О том, что земля круглая я не догадывался лет до 14. Нет, дебилом я конечно не был и по географии в школе получал твердые пятерки, но никаких эмпирических подтверждений ее шарообразности в своей жизни не находил. Более того мой личный опыт был прямо противоположным. Я совершенно точно знал что земля плоская. Убедился я в этом собственноручно. Все дело в том, что однажды я дошел до её края. И даже заглянул за сам край.
За самым краем земли паслись кони.
Они щипали зеленую апрельскую траву, и, мелко, как в балете, переступали спутанными ногами. Кони паслись, семенили, выбирая где трава вкуснее, мотали время от времени головой, отгоняя мух, отчего гривы на их шеях колыхались, переливаясь на полуденном солнце, так словно были сделаны из черного китайского шелка. Край земли был отгорожен от остального мира невысоким забором из длинных выбеленных солнцем и дождями жердей. На севере такие длинные палки называют слегами. На Юге - колами.
Кони бродили за этой немудреной оградой и не обращали на меня никакого внимания.
А прямо за ними густо стояли цветущие яблони. Так что разглядеть сам край не представлялось возможным.
Мне было тогда ровно четыре года и девять месяцев. Примерно.
Я долго смотрел на лошадей, а потом оглянулся назад, туда откуда пришел. Позади было широкое поле у дальнего конца ограниченное холмом и берегами двух или трех рек. На холме, на другом конце замли стояло село Алгара. Над селом висело солнце, а синее небо упиралось в двускатные крыши домов. Домики, если смотреть на них с моего края земли, выглядели игрушечными. В одном из них жили мы - я и моя мама. Мама тогда была очень красивая и очень молодая. Она и сейчас красивая. Но вот возраст уже не тот что раньше, тогда, когда земля была плоской.
Мама ходила по земле пружинящей походкой. У нее было белое крепдышиновое платье в мелкий черный горошек и когда она шла со мной по улице - все расступались. Теплый ветер путался в юбке и временами шершавый, как язык собаки, крепдышин облизывал мне лицо. У мамы были волнистые каштановые волосы и глаза пуэрового оттенка. Сейчас она не так хорошо видит и недавно мне пришлось делать ей операцию по улучшению зрения.
Мама работала в школе учителем географии и химии. Иногда она брала меня с собойна работу, и я тихо сидел на задней парте, слушая ее истории про вулканы, моря и дальние государства. Но бывало, что она оставляла меня дома одного. Обычно без присмотра. Тогда в селе Алгара за детьми смотрели не так как сейчас. Дети не терялись и не пропадали без причин. Поэтому никто о нас не беспокоился.
Единственное место, куда запрещалось ходить нам без взрослых были речки. Без взрослых детишки часто заигрывались в воде и временами тонули. Когда такое случалось, искать утонувшего ребенка выходило все село. Это было событием в котором принимали участие абсолютно все жители от мала до велика. Мужчины приносили с собой багры - специальные крючья на длинных палках и багрили ими дно, сплавляясь по реке вниз по течению на длинных деревянных лодках с закроями. Слова закрой, в том значении, в котором оно употребляется в дельте Волги, нет ни в одном известном словаре - ни у Даля, ни у Фасмера. У жителей реки оно означало плоский деревянный щит, наглухо закрывающий центральную часть рыбацкой лодки. Под закроем хозяева хранили сети, удочки, котлы для ухи, а иногда спали, если оставлись рыбачить на ночь.
Пока мужчины занимались поисками утопленника женщины с детьми молча стояли на берегу, смотрели на мужиков и время от времени давали тумака своим отпрыскам.
Мальчики тонули чаще девочек. А мужчины чаще мальчиков. Все мужчины были рыбаками. Каждый день они уходили добывать рыбу. Некоторые не возвращались.
Точнее их привозили в лодках. Утопленник обычно лежал на закрое изрядно разбухший от водки и воды, деликатно прикрытый серой парусиной. Спустя какое то время, после определенных медицинских процедур его хоронили на местном кладбище.
