К девятнадцати годкам своим, Ваньке Порозову, ему же, Ивану Сидоровичу, если уж совсем официально, в усмерть надоели вечера деревенские зимние. Летом еще как-то терпимо, напластаешься за день на солнцепёке где-нибудь в логу, на сенокосе, обкупнешься холодной водичкой в бане и с новыми силами в клуб бежишь. Будто какая сила нечистая прямо силком тащит туда.
А вот зимой совсем не так, и люди вроде те же самые, а не так. Телевизоров в то время в деревне не знали, лампочки Ильича в домах и то до двенадцати ночи только горели. А потом три раза мигнут, и тарахтенье дизеля замолкает. Деревня погружается в тишину и темноту. Может где-то в окошке и заблымает тусклый огонек. Это керосиновую лампу хозяева зажгли, не успели, знать, засветло по хозяйству управиться.
А Ванька, он же Иван, что Сидора сын, вместе со своими дружками, отсидев очередной сногсшибательный фильм, типа “Ленин в Октябре” в холодном зале сельского клуба, кучкуются в фойе клуба, рассаживаются на пару скамеек, вытащенных из зала. Несколько девчонок стоят в уголке, украдкой поглядывая на парней, вроде как знак подают, что здесь они, если что. Все в предвкушении танцев.
-Эй, кто видел завклубом? Он здесь, или дома еще сидит?
А это значит, что танцульки под угрозой срыва. Если расхристанная радиола, под звуки которой и танцует молодежь, сиротливо стоит в углу на столе, то хилую стопку заезженных пластинок с вальсами и фокстротами, Федька Онуфриев, заведующий клубом, всегда уносит после закрытия клуба домой. А оставь в клубе – назавтра ищи-свищи ветра в поле.
Слава богу, и завклубом здесь, а значит и пластинки тоже. И тут начинается то самое действо, что обрыло по самое немогу, нашему Ивану.
Несколько пар девчонок, шаркая валенками по полу, начинают вальсировать, оставляя на нем влажные следы.
- И пол мыть не надо. Еще немного и совсем чистым будет, - подумалось Ваньке.
Тоска зеленая! Всё как вчера и позавчера. И завтра то же самое будет. Нет, надо менять жизнь свою, наверное, надо жениться, причем желательно срочно. В последний год, все бывшие одноклассники, как сговорившись, поженились.
А тут еще как на грех, Наташка в деревне появилась. Любовь старая, Ванька и не вспомнил сразу с какого класса. Любовь то эта. Может с седьмого, а может и еще раньше.
Уезжала после школы куда-то на заработки, далеко, чуть ли не в Казахстан даже. А что приехала среди зимы обратно, Иван и спросить не успел еще.
Свет в клубе предупреждающе мигнул три раза, значит, пора выскакивать на улицу. Минут через пять, уже на крыльце, все услышали, как замолк дизель деревенской электростанции.
Взявшись за руки, Иван и Наташа медленно пошли по затихшей улице. Зимой сильно то не разгуляешься, мороз мгновенно пробирается под одежду. Бывало по улице идешь вот так, вдруг как выстрел рядом, а это совсем не выстрел, это от мороза бревно в срубе дома у кого-то треснуло.
Мысли о женитьбе своей, Ванька вынашивал пока только в своей голове, никого постороннего в нее не пущал. Много неясностей впереди рисовалось. Вот даже невесту будущую свою не посвящал в планы свои. Ванька, покосился на девушку. Вздохнул, а жить то где? В родительском доме совсем места нет. Да и что размечтался, может у нее свои планы, на смех еще поднимет с моим предложением, Наташка то.
Проводив девушку до дома, Иван, чуть ли не бегом, чтоб не отморозить чего, бегом рванул к своему дому. Провожаемый, громким лаем испуганных собак, разбуженных и встревоженных скрипом снега под его ногами.
50 лет Вооруженным Силам СССР, что страна отмечала 23 февраля 1968 года, отныне Иван Сидорович Порозов, а тогда просто Ваня, запомнит на всю оставшуюся жизнь свою.
