Повесть Искушение

      

     Вот уже почти два года Яна жила в этом большом городе, завораживающем её своей архитектурой, пространствами проспектов и площадей под серым северным небом с вечно стремящимися куда-то облаками. Панорама города почти всегда была в той или иной степени серого тона, но иногда с неба разливалась пронзительная солнечность, заливающая всё своей ласковостью. Ясных дней здесь было не так уж и много, даже летом, по сравнению с её родной Белоруссией, откуда она приехала сюда вместе с уже почти взрослым сыном. Она надеялась, что именно здесь добьётся серьёзных успехов в творчестве, надеялась на счастливую судьбу и у сына, на то, что оба обретут здесь счастье.

Петербург при встрече не распростёр им радостных объятий, но и не оттолкнул. Тут таких, ищущих лучшего в жизни, было много. Толпы куда-то спешащих, озабоченные в движении лица – это и были в большей части такие же, как и они, иногородние, в сущности, чужие и городу, и его старожилам люди. Кто-то приживётся, пустит здесь корни и проникнется этим городом, пропитается его древним духом, станет ему родным. А кто-то транзитом проедет дальше, покинет его без сожаления или с сожалением – судьбы у всех разные.

Ей было немного за сорок. Что-то получилось в её жизни неплохо. Например, линия образования по восходящей, успехи в работе и творчестве. Позади много выставок, грамоты, дипломы, призы. А вот в личной жизни не всё было так уж и гладко.
Да, у неё была полноценная семья: муж и двое детей, теперь уже взрослых, живущих отдельно и наметивших свою линию в жизни. А вот с мужем не повезло. Когда-то жили хорошо. Вели совместно бизнес, жили в достатке. Даже шиковали отчасти, разъезжали по заграницам, весело проводили время в ресторанах. А когда дети уже были подростками, муж вдруг загулял. Измена привела к скандалам и разводу.
Дочь быстро определилась, вышла замуж. А вот у сына не всё в жизни пошло   удачно. После школы поступил в училище, и вскоре попал в тюрьму. Стал он тогда выпивать с друзьями, связавшись с дурной компанией. Яна денег лишних не давала, думала, что этим удержит. Тогда сын попросил взаймы у соседки, а та отказала. И Димка, выждав момент, залез к ней в квартиру и украл деньги. Быстро всё выяснилось. Заявили в милицию. И дали парню 2 года.

Сын вышел из тюрьмы и стал для Яны больным местом. Характер резковатый, своенравный. Надо было продолжать учёбу, получать профобразование. И вдруг он захотел поступать в мореходку в Ленинград. Только туда, и никуда больше!
И она решила помочь сыну определиться в жизни.
 
Так они оказались в С-Петербурге.
Димка пытался поступить в мореходное училище. Но ему, толком не подготовленному, да и после заключения, это не удалось. Сын сильно расстроился. Пришлось и нервы его держать в узде, и на работу устраивать, и содержать какое-то время. А жить он хотел красиво!
Многое пришлось перетерпеть, не раз показать свои переживания перед ним, чтобы понял, что и ей не всё даётся так уж легко.
Прошло время, и он остепенился, вошёл более-менее в нормальное русло. Начал работать.

Да, если оглянуться назад, то всё у неё было уже в жизни… и блеск, и нищета… И радостей не мало, но много и слёз.
Тогда, по приезду в С- Петербург, Яна нашла им частную квартиру, которую сдавала одна бабушка. Но, со временем сын решил жить отдельно. Уже взрослый.
 
А для Яны главным было найти отправную точку опоры – место откуда можно оглядеться на всё, сориентироваться, найти работу.

Работу себе она нашла сравнительно быстро. Яна была педагогом по детскому творчеству с хорошим образованием и подготовкой в этой области. Когда-то после 10 классов она закончила в Бобруйске художественное училище, не остановилась на этом и поступила в Педагогический институт на художественно-графический факультет. Но и этого Яне показалось мало. Азарт познания подтолкнул её пойти в учёбе ещё дальше – она поступила в аспирантуру, где изучала «Психологию детского творчества» с опорой на опыт Японии.
У себя в Белоруссии последнее время преподавала в основном в школах, и это ей нравилось. Именно это направление работы с детьми она начала искать и здесь.
Изобразительное искусство было востребованным: «новые русские» активно пытались дать своим детям, талантливым и бесталанным, всестороннее образование. Поэтому повсеместно организовывались и кружки муниципального уровня, и частные изо-студии. Многие предпочитали, чтобы учитель приходил на дом и вёл уроки индивидуально, особенно с маленькими детьми. Плата за час работы была весьма весомой, т.к. эта категория людей не скупилась.

Работа давала связи. И Яна, со своим активным и дружелюбным характером, быстро обрастала знакомствами. Да, коллегами по профессии и знакомыми, но, пока, не более. Вращаясь в кругу творческих людей, она давно поняла, что спешить вступать сразу в близкие дружеские отношения не следует. Люди вообще, а творческие особенно, часто внешне представляли собою одно, а внутри имели совершенно иное содержание.
 
Работа у неё не занимала весь день с утра до вечера. После пяти часов работы в отдельные дни она могла заработать до пяти тысяч рублей. И у Яны всегда оставалось время для личного творчества: написания своих картин.

Она любила выходы на пленэр – в парки, красивые места в пригородах. У неё уже в голове копился список таких любимых мест, где было уютно, где природа радовала глаз. Любила она и городской пейзаж с его ритмом и живым движением. Картины Яна писала в импрессионистской манере, они были яркими и светлыми, полными сочных красок, отражая её темперамент и жизнелюбие.
Местоположение съёмной квартиры ей нравилось. Это было на Бассейной улице напротив парка «Победы». Метро было рядом.  К нему она проходила напрямую через парк мимо Всесвятской церкви, в которой бывала неоднократно. Небольшая и уютная, какая-то своя, она нравилась Яне.

Её частная квартира располагалась на последнем этаже пятиэтажного дома. Из окна открывался красивый вид на парк Победы, на его Адмиралтейский  и Капитанский пруды с Тополиной аллеей вдали. Во дворе дома была обширная площадка, по периметру обсаженная широкой полосой декоративных деревьев и кустарников, уже довольно взрослых, красиво цветущих весной и зеленеющих летом. Сначала Яна думала, что эта съёмная квартира станет пристанищем лишь на короткий срок. Но на самом деле задержалась и жила в ней по сей день.

