В самом деле, – деликатная, - поскольку «в теме» пребывают все, а «размышлять на эту тему – портить нервную систему». По разным причинам. Их перечислять не буду даже пытаться, ибо ЭТО – личное дело каждого из миллиардов. Убежден только в одном – смерти боятся все. Но я не о смерти, а о времени, так сказать, подготовки к ней. Тут есть о чем поговорить.
Пишу только о своем – никаких обобщений.
Недавно перечитал «Ни дня без строчки» Олеши. Искал в книжке эпизод, где он идет из имения Луца в мою родную Доманёвку, а нашел объяснение причины появления «Ни дня…». Он предчувствовал кончину и «под финал» решил сказать о главном. Мою догадку косвенно подтвердил в «Предисловии» Виктор Шкловский, написав, что книгу из рукописи, «разрозненных фрагментов и кусков» собрали близкие люди, «…так как автор умер в процессе создания вещи, которую он любил».
Пример Юрия Карловича заставил больше не откладывать на потом свои размышления – могу банально не успеть.
В целом жизнь получилась интересной, под завязку нафаршированной приключениями, радостью побед, горечью поражений, стремительной, «дорожной», оптимистической. Я много, с вдохновением и жаждой учился, читал, как киты планктон втягивая в себя гигабайты информации. Я сам строил себя на свой вкус и цвет. Жил в охотку, с нетерпением ожидая следующего дня. Увлекался, влюблялся и по-настоящему, мучительно до слез, любил. И меня любили. И тяжелые расставания были. Познал, сохранил мужскую и женскую дружбу, чем неизмеримо горжусь. Помогал, выручал, «жмотом» не был. «Бабки» всегда презирал, расставался с ними легко. Не кланялся, не плыл по течению, не доносил, не предавал. Жалел. Прощал. И все же, что самое главное было в жизни?
ЛЮДИ! ЛЮДИ! ЛЮДИ! Самое важное, что дал мне Бог – легкость в общении с тысячами людей. Не каждому так повезет, не каждому дано. Мне – ДАНО. И если Дмитрий Гордон общается с известными людьми, то я находил прелесть в контактах с «маленьким человеком». «Я – «маленький человек», - такой плакат могу повесить на груди.
Не просто изумлялся неповторимости каждого встречного. После 60-ти взял и написал девять книжечек, на страницах которых сохранил для потомков имена сотен наиболее близких.
Как до меня никто другой, много написал о людях малой родины – Доманёвки. Перечитывая, понимаю – сказал все, что мог. То есть свою миссию на белом свете выполнил. В награду хочу быть похороненным в Доманёвке, возле матери. Ещё, правда, мечтаю, что появится на родительской хате по улице Центральной 73 мемориальная доска с таким текстом: «Тут родился и жил Валерий Варзацкий (05.04.1951 - …), любивший Доманёвку». Неужели не заслужил, земляки?
Люблю Одессу, сформировавшую меня. Более двух третей жизни связано с ней. Одесситы тоже широко представлены на страницах моих публикаций. И эту миссию считаю выполненной.
Написал о родителях, тётях и дядях, бабушках и дедушках. Важная работа по истории семьи. В этом сегменте миссию выполнил на «хорошо». Хотелось бы на «отлично», но обстоятельства не позволили…
Деревьев посадил много. Детей родил.
Твердо убежден: ГЛАВНОЕ таки успел совершить.
Противоречивые чувства в отношении того, чего не успел или не смог.
Мучают угрызения совести перед матерью за те страдания, которые принес своим пьянством. Хоть и написал покаянное «Письмо маме» на тот свет, но эффект облегчения был коротким, а в последнее время угрызения посещают всё чаще. Более того – добавились новые. Как-то попались на глаза её старые туфли. Заметил стертые подошвы и началось… Сердце зашлось, глаза залили слёзы. Кулаком вытирая влагу, сел у кухонного стола, уставился, ничего не видя, в окно. Голова чуть не треснула от вины за мамину бедность. Она мне – всё и всегда. Я ей – по мелочам и моментами…
Мучает, хотя и не так сильно, как в случае с мамой, что не оставлю после себя никаких сбережений. Переживаю, потому, что вижу, как тяжело зарабатывает копейку дочка. Ей бы ой как пригодилась финансовая поддержка!
Плохо, что не дописал докторскую диссертацию. Но тут есть успокаивающий момент. Девять изданных (самое важное!) при помощи Олега Калинюка, Володи Власюка, Володи Христова работ с лихвой компенсируют моральный дискомфорт несостоявшегося доктора исторических наук.
Больше, чем докторская, неприятно «зудит» в памяти история фамилии, до которой так и не дошли руки. Единственное, что узнал – жил в ХVI веке в Литве шляхтич по фамилии ВарзацкаЯ. Возможно – предок.
Беспокоюсь о детях. Образование получили хорошее. С работой вроде нормально. А на «личном фронте» - полный мрак. Продолжают грустную семейную традицию.
Невыносимо жалко жену. Сколько я ей горя принес! А она, бедная, забыв о своих болезнях, изо всех сил удерживает меня на этом свете. Видя её старания, стыжусь своей слабости, пытаюсь хоть чем-то быть полезным. Казню себя за то, что только теперь рассмотрел, дурак, какого ЧЕЛОВЕКА дал Бог мне в спутники…
Вспоминаю обиженных, обманутых. Не мне судить, много их было или мало. Знаю наверняка, что за зло, вольно или невольно причиненное людям, заплатил и продолжаю платить.
Каждый день думаю о печальной участи библиотеки и личного архива.
С библиотекой вообще трагедия. Около двух тысяч книг хранилось в родительской хате в Доманёвке. Когда решил продавать хату, пошел к директору своей родной школы – историку. Повел меня директор в школьную библиотеку, забитую книгами и я всё понял. Пошел в районную библиотеку – та же история. Перекрестился, оставил себе наиболее любимые, и вызвал на дом приемщика макулатуры. Тот приехал на грузовичке с помощником, и засвистели в кузов проза с поэзией, история с дипломатией. Как ножом в сердце…
В Одессе сплю почти в обнимку с архивом. Папки на спинке дивана, под диваном, у головы, у ног. Ощущаю запах, знакомый со времен работы в государственных архивах. Ничего хорошего для здоровья. Самое дорогое после моего ухода скорее всего отправится в мусорный ящик. Благо он прямо под окнами.
Многое не сделал. Что-то по объективным причинам, что-то всё откладывал, на что-то не хватило ума или смелости.
Не сказал добрых слов их заслужившим, не рубил правду-матку в рожи подлецам.
Не простил тех, кого надо было бы простить хотя бы для упокоения души.
Не забыл то, что нужно было забыть.
Не извинился перед обиженными.
Не признался в любви.
Не открыл тайн своих и чужих.
Не побывал в Париже.
Не…, не…, не…
…На пороге вечности будоражат три мысли.
Первая. Досадно умирать, не увидев процветающей страны.
Вторая. Умирать …стыдно. Как представлю, что самому надо организовать перевоз собственного праха на старое кладбище в Доманёвку – руки опускаются. Но кроме меня это не сделает никто. Потому надо ходить, просить, выслушивать подбадривающие реплики… Стыдно.
Третья. Умирать страшно, но интересно. Все-таки, как ТАМ на самом деле?