Бабка Аграфена, сухонькая, совсем небольшого ростика, в деревне считалась женщиной шебутной, но в то же время, жесткой и властной. Боже упаси, ей в чем-нибудь, да кто-нибудь, посмеет перечить. Жила она в последние годы, в семье, одной из своих дочерей, куда переехала, после смерти своего мужа, коммуниста-большевика, борца за советскую власть на Алтае. Видать, до сих пор, в ней сидела, еще та, ничем не истребимая, колхозная жизнь, в которой она привыкла во всём полагаться только на себя, на свои силы.
Теперь в доме, вернее, всё то, что на дворе, всё должно стоять, сидеть, лежать, вообще, находиться, только, по заведенному, бабкой Аграфеной, порядку. Глава семьи, совхозный тракторист, Иван Спиридонович, как-то пьяненький, пытался выяснить, кто же всё-таки в доме хозяин, но лучше бы мужик и не заикался об этом. Старуха выдала ему такое, что он, начисто забыв, о чем разговор вести хотел, сломя голову, убежал к своему трактору и думать забыл в дальнейшем о верховенстве, в отдельно взятом доме.
Оказывается, не знал Иван Спиридонович, что коровник, у него, стоит с такими щелями в стенах, что бабка диву даётся, как бедная коровенка, от холода, до сего дня еще не околела. Пригон для овечек совсем не с той стороны сделан, нет даже кормушек, сено не съедают, а затаптывают. А в курятнике седала для куриц, так те вообще курам этим на смех. Самого бы хозяина на них посадить, чтобы понял. К поленнице дров не подступиться, завалена, всяким хламом.
Про дочь и речи идти не могло. В отличие от матери, эта тихая, спокойная женщина, работала в сельповском магазине и совсем не хотела вникать, кто же в доме хозяин, слава богу, вскоре это дошло и до Ивана Спиридоновича. Но в доме оставались еще два товарища, которые в одночасье сдаваться на милость победителя, то бишь, бабки своей, совсем не собирались.
Она им не понравилась с самой первой минуты их встречи, когда они ее впервые увидели. Вернее, услышали. И они втайне поклялись, своей ребячьей клятвой, устроить в дальнейшем этой бабке такую жизнь, чтоб она впредь забыла называть их всякими обидными словами.
- Батюшки, свет! Это что еще за живодристики! Ну, чисто, шкилеты, кожа да кости! Вы, что, голодом морили, замухрышек этих.
- Мама, ну зачем ты так. Ну, какие они живодристики. Фу, надо же, слово то, какое выкопала! Саша и Паша, славные ребята, нынче вот в первый класс пойдут.
- А у них силов то хватит, до школы этой дойти? Ну, а вы чего сразу надулись то, как мыши на крупу, идите, знакомиться будем, я же ваша бабка родненькая, Аграфеной кличут. Ну, для вас то, я, просто, баба, баушка. Ну, надо же было так уродиться чертенятам, человечка два, а лицо одно. Как же я вас различать то буду, где Сашка, где Пашка?
Перед ней стояли обыкновенные деревенские парнишки, у каждого на голове по копне соломенных, выгоревших на солнце, волос, облезшие носы, вот только глаза выдают пацанов. Хитроватые, любопытные. Про таких говорят – эти сами себе на уме.
Одежонка летом, это футболки, не понятно, каким цветом были, когда их в сельпо покупали, штанишки, подобие сандалий на ногах. Самое интересное, что все эти вещи были совершенно одинаковы. Даже дыры на штанах и то на одних и тех же местах. Догадываетесь, почему?
Да это всё в целях конспирации. Мало ли что, может на улице, или в чужом огороде произойти. Засекут, но не поймают. А так еще распознать надо, кто из них двоих конкретно, не будешь же дубасить обоих, коли поймать не удалось, глядишь, сборы да разборы, вот следствие и зайдет в тупик.