Сегодняшний день – канун нового 2011 года!  За всё это время, что Яна жила  в Питере, она до сих пор, в сущности, была одна. Одна в среде таких же творческих личностей, создающих в городе свою прослойку, свою особую жизнь, тусующихся друг с другом в струе идей, задумок, поисков и находок. Это вечно спешащие к местам работы, на выставки, пленэры, в картинные галереи и просто на учёбу и встречи особые люди, одержимые творческими замыслами. Многие из них творят на ходу в своей голове, а дойдя, например, как она, до полотна, изливают ему всю рождённую в себе музыку идей, пуская в ход уже руки. Именно творчество предполагает в жизни таких людей относительное одиночество, так необходимое для личного общения с Музой.   
Но! То - одиночество творческое, сокровенное, а одиночество человеческое никто в таких случаях не отменял. Иногда и у Яны оно сильно напоминало о себе. Сын забегал редко, работал. Чаще звонил.

Вот и сегодня, накануне праздника, одиночество давало о себе знать. Не с кем даже встречать Новый Год. Приятелей много, но в суете ни к кому не присоединилась. И вот – одна.

Подумав о вечере, о том, как его провести, решила просто прогуляться по вечерним улицам. Вспомнила про красавицу-ёлку на Дворцовой площади, которую видела недавно, проезжая мимо. А почему бы не поехать туда, не окунуться в многолюдье, в улыбки и смех прохожих, намёрзнуться и вернуться перед боем курантов домой. Бокал шампанского и…. спать! Так и решила сделать.
 
Яне было не сложно привести себя в порядок. Внешне она была эффектна и хороша сама по себе от природы. Похожа на отца, которого считала всегда красавцем. Волосы, тёмно-русые от рождения, она последнее время красила в светло-пепельный цвет. Длинные, роскошные, волнистые пряди красиво обрамляли лицо и рассыпались по плечам. Ростом она была чуть выше среднего, с точёной фигуркой, и выглядела эффектно. Одевалась элегантно и строго по фигуре. Украшением лица были большие голубые глаза, всегда живые и смешливые.
Выпив немного шампанского - надо было поднять себе настроение - Яна одела свою новую дублёнку и светлую пушистую шапочку из песца. Лёгкий хмель быстро ударил в голову! Взглянув на себя в зеркало, подумала, что этой «Снегурочке» сейчас так не хватает «Деда Мороза»! 
Яна не была ханжой и строгой в отношении связей с мужчинами. После развода с мужем у неё иногда были недолговременные чувственные связи без особых обязательств с обеих сторон. Просто для настроения. И без душераздирающих сцен при расставании. Как говорила она подругам: Как пришёл – так и ушёл…
               
Во дворе их дома в этом году поставили ёлку. Она украшала небольшую детскую площадку.
Зима в этот год выдалась снежная. Было очень красиво и от инея на деревьях, и от больших сугробов, и от недавно выпавшего свежего снежка, искрящегося в свете вечерних фонарей.
Яна направилась по дорожке к ёлке. Она ещё не видела её вблизи. Какие молодцы, что поставили ёлку прямо во дворе, подумала она. Сразу такое праздничное настроение!

На выходе из аллеи на свет детской площадки с ёлкой, дорогу ей вдруг перегородила группа из трёх мужчин.
- Ой! Смотрите! Снегурочка идёт!  – закричал один из них.
- И без Деда Мороза! – подхватил другой. 
Яна улыбнулась в ответ.
- С Новым годом, барышня! 
- С Новым годом! – ответила Яна.
Третий выделялся среди них внешне. Это был высокий и интересный молодой мужчина в спортивной шапке, натянутой почти до бровей. Он молча смотрел на Яну своим проницательным взглядом крупных карих глаз. Остальные двое мало подходили ему в друзья – просто два подвыпивших мужичка неряшливого вида. Но, именно они зацепились за неё, проходящую. Оба подскочили к Яне и предложили стать её рыцарями, прокатить с ветерком. В один миг сделали руки крестом и, усадив её на импровизированный стул, побежали со смехом вокруг ёлки.
А он стоял и смотрел на всё это.

Мужики, что катали её, заканчивая круг, вдруг, поскользнувшись, упали вместе с Яной в сугроб на обочине. И один тут же стал приставать. Яна резко отпихнула его.  Встала, отряхнулась. Мужчины предложили пойти в ресторан. А нахальный снова полез обниматься, пытаясь поцеловать. И тогда Яна, повернулась к тому, к третьему в спортивной шапочке, попросив помощи:
- Ну, хоть Вы, поимейте совесть, защитите меня от ваших друзей! 
               
Со стороны могло показаться, что он только и ждал обращения к нему. Сразу схватил её под руку, и они совершили побег от компании. А те двое даже и не пытались их догнать. Только помахали вслед рукой.

               
Перейдя через Бассейную улицу, они оказались в парке. Яна сказала, что вообще-то собралась на Дворцовую площадь. Он лишь заметил, что и здесь ничем не хуже.
Яна поблагодарила его за «спасение», и он тут же разговорился. Шли и восхищались красотой нынешней зимы, обилием снега. На деревьях местами был не только иней, но и длинные сосульки, словно специально развешенные в виде сказочных гирлянд. Московский проспект сиял огнями.
Красота города дарила настроение.

Гуляли долго. Всё-таки поехали на метро на Дворцовую площадь, прошлись вокруг красивой ёлки, любовались сделанной из гирлянд огней упряжкой оленей со сказочными санями, деревьями, обрамлёнными жёлтым и голубым сиянием тех же гирлянд. Всё было сказочным, легковесным и селило в душе радостное ощущение праздника.
Он вёл себя раскрепощённо. Иногда приобнимал за плечи, реагировал и улыбался каждому её призыву посмотреть на что-то красивое. Оба вели себя словно старые знакомые. Он смотрел на неё восхищённо, как смотрят обычно молодые ребята на понравившуюся девчонку. Но, и ей он понравился с первого взгляда, ещё там у её дома. К чему приведёт это своеобразное знакомство – думалось Яне?

Ближе к полуночи, немного замёрзнув в своей лёгкой дублёнке, она предложила ему вернуться к ней на квартиру, согреться и встретить Новый год. Оба проявляли явно взаимную симпатию друг к другу, а надвигающийся праздник сближал.

Спустились в метро, вошли в вагон. Народу было очень много. Он уверенно стоял на ногах, не держась за поручни. В момент лёгкого качка обнял Яну за талию, став для неё опорой. Так они и доехали до конца.