В помещении клуба, как всегда в то время советское, состоялся концерт праздничный. Не можем точно сказать, уж такой ли он праздничный на самом деле был, а по окончании молодежь села собрались в квартире одного из парней, отметить эту славную дату. Были там и Иван с Натальей.
После выпитого, настроение стало таким праздничным, что на улице, Иван, крепко обняв и поцеловав девушку, неожиданно, даже для самого себя, выпалил:
-А выходи-ка, девушка Наталья за меня замуж!
-А меня, юноша, Ванечка, ты потом любить будешь?
- Конечно же! Всю жизнь свою!
-Ну, тогда я согласна!
Вот так, позабыв обо всём на свете, счастливые влюблённые, крепко обнявшись, медленно пошли к дому Ивановых родителей, поминутно останавливаясь, чтобы очередным поцелуем крепко зафиксировать свои чувства.
Дурень, ты, Ванька, набитый! Куда же ты ведешь девушку! Жилище родителей Ивана состояло в то время из небольшого домика, в котором кроме кухоньки, была еще и маленькая комнатка, зато жильцов было аж шестеро. Бабушка на кухне, отец с матерью и трое детей, это сам Иван и еще брат с сестрой малолетние в комнате.
Заслышав шум в сенках, старушка подняла голову от подушки, жмурясь от яркого света лампочки, что Ванька включил на кухне.
-Баба Маня, я женился! Вот, - громко произнес Иван.
-Здравствуйте,- совсем тихонько, почти шепотом, промолвила девушка.
-Женился, так женился, ложитесь спать тогда, - это баба Маня, разглядев девушку, успокоилась. Уж очень ей не глянулись предыдущие Ивановы подруги, а эта и сама на лицо баская, да и смирная вроде как.
-Как спать!? Я же говорю тебе, что женился я, - Ванька заглянул в комнату. Он как как-то по-другому представлял всё это, в крайнем случае, не так уж простенько.
-Батя, выходи, разговор есть, - спиртное еще действовало на парня, смелости прибавляло.
Старший Порозов, Сидор Калистратович, в белой майке и черных трусах до колен, кажется еще ничего не понимая, может ото сна, а может от чего другого, выйдя из темной комнаты, уселся на сундук, непонимающе уставился на вошедших.
-Тут такое дело, батя, мы вот с Наташей решили пожениться. Короче, что тут в таких случаях говорят, благословите нас и всё такое.
Остатки сна, похоже, вмиг слетели с Сидора Калистратыча. Видать и сам еще сообразить не мог, как в такой ситуации быть, слова какие говорить.
-Так, это, самое, надо мать разбудить по такому случаю.
Вскоре и мать, Матрена Алексеевна, присела рядом с хозяином. Разговор свёлся к следующему, мы вас, конечно, же, благословляем, а сейчас время позднее, ложитесь спать. Завтра будем думать, что делать дальше. Уступили молодым, так можно было Ивана с Натальей назвать теперь, свою единственную двуспальную кровать в доме. Калистратыч, кряхтя, полез доночевывать на печь русскую, Матрена Алексеевна пристроилась на Ванькину узенькую кровать с панцирной сеткой. Всё затихло в доме. До утра.
Молодые спали почти, не раздеваясь, залезли под одеяло и быстро забылись в тревожном сне. Утром, когда все проснулись, стали обдумывать план действий своих. Первое, что всех тревожило, особливо Ваньку и Наташку, каким образом теперь объяснить свой поступок, как предстать перед очами родителей Наташкиных?
-Значит так, мы сейчас с матерью пойдем первыми. Вы идите следом немного погодя. Одевайся, мать, - Сидор Калистратович стал искать свою шапку.
Надо сказать, что смелости у парочки поутру заметно поубавилось. Ванька подозрительно притих, а про Наташку и говорить нечего. Подождав какое-то время, молодые не таясь, впервые средь бела дня под ручку, двинулись к Наташкиному дому.
А там! Картина, нет, не “ Не ждали” и даже не “Сватовство майора”, там, вся в слезах, гремя ухватами у русской печи, суетилась мать Натальи, Улита Артамонова, совсем не старая еще женщина, которой и сорока лет в ту пору еще не исполнилось.