Прошел месяц, или чуть больше, после приезда бабки Аграфены. К слову сказать, она и раньше здесь неоднократно жила, так что и она всех в деревне знала и ее тоже. Кроме двух внучат ее, в силу их мелкого возраста. Вроде и забылись ее обидные слова в их адрес, но нет-нет, да и отчебучат шалопаи, что-нибудь такое, что бабке Аграфене приходится за сердце хвататься. Может в отместку, но скорей всего, в силу детской своей шалости.
Видя, что одна из куриц, стала проявлять все признаки того, что не прочь бы вывести потомство, то есть пару десятков цыпляток, бабка Аграфена нисколько не воспротивилась желанию ейному, даже подложила ей в кладку еще одно яйцо. Утиное.
Где она его взяла и зачем подложила, об этом ей одной известно. И вот настало время, когда наседка гордо вывела свой выводок в ограду. Напоказ, значица. Утенок, конечно не цыпленок, он сразу, всем, как и положено, стал отличаться от своих шустрых собратьев. Но у наседки-матери, будто глаза повылазили, она совершенно не обращала внимания, что он совсем не такой, как остальные его братья и сестры. Наоборот, она старалась и пожирнее, червячка ему найти и первым покормить даже.
Пацаны просто “угорали” от этого гадкого утенка, который ростом уже почти догнал наседку, покрытый, каким-то светло-зеленым пухом, вместо перьев. Он, неуклюже переваливаясь на своих лапчатых лапках, уже был не в состоянии поспеть за своими, очень уж шустрыми, сородичами.
Он абсолютно не страдал от отсутствия, хоть какого-нибудь, мало-мальского, водоема. Ему, вроде, как и комфортно было, и нравилось даже, так жизнь свою утиную начинать. Но это абсолютно не устраивало братьев-акробатов, Пашку и Сашку. Как это, утенок, да без воды. Улучив момент, когда бабка в избу зашла, они изловили утенка и рванули к реке, благо, она рядышком текла.
В тайне провести эту операцию, братьям-близнецам не удалось. Утенок, оказавшись в руках братьев, стал истошно молить о помощи. Курица, увидев и услышав, что уносят ее любимого “сынка”, с кудахтаньем бросилась за убегающими пацанами. Причем не просто кудахтала, а подлетая повыше, норовила клюнуть похитителей хоть в зад, хоть в затылок. Бабка, увидев в окно неладное, подхватив по дороге, всегда, наготове лежащий, прутик, засеменила следом. Конечно не молча, конечно тоже кричала, как всегда в таких случаях кричат.
- Ну, я сейчас вам устрою, варнаки окаянные! Ужо, сейчас я прутиком то, поохаживаю вас, за милую душу. Ну-ка, счас же, бросьте утенка, кому говорят!
Но братьям отступать некуда, сзади курица и бабка с прутом. Значит, надо довести до конца, начатое. Тем более что погоня остановилась на берегу. Курица, причитая, носилась взад-вперед по берегу, но в воду не совалась. Бабка Аграфена, не желая мочить свои ноги, тоже размахивала прутом, стоя на одном месте. Забредя в речушку на самое глубокое место, глубиной, всего то, пониже колен, парнишки отпустили утенка в свободное плавание.
Это Сашка с Пашкой так думали, что в плавание. А тот, издав будто прощальный, предсмертный крик, стал настоящим образом тонуть. Он и не умел, и знать не знал, что это такое - плавать. Спасло от утопления, его беспорядочные шлепки по воде своими крылышками, на мелководье выскочил, к курице-матери и ногам бабки Аграфены. Но братья этого уже не видели, они уже были далеко и от места неудачного утиного заплыва, да и от греха подальше.
А вообще, с приездом бабки Аграфены, близнецы-сорванцы много занятного и полезного для себя почерпнули. Особенно, что касается тех же курей и петухов. Раньше как-то и внимания на них не обращали, зато сейчас.
- Пашка с Сашкой, а ну-ка изловите мне вон ту пестренькую курчонку, кажись, она совсем нестись перестала в последнее время.
Бабка так и не научилась различать братьев, кто есть кто, у ней они всегда были – Пашка с Сашкой, или наоборот, Сашка, Пашка. Ну, это не так уж и страшно, хоть обзываться перестала.