При выходе из метро в углу вестибюля на холодном полу сидела нищенка, а рядом примостился мальчик лет пяти-семи. Просили подаяния. Обычно такое увидишь в метро редко. Но в праздник контроль обслуживающего персонала видимо был ослаблен, а морозец на улице «поджимал», и люди, зайдя в помещение, грелись и не без пользы для себя. Яна остановилась и полезла в свою сумочку. Он удивился, спросив:
- Милостыню хочешь дать? Оставь! У самой, как я вижу, не так и много.
- Если бы изменить их жизнь! Я бы последнее отдала. – Яна вынула почти всё, что было, и положила в шапку мальчика, брошенную на пол.
- Спасибо тётенька! Дай Вам Бог радости и счастья! – как-то по взрослому произнёс малыш. Женщина рядом дремала.
Он взглянул на Яну и заметил в глазах её слёзы. Подумал: «Светлая душа…».  И его тёмные глаза тоже словно просветлели – в них разлилась теплота.

У метро в киоске купили спиртного и немного закуски, в основном фрукты.

Так он тогда оказался у неё дома впервые.
Раздеваясь, он снял свою спортивную шапочку, и Яне предстал совершенно лысый череп. Мужчина был подстрижен «под Котовского».
Она не выдержала и рассмеялась:
- Это ты что? Хочешь, чтобы волосы гуще росли?
- Ах! Да! Для проветривания мозгов… - отшутился он.
 
Собрали на стол, выставили спиртное. Выпили за знакомство. А через некоторое время часы уже начали бить двенадцать! Теперь выпили на брудершафт. Поцелуй!
Чуть позже, когда он вновь обнял её, сердце Яны заколотилось, ожидая развязки и предвкушая интим. Но… Он вдруг с лёгким смешком спросил:
- А у тебя есть чем предохраняться?
Яна сконфузилась, ответив, что такого у неё вообще-то нет. И тогда он сказал, словно шутя:
- На нет и суда нет. Значит и секса не будет!   
И, словно обрадовавшись, объявил, что спать ляжет отдельно, на диван.

А Яна была вся в соответствующем тонусе, думала, что сказанное им лишь шутка, ждала, что вот-вот ещё совсем немного, он подойдёт и всё произойдёт. Но вдруг услышала его ровное посапывающее дыхание. Он оказался верен своему слову.
Яна какое-то время не могла уснуть. Думала. Она была крайне удивлена его твёрдости. Что это? Он заботился о ней, или, наоборот, беспокоился о своей безопасности, не доверяя? А может быть считал, что близкая связь сразу при первой встрече не уместна? Ей даже показалось, что если бы у неё дома было то, о чём он спросил, то нашёл бы причину всё равно отказать. Такие мысли недолго шевелились в её охмелевшем сознании. Она тоже «провалилась в сон»….

Утром встали, позавтракали, чем было в её «холостяцкой» квартире. Яна жила в отношении питания скромно и без излишних запасов. Вся в творчестве, она часто серьёзно задумывалась о еде, только когда уже желудок давал о себе знать. И он вскользь заметил, что это просто бесхозяйственность, и такое не делает образ женщины притягательнее.
Это было первое критическое замечание, брошенное в её сторону. На эту критику она шутливо ответила, что сам он для неё совершенно «тёмная лошадка», так как не спешит делиться личным. Вот уже и «переспали», а она о нём почти ничего не знает.

Яна была явно проще и доверчивее, чем он. Она от природы была открытой и конечно говорила о себе, говорила, когда он даже и не спрашивал. Он ей нравился. Ей хотелось доверия и сближения, обоюдного интереса. Но, там, где из неё всё лилось, вытянуть хотя бы долю того, что она рассказала о себе, из него было трудно.
Сначала он съязвил, сказав, что допрос надо было проводить до «совместной ночи», а не после…. Но потом немного разговорился. И, что удивительно, сказал сразу и открыто, что и причёску свою, и некоторую замкнутость объясняет тем, что сидел в тюрьме и не так давно вышел.
Конечно, такое не обрадовало Яну. Но ей ли судить, сын которой попал в подобную ситуацию когда-то. На вопрос «за что», он сначала отвечать уклонился, сказав, что об этом как-нибудь потом. Но, видя, что это не понравилось Яне и насторожило её, словно бы невзначай сказал, что когда-то был «напёрсточником», точнее случайно попал в их компанию, за что и получил срок.
 
Яна где-то слышала это своеобразное слово, но, не более. И он вдруг стал рассказывать про этих людей криминального мира. Рассказывал своеобразно, словно шутя. Оказывается, это были взрослые мужики, играющие, как дети, в такую «отгадалку», когда под маленьким стаканчиком из трёх прячется маленький шарик. Отгадавший выигрывает деньги, поставленные на кон. Яна вспомнила, как в детстве и они играли во что-то подобное на фантики от конфет, на щелбаны. Но, он объяснил, что за этим у взрослых стоят большие деньги, так как смысл игры - обмануть клиента. И, даже, если он угадал, не дать ему выиграть, незаметно поменяв шарик местом. Шулерство было основой в этой азартной игре.
Но Яна всё равно не понимала полностью криминала такой безобидной игры, за которую человека сажают в тюрьму. А он тогда не стал дальше развивать эту тему. Понимай как хочешь, но, вот за это и сидел…. Семь лет. Посмеялся, пошутил и постарался сменить тему разговора.
Приобняв её за плечи, наклонился и обратился с просьбой:
- Видишь, выпало у меня из нормальной жизни немало лет, отстал, многое потерял для себя, как-то закостенел, задеревенел что ли. Вот, например, совершенно не умею общаться с женщинами, даже робею. Помоги мне в этом. А я в свою очередь буду открывать тебе тайны мыслей и поведения мужчин, и тем самым мы взаимно обогатим друг друга. Этакое джентельменское соглашение. Согласна?
И она не нашлась что возразить на эту безобидную полушутливую просьбу.
Он ей нравился. И внешне. И своими оригинальными и не ординарными суждениями, даже странностями, за которыми скрывалась масса вопросов. Словно он предлагал Яне какую-то особую поведенческую игру.  Но ей хотелось и близости. Она приобняла его за плечи, стала ловить его взгляд, который как-то странно скользил по ней, не останавливаясь напрямую на лице, не создавая возможности взглянуть ему в глаза.
На попытки Яны поймать его взгляд он вдруг раздраженно сказал, что при общении почти никогда не смотрит в глаза собеседнику. У него это патология с детства. Раньше он просто испытывал от этого дискомфорт. Но с годами всё только усугубилось.  От такого сцепления взглядов в нём начинает расти сначала непонятное раздражение, потом злость и гнев.
Яна с неудовольствием отстранилась и подумала: вряд ли он был «напёрсточником». В его прошлом кроется что-то большее. И на какое-то время она перестала пытаться ловить его взгляд. Можно общаться и так. Пока…. Заигрывание с его внутренним миром затягивало её всё больше.