Родители Ивана, не раздеваясь, а никто и не приглашал их раздеться, только шапку свою держал на коленях Сидор Калистратович, скромно, рядышком сидели. На столе стояли две бутылки водки. Молодые, как и подобает в таком случае, встали рядышком у порога, потупя головы свои, смиренно выслушивая причитания Наташкиной матери.
-Да что же вы, окаянные, наделали, это ведь, батюшки, страм то какой! Ославили на всю деревню! Что, нельзя было всё по-людски сделать? Нет, убёгом убежала из дома! Ох, тошнёхонько мне. Счас тетки твои придут, зададут вам обоим жару!
Дело принимает скверный оборот, пронеслось в голове у Ваньки, он хорошо знал Наташкиных теток. Их в деревне было пять, не считая самой Улиты. Особенно побаивался он двух, самых старших, Серафиму и Пелагею.
Для последних двух сестер, Улиты и Фёклы, они были за мать родную, рано ушедшую из жизни. Вдобавок, они все происходили из рода староверов – кержаков, свято соблюдая все церковные устои и обычаи.
Молва в деревне разносится мгновенно, вскоре все шесть сестер сидели в горнице, там же были и Ванькины родители, да и сами виновники уже сидели на табуретках, а не стояли у порога. Не было только хозяина дома, Марка Марковича, ушел пилить своей ДРУЖБОЙ дрова свояку, в верхний край деревни.
А обстановка в доме с приходом сестер-теток накалилась до предела. Оказывается, Иван с Наташкой совершили с точки зрения церкви такой ужасный проступок, что если и не на костре их тут прилюдно сжечь, то наказания они заслуживают самого сурового.
Нагнали такого страха, что у Ваньки меж лопаток, кажись, ручейки пота побежали, или оттого, что спиной к горячему камельку прижался.
Оказывается, горе-молодожены наивно полагали, что вчера только День армии и флота праздновали, а на самом деле вчера была хоть и не страстная пятница, но тоже день недели с массой церковных запретов! Это та пятница, в которую не только жениться, ничего делать нельзя, только дышать и то потихоньку. А вы, а вас! Кержацкое судилище было в самом разгаре, когда в горницу вошел хозяин, отец Натальи, Марк Маркович.
Перевес староверок-кержачек среди присутствующих стал минимальным. К двум членам партии, это сидящие здесь родители жениха, двум комсомольцам-подсудимым, добавился еще один партиец, хозяин дома.
Быстро разобравшись в сути дела, покосившись на нетронутые бутылки с водкой, Маркович выдал свою коронную речь, не очень он тогда жаловал своих своячениц:
-Ну что, прилетели тут, раскудахтались! Лучше бы отбивали свои семь земных поклонов в другом месте! Вы что, хотите, что из-за этой, вашей пятницы они должны сейчас взять и разбежаться. Вот вам! Ах, впереди у нас пост на два месяца и свадьбу нельзя играть! Да и черт с ней, этой свадьбой! Отыграем ее в апреле, когда и теплее будет.
-А ты не ной, моя косточка, да во сырой земле! Давайте-ка к столу все, как-никак сейчас помолвку будем справлять молодым.
И то, правда. А к дому уже стали подтягиваться многочисленные родственники и друзья. В таких случаях в деревнях приглашения особого не требуется.
Вот так и закончилась история женитьбы Ивана Порозова. Почти закончилась. Вечером, молодая тёща, сунув молодым сверток с бельем, отправляла их баню, что уже успела протопить.
-Может, по очереди пойдем, как-то неудобно сразу в первый то день.
-Ну, счас! Угадали! И выдумывать тут нечего! Придется привыкать, стесняться потом будете.
-Пошли, пошли быстрей, я окошко тряпкой закрою, чтобы не стеснялся,- звонкий Наташкин смех уже слышался где-то в предбаннике.
Ну как тут не вспомнить коронное крыловское изречение Марка Марковича: - Беда прошла, крестьянин встал. И он же батрака ругает.
Так и тут. Печалиться не надо. Пусть всё будет, как будет.