Глава 1.
Вот она, эта дверь. За которую, нужно только решиться, и выйти. Навстречу ему.
Дёрнула на себя. В лицо Киры легко пахнуло ночной желанной свежестью. Сделала шаг за порог. Быстро повернула за угол и пошла. Глазам не нужно привыкать к темноте. Ещё не так и темно. Ох, не так темно, как хотелось бы.
Сердце Киры бешено колотилось в груди. От ожидания, от радости и от страха: не увидел бы кто.
В густо - серой надвигающейся ночи всё было ей отчётливо видно, всё привычно. Не в первый раз в этой мгле бежала она по одной и той же дорожке.
Все чувства обострялись. Кире казалось - она различает каждую травинку, цепляющую её за голую ногу, каждый порыв лёгкого ветерка, спасающий её пылающие щёки. Она шагала сосредоточенно; живо и не раздумывая отодвигала по пути в сторону упругие, налитые живым соком веточки... Нельзя было сбавить шаг ни на секунду, чтобы не повернуть назад, чтобы не привлекать внимание соседей... И чтобы скорее - к нему, к нему.
Она уже вышла на дорожку у поля, вдали от домов. Щиколотки щипало от быстрой ходьбы по траве. Руки, как обычно, чуть - чуть дрожали. Да и губы тоже. Глаза Киры быстро выхватили из всего окружающего Его. Пошла навстречу. Вот он, совсем близко. Улыбается. Правый глаз чуть прищурен лукаво. Шевелит губами зажатую во рту тонкую соломинку.
Прозрачно - карие, почти жёлтые, глаза Киры шарили по нему исступлённо.
Вот он небрежно вынул руки из карманов, выплюнул соломку, сделал шаг навстречу, лукавый синий глаз прищурился ещё больше и прохладная жёсткая ладонь скользнула по Кириной талии, прижала её всю к себе простым и быстрым движением...
Кира выдохнула, уже не чуя земли под ногами; дрогнула припухлая верхняя губа навстречу его губам, его поцелую...
И чёрт с ней, с разорванной молнией на юбке, с выпачканным в траве и земле бельём, с пораненным о какую - то затаившуюся в мягко - шёлковой, по - ночному прохладной ниве колкую палочку, коленом!
Мелкая дрожь не оставляла тонких Кириных пальцев когда застёгивала она пахнущую теперь лугом, росой, тонкую кофточку, собирала с одежды какие - то травинки - листочки, пытаясь пригладить растрепавшиеся, влажные от пота, мелко закрутившиеся на висках и у шеи тяжёлые пряди тёмно - русых волос. Геша поправлял потихоньку на ней одежду, стряхивал соринки, улыбался глазами.
- Ну, что? - спросила она притворно строго, поймав его синий взгляд, - Смешно тебе?
- Что ты, Кирюша? - так же притворно оправдывался он, - Я не смеюсь. Просто. Смотрю. Торопишься?
- Что ты, Геш, дурачка из себя строишь? - блеснула она глазами, - Ну! Тороплюсь. А ты, может, не знал, что я "замужняя"? Не улыбайся. Думаешь, я мужа боюсь? Да нисколько. Спорим, останусь тут с тобой?! Рассвет вместе встретим. А? Соседей, МУЖА моего порадуем?
Она повела плечом, пошла вперёд, к дорожке, прямо через поле, по уже заросевшей траве.
Геша (Герман) тронулся следом.
- Что подхватилась - то? Я б и согласился, - сказал твёрдо, глядя в её узкую прямую спину.
- Дурак, - бросила она через плечо. Он усмехнулся.
На дорожке тронул её за руку. Она подалась к нему, как для поцелуя, в моментальном своём порыве; спохватилась, быстро отвернулась и зашагала к дому.
Проскользнула к себе как воровка, заперлась в ванной. Побросала в стирку одежду, натянула пижаму. Бегом на цыпочках пробралась в комнату. Легла на диван, накрылась заранее приготовленным пледом и моментально, как только в девичестве прежде бывало, провалилась в сон.
Проснулась Кира поздно, от несильного толчка в плечо. Приоткрыла сонные глаза.
- Ты что это на диване спала? - недовольно спросил муж.
