Как-то вечером спустились мы с Машей,- моей коллегой,- в бар гостиницы "Интурист",
где продавали туристам свои этюды, и обнаружили там немцев. Подпитых слегка
и раскрасневшихся, веселых, с деревянными ложками в руках. Немцы на них играли.
Причем,- наши, русские народные песни, которые прямо рассыпались из-под их ложек.
Мелодия то затихала, то взрывалась дробно, то солист начинал отстукивать удивительные
по красоте и сложности коленца.
Валера, бармен, принес две чашечки кофе и мы наслаждались вкусным напитком и
искусством немецких лошкарей. В перерывах между песнями посетители одобрительно
гудели и аплодировали.
Мы с Машей уже выпили кофе и Валера принес коктейли.
Немцы к тому времени угомонились и после смолкнувших аплодисментов продолжили пить, явно
гордясь произведенным впечатлением.
Наше русское самолюбие было сильно задето.
И Маша вдруг предложила:
- Давай... Лучинушку?
У Маши был красивый голос и даже мои дети иногда просили ее что-нибудь спеть перед
сном. Особенно хорошо моя Наташка засыпала под ее "Утро туманное".
Может, коктейли в тот вечер действовали как-то особенно, может, обида за страну
оказалась сильнее понимания того, что петь я не умею, но я кивнула.
И красавица Маша, глядя в бокал, своим дивным голосом стала выводить:
- То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит...
Вдруг забыв о смущении, я подхватила, не дав ей закончить строку, низко,
но достаточно чисто:
- То мое, то мое сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит.
Машин голос набрал силу:
- Извела меня кручина,
Подколодная змея...
Посетители бара затаили дыхание. Мой голос тоже расправился и мягко стелился
в удивительной гармонии с голосом Маши:
- Ты ж гори, догорай моя лучина,
Догорю с тобой и я...
Несколько минут в баре висела тишина.
Потом все вдруг разом начали хлопать и одобрительно,очень громко, много и
непонятно говорить.
А Маша наклонилась ко мне и шепнула:
- Мы их и тут сделали!