Они стали изредка встречаться. Он приходил, проводил с нею вечера в разговорах о её работе, намечающихся выставках, жизни мира творческих людей.  Он интересовался в ней всем. И Яна рассказывала. Рассказывала про Белоруссию, про родную деревню под Бобруйском, где живут её родители – в прошлом простые рабочие люди, а сейчас уже пожилые. Рассказывала про то, как поступила учиться живописи, как всю жизнь культурно росла через обучение, шлифуясь от соприкосновения с искусством, с людьми искусства, через встречи и контакты с ними. Рассказывала про то, как вышла замуж, про измену мужа и расставание, про детей.
Яне показалось, что её семья и муж его не особенно интересовали. Он более внимательно слушал про деревню, откуда она родом, про родителей. А однажды сказал, что деревенский налёт остался в ней и до сих пор. Своим цепким взглядом он иногда замечал те несовершенства, которые оставила в ней деревня. И словно ставил своею целью отыскать в ней недостатки, связанные с её деревенским происхождением, указать на них и искоренить. Он говорил, что эти остаточные явления деревенского налёта, здесь, в Петербурге, «режут глаз», делал замечание, что не следует в речи «гекать», как бабка деревенская, что это не красиво.
Иногда он придирался и к её внешнему виду, говоря:
- Следи за локтями! Они у тебя такие грубые!
Яна трогала свои локти и удивлялась, что они у неё действительно очень шершавые. Немного крема, и стало лучше. Его внимательности можно было позавидовать. И она была благодарна ему за подсказки. Но, иногда, смотря на него, она думала, а что в нём достойно критики? И её душа ничего не видела… А я, кажется, влюбляюсь, ловила она себя на мысли.

Но, установившиеся между ними отношения были больше дружескими. И заботу проявлял, пожалуй, даже больше он. Яне казалось, что он её буквально опекает, стремясь шлифовать. Следя за её внешним видом, поведением везде, где бы они ни были, он подсказывал правила хорошего тона, делал замечания, давал советы. Но Яна и не стремилась к тому, чтобы стать светской лощёной львицей, как некоторые. Она была природным цветком – красивой полевой ромашкой со слегка терпким запахом пиретрума. А чего не хватало в ней ему? Почему его раздражала иногда её непосредственность и простота, а скорее светлота? Почему он стремился учить и учить её лощёным манерам, словно он хотел искоренить из неё природную основу? Со временем Яна стала всё больше сопротивляться этой огранке, как излишней. Ей не хотелось быть такой уж идеальной. Ей хотелось быть ближе к природе, к родной земле. Так было теплее.
Сама она в его облике не видела изъянов, за исключением причёски, которая ей, откровенно говоря, не нравилась. Волосам он не давал отрасти – его всё устраивало. И со временем ей пришлось привыкнуть.
 
В то время они часто ходили по кафе и ресторанам, в театры и на выставки. Он был начитан и много знал. А по искусству много знала она. И он всегда поощрял её эрудицию, опыт, знания, впитывал всё новое для себя. Он всегда подчёркивал, что как художница, она и обязана много знать об известных художниках, об искусстве и истории живописи. Они взаимно обогащались, обоим было и интересно друг с другом и полезно.
Он учил её получать истинное наслаждение и от посещения ресторанов. Именно от посещения, а не от еды в них. Они не заказывали никогда много. Он водил её по тем местам, где звучала живая музыка, пели, был красивым интерьер. Учил наслаждаться глазами, а не желудком.

Свободного времени у него было достаточно, и как-то Яна поинтересовалась его работой. Ещё в самом начале их знакомства он говорил, что пока временно работает трудником и чтецом в Александро-Невской лавре. Эта работа была ей знакома, но она казалась не соответствующей его интеллекту и интересам. Неужели он до сих пор работает там? Когда-то он говорил, что до тюрьмы, работал какое-то время у предпринимателя и занимался сырным бизнесом. Почему же такая разница в работе тогда и теперь?
На её вопрос о работе в настоящее время, он уклончиво отвечал, что весь в поиске, что теперь его больше интересуют духовные практики. Но, на поиск чего-то подходящего нужно время.

Яна испытывала к нему двойное чувство. С одной стороны он ей нравился, притягивал и своей эрудицией, и своей внешностью, а с другой – удивлял и настораживал настоящим: и работой в лавре, и отсутствием настоящего стремления к более престижной работе по образованию, ограничениями в сексе, и, наконец, полным кажется отсутствием стремления иметь семью в его годы.
 
Она часто сопоставляла их обоих, представляла вместе со стороны. Ей казалось, что оба смотрелись красивой парой. В кафе, в ресторанах, особенно когда они танцевали, на них обращали внимание. Она это чувствовала. Возможно, что это же замечал и он. Яна понимала, что и она ему нравится, по крайней мере внешне, иначе бы он не хотел видеть её ещё лучше. А он часто советовал надеть то или иное платье, вносил коррективы в причёску, в макияж. Он словно лепил и оттачивал и её внутреннее содержание, и её внешний вид, так сказать, с удовольствием находил в ней недостатки и с удовольствием «ткал в них носом», но и не мог отказать себе в работе над ней, в её усовершенствовании.

И длительность их странных отношений убеждала её в том, что он к ней не равнодушен, иначе зачем всё.

Время шло. Оставаясь у неё на ночь, он был по-прежнему ласков, допуская нежности и поцелуи, но не секс, хотя она видела, что он вполне здоров как мужчина. Она пыталась понять причину такого поведения, осмелев, даже спрашивала, доискиваясь причин, но он отвечал, что не может заниматься сексом с нею.
- Почему? – спрашивала она.
- Ты хочешь от меня ребёнка? – отвечал он вопросом на вопрос.
- Сейчас нет…  Но всё зависит от нас. И впереди всё может быть.
- Значит - сейчас и секса не будет. Секс без желания иметь ребёнка невозможен. И больше не спрашивай!
Такое его убеждение напоминало замкнутый круг. Сам он не предлагал ей стать его женой, хотя встречи длились уже около года. Возможно, что так он предоставлял ей инициативу сделать ему предложение? А потом уже, как следствие, после брака последовал бы секс и рождение ребёнка? Это казалось ей парадоксальным и совершенно чуждым современным взглядам. Этим правилам когда-то в старину следовали только целомудренные девицы.
Да, можно было бы попробовать самой «повеситься ему на шею», взять инициативу в свои руки, но мешало чувство неудовлетворённости таким положением, а ещё тревога о непознанном в его душе.
 