- Ты храпел сильно. Выпил же, - тоже недовольно ответила Кира.
Муж нахмурил густые светлые брови. С такого знакомого Кире, строгого мужественного лица смотрели немного обиженно сверху вниз зелёные глаза.
- Раньше тебе это не мешало. Ну и выпил. Выходной же.
- Выпил - ладно. Но мне что, не спать?
Слава вышел. А Кира снова блаженно прикрыла глаза.
Глава 2.
Саша стояла на пороге своего дома на заднем крыльце. Она комкала в руках непонятно для чего прихваченную с кухни салфетку. По щекам девушки текли злые, и оттого ещё более жгучие, слёзы. Всё она видела, всё. И ей не была помехой тонкая тьма предрассветная, как не была помехой для Киры наступающая неслышными, кошачьими шагами тьма ночная.
Саша видела. Видела всё. И как шёл он за ней через поле, и как тронул своей рукой её руку уже на дорожке, так и не дождавшись прощального поцелуя. И как стоял там и смотрел вслед ей, этой женщине, замужней бабе, уходящей садом к дому... "И для чего она ему нужна?" - думала Саша, размазывая тыльной стороной ладони слёзы по молодому своему, свежему личику, кусая свои маленькие детски - розовые губы, глядя вдаль голубыми большими глазами сквозь намокшие длинные ресницы. "Дурак!" - думала она. "Ты посмотри, по тебе девчонки с ума сходят. А ты связался с ЭТОЙ", - Саша разорвала измятую вдрызг салфетку. "Я же тебя люблю, Геша!"
По дорожке поплыла, отдаляясь, его фигура, широкая спина...
Он не видел Сашу.
Глава 3.
Место, где жили Кира с мужем Славой, и Геша, и Саша - это ближайший пригород небольшого городка, посёлок Зареченский. Тихое место, частный сектор, крыши различных оттенков жёлтого, коричневого и красного цветов, палисадники, качели, игровая площадка. Ряд магазинчиков, школа, два детских сада, один ресторан и три кафешки, заправка у дороги... А по другую сторону от фасадной части домов садики - огородики, поля и посадка из ёлочек, речка, лес. Соседи Киры и Славы дружат все между собой.
У них свои небольшие милые сердцу традиции. Например, всегда отмечать несколькими домами первое июня - наступление лета! Собирались в такой день всегда в чьей - нибудь беседке у дома, каждый покупал что - то из алкоголя, готовил что - нибудь вкусненькое, и всё на общий стол, вечером, на свежем воздухе, под стрекот крылышек насекомых и негромкую музыку.
В этот раз они собрались в соседнем с домом Киры и Славы дворике. Там жила Алинка - весёлая и молодая девушка, со своей старшей сестрой - скучной и неприветливой старой девой. Алина всегда безудержно хохотала, глаза у неё задорно горели, движения были лёгкими и проворными, когда она накрывала на стол, и разливала вино, и подпевала магнитофону... А её сестра, Жанна, всегда оставалась в доме, заперев в свою комнату дверь, и даже если выходила за кокой - нибудь надобностью, то здоровалась со всеми очень сухо, а то и вовсе не здоровалась. Все привыкли.
За столом было весело, празднично, садовые фонарики уютно подмигивали жёлтыми глазами. - Не очень люблю сухое вино, - пожаловалась Алинка, крутя за ножку бокал в пальцах, - А коржики я напекла в этот раз почти пресными. Шоколад? Нет. Не хочу. Мне бы к коржикам твоего варенья, Кир. - Принести? У меня есть ещё в подвале. - Ой, Кирочка, принеси, - обрадовалась Алина. - Принеси, принеси, - поддержал кто - то ещё. Кира встала и прошла в свой двор. Увидела краем глаза стоявшего чуть поодаль от забора Гешу. Вздрогнула сердцем. Кто - то шёл сзади. Кира обернулась. Это муж догонял. Вошёл вместе с ней в подвал. - Зачем ты? - удивлённо спросила... И всё поняла. Стало немного смешно. Слава прижал её к полупустой низкой полочке, отодвинул в сторону какие - то банки...