Зато женщины вообще не тонули. Даже когда специально бросались в речку из за несчастной любви. Такое тоже бывало. Они всегда выгребали к берегу, и мокрые, в слезах и соплях брели домой. Про таких долго судачили. Иногда годами, но обычна все закулисные пересуды заканчивались ритаульной фразой "Говно не тонет"...
Когда утопленника удавалось забагрить, его подтаскивали к лодке, но на борт не поднимали, а на веслах гребли к берегу. Виновник торжества расслабленно плыл на крюке как правило слева от лодки, лицом вниз слегка покачиваясь на невысоких волнах. Поиск занимал времени немного от силы два или три часа - как повезет - после чего лодки причаливали к берегу и под причитания и слезы родных мальчика уносили домой. На этом представление заканчивалось, а испытавшие античный катарсис участники и зрители драмы расходились по домам.
Обычно мы, маленькие дети, занимались своими детскими делами совершенно отдельно от взрослых. Это было мирное сосуществование двух миров - детского и взрослого. Никто никому не мешал. В такие дни, когда мама вела уроки в школе без меня, я обычно бил баклуши во дворе нашего дома или на улице с ровесниками - такими же как я малышами.
Дом стоял на краю поля. Поле заканчивалось горизонтом или, по моему твердому убеждению краем света. В тот памятный день на улице стоял апрель и трава уже поднялась до колен. Место где небо касалось поля меня очень интересовало. Все хотелось дойти и полюбопытствовать как же все там взаправду выглядит. Очень хотелось сходить и посмотреть. Но как то не получалось. То дела мешали, а то просто недосуг было идти на конец света, а потом возвращаться обратно. Правда край света был не река. И ходить туда никто не запрещал.
Случилось это приключение как то само собой. Сначала я выбрался со двора на улицу. Поиграл там немного с лягушками и кузнечиками. Потом погнался за бабочкой, перековылял через проселочную дорогу и оказался в поле. А дальше просто пошел за горизонтом. Горизонт равномерно отдалялся по мере приближения, в отличие от края света, который также равномерно приближался. Он был оторочен белой линейкой неподвижной изгороди.
Шел я долго. Наверное целый урок. И наконец увидел и лошадей и деревья с цветами и старую изгородь. Все это меня немного разочаровало. Но совсем немного. Через изгородь я перелезать не стал. Побоялся, что не вернусь. Немного посидел на траве подкрепился гусиным луком - разновидностью диких тюльпанов, белые корешки которых весной приобретали неизъяснимую сладость. Гусиный лук надо было искать в траве. Я нашел несколько растений, выдернул их из почвы очистил от налипших комочков земли и съел. После чего пошел обратно. Целый урок. Когда я вернулся мама еще не пришла из школы. У нее была полуторная нагрузка, и она работала изо всех сил, чтобы жить достойно.
Делиться новостью своих великих географических открытий с окружающими я не стал. Так я узнал, что бывают тайны. И до 14 лет никакие географы и никакие глобусы не могли поколебать меня в обратном. Карты полушарий я воспринимал как две большие плоские тарелки, что не расходилось с моей личной космологией и нисколько ей не противоречило. Так и жил я в мире с собой и космосом на плоской земле ограниченной по краю старым забором из жердей, с цветущими яблонями под которыми паслись лошади. Лошади поцелуями тянули в рот длинную траву, словно зеленую пряжу из страны теней.
Но вот однажды, пребывая в возрасте полового созревания, где-то между 13 и 14 годами я получил в наследство от соседа Сереги Королевского, которого забрали в армию, две половинки двух мотоциклов. Точнее два полуразобранных убитых байка - один из которых назывался Восход, другой белорусский Минск, который все любовно называли Макакой. Макака была облупленно-голубого цвета, а Восход облупленно-черного. Вот я и решил собрать из них свой собственный мотоцикл мечты. К тому же на Макаке сохранился номер, что было немаловажно. Гибрид рождался на заднем дворе под раскидистой шелковицей. Помогал мне в этом мой верный товарищ, калека Вовочка. У Вовочки была сломана шея, поэтому он ходил в специальном твердом ошейнике. И от этого остальные части тела работали у него кое как.