Со временем она стала связывать всё это с его верой. Яна всё больше убеждалась, что он глубоко верующий человек. И то, что он работал в Лавре, наводило её на мысль о его серьёзных религиозных убеждениях, о привязанности к церкви как к духовной обители. Но, опять-таки, она многое сбрасывала и на счета его прошлого. Что кроется там?  Как возникли эти убеждения, что сексом нельзя заниматься просто по потребности чувств, не ставя перед собою вообще никаких целей?

У него была ещё одна странность. Когда они бывали в ресторанах, то он, как правило, выбирал укромное место где-нибудь в уголке, в полумраке. Они садились напротив друг друга, и под столом он просил её снять туфли и положить свои ноги, или хотя бы одну, ему на колени. Он чувственно гладил и сжимал пальцы её ног в своих руках. Если бы он знал, какое это было приятное сексуальное ощущение для Яны. Доведя её таким образом до определённого состояния, приглашал танцевать. Танцуя, наклонялся к ней и нежно шептал что-нибудь приятное на ухо, а нередко пел, тихо и нежно.

Однажды он получил какое-то извещение, и срочно уехал, предупредив Яну через человека, с которым работал. Отсутствовал не долго, и вскоре вернулся, приехав на маленьком старом микроавтобусе и при деньгах. На вопросы Яны ответил кратко, и так, чтобы не было лишних расспросов: Дальний родственник умер, а это наследство.

Как-то уже вечером на этом «бусике» он заехал за ней на работу, так как она задерживалась. В машину она села рядом с ним на переднее сидение. Разговорились. Яна положила ему руку на ногу выше колена и стала эротично поглаживать её. Поняв, что он напрягся, предложила ему поехать за город и провести там немного времени на природе. Непонятности с отвержением секса последнее время уже возбуждали её, ставили в положение спортивного азарта.
Он быстро и резко включил скорость, и они понеслись по трассе. Ехали более чем лихо! Сначала Яна даже подумала, что он так сильно возжелал её… Только бы не разбиться! – думала она во время езды.

Кончились последние дома, пошёл пустырь по обеим сторонам дороги, а впереди чернел лес… Смеркалось. И только тут ей стало жутко. Он, наверное, почувствовал это и резко сказал: 
- Ты ненормальная! Куда ты вот едешь со мною в ночь - в никуда? И что ты читаешь в моей голове? Ты разве не допускаешь, что, довезя тебя до того, чернеющего впереди леса, я, в лучшем случае, выброшу тебя на обочину и просто уеду? Я повторяю: в лучшем случае! 
Яна струсила. Ведь она действительно хорошо не знала его, а поведение ставило перед нею всё новые и новые вопросы. Теперь ей даже показалось, что вот такие острые ситуации и её эмоции дают ему какую-то подпитку. Она начинала фантазировать, представляя его Вампиром, питающимся её эмоциями и переживаниями. Но, пересилив свой страх, сказала, что не боится его и доверяет.
Тогда он резко развернулся, и они поехали обратно. Он довёз её до дома, и не остался на ночь, как обычно.
   
Чтобы разрешить многие свои сомнения, Яна решила познакомить его со своими подругами. Ей хотелось, чтобы они оценили его, а может быть и что-то подсказали. Для этого у одной из них устроили вечеринку. Вечер прошёл хорошо. Девчатам он понравился. Но, Яне показалось, что он понял её намерения, и настроение его к концу вечера как-то упало.
По дороге домой, проезжая мимо церкви, он вдруг предложил ей туда зайти.
В церкви купили свечи. Каждый стал молиться. Он стоял впереди Яны.  Откровенно говоря, после вечера у подруг, её мысли всё ещё витали там, перебирая ту или иную подробность.
Когда они вышли из церкви, он обернулся и сказал: 
- А ты не была в церкви. Ты молилась руками, а не душой. Как ты могла? Простояла весь молебен и не молилась!  Пришла к Господу, а в голове своё не отпускает?
Яне было стыдно признаться, что так и было. Но она всё отвергла, и они почти поругались. Она упрекнула его за то, что он лезет к ней в душу, но не имеет на это право, так как его душа для неё до сих пор потёмки.
               
После того случая он позвонил ей не сразу, но потом пригласил её в небольшой ресторанчик рядом с её домом. Яна нехотя согласилась, показывая, что до сих пор сердится.
В ресторане он явно обратил внимание на красивую женщину за столиком напротив. Это задело Яну, и она сделала ему замечание, подчеркнув, что это не уважительно - прийти с одной, а глаза, которые не любят смотреть визави, пялить на другую. На это он улыбнулся и назвал её «ревнивицей», отметив, что и с этим надо тоже бороться, искореняя женские пороки на корню.
В заключение вечера пригласил её в следующие выходные в стрептиз-клуб. Обещал сделать сюрприз.

Яну не интересовал стрептиз-клуб. Она представляла, что это за место. Но, всю неделю думала о сюрпризе. Что им задумано? Ради смеха, даже представила его там на шесте… Но…. Её ждало другое.
Когда они пришли, столик для них уже был заказан. Сели. Представление началось. Выступила первая девушка, за ней вышла вторая. И вдруг он приподнял руку, слегка щёлкнув пальцами. Девушка быстро отреагировала, повернула голову и направилась к ним. Ловко водрузившись на стол, разлеглась на нём в красивой позе. И тогда он слегка наклонил голову к ней. Нервная волна ревности пронзила Яну, откинув к спинке стула. Но девица тут же спрыгнула и присела к нему на колени…. Яна видела, как он засунул ей купюру за край трусов, но девушка тут же демонстративно выбросила деньги обратно на стол, встала и, взяв его за руку, потянула за собой. Они скрылись за кулисой, а через минуту он вышел оттуда и сел рядом с Яной как ни в чём ни бывало.
Яна сидела пунцовая, оскорблённая, и наверное бы ушла, если бы он не вернулся так быстро. От растерянности она даже не соображала, что надо делать, а он прошептал ей на ухо:
- Что так с ума сходишь?  Я же с тобою пришёл сюда!  В тебе нет доверия мне?
Он говорил спокойно, без надрыва, уверенно:
- Кто-то рядом просто спокойно зарабатывает, а ты изводишь себя, фантазируя до потери сознания.
И он был прав, Яна действительно была на грани. Пришлось брать себя в руки, оправдываться, говорить, что ему всё это только показалось, скрывая, что она почти не владеет собой. Она полыхала лицом в тот вечер ещё долго. И только по дороге домой вечерняя прохлада успокоила её.

