- Язви тебя в шары! И кто же это тебя Васёк, так устряпал то? Ё, моё! И твоё тоже. Шишки, страсть божья, какие, на головушке? Глаза то заплыли совсем. Ты хоть видишь меня, али как? Может, давай спичками расшаперим их маненько.
- Да ты лежи, лежи, хучь зрения лишили временно, но слух то еще, кажись, оставили. Кто ж это тебя так уханькал то, племяш? Хотя можешь и не говорить, никто, окромя твоей раскрасавицы, не может так изгаляться над тобой. Выкладывай, как на духу, а я буду слухать.
- Да мне и говорить то, особливо нечего, дядька. Приходила вчера кума, слезно просила дров “Дружбой” напилить. Ей хлыст березняка притащил зять на “Беларусе” своем.
- Ну, чего ж не помочь одинокой женщине. Хорошее дело. Только я сейчас шел мимо этого хлыста, там, навроде, всего несколько чурок валяются в снегу. Чего, не так то, пошло?
- Да, блин, как к людям идти, так пила фурычить перестаёт. Это как закон подлости или наваждение какое. Дергал, дергал – без толку.
- Эка невидаль, пила не заводится! Принес бы ее домой, здесь, в гараже и нашел причину. А то не знаешь, как это делается. А вообще, я смотрю, Васятка, хитрая у тебя пила. Вся в хозяина своего, знает, когда и где ломаться ей надобно.
- Да я, дядька, так и хотел сделать. А кума говорит, да подожди ты с ремонтом своим. Заходи в дом, поди, и позавтракать не успел. Стопочку для сугрева налью, а опосля, все дела сами собой и порешаются.
- Ну-ну. И как всё разрешилось? Давай не стесняйся, ближе к делу или телу переходи уж. Что тянешь-то, как кота твоего за хвост.
- После того… как посидели малость с кумой, мне что-то расхотелось идти дрова пилить, то есть пилу ремонтировать. А тут еще кума, жалеючи меня, говорит, да брось ты Васятка эти дрова сегодня. Давай оставим их на завтра. На том и порешили. Пилу в кладовку поставил и домой отправился. Всё.
- Так уж и всё! Давай, племяш, сказывай дальше, чует моё сердце, сейчас самое интересное только-только начинается.
- Дома разделся, разулся. К столу присел, жена тут рядом посуду мыла. Чо, мол, рано приперся, опять пила сломалась? О, да ты никак уже того, глазки то, как у кота блестят. И тут она начала к моей ноге присматриваться. Пристально так присматривается. Я на всякий случай хотел под стол ногу засунуть, думал, может, замарал, где ее.
- Ну-ну. И дальше? Смелее, племяш.
- Она пальцем показывает, это, мол, что у тебя там? Я глянул, а из-под штанины белые тесемки от кальсон выглядывают.
- Это, племяш, как в той частушке. “Пойдемте девчонки саранки копать, у моего милёнка портянки видать”.
- Вижу, что тесёмки. А ну-ка ногу мне повыше подними! Я и поднял. А она вслед за тесемками кальсоны начала вытягивать.
- Ёшкин кот! Прям с ноги и зачала тянуть?
- Если бы! Кальсоны рядом с ногой оказались. Потом хрясть меня по морде, я со стула, на пол то, в аккурат и приземлился. А Катря моя так через штанину все кальсоны и вытащила на свет божий. А я в штанах лежу, вроде, как ни в чем не бывало. Вот тут она и рассвирепела. Схватила со стола сковороду, с недоеденной, с утра, картошкой, и давай охаживать меня, и по харе, и по морде, короче, везде, куда ни попадя. Тут я и вырубился.
- Постой, постой, милок. Что-то я не пойму профанации этой, с твоими кальсонами. Как они помимо тела твоего в штанах то оказались?
- Ты, дядька, из себя ангела то не строй! Крыльев я что-то еще не вижу за спиной твоей. Штаны свои, вместе с кальсонами я разом снял, когда… чай с кумой сели пить. А потом, когда стали сильно в дверь тарабанить, пришлось по-быстрому обратно в них заскакивать. Вот и не попал, в окаянные. Больно голос за дверями был похож на Катрин. А это, сучка, соседка, пришла поинтересоваться, что это вы тут взаперти сидите, не случилось ли чего.
- Чай то хоть успели допить? Не разлили, ненароком, с испугу то?
- Хватит изгиляться. Без тебя тошно. Вон, кого-то еще нелегкая несет. Слетаются все, как вороньё на падаль.
- Здорово живешь, сосед! О, и Северьяныч тут, моё почтеньице и тебе. Ты, может быть, пришел мерку с Васька снять, так извини, домовину в деревне лучше меня никто не изладит. А что живой он пока, так не беда. Я припуск в таком разе обязательно сделаю. Сантиметров десять, думаю, хватит. Да, Васёк?
- Да вы что, в бога, душу, мать! Совсем опупели, или как? Убирайтесь! И без вас, есть, кому меня пилить!
- Вот и не угадал, милок! Некому тебя, окромя нас, пилить теперича. Увезли вчера твою раскрасавицу в район, в казенный дом. В железо заковали и в клетке, вот так и повезли, через всю деревню. Как Емельку Пугачева. Слыхал, небось, о таком?
- Да вы что мелете! В какую клетку, в какое железо!
- А ты думаешь, она тебе навесила шариков, как на ёлку гирлянды и успокоилась? А где же тогда она ночь провела, ежели подле тебя, ее нету-ти? Вот то-то и оно. Катря твоя напрямки, вот с этой сковородой к куме и заявилась. Картина “Не ждали”, это по сравнению с тем, что вчера было у кумы, это так, тьфу, мелочь.
- Там был полный разгром и шведов под Полтавой, и Кутузов, что бил французов, да и всех остальных, кто нам под руку попадался. Вот и Катря твоя гнала бедную бабенку босиком по улице, раздемши. Слава богу, навстречу участковый на УЗИКе своем ехал с каким-то мужиком.
Выскочили, еле-еле отбили бедолагу. Правда, без потерь не обошлось. У кумы твоей большой клок волос на снегу остался, а милиционер обоих погон лишился. Вот и повезли в райцентр. С одной побои снимать, а с Катериной твоей, даже и не знаю, что будет теперича.
- А сковороду мятую нахрена сюда принес?
- А это я просьбу твоей супружницы выполняю. Втихаря от участкового мне ее сунула. Передай, говорит, Василию моему разлюбезному, эту сковородку. Прочная, оказалась, хоть и не чугунная. Пусть повесит ее на стенку и ждёт моего возвращения. Ничего, что сковородка во вмятинах, вот вернусь и тогда всенепременно отрихтую ее. Об чью-то голову. Так и передай, сказала она на прощанье. Так я и передал. А за домовину извини, шутить, как надо, я так и не научился.
- Да, племяш, наделал ты делов! Вот что значит, с детства не научили тебя как надо правильно ногу в штанину сувать. Цельных, две девки, пострадали из-за тебя, варнака. Куда деваться, будем ждать. Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест. Может, всё и образуется, ишшо.