростом поменьше, как раз нравилась мне. Наши отношения неуклонно стремились к близости. Ян Константинович, мой сослуживец, семейный чернобородый плотный еврей родом из Кишинева сам напросился в этот поход, чтобы побыть несколько дней с любовницей, худенькой блондинкой красавицей Ириной Викторовной. Она немного тяготилась недостойностью отведенной ей ролью и взяла с собой в качестве «громоотвода» подругу, скромную невысокую брюнетку Таню. Ей мы быстренько подобрали высокого студента-практиканта Сережу, мечтавшего попутешествовать на Кавказ с нами, его наставниками. Вот и весь состав. Речка Алазани от города Телави быстрая, но без порогов. Для остроты ощущений я затащил ребят на километр выше города, чтобы пройти единственный сложный участок реки. Генка восседал на левом переднем углу плота, сильно подтапливая его. Остальные ребята работали гребями, как полагается, стоя, исполняя команды – их только две и есть – «лево!», «право!»
Девушки встречали нас на берегу, как героев, покорителей водной стихии.
На протяжении всего похода нас пытались достать кавказцы, действовали поодиночке. Самый активный из них даже переплыл широкую протоку, чтобы попасть на остров – там мы устроили баню, думая, что укроемся от похотливых глаз. Но двух эффектных блондинок от кавказца не укроешь, особенно, когда они расчесывают длинные пряди светлых волос. На последнем перед окончанием маршрута острове мы визитера не ждали, но он пришел по мелкой протоке.
- Зачем на острове – тут змеи. Пошли к нам, Цинандали рядом! Вина много, шашлык сделаем, праздник устроим для дорогих гостей, спать уложим, до станции довезем.
Девчонки сразу поддались на эти ласковые уговоры. Наше мужское сопротивление оказалось ничтожным. За полчаса мы свернули и уложили в рюкзаки все свои пожитки, включая детали разобранного плота – поход завершился, тем более, что оставалось пройти по реке всего каких-нибудь километра полтора.
Около высокого огня хлопотали несколько кавказцев – жгли сухую отслужившую виноградную лозу. Метрах в тридцати – широкий дом, не похожий на семейное жилье. Туда кавказцы отнесли наши рюкзаки. Часа полтора они спорили, какое вино и мясо лучше, к кому съездить, что привезти. Часа два готовился шашлык. Наконец, наступило ночное застолье с тостами и питьём белого Цинандали. Мы расселись парами, по совету бывалых туристов не пили, а только прикасались губами к вину. Сразу же сзади к нам начали подходить черноглазые мужчины. Вопрос задавали девушкам один и тот же:
- Это твой муж?
За Иру ответил Ян:
- Это моя жена.
По его примеру – он жестом и глазами дал мне понять, что говорить надо, как он, - я тоже обнял Аллу и, улыбаясь, сказал:
- Да! Мы с Аллой давно женаты.
Строптивая Лена, не обращая внимания на наши жесты, фыркнула:
- Вот еще!
Таня и Сережа скромно пожали плечами.
Этого было достаточно – вскоре Таня с Леной пропали. Мы с Яном побежали их искать, но было поздно – по проселку от нас удалялась черная Волга, гордость грузина.
Мы «две супружеские пары» и двое одиноких брошенных парней еще часа полтора бегали по окрестностям, звали, надеясь отыскать, возможно, спасти похищенных девчонок. Но, ни с чем вернулись к столу.
- Ничего, - хитро улыбался пожилой кавказец, - к утру отыщутся.
Дом, куда отнесли наши рюкзаки, оказался рабочим общежитием, уставленным железными односпальными койками. Нам с Яном выделили по одной на пару:
- Мужу с женой нигде тесно не будет.
И я с Аллой Николаевной, и Ян с Ириной Викторовной всю ночь, словом и делом доказывали свои супружеские отношения.
Таня с Леной появились утром. Вид у них был далеко не подавленный. Тихоня Таня громко и строго распоряжалась, тряся темным хвостом волос:
- Гиви, подгони машину поближе! – но смотрела как-то мимо нас.
Лена подчеркнуто рьяно взялась руководить погрузкой рюкзаков – ей ночное приключение, видимо, понравилось. Подъехала еще одна Волга. Генкину обиду видел только я – он артистично умел скрывать чувства. Сережка весь поход промолчал, доволен был полученными от водного похода впечатлениями. Танино ночное отсутствие ничуть на него не повлияло.