И всё-таки, с ним что-то происходило. Он стал более нервным, чаще срывался по неясным причинам, порою грубил, словно желая раздуть конфликт, но что-то сдерживало его. И Яна старалась не провоцировать его растущий негатив.
Как-то пошли в город на праздничное гулянье. В толпе ходил фотограф, снимая всех желающих и не желающих, недорого предлагая свои фото. Просто человек «работал и зарабатывал», как говорил он сам.  И вот фотограф направил объектив на него. Прозвучал лёгкий щелчок… Эта простая сцена ужасно напугала его. Он инстинктивно закрыл лицо рукой и закричал фотографу:
 - Ты что? Какое ты имеешь право снимать без разрешения!  А вдруг тут кто в бегах!? 
Бедный фотограф, не ожидая такого, поспешно извинился и быстро исчез. А он стоял бледный, как полотно. На скулах проступили желваки, кулаки были сжаты до белизны пальцев. Яна положила свою ладонь на его руку….
- Милый!  Ну что ты так?
И он впервые взглянул на неё пристально, как-то странно промычал и отдёрнул руку….
- Псих! - промелькнуло в голове Яны. - Странный псих…..

Прошло время. После того случая с фотографом опять какое-то время не встречались.
Но вот он снова пригласил Яну в ресторан. Столик, который они выбрали, опять был в уединении. Очень интересный, своеобразный, со стеклянной столешницей. Сев, он уставился на стол и, увидев через стекло их ноги, поднял голову и позвал официантку.
- Не могли бы Вы постелить нам на стол скатерть?  - попросил он.
- У нас на эти столики скатерти не положены, - ответила та.
- Тогда пересадите нас за другой, где есть скатерть, - раздражённо попросил он. И тут же встал из-за стола.
Официантке не оставалось ничего другого, как предложить им другое место.
Пересели. И только тогда Яна спросила его:
- В чём дело? Чем там было хуже. Неужели только из-за прозрачного стола?
- Да. Ты ведь любишь, когда я глажу тебе ноги, сжимаю пальцы, как маме…
Я не хочу, чтобы это видели другие. И я сам не хочу этого видеть. Я хочу это только чувствовать. Это только наше.
Что-то в этом его откровении показалось Яне очень личным, чувственным. Но вот только… «мама»? При чём тут она? И Яна подумала, что она просто ослышалась.   И, куда-то ушли её прежние подозрения и фантазии. Она подумала: А, ведь он, кажется, любит меня? Он хочет, чтобы это было только нашим!  Так почему же не глаза в глаза?  И, подняв свои, она посмотрела в его, посмотрела в упор кокетливо и нежно, словно вползая внутрь со словами: Можно? Ты ведь мой? И я твоя…..
Он не успел отвести взгляд и словно впал в состояние гипноза. Но, вдруг его глаза стали расширяться, а чёрные зрачки внутри, наоборот, сокращаться, словно от боли. Он прошептал:
- Остановись!
Яна не понимала, продолжая смотреть. И тогда он почти закричал:
- Не смотри так! -  И, перегнувшись через столик, сцепив свои руки у Яны на шее, стал душить.
Официантка, которая их обслуживала, оказалась рядом. Она закричала. Появилась охрана. Его еле отцепили от Яны. Очнувшись, она встала…. Встала и ушла из ресторана.
 
Нет она не шла, она бежала. Почти у самого дома он догнал её и буквально упал перед нею на колени. Яна рыдала в страхе и отчаянии… А он твердил только одно:
- Я не знаю, что со мною. Я же просил тебя… Я не контролирую себя, когда мне смотрят в глаза.
Он плакал тоже…. И ничего она не могла ему тогда сказать. И он не объяснил большего. Просто расстались.
               
Они не звонили друг другу долго. Думал ли он о ней? Какие чувства наполняли его? Про себя Яна могла сказать одно – несмотря ни на что, она переживала за него, она любила. Но чувство было надрывным, болезненным.  Всё, что произошло между ними, отдаляло и безвозвратно.
               
Этот странный год шёл к концу. Осенние деревья уже теряли последние листья. Парк напротив дома потемнел. Воздух был прохладен и свеж.

Однажды, когда она вечером возвращалась домой, при выходе из парка её окликнули. Обернувшись, она увидела его.
В душе Яны всё напряглось, но потом запрыгал зайчик радости. Оказывается, душа её соскучилась по нему и ждала, вопреки всему, встречи.
Он сам напросился в гости.
Дома сели пить чай. Разговорились как ни в чём небывало, сразу и обо всём. Давно не виделись. И всё, о чём хотелось рассказать, грудилось и толпилось на выходе из души…. Так бывает у близких друзей после долгой разлуки.
Напившись чаю, он вдруг сказал, что захотел спать, что он согрелся и в душе наступила полная умиротворённость. Прилёг на диван. А Яна, увидев в нём такую радость от встречи, приняв всё это за чистую монету его чувств, посчитала, почему же наконец-то им не стать ближе, не быть вместе? Может это их судьба – вот так болезненно сближаться?  И, бесцеремонно подвинув его на диване, прилегла рядом. С краешка… Просто прилегла….
И произошло страшное. Он резко оттолкнул её так, что она упала с дивана. А Яна, посчитав это за шутку, не поняла, и снова стала пристраиваться рядом, заигрывая и смеясь. И тогда он встал, взял её за ноги и выволок на пределы комнаты, и закрыв за ней дверь, крикнул:
- Успокойся!
Успокоиться было сложно. Просто невозможно.
Всё смешалось в ней: рыдания, горечь от осознания новой ошибки, непонимание.
Выйдя из комнаты, он резко объяснил, что живёт по библии, что теперь пост и не до утех.  Но, Яна могла только сожалеть, что это его объяснение последовало после действий так унизивших её, словно блудную девку….
Она попросила его выйти вон из квартиры… Из своей жизни…. Навсегда!

Так и закончилась эта странная, и более чем странная, история не то любви, не то ненависти, оставив в душе боль. Больше Яна его не видела. Да она и не искала встреч. И он не искал их тоже. А может быть и уехал из С-Петербурга.

