В «ГЕЛИКОНЕ» - ГОСТЬ. КАМЕННЫЙ
После почти полугодового перерыва, вызванного пандемией, Геликон-Опера открыла свой 31-й сезон премьерой оперы «Каменный гость» - творения двух Александров Сергеевичей - Пушкина и Даргомыжского.
«Каменный гость» - последняя опера Александра Даргомыжского (годы создания 1866-1869). «Пробую дело небывалое, - писал композитор в письме от 17 июня 1866 года, - пишу музыку на сцены «Каменного гостя» так, как они есть, не изменяя ни слова». И продолжает: «Конечно, никто не станет это слушать». Тем не менее, слушают. И ставят, конечно. Не так часто, как «Евгения Онегина» и «Пиковую даму» П. И. Чайковского или «Царскую невесту» Н. А. Римского-Корсакова, но всё же. А почему, по мнению композитора, «никто не станет» - потому, что в «Каменном госте» нет арий, дуэтов, ансамблей – всего того, чего меломаны всегда ждали и ждут от оперы, и от чего Даргомыжский отказался, построив его на речитативах. Почему отказался? Предпосылок могло быть много, сейчас уже не спросишь… Даргомыжский написал музыку на оригинальный текст Пушкина - либретто нет. Завершить оперу композитор не успел. По его заметкам в клавире Цезарь Кюи закончил первую картину, а Римский-Корсаков оркестровал произведение и написал к нему интродукцию.
Первую постановку «Каменного гостя» в Мариинском театре в 1872 году публика приняла холодно. В Большом театре «Каменный гость» ставился трижды: постановка 1906 года успеха не имела, постановка же 1976 года оставалась в репертуаре более 20 лет. В 2016 году на Новой сцене Большого театра увидела свет третья постановка «Каменного гостя». И вот теперь – «Геликон».
Вокальные партии этой оперы-драмы строятся на мелодизированном речитативе, в некоторых местах переходящих в ариозные эпизоды. Для песен Лауры – серенады «Я здесь, Инезилья» и романса в ритме хоты «Оделась туманом Гренада» Даргомыжский вставил стихи, отсутствующие в оригинале.
«Каменный гость» в режиссуре Дмитрия Бертмана при полной сохранности пушкинского текста - очень условный. Это спектакль-притча, отсюда и условность сценографии (художник-постановщик и художник по костюмам Алла Шумейко) как, например, голографические бюсты разных людей под стеклянными колпаками, среди которых бродит Дон Жуан (Виталий Серебряков). Бюсты «размытые», даже не очень понятно, мужские они или женские: то ли это умершие люди, которых он знал, то ли стирающиеся из его сознания образы живых знакомых, на которых он, пролистывая свою жизнь, безразлично смотрит, то ли скульптурные портреты брошенных женщин - его мимолетных увлечений. Мимо многих он проходит, не узнавая. У одного из бюстов Дон Жуан на мгновение останавливается и – как отголосок прошлой любви - звучит из его уст: «Бедная Инеза! Её уж нет! Как я любил её!». В одной из сцен – прозрачные кресла-качели в виде полусфер, служащие в какой-то момент сферой жизни героев «Каменного гостя» и нашей тоже (ну, если примерить отдельные эпизоды оперы на себя).
Костюмы персонажей - «говорящие», вневременнЫе, переходящие из века в век: Дон Жуан в первом акте появляется в черной бандане (20-й век), этакий рокер-путник с зонтом-тростью – оружием и кровом, защищающим от непогоды. Изгнанник, циничный и одинокий, не признающий морали.
В финальной сцене Дон Жуан одет в белую сорочку нараспашку с объемными рукавами – как будто списанную с портрета Пушкина кисти Тропинина – намек на то, что и Александр Сергеевич (который поэт) был не дурак приударить за женщинами, что всё в мире повторяется. Тут Дон Жуан – романтик, нашедший свою любовь. Увы, это стоило ему жизни. Донна Анна (Анна Пегова) появляется в черном платье вдовы, надетом на белый чехол: вдова, не ощутившая супружества, не искушенная жизнью, не узнавшая любви. У Даргомыжского есть очень важный эпизод – обморок Донны Анны. У Пушкина он тоже есть. Этот обморок не связан с нарушением здоровья героини, это момент изменения сознания, мировосприятия: мир, казавшийся ясным, вдруг кардинально меняется.
Лепорелло (Георгий Екимов) чем-то схож с Фигаро: слуга, приятель, напарник, поверенный, позволяющий себе ехидные выпады в адрес хозяина, завистливый и корыстный. Лаура (Валентина Гофер) – куртизанка, яростная, страстная, босиком танцующая перед гостями, доходящая в своей любовной увлеченности до преступления. Она пела две песни – «Я здесь, Инезилья» и «Оделась туманом Гренада», которые многие меццо-сопрано любят включать в концерты, - страстно, но как бы с издёвкой. Чёрный облегающий брючный костюм, отлично смотревшийся на её тонкой и гибкой, как у ящерицы, фигуре, был дополнен затейливым платьем с кринолином – обтянутые черным бархатом кольца – то есть, платье не как таковое, а условное. И когда Лаура в определённый момент сбрасывает с себя бархатные кольца – это символ обнажения, тем самым она показывает, что откликнулась на соблазнение. Аналогичный смысл несут и декоративные подушки в сцене с Донной Анной. То есть, у Бертмана и костюмы, и реквизит играют!
Очень выразительна сцена, когда стоящая на коленях Лаура держит в руках чашу, в которую бурной струей, буквально рвущейся из бутылки, льётся шампанское. А бутылку держит Дон Жуан. В это время на ширме - видео-картинке обрушивает свои мощные потоки водопад. Оказывается, и эротику можно подать тонко и изящно!
Учитывая, что в «Каменном госте» нет упоительных арий, важное значение имеет дикция певцов и их драматический дар, без которого спектакль не будет спектаклем. Надо отдать должное исполнителям – дикция у всех была замечательная, а у Василия Серебрякова так просто образцовая. И все солисты прекрасно справились с речитативами - они получились мелодичными, интонационно насыщенными, с богатой палитрой настроений и полутонов. Из примерно 80 минут чистого звучания оперы Дон Жуан поёт на сцене ровно час! Это может себе позволить только тенор с прекрасной вокальной школой, в том числе, с отличным умением выстраивать фразу, чем Виталий Серебряков вполне может гордиться. А кроме этого, он сценичен, быстр, лёгок в движениях и очень подвижен. И обилие движений в постановке не мешает ему прекрасно петь. Прирожденным Доном Карлосом оказался баритон Михаил Давыдов. А что произошло со статуей Командора (Александр Киселев), от моего внимания ускользнуло. Оркестр Геликон-Оперы под управлением дирижёра-постановщика Михаила Егиазарьяна звучал деликатно, способствуя выведению на первый план певцов с их непростой задачей.
Даргомыжский писал: «Я не намерен низводить музыку до забавы. Хочу, чтобы звук прямо выражал слово. Хочу правды». И композитор получил желаемую правду в постановке Дмитрия Бертмана – правду искусства.