Гражданин Макарян, отвечая на вопросы в районном ОВД полиции, искренне недоумевал о причинах задержания:
-Да ничего я не знаю. Работали весь день на стройке. Общежитие строим. Университетское, там рядом. Потом выпили с ребятами из бригады. Чо нельзя? В контактах телефоны их, хотите - проверяйте. Купил еще пивка. Полирнуть. Шел через парк, на автобусную остановку. А эта дура, бегунья, на меня в темноте и налетела. Сбила с ног. Сама упала, - монотонно бормотал Эдик.
-Ты что, нас за дебилов держишь? - угрожающе придвинулся к нему лейтенант. - Потерпевшая сказала, что ты продуманно напал. Подножку подставил, толкнул в спину. А потом камнем хотел ударить. Давай говори! Будешь дурку гнать, суну в обезьянник суток на пять. Там таких гандонов, как ты, очень любят. Вмиг отпидорасят.
- Ничего я не хотел такого. Домой шел, а она налетела, - упрямо гнул свое Эдик.
"Хер вам, ничего не докажете. А тварь эта ловко вывернулась из-под меня. Приемчики, видно, знает. По яйцам так больно врезала, паскуда, не разбила бы чего там. Ноет до сих пор".
Эдик, болезненно кривясь, осторожно дотронулся до промежности.
- Какой еще камень? Врет сучка. Это она все. Когда я упал, как двинет меня кроссовком между ног. Я аж сознание потерял. Мне врач нужен. Может она повредила чего. А теперь валит на меня. Ее надо привлекать. За побои.
“И зачем я камень прихватил? Вот б...ть, а вдруг на нем отпечатки остались? Тогда точно могут дое….ся. Побоялся, сука, что не справлюсь. Крепкая такая, хоть и худышка на вид. Спортсменка ху…а. Сразу кулаком нужно было бить, в затылок, пока не очухалась. Вот же попал…”
"Скользкий, тварь, - заключил для себя дознаватель. - Долбит в одну точку, не колется. А по роже явно видно, не простой бухарест. Как глазки поднимет, будто заточкой в печень".
Камень его тоже интересовал. Как возможное орудие преступления. “Кусок поребрика. Как он там оказался? Вполне годится. Но не ударил ведь. А ударил бы, так и конец девчонке”.
Он, правда, читал пару лет назад, что израильские следователи научились как-то распознавать отпечатки пальцев на камнях. Да и то не на всех. Даже с птичьих перьев получались отпечатки, а вот с камней всегда считалось невозможным.
“Да, где тот Израиль и где мы, - выругался про себя дознаватель, а вслух произнес:
- Так, гражданин Макарян. Есть заявление потерпевшей о нападении и попытке нанесения телесных повреждений. Что там у тебя на уме было, неизвестно. По базе за тобой пока ничего не нашли, иначе сел бы ты надолго. Но хобот мы твой накрепко прищемим. С яйцами недобитыми вместе. Распишись.
Эдик, кряхтя, неловко привстал, прочитал внимательно документ. Спросил настороженно:
- А что это за 202 статья? УПК какое-то... И еще... Отбор биологического материала, это как?
Это значит, дружок, что кровь твою возьмем. Для коллекции. А еще дрочить заставим. Ты ведь любишь, наверно лысого погонять? Или кончил уже, когда по девчонке ерзал?
***
Катя после этого случая неделю не выходила из дому. Взяла больничный на работе в фирме. Потом купила перцовый баллончик и всегда носила с собой.
Хорошо, что парк тогда не опустел совсем. На ее крик, к счастью, быстро прибежал парень с овчаркой. Та, злобно рыча и скалясь, не давала подняться лежащему на земле мужчине до появления патруля ППС.
Сначала Катя хотела кинуться к Диме. За защитой. Тогда, в Калининграде, он ведь за неё вступился, в драку полез. Как глупо все вышло. Просто до слёз обидно...
После первой же встречи с Димочкой, когда познакомились они возле “Королевских ворот”, она перестала встречаться с Олегом, даже на звонки не отвечала. А потом Олег случайно увидел их вдвоем в городе. Но не подошёл. Страшно разозлился, пытался устроить Кате скандал. Называл проституткой конченной. И... нарвался на Димкин кулак.
Катя горестно вздохнула, бросила в остывший чай еще кусочек сахара, помешала ложечкой. Потом придвинула поближе клавиатуру и вновь углубилась в 1С.
В первый месяц после возвращения в Димкин город, они жили вместе. Вернее сказать, почти вместе.
Квартиру они сняли в самом центре. Правда в старом кирпичном доме, с покосившимися окнами и просевшей крышей. Зато совсем рядом с главной городской набережной, где Катя так любила прогуливаться, глядя на мутно-зеленые волны реки сквозь узорчатый парапет.
Только вот Димка уже не был таким веселым, как в Калининграде. Осунулся. Даже как будто стал ниже ростом. И мог подолгу молчать. А она, как последняя дура, была счастлива только от того, что милый рядом.
Потом Дима стал всё чаще уходить, иногда ночевал у мамы. Или говорил, что у мамы, кто знает? Ссылался на занятость. Катя знала, что он ищет работу. Хочет опять в полицию. Но только не в ГАИ, где работал раньше.
А еще занимается их будущей квартирой. Там все так сложно. Он получил её в наследство. Димка рассказывал ещё в Калининграде, как соседка неожиданно оставила ему просторную однушку в сталинском доме. Совсем недалеко от площади, где раскинул свои знаменитые "тракторные" гусеницы городской драмтеатр. Первое, кстати, театральное здание, да ещё крупнейшее в Европе, построенное в молодой Советской России.
Но почему-то Дима Катю в квартиру не приглашал, даже просто посмотреть. Морщил лоб, тер рукой подбородок. Ссылался, что все равно жить там они не будут. Вот- вот оформит наследство, продаст, а потом купит новостройку. Обязательно с видом на Дон. И с мамой все откладывал знакомство.
Катя наконец-то вычислила ошибку в отчете. Вот уже вторую неделю она рылась в проводках и поднимала первичку. Искала причину “красного” сальдо, которое мучило её не меньше, чем неустроенная личная жизнь.
Отведя устало взгляд от монитора, Катя посмотрела на рабочий стол.
С фотографии в рамке ей широко улыбался Дима. Он протягивал Кате свою руку, а другой указывал на огромный замо'к, только что прицепленный к ажурной ограде старинного моста через кенигсбергский канал. Кажется, мост назывался "Медовый". Символ их вечной любви. Ключ тут же был выброшен в воду.
Катя теперь все бы отдала, чтобы выловить его с илистого дна. И разомкнуть навсегда заржавевшую дужку.
Она не знала, что замка' этого уже и в помине нет. Как и сотен других железных "свидетелей" символических клятв на романтичном мосту. Гарантов вечной любви, по указанию Калининградских властей, срезали с парапета в канун ЧМ-18 и увезли на переплавку.
Через пару месяцев после их приезда Димка позвонил как-то вечером. Сказал, что больше не придёт. Сбивчиво объяснял, что сильно виноват перед Катей. Называл себя мудаком, обещал помогать деньгами, вот уже аренду заплатил вперед хозяйке. Нёс ещё какую-то ерунду, пока она не нажала на отбой.
Права была мама. И не только насчет первых встречных. Вторые и третьи оказались не лучше.
Никуда она тогда не пошла. Потихоньку происшествие на пробежке забылось. Маршруты теперь выбирались с оглядкой. Дима сам потом пришел. Но не к Кате. А к Екатерине Викторовне Торшиной. Как к возможному свидетелю в уголовном деле об убийстве.