- Хм, - выдохнула через улыбку Кира. Он дёрнул быстро вверх юбку... Быстро, но страстно,... всё случилось прямо на полочке...
Кира поправила одежду, вышла чуть погодя после мужа,захватив банку варенья. И сразу поймала глазами. Совсем близко, у самого её забора, стоял Геша. - Пойди, - кивнул ей. Кира подошла. Успела подумать: "Лицо - то у него какое молодое. Но щетина делает его таким мужественным, даже жёстким. Ах, эта щетина..." Приблизилась.
- Развлекла супруга? - спросил тихо, ровно, а у самого аж желваки ходили на скулах.
- Наблюдал?... Молчишь? А ты думал, мы с ним по ночам в нарды играем? Сам же знаешь - муж, - сказала с вызовом. А сама изо всех сил крепилась, чтобы не упасть прямо тут в ноги и не молить о прощении.
Герман смотрел сейчас на неё своими синими глазами зло, так зло, что казалось, может ударить. У него даже рука дёрнулась,... схватить посильней за измятую на груди её кофточку,... но остановилась. Процедил сквозь сжатые зубы: - Да я... люблю тебя. Дура.
- Нашёл время в любви признаваться, - хотелось сказать это "сверху вниз", но голос Киры уже предательски дрожал. Поэтому отвернулась и пошла через свой двор в сторону Алинкиного.
На дорожке стоял и смотрел муж: - Что он спрашивал? - обратился он к Кире по - свойски и строго. Припухлая верхняя губа Киры дрогнула, обнажила зубы в улыбке; Кира стрельнула глазами: - В любви признавался. "Люблю", - говорит, - "тебя, Кирка, аж дух захватывает!" И засмеялась, проходя мимо. За её спиной Слава пожал плечами, покосился в сторону Германа, и тоже пошёл к столу. "Врёт? Шутит. Или нет?"
А Герман смотрел Кире вслед. И грудь его распирало от слепого желания догнать её, надавать пощёчин... Но ещё больше распирало грудь от злости на самого себя, потому что хотелось не только надавать пощёчин, а ещё упать к её ногам и обхватить намертво руками, и целовать, глотая злость, любимые колени!
Ночью Кира всё не могла уснуть и улыбалась. Перед глазами стояло ЕГО лицо со стиснутыми зубами, и звучали выдавленные через гнев и боль слова: "Да я... люблю тебя. Дура."
Глава 4.
Из дома № 17 выплеснулась на улицу музыка вместе со светом, потому что открылась дверь дома, когда туда входил Герман.
В доме № 17 был праздник - день рождения молодой его хозяйки. В гостях было много народу и Герман тоже был приглашён. Молодые люди захваливали хозяйку и веселились. Посреди гостиной зажигательно двигалась, выплясывала, кружилась Саша. Голубые глаза её сияли радостным возбуждённым блеском, на щеках рдел румянец, лёгкий шёлковый подол ярко-красного платья взлетал и снова опускался вокруг полных красивых ног. Длинные ресницы её были подкрашены, светлые волосы завиты. Саша улыбалась и бросала игривые взгляды в сторону Германа. Музыка, веселье, да и выпитое вино раскрепостили её. Герман улыбался ей в ответ и она двинулась наконец в его сторону. Подмигнула, взяла из его руки бокал и отпила глоточек. Указала глазами на приоткрытую в сад дверь:
- Пройдёмся?
- Пойдём.
Вышли вместе в густую темноту ночи. Чуть прошли по тропинке, очутившись под высоким кустом сирени. Из окна свет не доставал до них лишь едва - едва...
Белая Сашина ручка скользнула по шее Германа... Они обнялись и... поцеловались. Сердце Сашино стучало бешено в груди..., и в голове, и в животе. "Нравлюсь. Нравлюсь ему!" Больше не единой мысли не было.
Весь вечер они танцевали, сидели рядом, обменивались взглядами.
Только вот ушёл Герман чуть раньше. Но это было уже не так важно. Саша была спокойна, расслаблена. Она была счастлива. И вдруг одна мысль, словно острая отравленная стрела неожиданно вонзилась ей прямо в мозг. Саша быстро простилась и выбежала на улицу. Только вот пошла она в одной ей известном направлении уже очень и очень медленно, будто заставляя себя идти. Силком, нарочно, с борьбой совершая каждый шаг...
