Бокури учился в нашем Политехе и ухаживал за Юлькой, дочерью нашей докторши.
Перестройка сделала диплом никому не нужной бумажкой, заводы и шахты в нашем городе закрылись и Бокури уехал в родной Зугдиди. Через год он позвонил в Юлькину дверь и вместо «здравствуй» спросил: «Замуж не вышла?»
Так или иначе, Бокури женился на красавице Юльке и занялся коммерцией.
В конце концов Бокур-Борис сядет за руль маршрутки, и будет крутить его с четырёх утра до десяти вечера, а пока молодые с помощью родителей прикупили (по моей наводке) усадебку через двор от меня и занялись строительством.
Я, как добрый сосед, и сам недавно переживший стройку, крутился рядом и лез с советами. Я уговорил Бокури поднять потолки в старом доме, и предложил ему для этого шахтные гидростойки.
В моём доме (я перестраивал его после пожара) лаги потолка были сшиты длинными досками с двух сторон и весь потолок поднялся единым «пирожком». В доме, купленном Бокури, прежний рачительный хозяин сшивал лаги короткими досточками от ящиков. Такой потолок поднимался «гармошкой», что чуть не загубило идею на корню, а меня, как советчика, поставило в очень неловкое положение.
В конце концов, под лаги подвели брусья и дело пошло. Женщины, за спиной Бокури, благодарили меня, что я уговорил их «упёртого грузина» поднять потолки – так светлее и просторнее!
Первое время, не до конца обрусевший Бокур топырил нижнюю губу и через вздёрнутый подбородок смотрел на расслабленных «по жизни» русских. Это нисколько не мешало ему приходить ко мне и, обаятельно улыбаясь жаловаться, что, вот, трескается у него стекло при резке. Я шел к нему и стеклил пару окон – мне нравилось работать на воздухе и выглядеть умельцем.
Но речь не об этом.
Потом Бокури обрусел больше, однако через слово у него всё ещё звучало: « У нас, в Грузии!».
- У меня ТАМ всё есть и дрел, и болгарка, и сварочный, и металла во дворе лежит на два дома.
- У нас в Грузии…
Как раз шла вторая чеченская.
- Вот, федералы пьют, и дисциплины никакой…
- Боря, - сказала ехидная (но справедливая, как она о себе сама говорила) бабушка Рыжова, - ты, вот, всё «Грузия, Грузия»… а чего же вы к нам, как мухи на мёд?
Бокури промолчал.
- Чего же вы на грузинках не женитесь? – добила его бабушка Рыжова.
Бокури, как настоящий мужчина, не стал спорить с женщиной, хотя мог бы сказать, что такой, как Юлия Александровна (так он уважительно называл жену) не найти нигде.
Когда в Грузии была «революция роз» и стоял вопрос о президенте, я высказал мысль, что Нино Бурджанадзе имеет все шансы победить на выборах. Бокури с бесстрастностью провидца сказал:
- Нет, грузины никогда бабу не выберут.
Он сказал «бабу» так обыденно, как будто речь шла о бабе с ухватами возле печи, а не о доценте кафедры международного права, кандидате юридических наук, красивой и интеллигентной женщине Нино Анзоровне.
В саду купленной Бокури усадьбы росли три великолепных груши и к середине лета земля под деревьями становилась сплошь жёлтой от падающих спелых плодов.
- У нас в Грузии из груш и фруктов чачу делают, вообще.
Вот здесь мы и подошли к главному.
- Ставят на треногу котёл сто литров, - объяснял технологию винокурения Бокури, - в котёл загружают перебродившие фрукты, на котёл ставят алюминиевую «голову» с хоботом, медная труба проходит через два сваренных огнетушителя с водой. Под котлом разводят огонь и из трубы капает чистая и ароматная фруктовая водка.
Бокури собрал груши в три больших пластиковых емкости, где быстро образовалась грязно-коричневая бурда с забористым запахом и тучей неистребимых мошек.
Котла и «головы» у нас под рукой не было и я достал из сарая пыльный молочный бидон с трубкой в крышке.
Бак мне достался от соседа Юрика, отец которого в трудное послевоенное время гнал понемногу для себя. Потом отец состарился и бросил пить. Я как раз строился после пожара и пробовал делать «продукт» из свекольной патоки. Я даже настаивал самогонку на зверобое, но «бурячная» суть её валила работников с ног и я оставил это «грязное дело».
К баку прилагался змеевик – медная трубка внутри оцинкованной выварки. В таких выварках кипятили бельё, когда ещё не было стиральных машин.