Шагая по ночной Гагре, я вспоминал, что Таня через положенное время сделала аборт и осталась бесплодной на всю жизнь. Геннадий Юрьевич Евсеев в девяностые годы вдруг стал артистом, играл роли бандитов в сериалах – такие тучные колоритные фигуры были востребованы. Потом, говорят, уехал из России. Ян Константинович Лоханский увлекал инициативой и знаниями студентов, выиграл конкурс и стал заведующим кафедрой тепловых машин в одном из технических ВУЗов. А я директор предприятия, в этот первый год третьего тысячелетия отгуливал первый за восемь лет отпуск на берегу Черного моря. Шел с шишкой на голове в грязной одежде к бывшему санаторию «Украина». И, если бы не Ян, не его подсказка о волшебном свойстве слова «жена», лежать бы мне сейчас избитому до смерти около ресторана Гагрипш, в кустах за соседней улицей.
Грязный и слегка побитый я в приподнятом настроении стучал в закрытую дверь санатория. Вот так штука! Остаток ночи я впервые спал спокойно как ребенок…
VI. Примирение
…и конечно я проспал к завтраку. Наспех надев чистые шорты и майку, добежал до столовой, когда большинство отдыхающих уже спешили на пляж. До маленькой площадки перед стеклянными дверями столовой оставалось подняться несколько ступенек. На них было сосредоточено все мое внимание - вчерашнее падение отзывалось в ссадинах на локтях. И вдруг почти уперся носом в край короткой пляжной юбочки, ощутил родной запах свежести первой встречи. Сделал еще шаг и оказался перед Олей. Она настороженно и строго смотрела на меня:
- Ну что ты нас сторонишься? – любимый голос ее дрожал, - зачем нам эта угнетающая обстановка?
- Просто проспал, - оправдывался я.
- А вчера, позавчера, две недели…из-за тебя нас все сторонятся.
Я почувствовал себя примерно, как влюбленный Пьеро, случайно досадивший своим дерзким поведением строгой Мальвине. Только пролепетал:
- Ты же велела мне отстать, не мешать.
- Делай скидку на пол – я же девушка! Ну, нагрубила! Ну, извини! – она обнажила зубки в улыбке, засмеялась, бесшабашно мотнула головой, - пьяная была.
- А у меня сегодня день рождения.
- Врешь!
- Чтоб я сдох! - нервный смешок вырвался непроизвольно.
Она уже дружески улыбалась, пожимала плечами:
- Мне нечего тебе подарить. Поздравляю.
- Спасибо! Не беда! Подари мне сегодняшний вечер! – что-то еще дрожало в груди.
- Хорошо, только без нежностей, - ее взгляд опять стал строгим, - мы просто будем дружить.
В этот момент я рад был даже такому примирению. Это ж не мимолетный, не курортный роман! Это ж по серьезному, надолго! Кроме того, нам необходимо было быть вместе. Вспомнилось предупреждение черношкурого: «Соврал – оба ответите!» А то, что за нашими отношениями присматривает местный экскурсовод, заметно не вооруженным глазом. Я уже выбрал место, нейтральную территорию, чтобы «без нежностей». Огромный пустующий банкетный стол со старинными креслами в огромном колодце между мраморными колоннами на первом этаже, – там никого не бывает, всегда полумрак, там мы проведем с Олей торжество по поводу моего Дня рождения. Не понятно только, как это «дружить», когда предстоит романтический вечер «один на один». Но до вечера еще далеко.
Я валялся на каменьях, прикрытых полотенцем, совершенно счастливый – в полуметре от меня грелась на солнышке любимая женщина. Отношения налаживались. Море перед нами расстилалось синим покрывалом, с выглядывающей из-под него пенистой белой простыней прибоя, поигрывающей мелкими камушками. О приключениях минувшей ночи ни слова. Я рассказывал о своих давних путешествиях, задавал вопросы. Она, видимо, не испытывая особого интереса, невзначай переправляла их подругам: «Правда, Ир?», «Марин, как думаешь?» Те сонно бормотали что-то неразборчивое, лениво переворачиваясь со спины на живот и обратно.
- А вы с нами? – Неожиданно появившийся брюнет приветливо улыбался, - я организовал экскурсию на Пицунду.
