В городе ветра, играющего в кружеве ажурных мостов, у меня каждый раз одно и то же ощущение – стыда и жалости... Мне стыдно и жалко, когда мимо меня по его улицам проходят прохожие, разные, неповторимые, непохожие... Стыдно, чёрт побери, потому что они одеты как-то по-другому, скромно и неприхотливо...
В холодный день женщина в старой куртке со сломанной молнией на перекрёстке у кирпичного здания; пожилой мужчина в плаще и синем берете, разворачивающий на ходу фантик конфеты, похожий на профессора археологии или антропологии; девушки в лёгких нараспашку пальто и невообразимых платьях, школьники с голыми лодыжками... когда холод трепет волосы и жжёт лицо, когда, казалось бы, их должно объединить желание запахнуться потеплее, закрыться. Мне жалко, потому что мне кажется, что им жутко холодно, но они почему-то идут дальше, как будто этот ветер продувает вокруг них, мимо...
Мне жалко, потому что в этом городе мимолётного охристого солнечного света так много одиноких людей (почему-то это сразу бросается в глаза, везде, постоянно...). Мне стыдно, потому что я иду, как в замедленном движении кадра, и смотрю по сторонам, как чужой наблюдатель, который каждый раз просто радуется своему временному пребыванию здесь. Я иду, нет, скорее плыву, как лондонский сноб, закутанный в шерсть, твид и кашемировый шарф… Мне очень тепло… Я могу так ходить до ночи, пока не начнут мерцать фонари в переплетении с фиолетовыми тенями, но мне стыдно и немного грустно, потому что я сравниваю, как просто эти люди идут каждый по своим делам, утром, днём, вечером, иногда – ночью, и как официозно помпезно ходим мы, не нарочно, но как-то так получается, совсем по-другому, чересчур торопливо порой...
Но больше, конечно, проступает ощущение умиления, потому что в этой простоте ещё присутствует неуловимая ностальгия, что-то ушедшее и утраченное, что-то немного наивное и непосредственное... В образе старушки в магазине нот, напоминающей пожилую волшебницу, с неторопливым достоинством рук и глаз; в идущем прихрамывающей походкой, с тростью, у Дворцового моста мужчине в шляпе, похожем одновременно на Куприна и Жюль Верна; в дачнице, радостно вышагивающей через Площадь Восстания по направлению к Московскому вокзалу, в чьём рюкзаке колышется облако белой сентябрины; в девочке в белой курточке, приникшей к матери в страхе перед грохотом и бункерскими дверями на закрытой станции; в женщине, обнимающей изумрудный бархат гиацинтовых листьев с дрожащими над ним светлыми лепестками; в жестах девушки в музее, воодушевлённо делящейся со мной своими сомнениями между голландскими и австрийскими мастерами; другой девушки, в цветастом хлопковом платке, длинной юбке и ботильонах, как у воспитанницы института из бунинских рассказов, с сумкой в форме старинного ридикюля, но который почему-то держит трепетно обнимающий ее молодой человек, обменивавшийся с ней нежным впечатлением первого чувства...
Теперь я знаю – это трогательность, то ощущение... Не стыд и не жалость... Я обязательно снова приеду… Не знаю, буду ли шуршать листьями или хрустеть снегом в парке, глядя на пары на скамейках и в аллеях, или щуриться от солнечных бликов на неспокойной реке… Но я снова буду ловить полёт горделиво парящих над головой дразнящих чаек; смотреть на подбирающих с булыжников обрывки соломы лошадей с растрёпанными гривами, вынужденно ожидающих очередного кинодубля на фоне графически вытянувшихся атлантов на Миллионной улице; спускаться по гранитным ступеням к воде и мечтать опустить в нее уставшие от многочасовых прогулок ноги; подходить с радостью ко дворцу со стенами необычного цвета, тёплого и согревающего... Я обязательно дойду до руин Ленфильма на Петроградской стороне, попробую пышки Староконюшенного, наконец-то увижу грифонов на прячущемся от меня в который раз Банковском мосту и непременно полюбуюсь сводами собора Кваренги, на который мне указал величественный смотритель Эрмитажа, одухотворённо раскрывая передо мной неповторимую красоту Малахитового зала...
Я – наблюдатель, который любит приезжать в этот город и тихо проходить мимо всего необычного, из чего он состоит...