Посвящается Борису Александровичу
Челдышову
Вчера зашли к дочери и, не поднимаясь к ней на 4-ый этаж, застали её и внучку во дворе нашего дома. Они были на детской площадке у песочницы. Алиса не ходила в детский сад уже с начала недели – сопли и кашель оставили её дома.
Недалеко от подъезда председатель нашего кооператива и несколько человек обсуждали трещину дома. Увидев знакомых мне людей, я подошёл и после некоторого обсуждения общей темы узнал, что совсем недавно похоронили Бориса Александровича Челдышова…
Когда я пришёл в 1970 году по распределению СГУ в КБ , то попал в лабораторию к Москаленко Эдуарду Фёдоровичу. Человек 8, подняв на мгновение голову и взглянув на меня, продолжали заниматься своим делом. А начальник лаборатории, ознакомившись с направлением и кратко поговорив со мной, подвёл к столу сухощавого невысокого человека и сказал: «Вот, Борис Александрович, тебе в группу подмога! Принимай, учи и воспитывай!».
Работа была настолько интересной, что уже с первого дня стала занимать меня всего и полностью! В группе были несколько молодых инженеров: Стасик Рудницкий, Борис Бодров (он пришёл чуть позже), сёстры Свердловы (они были постарше нас) и Тамара Сокольская. Неразговорчивый и немного язвительный Борис Александрович давал нам задания, а сам листал проф. журналы и литературу по авиастроению. Одним из первых заданий была разрисовка и расшифровка плат систем управления крылатой ракеты, упавшей где-то в болотах Вьетнама…
Мы быстро учились! Курс по системам управления и автоматического регулирования мы проходили не в студенческой аудитории, а на практике. Не зря мы были физиками с широкой университетской программой обучения и хорошей математической подготовкой. Многое становилось понятным: как от датчика барометрического давления, трубки Пито (измеритель скорости), доплеровского датчика расстояния, гироскопа и т.д. получались управляющие сигналы на исполнительные элементы рулевых электроприводов.
Уже тогда в первый год работы нам приходилось со своими макетами выезжать на лётные испытания в Лётный Исследовательский институт (ЛИИ) в г. Жуковский под Москвой. Командировки длились от недели до месяца, а иногда мы просто приезжали в Саратов за новым командировочным удостоверением.
Жили мы обычно в общежитии МАИ, которое находилось в трёх трамвайных остановках от метро «Сокол». А потому дорога наша до, как мы говорили, «ЛИЁв» занимала полтора часа: три остановки на трамвае до метро "Сокол", затем до метро «Комсомольской», Казанский вокзал, электричка до платформы «Жуковского», автобус на пару остановок до «ЛИИ имени Михаила Громова». Потом поймёте, зачем я так подробно описал наш путь до работы.
Там, в Институте, копаясь с нашим ИЗДЕЛИЕМ, отрабатывали его сначала на тренажёре, а потом и на лётных испытаниях на самолёте, приписанном к лаборатории, «спарке» (двухместной) СУ-7Б.
Наше ИЗДЕЛИЕ – представляло собой алюминиевый ящик с торчащими шлангами проводов, оканчивающихся самолётными разъёмами. Внутри на платах с медными «ручьями» располагался вычислитель с аналоговыми микросхемами и радиодеталями. Всё это должно было заменить «живого» лётчика в автоматическом пилотировании на очень низких высотах с отработкой местности при разных скоростях полёта.
Кроме этого ИЗДЕЛИЯ под крыло самолёта ставился ещё один прибор – многоструйный осциллограф-самописец, фиксирующий все этапы полёта на бумажную ленту. После полёта мы долго расшифровывали всю информацию и сверяли с картой полёта и заданием. Часто после полёта двухметровый лётчик Саша с багровым лицом от перегрузок спускался по лесенке с самолёта и почти шёпотом говорил: «Завтра полетишь со мной! Поймёшь, что значит жопой по стиральной доске елозить…». А Юра Ушаков – местный инженер (кандидат наук) – уже в лаборатории спрашивал: «Ну, что – Санёк не отнёс тебя в примерочную к авиационным костюмам? Меня однажды заставил лететь с ним! Так я через пять минут отключил «свой автопилот» и просил перейти на ручное управление…».