«Как же окрыляет этого мужчину курортный роман с блондинкой! – успел я подумать, - но с того времени, когда все поняли наши натянутые отношения, он ни ко мне, ни к Оле с подружками не подходил с подобными предложениями». Я вопросительно смотрел на Олю.
- Ира, Марина! Едем? – меня она даже не спрашивала, - да, все четверо!
- Отлично! Послезавтра в девять утра отъезд.
VII. Романтический вечер со свечами
2 августа 2001 года
В свете двух толстых свечей я смотрел в ее приветливые, родные, озорные глаза. Но дотянуться даже до руки невозможно – настолько широким оказался разделявший нас банкетный стол. Шампанского найти не удалось, но красное сухое вино вполне его заменяло.
- Ты знаешь, я тебя…
- Догадываюсь, но об этом не сейчас, не надо, - чувствовалась заготовка.
А раз не надо, зачем мы здесь вдвоем? Она, вероятно, думает, что я хочу уложить ее к себе в постель и распрощаться. Я начал нервничать. Та тема, которая меня волновала больше всего, ей нежелательна. А, впрочем, надо терпеть, что было не свойственно мне. Я вспомнил почти цитату, только кому принадлежала эта мысль: «любовь мужчины – восторг, любовь женщины – привычка». Откуда возьмется привычка? Для появления привычки необходимо время, а его уже нет. Осталось меньше двух суток. Стало тоскливо.
- Знаешь, отец хотел мальчика, а родилась я.
- У моего отца было тоже три девочки, а он хотел мальчика – вот я и родился последним.
- Он меня учил всяким мужским делам – гвозди забивать…Он был кудрявым и черноглазым. Я очень его любила. Он давно умер.
Оля говорила не торопясь, в перерывах между поглощением сладостей и фруктов. Я тоже вспомнил картины детства.
И вдруг – Нина Грекова!
В памяти возник женский образ. Да! Любимая девушка главного героя Никиты Крутикова из любимого в детстве кинофильма «Первая перчатка». Нина всего несколько раз появилась на экране, сказала всего несколько фраз. Видимо этот образ был моим идеалом, жил во мне с самого детства, а теперь материализовался. Конечно, они так похожи – недосягаемая девушка с экрана и Оля, сидящая напротив меня, до которой тоже не дотянуться.
«Скажу, но не сейчас» - говорила девушка с экрана. И этот говорок был идентичен Олиному, просто один в один. Вот откуда появилась любовь! Она просто существовала в замороженном виде и оттаяла с первыми услышанными словами: «Они уже здесь! Не могли меня подождать!» В кинофильме у Никиты тогда были такие грустные глаза, и он уехал далеко на Восток, но вернулся. Нина его любила – он был сильным и умным боксером. Чем я могу заслужить Олину любовь? Через два дня я уеду в Москву к сыну, к работе. Как мне вызвать к себе интерес? Оля через неделю окажется на Урале, за две тысячи километров от меня, и ей незачем будет искать со мной встречи.
- … и на машине ездить могу, - она продолжала рассказывать о себе, - по всему Уралу приходится мотаться – такая работа!
- Не хочешь в Москве жить? Я директор приличной фирмы, – это был мой последний козырь с нежностями связанный только косвенно, разве что, в далеком будущем.
- Директор головной фирмы предлагал в Екатеринбург переехать, а какая разница! Чем Челябинск хуже? Такой же мегаполис.
- Тебе нравится работа?
- Жить как-то надо. Кому сейчас нужен филолог? А чистящие и моющие средства – всем.
Я окончательно понял, что со мной свое будущее она никак не связывает. Заманить мне ее нечем. Затосковал. Оля это моментально почувствовала и зачем-то обнадежила:
- Не грусти. Все будет.
Что будет? Когда будет? Я проводил ее до номера на втором этаже, даже не знал, что он слева от парадной лестницы, в самом конце коридора. На прощание она положила обе руки мне на грудь, посмотрела в глаза с хитрющей улыбкой. Не помню уж когда, наверно, в юности я испытывал подобное состояние оцепенения и радости. А в ушах – шуточное назидание королевы сказочному королю из песенки Окуджавы: «…и пряников сладких отнять у врага не забудь!» Я потянулся к ее губам, но она быстро повернула голову, подставив мне щеку. С замиранием сердца я впервые прикоснулся к ней губами, ощутил свежесть естественного запаха женщины, едва знакомой, но всем сердцем любимой.
