Бог Гипнос был очень хорошим богом. Семью хотел и все такое. Да и нимфы с дриадами с ним знакомились охотно — голубоглазый, пухленький, незлобивый, домашний, приятно потискать. Но как доходило до страстных объятий, так он того… засыпал. Гипнос же.
Дриады и нимфы и так, и сяк его на подвиг поднимали, но куда там. Постепенно попытки на нет сошли. Гипнос уже смирился, что холостяком ему свой век божественный жить, даже, говорят, камин прикупил авторской работы, и о собаке подумывал, чтобы было с кем словом перекинуться, как попалась ему на глаза Бдительность. То есть это он так думал — попалась.
На самом деле нимфа Бдительность за Гипносом наблюдала. Давно уже. Задумчиво так, с прищуром, смотрела, как иссякает вереница дриад в его спальню, как сторонятся его другие богини, и решилась. В конце концов, ну, спит себе Гипнос в спальне и спит, подумаешь, ведь не пьет же. И даже хорошо, что спит, врать не надо, что голова болит или там дни красной луны наступили. Не в этом же счастье, правда? Главное, чтобы бог был хороший. А Гипнос хороший, дома всегда, супружеское ложе не позорит, а уж момент она и сама сумеет подловить, не зря же — Бдительность.
Сказано — сделано. На бракосочетании Гипнос выглядел почему-то удивленным, а невеста — решительной. Зажили хорошо, и слово свое Бдительность сдержала. Родила ему девочку, назвали Анестезией. Отец в ней души не чаял, баловал, мать муштровала для порядку, и все бы хорошо, но стал Гипнос замечать, что в доме что-то не так. То игрушку найдет, которую дочь в глаза не видала, то чашка лишняя на столе испачканная обнаружится, то следы в песочнице какие-то. Пытался и караулить, но в засаде обычно засыпал. От Бдительности в этой ситуации толку не было, плечами пожмет, буркнет что-то невразумительное и рукой машет — ты, мол, совсем уже… доспался до ручки, наяву грезишь. Иди вон на пробежку по утренней росе, да не ешь на ночь.
Но и Гипнос иногда был просто кремень. Потому удача и улыбнулась ему — услышал в детской не один, а два голоса, шасть моментально туда — а Анестезия не одна играет, а с незнакомой девочкой старше себя. Та в шкаф, но он успел ее поймать.
— Ты, — спрашивает, — кто? Как сюда попала?
— Реанимация, — отвечает та, и косу назад откидывает, за спину. — Живу я тут, только тебе на глаза не велено показываться, вот с сестрой играть разрешили тихонько. Где мама?
— Скоро придет, — соврал он. — Вы играйте, девочки, играйте.
Бдительность Гипнос на улице дождался и хвать ее за горло, та и повинилась. Тяжело одной, с ребенком никто не берет, пришлось на хитрость пойти. Девочке нужен отец, а где один рот, там и два, она много не съест, да и Анестезии не так скучно. И вообще, единственные дети в семье часто вырастают эгоистами, неужели он хочет этого?
Гипнос растерялся. Сначала у него свербило спросить, от него ли вообще Анестезия, но там сходство не спрячешь — беленькая, голубоглазая, поспать любит. А Реанимация другая — верткая, нахальная, никого не боится, а вроде бы должна.
— Ладно, — неохотно сказал он. — Ребенка не обижу, раз уж сестра нашей. Прокормим. Отец ее кто?
— Никто. Отец не тот, кто родил, а кто воспитал.
Бдительность его — под руку, а он локоть освободил от ее пальцев.
— Воспитал, не воспитал, а яблочко от яблоньки недалеко падает. Хотелось бы в общих чертах представлять, из-за кого сама Бдительность бдительность потеряла? От кого Реанимация?
— От Танатоса, — тихо ответила Бдительность.