На работе мой руководитель был для меня «Борисом Александровичем», а на «гражданке» – просто Борисом, хотя был он старше меня на 12 лет! Вечером, когда мы возвращались в полупустой электричке «домой» в Москву, мы, устав от тревог и работы, тряслись на деревянных скамьях вагона, почти засыпая. По дороге уже в Москве мы обычно забегали в Гастроном и покупали по куску трески, треугольному пакету молока и по городской булке – «Сайка» за 6 копеек. Это был наш ужин!
В общежитии в нашей комнате (вернее, сказать в комнате на три кровати) нас обычно встречал «вечный» студент Коля. Он учился, как он говорил, уже восьмой год! Он был инвалидом – без одной ноги. Вторую ногу ему заменял протез. По его рассказам ногу он потерял в своей деревне, попав под работающую косилку. Коля был всегда чем-то недоволен – то экзаменами, то маленькой стипендией, то плохим пивом или студенческой столовкой! С ним постоянно происходили, как он говорил, «несуразицы». Терял клюшку он постоянно, забывал зачётку, опрокидывал на себя стакан с киселём в столовке и так далее, и тому подобное! Его любимое выражение ко всем другим студентам было: "Ты ещё кое-где был с горошину, а я уже был студентом!". Борис Александрович знал его ещё до меня и называл его «мешком с неприятностями»... Если вечером мы садились ужинать, то Коля подсаживался к нам и, смотря голодными глазами, вымаливал часть еды. Мы обычно прикупали провизию и на его долю…
Рабочая неделя пролетала, как одно мгновение! Помните фильм «День сурка»? Утром в 6 часов по радио в комнате раздавался Гимн Советского Союза, затем под музыку утренней зарядки мы допивали холодное вечернее молоко и бежали на трамвай. Не важно, было ли это в летнее время или зима. Ну и дальше по вышеуказанному маршруту…
Зато в субботу или воскресенье (если суббота была нерабочей) мы отрывались по полной! С утра к открытию мы уже стояли у дверей Сандуновских бань! Обычно мы были первыми или вторыми независимо от погоды. Утром там было чисто и проветрено! Парная, может быть, не настолько, как надо прогретая, но уже жаркая и готовая к подбрасыванию черпаком воды для пара. Бассейн со статуей был чистеньким – за ночь вода проходила через фильтры и была призывно спокойной и прохладной. Раздевались мы в общем зале почти всегда в одном и том же месте, и банщик, уже приметив нас, обращался к нам, как к старожилам. Приносил веник, а потом (к концу «райского мгновения» – после парилки и бассейна!) жигулёвское пиво в бутылках – по две на каждого!. Иногда, но редко, к нам присоединялся Юра Ушаков или кто-то ещё из разработчиков. Мы долго сидели в простынях, отдыхали и часто тихо обсуждали наш «вычислительный комплекс - автопилот», намечая программу дальнейших испытание и доработок…
К обеду мы выползали из Сандунов хрустящие чистотой и чуть весёленькие. Затем мы спускались по Неглинке мимо Кузнецкого Моста к ПЕЛЬМЕННОЙ за Детским Миром. Чем нам приглянулась эта Пельменная? Непонятно! Но там, стоя за круглыми столиками, мы всегда съедали по паре порций со сметаной и сливочным маслом… Это был ПРАЗДНИК ДУШИ и ТЕЛА! Потом мы шли иногда в Столешников переулок в книжный магазин или расходились (кто куда по Москве) в зависимости от интересов: Борис – в магазины (покупать Танечке платьица), а я в старо арбатские переулки или (по пути!) к Патриаршим прудам.
Однажды, в конце лета 1972 года, нас вызывает к себе начальник отдела Петров С.В. и спрашивает: «Завтра едете в ЛИИ? Я подписывал командировочные… Захватите с собой ГРУЗ! Два прибора –два гироскопа… Очень их там ждут – просто всё там горит «синим пламенем»! Комиссия на носу, а 144-ые ещё не готовы! Идите в Первый отдел, всё оформляйте и в цех их настройки… Да аккуратнее с ними в дороге – не роняйте ящик-то!».
Обычно такой «груз» возили в спец автомобиле, да с сопровождающими в погонах и с «кобура;ми», а тут срочно да в ежедневном поезде под номером 9, да ещё в плацкартном вагоне (билеты были уже куплены)!