Новый 2012 год Яна встретила у своей подруги, в кругу её семьи. А на следующий день ближе к вечеру забежал сын Димка, поздравил её букетом роз и отдал письмо, которое обнаружил в её почтовом ящике. Убежал, сказав, что собираются вечером с друзьями.
Яна взглянула на письмо, подумав, что это новогоднее поздравление и скорее всего из Белоруссии. Но, посмотрев внимательнее на конверт, удивилась. Оно было без обратного адреса. Даже имени и фамилии отправителя не было. Распечатала.


Ровный красивый почерк….

«Яна!  Здравствуй!
Ты, наверное, полна горечи и разочарований, вспоминая обо мне.  Прости!
Но, всё получилось у меня не так, как задумывал.  И слава Богу!
Любить я толком не научился с детства. В моей судьбе было что-то надорванное, ограниченное, недополученное. Единственный человек, которого я любил и очень жалел, была моя мать. Когда мне было около восьми лет, она рассказала мне свою историю.

Их было у родителей трое – три сестры. Моя мать, Клава, была старшей. От рождения получилась калекой – прихрамывала на правую ногу. Оттого и имя дали Клава, что у белорусов и означает - «хромая». Но лицом и фигурой она удалась, была красивой, как говорили все вокруг. И даже вышла замуж, хотя и за бедного. Может быть, это и сыграло роль в его выборе, т.к. родители матери жили тогда в достатке, и не малом по тем временам.
В их большом родовом доме и стали жить после свадьбы. Средняя дочь Валя тоже быстро вышла замуж и перешла жить к родне мужа. Незамужней была на то время лишь младшая Галя.

У матери с отцом сначала не было детей, но потом родился я. Дед к тому времени умер, сказались раны, полученные на войне. И мой отец стал в доме практически хозяином.

После родов у матери сильно заболела нога. Видимо это сказалось на близости отца и матери. А тут ещё заботы о новорожденном. Мать даже внешне как сошла с лица. Быстро уставала.

И позарился отец на подрастающую сестру Галину, нашёл к ней подход, а может и сама она была не прочь быть с ним.
Так или иначе, сошлись тогда отец и Галя, и стали жить тут же, в доме. Благо места полно! Баба Геля только развела руками. Галя работала медсестрой в медпункте. Делала ей, больной, уколы, ухаживала. Конечно, та ей была благодарна, и зависела от неё в какой-то степени. Баба Геля жалела старшую дочь, но посчитала, что на всё воля Божья, сказав, что мужик, что козёл: всё на молодую да зелёную капусту глядит.

И осталась моя мама, как оплёванная, в родном-то доме. Не смогла она вынести этого. Собрала вещи, забрала меня, и ушла в люди, на частную квартиру. Там, говорят, хотела на себя наложить руки, но ей помешали, пристыдив. Не о себе надо думать, а о сыне. Негоже, чтобы сиротой совсем остался.

Мать подумала над своей судьбой, и решила уйти в монастырь, что был недалеко от тех мест. С ребёнком в монастырь не брали, и она отдала меня в приют при монастыре. Так в два года я оказался в приюте. И материнской ласки толком не видел, и чужие вокруг.

Мать умерла, когда мне было восемь. Долго болела, а я бегал к ней из приюта, делал примочки для ног. Жалко её было до слёз. Сильно болела у неё нездоровая нога. Гладя пальцы её ног, думал, что ей будет так легче.
Она часто вспоминала своих обидчиков, а младшей сестре Галине и вовсе не желала добра. Тогда и во мне закипала злоба и жажда мщения.
Нервы, ненависть к родне быстро скрутили мать. Так и умерла в недовольстве жизнью, с нелюбовью и болью в душе.

А со мною, с малых лет в приюте рядом всегда была матушка Серафима, с которой я был близок, многим делился. Говорила она, что недаром нарекли меня Глебом – любимцем Всевышнего, и что не оставит он меня. А ещё, внушала, что злоба и мщение не мой путь. Только она пыталась уменьшить во мне тогда негодование, успокоить. Остальным и дела особого до меня не было.
И, благодаря Серафиме, после смерти матери я отпустил всё на волю Божию, на его справедливый суд.
Добрые люди везде попадались мне на моём жизненном пути. Злоба и жажда мщения, как искушение от нечистого, зародились в моей душе ещё в детстве, но они советами останавливали меня, хотя и временно, сдерживали ненависть и злобу, как великие грехи.

В приюте меня изредка навещала только одна тётка Валя. Именно с нею когда-то я и заговорил о своей матери и её судьбе, об отце и его измене, о новой его жене тётке Гале. Валентина сказала, что у них с отцом родилась дочь Яна. И я завидовал этой Яне до прилива крови к голове, завидовал и ненавидел одновременно.

Пробыл я в интернате при монастыре до 15 лет. По стопам веры не пошёл. Где-то и на Бога всё-таки сердился в ту пору.
Устроился я тогда на работу удачно к одному мужику, владеющему сыроварней. Стал во всё вникать. Мечтал завести такое же дело. Он меня даже посылал на стажировку в Голландию в составе небольшой группы. И я ему благодарен. Где бы мне такое с моими средствами, а он устроил всё за свой счёт, взяв с меня обещание, что буду учиться дальше, что вернусь к нему работать после учёбы. Дочка у него была больная на год младше меня. Я даже думал о его намерении женить меня на ней таким образом, так сказать за его участие в моей судьбе. Да, так думал. Но он и словом не намекнул. Одни мои фантазии.  И я был безмерно рад судьбе, что свела меня с ним.

Первые годы в институте прошли в рвении к учёбе. Хотел всё постичь. Я даже в девчатами не гулял, считая это лишним, отвлекающим от цели. 
А на четвёртом курсе судьба свела меня в общежитии с ребятами-«напёрсточниками», которые жили там же. Это были обычные молодые парни, видимо недавно примкнувшие к криминалу. Часто по вечерам и особенно в выходные приходили они к нам в комнату и тренировались на нас обыгрывать. А нам был просто интересен сам процесс игры, вроде бы как забавы. Никто не предавал этому значения, не окрашивал в какой-то особый смысл. Правда, они часто хвастались своими заработками, а мы, вечно неимущие студенты, немного завидовали. Но прямой агитации за свою жизнь они не вели.