VIII. Как тесен мир
4 августа 20001 года
С самого утра чувствовалась необычная суматоха. Уборщицы с особым старанием мыли полы, в номерах застилалось чистое белье и скатерти, даже внутренний дворик, куда въезжали машины, щедро поливали из растянутого шланга. Почти шепотом весь персонал передавал и получал сведения: «Сергей Николаевич любит…», «Сергей Николаевич проверит…», «Скоро приедет…»
К полудню во дворик въехала санаторная легковушка. Весь персонал дугой выстроился для встречи. Очкарик, похожий на рассеянного полноватого отличника, нелепо выглядел в дорожном костюме цвета хаки, выйдя из передней двери, подал руку администратору, женщине средних лет. Остальные застыли, повесив на лица подобострастные улыбки. Я стоял в стороне, просто вышел во дворик за долго до запланированного отъезда на Пицунду. Поздоровавшись персонально с каждой работницей, Сергей Николаевич почему-то направился прямо ко мне:
- Ну как тебе тут, нормально? Сынишка доволен?
- Мама сына не отпустила. А мне чего надо – море, солнышко, в номерах чистота, питание отменное.
Минутой раньше я узнал того самого начинающего предпринимателя, отправившего меня сюда, в Гагру.
- До всего руки не доходят. На будущий год экскурсии запустим, - он, будто оправдывался, - с нуля пришлось начинать после «черного вторника». Вот, через три года уже пятнадцать номеров снял, персонал трудится.
За беседой мы прошли с черного входа мимо комнаты администратора по коридорам первого этажа и оказались на террасе, откуда рукой подать до дороги, идущей вдоль моря. Вдруг появился загорелый, огромного роста плотный мужчина лет сорока. Лицо его мне показалось знакомым. Он подал мне широченную ладонь:
- Привет, я тебя сразу узнал. Помнишь, на Кодори вместе бедствие терпели?
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить тот страшный день:
- Сергей? – я перелистал в уме года и события, - лет двадцать прошло. Тоже здесь отдыхаешь?
- Работаю, - поправил он и улыбнулся.
- Чего-то я тебя не видел.
Сергей Николаевич хитро уточнил:
- Он не из персонала. У него свое дело. Не хочешь с нами прокатиться? Здесь недалеко, - он указал рукой на серую «Буханку»*.
Я прикинул – уже оплачена поездка на Пицунду, где я проведу целый день рядом с любимой девушкой Олей. Но так хотелось прокатиться, даже не важно, куда:
- Колитесь! Чего предлагаете? – я почувствовал себя легко, рядом с друзьями.
Сергей, наконец, открыл секрет:
- Я по Бзыби всех желающих на надувном плоту катаю. Дело знакомое, любимое, - он посмотрел с улыбкой в небо, - и доход неплохой.
- Но это же опасно! Сколько на этой речке туристов погибло!
- Зачем в пороги соваться? – Сергей пожал плечами, - да, до них и не доберешься. Есть прямо у дороги небольшой участок с шиверой**. Это, как с горки: рядом с асфальтированной трассой, но по воде. Желающих, хоть отбавляй!
Что это – везение или правильный выбор? Сережка нашел в себе силы и предпочел любимую и одновременно денежную работу. Я же целый год «купаюсь в деньгах», но не испытываю восторга от торговли заокеанским текстилем. Любви к работе нет. Есть «осознанная необходимость». Вот сейчас – это же шанс, побыть денек с товарищами по спорту, прокатиться на ПСН***. Но Пицунда, целый день с любимой женщиной… Выбор пал на экскурсию.
Пицунда – длиннющий узкий мыс, выдающийся в море больше, чем на десяток километров. Никита Хрущев любил там отдыхать когда-то. А мыс этот служил и служит огромным природным волнорезом, не пропускающим в Гагру шторма.
Я не отводил глаз от Оли. Она лишь изредка мимолетом дарила мне очаровательную улыбку. За бортами открытого автобуса ничего интересного – пыльная пустынная дорога по равнине.