Но не ошиблась. От знакомой ей дорожки расходились в разные стороны Герман и Кира.
Саша была очень молода, но далеко не глупа. Поняла она мгновенно, что надо бы повернуться сейчас и уйти, скрыться, чтоб и не видел ОН... Чтоб и не знал, что следила она, что всё видела... Но не хватало Сашеньке жизненного опыта, чтобы просчитать вперёд, чтоб сдержаться и отпустить..., пусть не выиграв сейчас..., но и не проиграв. Потому ринулась вперёд, к нему. Завитые локоны затрепетали красиво... Он чуть улыбнулся, идя навстречу ей. Успел подумать: "Видела" с досадой.
- Ну, что ты таскаешься к ней? - выдохнула Саша. Как -будто уронила эти тяжёлые слова, не сумев удержать их.
В темноте было трудно разобрать, что выражало его лицо, только плечо еле заметно как то дрогнуло под рубашкой.
- Зачем тебе? - тихо, твёрдо спросил он.
- Зачем?! - чуть что не крикнула Саша, - Зачем? Я думала - нравлюсь тебе.
- Ну, - был весь ответ его. И взгляд прямой, без вины и стеснения.
- Что "ну"? Если нравлюсь, зачем тебе замужняя... баба... женщина? Оглянись! Ну, смотри! На моей стороне молодость, свобода, будущее, веселье... Ну что тебе от неё?!...
- Дурочка ты, Сашка. (Он ещё усмехается!) Ничего ты не поймёшь...
- Не пойму? А должна? А муж бы её понял?!
- Заткнись!
Саша охнула и вся невидимо в темноте вспыхнула от обиды.
- Люблю я её. Ну? Ясно? Держись в стороне, деточка. Извини, если обидел.
Герман прошёл мимо, едва только не задев плечом Сашу. Она стояла и не могла пошевелиться. Слёзы моментально задушили и отрезвили, и словно сковали её всю. Минут двадцать беззвучно рыдала она одна в темноте, стоя столбом...
"Всё равно уведу, отобью. Потому что люблю! Лучше, больше люблю! Всё равно мой будет! Мой!"- твердила она сама себе, идя домой с уже высохшими глазами.
Глава 5.
На небольшом пригородном рынке народу в простой день было немного. Герман сразу увидел, бросив взгляд влево, знакомое молодое личико. Наташа. Тёмные, чуть подкрученные ресницы как у мамы... Кожа, волосы... Профиль. Только глаза зелёные, Славкины. Наташа. Кирина дочь. Они о чём- то шептались с мамой, выбирая фрукты. Наташе пятнадцать. И она совсем уже похожа на женщину. Но для Германа она - прелестный ребёнок.
- Привет! - Наташа увидела его, поздоровалась и улыбнулась.
- Привет, - он сделал несколько шагов в их сторону.
Кирина улыбка особенная. Ох, эта её улыбка! С приподнятой пухлой верхней губой. Что? Что она хочет сказать ему своими насмешливыми жёлтыми глазами?
Перебросились все вместе парой ничего незначащих фраз. Так, по - добрососедски.
- Ой, я пойду персики себе посмотрю, - махнула рукой Наташа, показывая на противоположный прилавок и отбежала.
Шёпотом, чтоб никто не услышал, "Придёшь сегодня?" - спросил Герман.
- Сашу позови, - усмехнулась Кира.
- Ревнуешь? - заулыбался, прищурив глаз.
- Дурак. Сколько тебе? ... 25? Тебе и Наташка моя в невесты сгодится. Чего ревновать? Я не молода, - сказала и поправила волосы.
"Знает, сучка, что с ума схожу", - подумал Герман; дёрнул плечом.
- Придёшь? - повторил севшим голосом.
- Да, - ответила быстро и пальцем чуть коснулась его руки...
Он смотрел им вслед. Хороши. И мать и дочь. Скажет тоже... "Сашка, Наташка." Влюбился уж... Как дурак.
Глава 6.
