Каждый раз, когда вспоминаю ту женщину, в памяти всплывают слова из песни Малинина:
Как она ждала, как она пила виски.
Леди Гамильтон, леди Гамильтон ты была в моей жизни...
Всё тут тебе: и картина мира, и буря эмоций...
А смогу ли я создать хотя бы бледный слепок эмоций, пережитых мной в то утро?
Представьте себе: конец октября, ночь на исходе. Чётная горловина железнодорожной станции. Редкие мачты с одним прожектором на макушке слабо освещают пути с вагонами. Но стоит зайти между вагонами — темь непроглядная! Башмаки по инструкции выкрашены черной краской. Интересно, кто писал те инструкции? ( По поводу инструкций была шутка: писала чья- то сноха (имеется ввиду руководство ж- д) левой ногой). Выручали четыре поперечные полоски и номер, нарисованные белой краской. Фонарь большой, неудобный, больше мешает, чем помогает.
По ночам становилось холодно. Если на ногах пока ещё брюки х-б и кирзовые ботинки, то сверху — тёплый платок и «Гудок» (зимняя куртка). Поверх куртки — оранжевый жилет со светоотражающими полосами и рация через плече. Так и бродишь из смены в смену по путям.
Ночь прошла спокойно. Удалось подремать на стульях. Но после пяти, хочешь- не хочешь, надо идти на середину станции, на перрон, убирать башмаки из- под пассажирского поезда местного сообщения. Прогулка освежила, дрёма слетела. Дежурство заканчивается.
Возвращаясь обратно на пост, увидела, дверь у вагонников открыта, значит, не спят. Решила зайти, поздороваться.
Ещё не перешагнув через порог, почувствовала лёгкий, едва уловимый аромат хороших духов; не успев ничего сообразить, вошла и... остолбенела! За столом, лицом к двери сидела незнакомая молодая женщина. Не приходя в сознание, поздоровалась, потихоньку продвинулась в угол к холодильнику, на своё обычное место, оперлась на него локтем и замерла, не в силах оторвать взгляд от представшего моему взору видения, как загипнотизированная. Откуда, откуда здесь, в эту промозглую, беспросветную ночь, в пять утра, в этой грязной, закопчённой, насквозь прокуренной, с заплёванными полами будке такое чудо!
Высокая, стройная девушка лет двадцати пяти, прямые, черные волосы до плеч, правильные черты лица, спокойный, неяркий макияж. Короткое, трикотажное платье серебристо- зеленого оттенка по фигуре, рукав три четверти. Сверху накинута безрукавка из рыжей лисы. Из- под стола видны были стройные ноги, закинутые одна на другую в ботфортах из мягкой коричневой кожи. В длинных, тонких пальцах с маникюром тёплого коричневого оттенка она держала длинный мундштук из янтаря с вставленной в него тонкой сигаретой. Вагонники были сама галантность, я никогда не видела их такими! Алексей подавал ей свежезаваренный чай, Анатолий подносил зажигалку к её сигарете. Она принимала знаки внимания как должное, сдержанно благодарила.
Из разговора Алексея с девушкой (они были знакомы) вырисовывалась следующая картина: девушка была не местная, приехала в компании друзей молодого человека, пригласившего её провести с ним время. Компания каким- то образом в конце концов очутилась в привокзальном кафе. Молодой человек испарился в неизвестном направлении; она уже и не знала,как ей выбраться из затруднительного положения; на выручку пришел Алексей, оказавшийся в их компании, взялся хлопотать, договариваться со знакомыми, которые могли бы доставить её домой, в соседний город. Но пока что его хлопоты были напрасны.
Алексей ушел с озабоченным видом, но зная его не первый день, что-то мне подсказывало, что он просто тянет время до конца смены и не хочет упустить шанс, чтобы познакомиться с девушкой поближе.
Анатолий и Незнакомка мирно беседовали. Анатолий в отличии от Алексея хитростью и изворотливостью не отличался. Беседа велась ни о чём: о кабаках, где лучше меню, где — обслуживание, где — выпивка. А о чём ещё разговаривать с вагонником? К железной дороге девушка явно имела самое отдалённое отношение: в лучшем случае — пассажир. Анатолий делал неловкие намёки: конечно, разве можно в таком захолустье встретить подобную ей женщину!