Поймают курицу, она ей - раз, руку сунет под зад в перья, что-то пощупает там, отдает обратно, чтоб в загон перебросили.
- Да, нет. С яичком ходит, ну-ка, а вон ту, черненькую, имайте.
В конечном счете, она вычислит, кто из куриц, по старости ли, или по какой другой причине, перестала нестись. Тогда она, отослав мальчишек, куда подальше, идет под крышку, берет топор и на чурке…
Затем семья ест куриный суп. Да, вот так, в деревне и было и есть. Конечно, были и свиньи и бараны и говядину изредка в совхозе продавали. Но куриный суп, на скорую руку, в летние месяцы, всегда присутствовал на деревенском столе.
Так оказывается это не дразнилка – курощуп, как пацаны думали, кур специально щупают, проверяют на яйценосность. Зато близнецы, повиснув на заборе, умели хорошо дразнить соседского мальчишку, по имени Ленька.
- Лёнька, Лёнька, лентепуп, поймал курицу за пуп! Курица вертится, Лёнька матерится!
Кроме отрубания голов у куриц, бабка Аграфена своевременно восполняла птичье поголовье. Причем, порой совершенно непонятно, для таких смышленых пацанов, как Сашка с Пашкой. В одном случае, она излавливала курицу на тайной ее кладке, сгоняла ее с гнезда, купала ее в воде, чтобы она только не сидела на яйцах. В другой раз, наоборот, даже накрывала корзиной курицу на яйцах, чтобы та не смела никуда убежать. Подрезала некоторым курам крылья, которые вдруг почувствовали себя чуть ли не орлицами и стали перелетать через тын, то в огород, то в соседскую ограду.
Будучи в гостях, братья-близнецы увидели, как один парнишка, лихо гипнотизировал своих куриц. И ума и умения, почти никакого, не надо. Приняли к сведению, а поэкспериментировать решили дома, в своей ограде, там хоть один зритель, в лице бабки Аграфены, может по “достоинству” оценить их мастерство.
Пацан сказал – пацан сделал! Дождавшись, когда бабка, после обеда, прикорнула на своей кровати, близнецы пошли на своё черное дело. Ловить куриц без лишнего шума они уже научились, благодаря своей бабушке. Так что оставалось совсем за малым. Один из близнецов кладет бедную курицу на широкую доску тротуара набок. Та уже не орет, она только глазами своими моргает. Второй, от ее клюва, куском мела ведет белую линию. Небольшую, всего с полметра и курица замирает. Таким же образом ловят вторую и третью. И вот уже штук пять кур лежат бездыханными на доске. Теперь пора будить бабку.
- Баба, баба! Просыпайся скорей, что-то с нашими курами случилось!
Бабка, спросонья, бегом на крыльцо. Увиденная картина ее явно шокировала. Что и требовалось увидеть маленьким разбойникам!
- Ох, тошнехонько мне! Ведь это самые хорошие несушки были! Да я ведь только давеча их живыми-здоровыми видела! Что-же, вы матушки, сдохли то или съели чего?
Хочет взять первую на руки, та, очнувшись, испуганно вырывается и убегает. Вторая за ней и последующие, следом.
Бабушка, охнув, ищет, вдруг куда-то запропастившийся прут, срочное и действенное лекарство для любимых внучков. А они уже, зная и предвидя, сей расклад, давно сидят на крыше дома, хохоча над озадаченной старушкой.
Длинную и гневную бабушкину тираду в адрес Пашки и Сашки можно опустить. Они, эти страшные кары и угрозы, с небольшими изменениями, повторялись чуть ли изо дня в день, но ни разу не были исполнены.
Изобретательности и сметливости, разнообразию и способов проделок братьев, кажись, не было предела. А старались ребята, чтобы сделать жизнь бабушки “веселой и интересной”. И им это удавалась в полной мере.