Он ехал. Мчался на такси в сторону центра города, обгоняя автобусы и машины... А ему всё равно казалось, что такси еле плетётся... Потому что нужно было быстрее, в десять тысяч раз быстрее. Кира ждала. Ей нужна была его помощь, сейчас, сию минуту... Может она плачет там. Он представил её лицо, грустное, усталое, мутные от слёз светло - карие, почти жёлтые глаза, мокрые ресницы. И сразу стало казаться, что они не просто медленно едут в этом проклятом такси, почти что стоят.
Но, вот и всё. Больница. Голубые стены. Серые ступени с розоватыми вкраплениями, белые занавески на окнах, очень чистые и не очень новые... Всё это отмечал про себя Герман. Чтобы что-нибудь отмечать.
Его впустили в палату. Пахло лекарствами и мокрыми полами. Он сразу увидел её лицо с этими глазами; именно так, как он себе представлял.
На больничной кровати лежала Наташа. Она казалась невероятно маленькой... Из худенькой руки тянулась трубка капельницы. И Кира всё гладила эту худенькую руку. А сама смотрела молча на него жёлтыми глазами со слипшимися мокрыми ресницами.
Так случилось. Стряслось.
У Наташи произошла какая - то жуткая аллергическая реакция на компонент препарата, который по ошибке ли, по незнанию ли, назначили ей врачи при банальном гриппе. И вот итог. Девочка оказалась на границе между жизнью и смертью: внутренний отёк, спазмы... асфиксия... Это всё, что смог разобрать Герман из всхлипываний и рыданий Киры. Слава, как на зло, оказался в загран - командировке. И быть ему там долго, не меньше месяца. "Нет смысла его беспокоить", - так сказала Кира.
Герман слушал всё молча, сосредоточенно..., не прерывая. Он смотрел на ревущую, заливающуюся слезами Киру... Он никогда её такой не видел. Герману хотелось схватить её в объятия и прижать к себе крепко - крепко. Но он знал, надо дать ей говорить. Пусть говорит, и плачет, и всхлипывает. Ей нужен слушатель. Всё потом.
Кира стала затихать, плечи её сотрясала напряжённая, мелкая истерическая дрожь, губы прыгали, красные веки набухли. А руки всё гладили и гладили худую Наташину ручку.
Герман придвинул себе стул ближе, вплотную к Кириному. Так, что их колени и бёдра соприкасались. Он поправил одеяло на Наташе, убрал со лба её прядь волос.
- Сейчас как она? - спросил тихо Киру.
Та пожала в ответ плечами.
- Врач зайдёт чуть позже... Пока они ничего не говорят, - отвечала дрожащим шёпотом Кира. Она смотрела удивлённо на этого молодого человека... Почти мальчика. Что это? Хочет показать заботу? Что может быть не только любовником? А кем? В качестве кого он здесь? Поправляет одеяло на её больной дочери. Но она была не готова сейчас разбираться и вникать в это. Пусть будет. Пусть будет просто рядом.
И потом долгие дни и даже недели, каждый день Герман был рядом. Он был... другом. Лучшим другом, сиделкой, третьей рукой Киры. Это он, он, да ещё разве пара подруг, варил и приносил супы, помогал поднимать, кормить и даже переодевать Наташку. Подменял Киру, чтобы та съездила домой, хотя бы принять душ. Это он видел выздоровление Наташи, первые улыбки. Это он сунул ложку ей в чуть окрепшую руку и смеялся вместе с ней, глядя как она неуклюже ест...
И Кира всё чаще, и чаще, и чаще, смотрела на него уже совсем другими глазами. "Вот оно", - думала она, - "самое сильное признание в любви". И точно знала, что уже совсем, окончательно..., не до бабочек в животе, а до судорог в желудке, полюбила Германа.
Глава 7.
Но не одна Кира полюбила своего Германа.