На Пицунде я чувствовал себя как посторонний, но сопровождающий эту маленькую женскую стайку. Мы были предоставлены сами себе: обозревали какие-то каменные и деревянные фигуры, многоэтажные дома, тихие рощи, похожие на подмосковные. Я не вписывался в общее наигранное веселье. Мне завтра уезжать. Я чувствовал, как неумолимо быстро уходил остаток времени, будто скользила по плечам и шее веревка, которой я не мог удержать тяжеленное, идущее по течению судно. Хотелось объясниться с любимой, построить планы. Но возможности такой, как раз и не было. Меня звали фотографироваться на фоне каких-то изваяний, изображать радостную улыбку, но мое настроение скорее напоминало скрытую истерику. Кажется, Оля даже фыркнула: «Да, ну тебя…»
Всю дорогу назад, а потом в ночной бессоннице я перебирал возможные варианты, как остаться наедине, что сделать, чтобы высказаться и получить обнадеживающий ответ…
*«Буханка» - грузопассажирский автомобиль УАЗ-450.
** Шивера – неопасный участок горной реки с быстрым течением, обычно, с поворотом.
***ПСН – плот спасательный надувной на четыре-шесть человек.
IX. В день отъезда
5 августа 2001 года
Как сумел вписаться в нынешнюю обстановку Сергей, этот глыба-человек? Мы познакомились в поезде. Два молодых инженера-физика и маленькая девушка Света, жена Сергея, собирались пройти Кодори на двух трехместных байдарках. Опасная затея. Поэтому я этот маршрут предполагал преодолеть без происшествий на плоту из десяти автокамер, подвязанных к раме с гребями. В нашей команде из четырех человек тоже была девушка – моя жена. Расстались наши группы в Кутаиси. Встретились снова в середине маршрута, перед самым опасным порогом «Канатка». Жара. Мы поставили свой тент подальше от реки, высоко на горке у маленького чистого ручейка. Рассчитывали утром перейти через него, просмотреть порог и выбрать тактику его прохождения. Вместе пили чай, слушали пение соек, любовались звездным небом.
- Я подумал, - Сергей, лежа на травке, размышлял, - может, одну байдарку к вам на плот привязать с вещами и Светку посадить, а мы вдвоем порог пройдем вслед за вами, подстрахуете, если что. Потом перегрузимся.
На том и порешив, улеглись спать…
Проснулся я от глухого постукивания ведер, шума дождя о тент и Сережкиного тихого бурчания:
- Это теперь не ручеек, а большая горная река – не переправиться. Из этой воды завтрак не приготовишь – муть сплошная.
К порогу по берегу путь отсекла эта мутная река. Идти без просмотра не рекомендуется. Но отгулы кончаются, ждать, когда вода упадет времени нет. Вся надежда, что в Кодори вода не успела подняться. Все вещи и разобранная байдарка прочно привязаны в центре рамы. Там же Светка с моей женой Олей спокойно воркуют. Кодори, подпертая порогом еле-еле течет.
- Страховку бы на заднюю гребь поставить.
- Боишься, не удержу, - Сашка ехидно улыбается, - не меньше тебя ходили, знаем.
За кормой плеск весел.
- Мы так медленно не умеем, - Сергей богатырскими движениями гребет, - пороги на скорости надо проходить.
Байдарка с двумя гребцами обходит плот и оказывается впереди. Уже виден порог. Вот они на мгновение исчезают, вновь показываются их шлемы, спасательные жилеты. Они сильно работают веслами и встают во весь рост на отмели правого берега. Сразу не понять, куда делась байдарка. Мы видим все это, когда нос плота уже на резком перепаде погрузился в бурный поток, а корма взмыла вверх. Сашка повисает на задней греби, не доставая до плота, и сразу падает с нее, выпустив из рук. Из порога мы вышли с одной гребью. Не успеваем отвязать от плота запасную, как мощное течение нас разворачивает бортом к упавшему дереву, переворачивает. Мы выбираемся из ледяной мутной воды на упругие раскачанные автокамеры. Володька вытягивает чалочный конец, и когда плот подходит близко к берегу, выпрыгивает, но попадает в воду. Добирается он до склона уже без веревки. На плоту, мчащемся со скоростью паровоза по реке, осталось нас четверо.
И вдруг!!!
Открывается удивительная картина: метрах в ста от нас реку перегораживает ошкуренное бревно почти двухметровой толщины. Это мост! Вода накатывается на него, не давая никакой надежды просочиться плоту. Привязанная гребь то и дело упирается в дно реки. При этом всех нас вместе с перевернутым плотом приподнимает над водой. Что делать – мост приближается! Под ним может оказаться все, что угодно, например, торчащая металлическая арматура, бетонные глыбы. Может покалечить или убить. Я принимаю решение:
- Все встаем на камеры и выпрыгиваем на мост!