Я никогда не видела его таким подавленным и неуверенным. Да в самом деле, наш ли это Анатолий! Высокий, красивый, насмешливый, ироничный, никогда за словом в карман не лезет. Если я проходила по работе мимо их поста, а он курил на крылечке, то мне вслед нёсся его задорный экспромт: « Куда ползёшь, гончая черепаха!» А в гололёд: « Ты дорожки не забывай посыпать, чего порожняк гоняешь», намёк на мой возраст. Дама бальзаковского возраста - «пескоструйная машинка» и много чего ещё в том же роде. Сидит напротив девушки, в стул вжался, что-то лепечет. Она делает вид, что намёков не понимает, на свой счёт не принимает, ведёт себя так, как будто для неё весь этот бидлам: орущая громкая связь, звонящие телефоны, обшарпанный стол, посуда, черная от заварки — дело обычное, привычное. Королева! Зачем ей Анатолий в х- б с женой и детьми?
А я всё стою как приклеенная к своему месту, пошевелиться боюсь. Смотрю, как она уверенно, не суетливо держит себя, разговаривает спокойным, полным голосом, как сигарету держит, как пепел стряхивает. Наверное она выпивала в эту ночь, но не была пьяна. Сколько было простоты и достоинства в каждом слове и жесте! Прожив жизнь, я не умела так себя держать среди незнакомой обстановки и с незнакомыми людьми. Для меня всё в ней было загадкой!
Обычно курящие женщины мне не нравились. Не важно, стоя или сидя, ссутулившись, как будто хотят спрятаться, не сумев пережить подростковые комплексы, с зажатой в скрюченных пальцах с остатками лака на ногтях «Примой», рассеянно стряхивают вокруг себя пепел. Однажды я наблюдала «смертельный номер» в то время, когда женщины ещё работали вагонницами. Принесённые из дома щи перед обедом сливались из всех банок в большую эмалированную чашку и разогревались на плитке или если зимой- на плите женщиной к приходу мужчин с обработки поезда. В тот раз дежурной женщиной была Женя, курящая. С замиранием сердца я смотрела на её сигарету с большим куском пепла на конце: «Упадёт, не упадёт?!». Сигарета была у неё в зубах, а в руках чашка с горячими щами. Боже, что я тогда пережила, пока она дошла до стола! К счастью, пепел удержался. Здесь же мне нравилось даже то, как она курит!
Небольшое отступление.
За всю жизнь я так и не научилась пользоваться косметикой. Стыдно признаться, но имея художественное образование, ни разу не нарисовала себе два одинаковых глаза. Не понимаю, зачем выщипывать брови, а потом рисовать карандашом? Мне было бы стыдно показаться на люди с нарисованными бровями. Подозреваю, от того, что разрисовываешь своё лицо —надо получать удовольствие, видеть, как становишься красавицей. А я видела только одно — становлюсь старой и страшной. Начинала неестественно таращить глаза, веки чесались, забывала про макияж, начинала тереть глаза, спохватывалась, исправляла нанесённый лицу урон. Не делаю маникюр. Пыталась. Из- за лака не видно грязь под ногтями. Злюсь! Но смотреть на женщин ухоженных, красивых люблю.
Мой пристальный взгляд конечно смущал Незнакомку, стеснял Анатолия. Проходя мимо меня на кухню подогреть чай, он злобно прошипел: «Неприлично так пристально пялиться на человека, ты её смущаешь». Я и сама это понимала, но от его слов очнулась наконец. Надо было уходить. Чем там у них всё кончилось — не знаю, и если честно — не интересно.
Пережитое мной в то утро эстетическое наслаждение сродни наслаждению от музыки или стихов. Прекрасный образ НЕЗНАКОМКИ. Что с ней стало, где она теперь? Мне никогда этого не узнать, и не надо. Однажды летом, прогуливаясь по больничному двору, я услышала из припаркованной рядом «Нивы» «Где- то есть город, тихий как сон...». Не слышала эту песню с детства. И пела не бабушка, а внук. Не знаю, что должно было произойти в тот момент, чтобы сдвинуть меня с места до конца песни. В такие минуты видимо я живу, как ни в какие другие.
25.04.2021.