Да, не одна. Да наверное и не могло быть иначе. Столько дней, вечеров было прожито вместе, столько он всего для неё сделал, столько их теперь связывало, что не могла она не влюбиться в этого сильного, молодого, синеглазого… И она влюбилась. Влюбилась Наташа в Германа по самые свои маленькие ушки. Не хотела, и не умела, и сил сейчас не имела скрывать свои чувства. Смотрела на него открыто, по – девчоночьи широко распахнутыми глазками, вздыхала, совала к делу – не по делу ему в руку свою худую ладошку. А потом и призналась во всём, прямо глядя в его синие глаза… А он… лишь приподнял удивлённо брови, перестал улыбаться, отнял руку…
- Брось, - сказал твёрдо, но как взрослой, - Пройдёт всё. Таких нас… Во- он сколько. Да что ты? Не видишь ничего?
- Вижу, - вздохнула в ответ Наташа. Тоже как – то совсем по-взрослому, без слёз и обид, - Всё я вижу. Только… и она ведь, всё видит, мама то.
И не ошиблась влюблённая девочка. Мама её тоже всё видела. Счастье, было охватившее Киру, разлетелось в мгновение ока на тысячи горячих солнечных осколков. И понимала она, что Герман любит её одну. Понимала и то, что сама она уже никого и никогда не полюбит так, как Германа. Но оба эти сердца: и своё, и Геры, готова была заковать в железо. Да, что там? Бросить к ногам своей дочери и сама растоптать их в прах, раз уж так случилось, что влюбилась её Наташка в того же мужчину, что и мамка. Может и пройдёт у девочки потом это всё… Винить её не в чем. Разница у них такая же, как и у Геры с Кирой, только Наташку ОН на десять лет старше. Привлекательности ему не занимать. Как он заботился о них! Кто бы не влюбился?! Кира решила сама с собой так: «Пройдёт, значит пройдёт. Но терзать сердце дочери она не станет. И с Германом не будет видеться больше никогда!» Так и сказала ему, встретившись в последний раз. А он рвал и метал, кричал, что не понимает, в чём виноват он, почему он должен страдать, за что?! «Он и не должен ничего понимать», - думала Кира. «Кто он? В сущности, сам ещё мальчишка. Где ему понять материнское сердце?»
Кира похудела, осунулась, глаза выражали беспокойную усталость. Сначала болезнь дочери, потом расставание с Германом (резала ведь по – живому), объяснение с мужем, как есть, на – чистоту. Муж простил. Жили, как раньше. Она, Славка, Наташа… А значит, каждый день Кире приходилась стискивать сердце в кулак; глядя в глаза нелюбимому мужчине, мечтать о другом, том, что теперь не с ней.
Глава 8.
В этот вечер Кира привычно готовила ужин. Нарезала салат. Любимый Славин, с курицей. Он вошёл в кухню, присел рядом. Весь день Славка был в каком-то странном настроении: цеплял то и дело Киру, был чем-то недоволен. И сейчас он решил вспомнить ей Германа. Завёл разговор:
- Что ж, Кирюх?! Выходит, всё-таки обскакал я твоего молодчика? Как его...? Германа. Да? Вот, вроде и моложе он, весь такой красавчик! А пришлось уступить бабу старому и не очень хорошему мужу! А? Кирюх?! Чем же я заслужил такое счастье-то? А?! Я ведь зна - аю. Слежу. Не видишься ты с ним. Значит, понимаешь, что Славик-то, хоть и поддаёт бывает, и рожей, может, так не вышел, а всё ж какой-то там молокосос, что по престарелым бабам, у кого зачешется, таскается, его, Славика, дерьма даже не стоит! Ха-ха-ха! Так, что ли?
- Нет, не так, - неожиданно резко (неожиданно для самой себя) ответила Кира и положила нож на стол. Взглянула на мужа своими жёлтыми, кошачьими глазами.
Слава увидел, руки у неё задрожали. Но, при этом, вся она как-то подобралась, будто на что-то решилась.
- Не так, - повторила она ещё раз, всё тем же твёрдым голосом... А руки уже дрожали всё сильнее...
- Что ж ты думаешь? - продолжала Кира, чуть нагнувшись к мужу, - Я с Германом не вижусь потому, что в тебя заново влюбилась? Или, может, я боюсь тебя, думаешь? Или... - Кира даже усмехнулась, - Боюсь тебя потерять? Да ты тут вообще не при чём! А не вижусь я с ним, даже боюсь увидеться, просто, встретиться на одну, единственную минуту, потому что знаюь, что брошу всё тотчас же! Всё, понимаешь, брошу?! И тебя, и дом, и
даже Наташку!!! Брошу и побегу за ним! Да что там, побегу! Поползу, если надо, на коленях! На край света поползу, понимаешь ты?! Потому не вижусь!