- Ты это, - сказал я Бокури, - не наполняй бак до крышки, а то пена трубки забьёт…
- Я знаю, - сказал Бокури, - я в Грузии делал, я умею.
Мы поставили «аппарат» в строящемся доме на электроплитку и стали ждать закипания. Бак был большой, плитка маленькая, солнце перевалило за полдень, а бак ещё даже не нагрелся, как следует.
- Слушай, - осенило меня, - у соседки Антонины Петровны в летней кухне газ…
Бокури подкатился к «Петровночке» и мы водрузили свой агрегат на газовую плиту о четырёх конфорках
- Ты поглядыай, - сказал я Бокури.
- Я знаю, – сказал Бокури, - я делал это.
Теперь я уверен, что Бокури наш аппарат видел впервые - в Грузии, кроме «котла с головой», никаких других конструкций «дистиллятора» не существовало.
Кстати, год спустя, я увидел это чудо техники - Бокури взял на время у земляка. «Голова» отлитая кустарным способом из алюминия производила впечатление – она напоминала огромную реторту с отходящим вбок «хоботом». Бокури промазал тестом стык головы с котлом – чтобы пары не уходили, и развёл огонь. Я увидел воочию, как со щепки, вставленной в конец медной трубы, капала в стеклянный баллон прозрачная влага.
Бражка к тому времени перестояла, перекисла на уксус, Бокури получил около литра сомнительного «продукта» и охладел к подобной «коммерции».
Минут через сорок я зашёл на кухню. Жидкость ещё не капала. Меня это насторожило. Я постучал по баку – он звенел как туго накачанный футбольный мяч.
Я забеспокоился.
- Ты как бак наполнил?
Бокури показал на три пальца ниже крышки.
Бак положено наполнять на две трети.
Я выключил газ.
- Трубка забилась.
Трубка в крышке бака вмещает кончики двух пальцев, на неё надевается отрезок компрессорного шланга в держак лопаты толщиной. Далее шланг потоньше переходит в змеевик.
- Сейчас прочистим, - сказал Бокури и протянул руку к шлангу.
- Стой, обожжешься!
Я протянул Бокури старое пальтишко.
Я сделал роковую ошибку, я позволил Бокури снять шланг (успокою читателя - обошлось без жертв). Надо было дать остыть баку, но содержимое ещё кипело за счёт внутреннего тепла и, кто его знает? - могло рвануть так, что повылетали бы стёкла.
Двое смелых мужчин привыкли решать вопросы сразу и радикально.
Бокури накинул «пальтушку» на руку и снял шланг.
Стены кухоньки были сплошь уставлены сияющими баллонами с купоркой. Потолок выбелен морозной белизны известью, цементированный пол выкрашен и укрыт половичком ручной вязки.
Тугая клокочущая струя ударила в потолок.
Бокури отскочил к двери, едва не сбив меня с ног.
В мгновение кухня окрасилась в ядовито-фиолетовый цвет.
На баллонах повисли неэстетичные жомурыжки из фруктовых кожурок.
По полу растеклась мутная пенистая лужа.
Петровна с работницей Анной смотрели в доме «Рабыню Изауру».
- Давай убирать! – синхронно выдохнули мы.
Наши действия были стремительны.
Я бегом принёс из дома два старых мешка, мы разодрали на тряпки почти новый
армейский китель; мы отжимали тряпки в ведро и я выплёскивал содержимое в огород.
Мы работали молча.
Минут через десять старая согбенная Анна заглянула в кухню и молча ушла в дом.
Мы бессильно опустили руки.
Ещё через минуту Петровночка окинула взглядом масштаб катастрофы, молитвенно сложила руки и тонким голоском ласково пропела:
- Та Боря, та епь твою мать!
Других слов у неё не нашлось.
Бокури побагровел, вот-вот лопнет.
«Сейчас зарежет» - подумал я, наслышанный о недопустимости у кавказцев брани по матушке.
Бокури смолчал и на этот раз, очевидно на кухне у Петровны произошло окончательное его обрусение.
Мы активно помогали Анне наводить порядок, я в огороде из шлага мыл баллоны, Бокури ставил их рядком у стены гаража. Мы вытерли всё, что могли, потом Анка, привыкшая считать себя единовластной хозяйкой двора, выгнала нас, как конкурентов.
Мы предложили Петровне побелить кухню, но Петровна милостиво махнула рукой.
2000 – 2013 г.г. г. Шахты.
Фото из НЕТа