Ближе к окончанию института как-то во время игры разговорились о том, кто и о чём мечтает, что будет делать после института. И я заикнулся, что хотел бы заняться сырным бизнесом, но где взять деньги на раскрутку дела?
После игры вечером один из них подошёл ко мне и предложил начать зарабатывать уже сейчас на эту мою будущую мечту, чтобы ни от кого не зависеть, открыть своё дело. Он предложил свести меня с ребятами, начать участвовать в их делах, конечно за деньги.
- Подумай, - говорит. И я подумал, чёрт дёрнул! Вот оно искушение – ждёт на каждом шагу слабую душу. Так и примкнул я к ним. Первое время зазывалой был, потом и подставным игроком.
 
Эта связь мне и недавно аукнулась. Внезапно позвали на дело. Смалодушничал, не отказал. Так и появился микроавтобус, деньги. Но роль я там играл небольшую. А «бусик» надо было на время скрыть… И его отдали мне.
А через месяц я узнал, что ребят за то дело посадили, а я остался за бортом, на воле.

Но, возвращусь к учёбе в институте. Той весной я его заканчивал. Обмывали мы всей группой в общежитии такую радость. И вдруг забежал Жорик. Сказал мне, что срочно нужен подставной – там ситуация. И мы ушли с вечеринки.

«Работали» с одним мужиком - обобрали его до нитки. Я опять был подставным. Он как раз со мною и играл. Мужик понял обман, воспротивился, поднял «кипеж». Тогда «Быки» его естественно и взяли в оборот: побили, сломали в драке ребро. И вдруг, откуда ни возьмись облава. Накрыли всех! Так я и попал в тюрьму.
 
Я в жизни разносолов не видел. Приют при монастыре к «сладкому» не приучил. Учёба для меня сироты - студенческая жизнь на хлебе с «фиговым маслом». Поэтому жизнь там, где я сидел, по мне особо не ударила, за исключением тоски по воле и грусти по потерянному в жизни времени.
Но добрые люди и там, как ни странно, не оставляли меня.
Был там пожилой мужик, который с самого начала всё приглядывался ко мне, пытался заговорить, а потом признался, что я, оказывается, похож на его сына.
В душе у меня тогда злобы было по маковку и выше. Зол был и на судьбу, и на родных, отца и тётку Галю. Но, себя самого винил меньше всего. Тогда мне вся моя жизнь казалась сплошной несправедливостью. Но Степан, так звали того мужика, сказал:
- Сиротство. Родня. А ты на что? Вот поманили «кушем», и ты рванул, по сути, за теми деньгами, что зарабатывали в труде другие. Вот и хлебай!
Наорал я тогда на него:
- Больно ты правильный!  А сам-то здесь за добрые дела?
- Конечно нет! Но мой грех от несдержанности. Не смог простить жене измену, покалечил…..  Отмолю!

Его слова тогда меня мало остудили. Возмущение вначале даже выросло. Но, ещё много вечеров в те годы прошло в философских душевных разговорах со Степаном. Он оказывал большую поддержку моему духу, призывая всё переосмыслить и, не с точки зрения злобы и мщения, а с позиций нравственного и требовательного подхода прежде всего к себе. Чтобы там выдержать, учил ставить цель собственного духовного роста. Говорил, что и тут надо развиваться. Вот ведь и библиотека в тюрьме есть. Ходи туда: что-то да увлечёт, даст и познания, и рост.
Вскоре Степан освободился. А я стал ходить в тюремную библиотеку, и полностью погрузился в книги.

С чем я выходил из заключения? 
Мне так хотелось забыть всё в прошлом и начать с нового листа. Вот и годы уже не малые, а ещё и не любил никого. Я имею в виду женщин, не мать. Вся жизнь, как вода сквозь пальцы, утекла… вся молодость. С чего теперь начинать?
Я не мог сказать, что Степан совсем излечил меня от засевшей в душе злобы.
Что скрывать, ещё метался я в душе. Нет-нет, а и вспыхивал в голове, как лампочка накаливания, твой образ, образ сводной сестры по отцу. Я вот тут года, а она – там, с родными, радуется, творит, х у д о ж н и ц а,  думал я. 
Почему-то мысль, именно о тебе, зудела в моей голове ясным желанием найти, увидеть, протянуть свои руки и сжать…. Что? Голову, шею? Не важно! Просто сделать тебе больно, как было больно почти всю жизнь мне…  Это желание, как хроническое нервное расстройство, стало моим основным желанием при выходе из тюрьмы.
Но, как это сделать, у меня не было чёткой ясности в голове. Только бы не смотрела мне в глаза, не искала там ответов, не копалась в душе. Иначе, вдруг шевельнётся жалость, затревожится совесть, и вся схема мщения полетит к чёртовой матери.
 
И всё, что я задумал, могло бы тогда пойти по моим замыслам, если бы не тот случай в метро с нищим мальчишкой. Ты пожалела его, отдала всё почти, что у тебя тогда было…
- «Ах, если бы этим изменить их жизнь! Я бы тогда отдала и большее», - вспоминаю я твои слова. И я тогда на миг представил себя тем мальчишкой, которому ты могла бы отдать всё, чтобы изменить мою жизнь.
А я? Мог ли я отдать многое от себя, чтобы помочь кому-то? Я бы прошёл мимо того пацана, не оглянувшись. Я думал только о себе! И это, несмотря на мою не лёгкую жизнь. Тогда, от этих твоих слов, я почти протрезвел от своей злобы и желания мстить. Но цель-то была. Она ещё туманила и чернила не столько разум, сколько душу. Хотя и потеряла ориентир, размазалась.

А дальше просто была игра, задуманная и нафантазированная мною там, в тюрьме, но, почти безрезультатная здесь, на воле.

Искушение – это проверка души. Оно нисходит к нам. От кого? Чаще всего и не от Бога. И то, как мы с этим искушением справляемся, определяет судьбу нашей души в дальнейшем. Справился ли я, Яна? Не совсем. Много было моментов, когда я мог справиться, но не справился до конца. Мне помогали, меня наставляли, но как бес, что-то тянуло меня назад, и я раздумывал, сомневался. Я ничего не решил пока сам. И в этом моя беда. И только поэтому я тут, в святой обители. Я здесь, чтобы отмолить свои грехи, чтобы самостоятельно разобраться во всём и определиться, встать на путь истинный, укрепиться духом.

Мы сводные брат и сестра по отцу. Но, не скрою, я полюбил тебя больше, чем сестру. И теперь, здесь в монастыре, где я живу, я буду молить Бога и за тебя, за твою светлую душу, Яна!
                Твой брат -Глеб.               


                2021-2022. С-Петербург.