Кира только сейчас заметила, что перешла на крик. Её всю трясло, било мелкой противной дрожью, точно в лихорадке.
- У-у, - протянул Слава, не сводя глаз с жены и не шевелясь, даже почти не моргая, - Ну-у… Иди! Иди к нему! Ползи на край света-то! Ну!!
- И пойду! – вскрикнула, как подстреленная птица, Кира. И даже так же, как будто как-то по-птичьи, взмахнула руками… И кинулась вон из кухни. Стала быстро натягивать плащ в прихожей, обуваться… Выбежала Наташа. И Кира остановилась. Руки её безвольно повисли вдоль тела. Она вдруг поняла, что никуда не сможет уйти. Не сможет сделать так больно дочери. Наташа бросилась к ней, схватила крепко за запястья… Слава наблюдал за сценой из кухни.
- Мама, мамочка! – закричала Наташа, - Мама, иди! Иди, пожалуйста, к нему! Я прошу тебя, мамочка! Ну, зачем мы мучаемся все?! Мама! Я так люблю тебя! Не бойся ничего! Иди! Пусть он будет счастлив, мама, пусть ты будешь счастлива! И тогда мы все… Ведь и папа только мучается так, мама! И я никогда, никогда не осужу тебя! Иди!
Наташа кричала, но не плакала. Она только крепко держала Киру за руки, смотрела на неё такими взрослыми глазами с такого детского личика, и всё повторяла: «Иди! Иди!» И Кира вздрогнула, заплакала… И рванулась вон из дома, к нему.
Глава 9.
Она неслась по мокрому асфальту. Ничего не видя и не разбирая. А в голове тревожно стучали мысли. И неслись эти мысли тоже быстро. «Что я скажу ему? Может у него давно другая. Может она прямо сейчас у него, или он у неё! Не важно! Всё неважно! Буду ждать у порога, как верная собака. А если даже с другой будет – пусть! При ней упаду ему в ноги. Буду умолять не гнать, простить! Пусть! Вцеплюсь и зубами у неё его вырву!»
Кира никогда не была у него дома, но, конечно, адрес знала. Сейчас она стояла у двери. Свет горел в одном окне, а ещё, горело огнём сердце Киры, и колотилось… И она стала бить кулаком в дверь сильно, быстро, в исступлении…
Вот он, перед ней, на пороге. Синие глаза, щетина… О-ох! Кира почувствовала, что падает, падает, … бьётся в рыданиях. Герман подхватил, забрал её в дом. Она рыдала и рыдала. А он гладил её волосы, целовал глаза и припухшие губы, с трудом разбирая её объяснения, слова сквозь всхлипывания и дрожь в голосе.
Не знала в этот миг бедная девочка Саша, что теряет она едва обретённого Германа, сейчас во второй раз и уже навсегда.
Глава 10.
По улице, по направлению к детской площадке, шло пять человек, четверо взрослых и одна маленькая девочка. Девочка – дочь Наташи. Мама (Наталья) вела ребёнка за руку, рядом шёл и папа малышки. А чуть позади – красивая ухоженная женщина, со светло-карими, желтоватыми глазами – это Кира и, под руку с ней, молодой мужчина – её любимый, её Геша.
Муж, теперь уже бывший, давно простил всё, и Кире, и Геше. У Славы теперь своя, новая семья: жена, двое мальчишек. И, наверное, он счастлив, а счастливые люди готовы всем прощать. Счастлива и Наташа в своей семье. Счастливы Кира и Геша. Но только вот Бог не дал им общих детей, которых они так хотели.
Но, потихоньку, по ночам, Кира порой благодарит тайком судьбу за всё, даже за то, что нет у них с Германом нет детей. Неслышным сонным шёпотом бормочет в темноте: «Зато, он любит только меня. ТОЛЬКО меня. Одну на всём свете. Пусть ОН ЛЮБИТ ТОЛЬКО МЕНЯ!!»