В подтверждение я встаю на одну из камер и начинаю прыгать на ней, как на батуте. Ольга, Светка и Саша тоже встают каждый на свою камеру. Каждый сам за себя! В тот самый момент, который выберет сам. И я тоже. А мост приближается невероятно быстро. Я подпрыгиваю и через мгновение оказываюсь сверху на другой стороне моста лицом вниз. Плота нет. Оглядываюсь. Я один. Никто за мной не последовал. За несколько секунд я уже представил себе, что жена и мои друзья навсегда останутся только в памяти.
Но вот в реке по очереди показываются белые шлемы и оранжевые спасательные жилеты – Оля, Саша, Света. Они забираются на перевернутый плот и через несколько минут останавливаются – мель! Но вокруг них – бешеное течение. Выбегаю на правый берег. Одному не справиться, не спасти ребят. И тут мне на помощь выбегают байдарочники: могучий Сережа и его друг худенький, но жилистый Саша. Втроем сцепились в Таджикскую стенку и поперек потоку двинулись к плоту. Вот нам уже по колено, вот вода холодит бедра, затекает под ремень, кажется, сейчас нас повалит и унесет. Но вот она мель. Мы ухватились за плот и вытащили его на берег вместе с испуганными смельчаками. Впрочем и у нас, спасителей, был вид испуганных мальчишек.
Рано утром я бродил вокруг здания санатория и заметил ранее не попадавшиеся на глаза кусты с красными большими цветами. Может, они только что распустились? Странная форма ножки – короткая кривая – делала невозможным сделать из них букет. Да и зачем мне букет! После завтрака я вытряхнул из дорожной сумки вещи и, крадучись, отправился с ней к кустам. Августовский день выдался жарким, солнечным. Не менее получаса я рвал цветы, царапая руки шипами, складывал в сумку, оглядывался, стряхивал пот с лица. Потом на ходу застегнул набитую сумку и проник в опустевшее здание санатория через дверь со стороны дворика. Все ушли купаться, загорать. Вступив на прохладную лестницу, я начал вынимать по одному цветку и устилать ими дорогу к номеру, где жила Оля с подругами. Последний цветок я закрепил на ручке ее двери. Я так боялся, что меня заметит хоть одна живая душа – взрослый дядька разбрасывает по полу цветы! Даже уборщица могла, заметив, поднять шум. Сердцебиение разрывало грудь и виски, пока я забирался к себе в номер с «места преступления». Только медленная укладка вещей в сумку помогла мне успокоиться. Через полчаса я уеду. Оля вернется с пляжа часа через два, сначала ничего не поймет, пройдя вдоль цветочной дорожки. Но последний аленький цветочек в ручке двери, неужели не заметит, не поймет? Впрочем, что об этом рассуждать – мы больше никогда не увидимся.
И вдруг – стук в дверь! Это уборщица за мной, прознала, что это я насорил.
- Это ты?! – Запыхавшись, с хитрющей улыбкой вбежала в комнату Оля …
- Что, я? - мне пришлось сделать безразличное лицо, изобразить недоумение.
- Больше некому! – она подошла вплотную. Я даже с дрожью почувствовал легкое прикосновение ее упругой груди к моей руке.
Конечно, я не признался в содеянном, но представлял себе, как Оля несколько минут назад шла по алым цветам, которые кончились у ее двери. Поцарапанные руки и несколько осыпавшихся на сумку лепестков выдали правду. Уверившись в верности своей догадки, она вдруг стала веселой, позвала подруг – они ожидали за дверью. Потом вывела меня на балкон, взяла под руку и скомандовала:
- Сфоткай нас! – и обращаясь ко мне, - напиши свой адрес и телефон! Я позвоню и пришлю фотку!
Мне показались такими провинциальными, необычными слова «сфоткай, фотку».
Своей деловитостью и уверенным тоном она вселила в меня надежду, что расставание это ненадолго, а скорая встреча будет радостной, наполненной любовью. Неужели этими аленькими цветочками удалось тронуть ее сердечко? Никаких эмоций на лицах подруг я не заметил, машинально написал адрес и телефон.
Её глаза будто повторили: «Не грусти! Все будет!» Она быстро удалилась, когда сквозь толщу каменных стен в такт ударам сердца прорвались настойчивые сигналы подъехавшего за мной такси. Гагринские приключения окончились, не дали мне радости плотских наслаждений, но принесли самое главное: восторг любви и ожидание счастья.