Шею он себе сломал, естественно, на реке. В пятом классе Вовочка прыгнул с разбега в воду щучкой в незнакомом месте. Наткнулся макушкой на корягу, отчего шея хрустнула. Всплыл он как утопленник, лицом вниз, но живо барахтая воду руками. Его вытащили одноклассники. Мы жители дельты набираемся такого опыта - опыта спасения на водах - буквально с пеленок.
Однако, всю оставшуюся жизнь, до самой смерти, Вовочка провел калекой. Ходил он смешно, словно андроид Си-Три-Пи-О из Звездных войн. Пальцы на руках были скрючены в лодочки. Из них было удобно пить воду. Взрослые односельчане показывали на него своим отпрыскам и назидательно говорили
- Будешь убегать на речку без спроса, станешь как он.
Однако в дельте Волги почти тысяча речек и пройти мимо них никому непросто.
За пару недель совместного труда из кучи железного хлама возникло чудо техники. Переднее колесо, двигатель и раму я взял от Макаки. Остальное от Восхода. Заднее колесо было широким и невысоким. Переднее узким и большим. Раза в полтора превосходя диаметром заднее. Крылья над ними я поднял по максимуму для того чтобы можно было не беспокоится о камнях и кочках. Мотоцикл после этого прослужил мне исправно лет десять двенадцать. Он никогда не ломался и заводился с полпинка. Гаишники меня знали и ловили, но не поймали. Я уходил от них по пацански - либо в Беровские бугры, либо в барханы Кордуанского озера.
На барханах их тяжелые Уралы и ижаки безнадежно вязли, в то время как моя генномодифицированная Макака, благодаря широкой задней резине плавно катилась, оставляя за собой тучи мелкой злой пыли.
После того, как мотик был готов мы с Вовочкой выкатили его со двора. Я дернул ручку стартера, газанул пару раз для верности, включил пониженную передачу и поехал. Вовочка помахал мне вслед лодочками своих рук и поковылял домой.
Минут через 10 я выехал в степь и погнал на северо-восток по ровному укатанному проселку в сторону Казахстана. Ощущения были самые восхитительные. Ветер шумел в ушах. Двигатель ровно пел под жопой. Мимо мельтешили реки и лиманы заросшие камышом, чаканом и лотосами. Мимо по водной глади скользили лебеди, утки и прочая живность. Цапли выращивали себе вторую ногу и взлетали в небо. Утки радостно крякали. Дорога красиво извивалась. Иногда красно-глиняная, иногда илисто-черная, иногда серая, иногда золотистая, песчаная.
Куропатки мельтешили по воздуху, а зайцы здоровенные как немецкие овчарки, прыскали по разные стороны лобочины. (Вообще-то конечно - обочина - но уж больно хорошая случилась опечатка -лобочина)
Горизонт убегал, край земли приближался, солнце, не отставая летело над головой. Потом дорога распрямилась и понеслась навстречу мягкой разноцветной лентой. Она залетала под колеса, а я щурился от ветра. Потом прибавил копоти.
Мотоцикл послушно заурчал, я пригнулся к рулю и в этот самый момент вдруг ощутил кривизну. Всеми частями тела я ощутил кривизну планеты. Не просто отдельно жопой или коленями или умом. Нет. Всем сразу. По Спинозе, решив проблему психофизического дуализма - своим мыслящим телом я вдруг понял что мчусь по круглой планете, закручивая ее своими разнокалиберными колесами под себя. И она закручивается. Планета по которой я еду. Круглая. И чем быстрее я лечу по ней тем быстрее крутится этот зеленый шар внизу, подо мной.
Гносеологическое озарение я пережил очень легко. Без стресса и без слез в ночную подушку. Просто место двух настенных тарелок в моей новой космогонии занял шар, круглая планета Земля, которую можно вращать в любую сторону - все зависит только от того, в какую сторону ты идешь...