В цехе под присмотром военпреда прямо с испытательных стендов (по жаре, холоду и вибрации) нам упаковывают в серый ящик два прибора (они были похожи на два крупных грейпфрута). Мы с Борисом Александровичем приносим ящик в лабораторию и Эдуард Фёдорович с усмешкой нам произносит: «Вот повезло-то! Кругом «шипионы» шныряют, а вам доверили приборы по 33 тысячи каждый и везите, как хотите… только очень быстро!». В то время «Жигули» стоили где-то 5-6 тысяч! А нам дали груз стоимостью 66 тысяч и даже не перекрестили на дорожку!
Борис Александрович жил с семьёй на улице Железнодорожная в одноэтажном деревянном домике с покосившейся крышей. Большая каменная печка, переделанная под газ, стояла посреди большой комнаты. В доме была ещё одна очень маленькая комнатка, в которой размещалась хозяйка, пустившая на постой семью. Борис, однажды позвав меня к себе домой, сказал: «Ты голову-то наклоняй, а то набьёшь шишку в доме советского «ведущего инженера» авиационно-космической промышленности!». Причём он говорил всё это с ехидной к себе усмешкой, но совершенно беззлобно. Пару раз ещё я заходил к нему за какой-то книжкой по авиации и удивлялся, как они там помещались впятером (пожилая старушка, Борис с женой Лидой и двое детей!). Хорошо, что в дальнейшем я помог ему вступить в наш кооператив , в котором мы потом жили вместе (правда, на разных этажах) с 1976 года.
Улица находится недалеко от вокзала и потому, как и раньше, я с троллейбуса зашёл к нему перед поездкой. Он был уже почти готов, но искал какие-то газеты: «Мужчина (это у него фирменное обращение!), у тебя нет свежих «Известий» или «Коммуниста» ?» – спросил он. Я дал ему пару газет, взятых с собой в поезд для вечернего чтения. А он, аккуратно разложив их на столе, достал из опломбированного серого ящика наши ИЗДЕЛИЯ и стал их заворачивать в эти газеты. Потом, позвав жену, спросил у неё сетку-авоську с крупными дырками и сложил в неё эти «66 тысяч»…
В плацкартном вагоне эту «бесценную сетку» он повесил на крючок над головой и, разложив матрац и простыни, сказал: «Будем пить чай с булкой и докторской колбасой!» Вторую авоську с едой он повесил рядом на тот же крючок…
В Москву мы прибывали на Павелецкий вокзал, с которого переезжали на Казанский, и там на электричку – в город Жуковский (по тому же маршруту, о котором писал выше). На проходной ЛИИ из-за этой авоськи пришлось вызывать начальника охраны и начальника 1-го отдела, с которыми под всеобщий хохот были улажены все вопросы. А дальше через тот же 1-ый отдел, мы сдали ИЗДЕЛИЯ и их сопровождающие документы.
А уже в июне 1973 года красавец Ту-144 демонстрировал на авиационном салоне в Ле-Бурже (Франция) полеты и вызывал восхищение у зрителей. Но потом произошедшая трагедия заставила всех нас, затаив дыхание, ждать расследования, которое закончилось ничем!
Наши инженеры-разработчики из ЛИИ и других организаций из известных фактов пытались сделать выводы и приходили к одному: если бы не критический угол тангажа (атаки по вертикали), то самолёт бы НЕ развалился! А что его привело к нему – это уже не технический вопрос. Версий причин было много…
А в конце того же года из-за многих (теперь уже совсем не важных, а чаще глупых) мыслей и ситуаций я ушёл из КБ… Всё это вспоминается, как далёкий розовый сон! Интересная работа, интересные люди, значимые для СТРАНЫ цели!
Близость авиации, запах авиационного керосина, рёв двигателей при взлётах – всё это было понятным и привычным в те молодые годы. Командировки воспринимались почти, как праздники! А работа в лаборатории – необходимым подготовительным периодом к счастью…
Я считаю, что мой УГОЛ ТАНГАЖА АТАКИ в юности был замечательным! И помог взять его мне БОРИС АЛЕКСАНДРОВИЧ ЧЕЛДЫШОВ!
20.04.2021