Шесть лет, как нет с нами папы. Я не перестаю о нем думать. Не перестаю помнить. Стараюсь, наверное, продлить, таким образом, его жизнь на этой земле. Он живет во мне. Я это он.
Он был разным, и веселым, и задумчивым и раздражительным. Его жизнь началась перед Великой войной, он был в оккупации, видел живых немцев. На меня всегда это производило сильное впечатление – батя видел фашистов, почти что воевал! Вот его бесхитростный рассказ: жили в деревне, утром на крыльце труп неизвестного. Через много лет сюжет повторится и на соседском крыльце студеным зимним утром окажется труп. Сосед пришел пьяным домой и замерз на собственном крыльце. Тот сосед, к которому звали испуганные дети криком «папа маму убивает!» и мой отец шел. А потом, смеясь за столом рассказывал: «а вдруг Борис меня ножом пырнул бы в темноте!» Многие сюжеты в жизни повторяются, кочуют, поворачиваются тем или иным боком. Жизнь играет с нами в квест, оп - и перемена мест.)
Сколько себя помню - всегда гордился отцом. Он и классической борьбой занимался и в армии с парашютом прыгал, и писателем-журналистом-корреспондентом был. Мой папка служил в ВДВ, а твой? Дома – множество книг, оборудование для проявления и печатания фотографий, шахматы, волейбольные мячи и пианино. Воспоминания детства – ночь, красный свет фонаря, запах реактивов, отец печатает фотографии и утро они развешены, как белье на веревках.
Зимой и летом играл в волейбол. На Журавлевке (речке) была тесная компания интеллигенции из различных НИИ. Дядя Ваня-боксер, Марик с волосатой грудью, мужик в больших диоптриях, других забыл. Батя рассказывал им о своих любовных похождениях и косился на меня. «О, шпион!» и улыбался, как Гагарин. Я уходил на речку, плавал возле берега в теплой, зеленой воде, следил за водомерками. Облака отражались в реке. Приходил усталый и довольный отец, садил меня на спину, и мы переплывали на другой берег, где росли ивы и не было пляжа. Теперь он остался на том берегу, а я на этом.
Он привозил мне из командировок игрушки, позже – пластинки («Пикник», Петра Лещенко). Тогда, в 80-е бешено популярными были так называемые «большие» солдатики - пластмассовые викинги, солдаты Великой отечественной, зверобои, неандертальцы. Папа работал в институте черных металлов (где градусник), ездил по Челябинскам-Тагилам-Магнитогорскам и привозил мне этих чудо-богатырей. Я приходил из школы, а они ждали меня расставленные на большом круглом обеденном столе.
Жили мы бедно, частный сектор, печка (потом в начале 80-х провели газ), никаких удобств, воду приходилось носить из колонки, отец младший научный сотрудник, мама – учитель в муз. школе. Но при этом он всегда носил костюмы, роскошные плащи и шляпы, а мама была ужасной модницей (я тайком листал журналы «Урода» («Красота») с полуголыми тетками). Отец любил выражение «спартанское воспитание», еще любил говорить «в высшей степени» и «на чОрта оно мне нужно!». Как-то в классе седьмом классуха по кличке «Кнопка» пришла к нам домой отчитать родителей за мое безобразное поведение. Отец встретил ее в семейных трусах (была весна, а он очень любил загорать), выйдя из дома в сад. Не специально, так получилось. Александра Иосифовна спешно ретировалась и на меня старалась больше не обращать внимания. Да, когда я был в классе шестом, батя сказал: «Всё, больше я его (моим) воспитанием не занимаюсь. Его ждет тюрьма!» Таки да, в своё время в тюрьме на Холодной Горе я побывал и не раз, но как следователь, а не как сиделец, слава Богу!
В детстве самым большим развлечением было кино. Мы жили от знаменитого ДК имени Стаханова /воспетого Лимоновым/ (он же клуб завода «Серп и Молот») в двух автобусных остановках. Часто ходили на дневные сеансы. Меня засылали первым за билетами, и я бежал быстрее ветра, сжимая в потной руке мелочь. Луи де Фюнес, Бельмондо, Жан Маре, Гойко Митич и даже Грегори Пек («Золото МакКены», да, где голая индианка, ух !!!) - все они раскрашивали серые будни в яркие, необычные цвета. Потом на уроках я усиленно рисовал индейцев и ковбойцев, прямо в тетрадях, на последних страницах. Ольга Михайловна Черницкая безжалостно лепила мне «двойки». Но и посылала в магазин «на горе» за хлебом. Хулагану доверия было больше, чем ботану!)
Папа любил французское кино, «Частный детектив», «Коко». Я до сих пор боготворю Бельмондо и очень жалею, что не пошел на встречу с ним в Харькове.
В конце жизни отец написал книгу «Эхо войны» о выдающихся героях Великой отечественной, о воинах-харьковчанах, о Шульженко, о космонавте Бондаренко. Я помог издать книгу и почти весь тираж её был подарен ветеранам от имени Партии регионов на 9 Мая, кажется году в 2010. У кого есть – отзовитесь! Батя бурчал – надо было всё продать (у него потом купили экземпляров 60 купянские власти для своих ветеранов). «Регионы» не дали ничего, даже простого набора из гречки. Но я считаю, что всё было сделано правильно – книги попали в нужные руки, а это самое главное.
Часто вспоминаю, как секретарь газеты «Слово ветерана» (по словам сестры, посетившей редакцию) отреагировала на смерть отца.
«Ю-ю-ра…!» - полушёпотом воскликнула она. У меня сразу слезы появляются, и мороз идет по коже. Я вижу её огромные повлажневшие глаза, слышу её вскрик. И отца вижу. Он для меня живой, стоит на своем берегу и улыбается.