Сидит как-то бабка Аграфена на кухне и смотрит на своего любимого кота Федю, что всегда любил лежать на ее кровати. Что-то не то прочитала бабка в Федькиных глазах, какая-то грусть и тоска проглядывалась, всегда в довольной и жирной его морде.
Батюшки, мои! Так у него же вместо шикарных и длинных усов, торчали какие-то жалкие огрызки.
- Вы что же, ироды окаянные, наделали! Вы зачем кота изуродовали, усы ему остригли, он то вам чем помешал? Он теперь мышей и хомяков чуять не будет! А ловить – и подавно. Всё, съедят нас всех, эти твари теперича! А вас изгрызут, окаянных, в первую очередь.
- Баба, не расстраивайся! Он бы их и так не поймал, хомяков этих. Мы ему еще раньше когти подстригли, чтоб не царапался. Знаешь, как больно, когда вцепится.
Бабке Аграфене оставалось только набрать побольше воздуха и без сил рухнуть на лавку. Слов сразу и не нашлось подходящих, да и не кому их было говорить. Как и постучать пальцем по их пустым, по ее твердому убеждению, головам. Пацанов, как ветром сдуло, сразу после признания. Всё, как всегда.
Не всегда братья для своих проделок использовали куриц и котов, можно использовать обыкновенный, старый дымокур, валявшийся без дела в сарае.
Увидели, разобрались, что к чему, теперь бы разжечь еще. И это получилось. Благо, береста там была, видать, с прошлых лет. Струйки дыма пускали из него, как когда-то это на пасеке дед пасечник делал. Но надо же поделиться с бабкой радостью своей. Сделали это своеобразно. Положили дымокур в пустое ведро, потихоньку занесли его на веранду, прикрыв за собой дверь. Теперь надо подальше смыться, оттуда и смотреть. Выбрали свой наблюдательный пункт в штабе, то есть на крыше коровника.
Залегли. А бабка в это послеобеденное время, как обычно, с котом Федькой, отдыхали на своей кровати, наслаждаясь хоть каким-то затишьем от этих любимых близнецов-внуков.
Недолго лежали в засаде, теперь уже, партизаны-подрывники, времен Отечественной войны. Взрыва не было, но с шумом и криком распахнулась входная дверь. Сперва, вылетел кот Федька, а уж за ним, бабка Аграфена.
- Пожар! Ратуйте люди! Горим! Господи! Где, что горит, то? Огня не вижу. Ахти мнеченьки, беда то какая! Где эти живодристики, окаянные? Куда запропастились? Их рук дело, больше некому!
Это так причитала бабка Аграфена, пока пару раз не обежала вокруг дома, то вверх голову задрав, то к низу припадет, никак понять не может, откуда дым то в дом пошел.
Ничего подозрительного не узрев, старуха вновь кинулась в дом. Выбежав на улицу с ведром, в котором всё еще дымился злосчастный дымокур, схватила свой прут и напрямки, через огород, прямо к НП партизан-подрывников.
Но славных партизан уже давно и след простыл. На то они и партизаны, чесали по дороге так, только пятки в ихние Ж втыкались.
Сердобольные соседи, вслед Пашке и Сашке, сочувственно головами качали. Война, проклятущая, так и продолжается. И когда конец-то ей наступит? Глядикось, опять наши отступают, да быстро то как. Знать, силен еще вражина, ох силен.
Пролетели годочки, за ними, десятилетия следом, не спеша, прошагали. Лежат, давненько уж, на деревенских могилках, бабка Аграфена, рядышком дочь ее, с мужем, Иваном Спиридоновичем. И замечают иногда сельчане, как к могилкам подъезжает дорогая машина, из нее выходят два седовласых, статных старика, в дорогих костюмах.
Кладут букеты цветов на могилы, потом долго сидят на скамеечке, о чем-то тихо разговаривая. И только поразительная их схожесть, не дает сомневаться, что это вчерашние Сашка и Пашка, и вспоминают они, конечно же, свои, ребячьи шалости. А бабка Аграфена, с фотографии, что на кресте, втайне, украдкой любуется на своих внуков. Хорошие ребята выросли и совсем даже не живодристики теперича.