Командир взвода Негожев
Командир взвода обязан… знать деловые, политические и моральные качества личного состава взвода, а также имя, фамилию и год рождения, род занятий до военной службы, семейное положение, успехи и недостатки каждого военнослужащего в боевой и политической подготовке.
Из Устава внутренней службы Вооружённых Сил СССР.
Трубах меня всё таки добил – я дал согласие написать рапорт на поступление в военное училище. В один из вечеров, после возвращения с самоподготовки, я решился на разговор с командиром взвода. Нужно было поговорить со сведущим человеком о кадровой службе. «А если Негожев не пойдёт на откровенный разговор? Что тогда?» - беспокойно стучало в висках. Выбрав момент, когда командир взвода вошёл в канцелярию, я постучал и открыл дверь.
– Разрешите, товарищ старший лейтенант? Негожев в одной руке держал графин с водой, а в другой стакан.
«Жажда мучает, - укоризненно подумал я. Наверное, ещё от вчерашнего не отошёл?»
Канцелярия роты размещалась в длинной комнате площадью не более 15 квадратных метров. Посередине этой площади громоздились 4 стола, установленные в форме буквы «Т». Стол в вершине конструкции стоял ближе к окну. В нём располагались документы и канцелярщина, принадлежавшая командиру роты. Три других стола, приставленные к нему, являлись рабочими местами командиров взводов. У каждого стола размещался стул. Справа от командирского стола высился массивный сейф. Слева – огромная политическая карта СССР, занимавшая почти всю стену. Пространство между картой и дверью скромно занимала вешалка на пять крючков. Стандартный набор любой армейской канцелярии.
- А… Матеин. Заходи ефрейтор. Чего остолбенел? Или спросить что хочешь? Говори, а то я собрался уходить. – Офицер наполнил стакан до краёв и, не отрываясь, выпил.
– Да, нет, товарищ старший лейтенант, как-нибудь в следующий раз. Я про училище хотел вас расспросить, – замялся я, понимая, что откровенного разговора не получится. Не то состояние было у командира взвода. «Понятно, все мысли о «белоголовой», которая ожидает в холодильнике». – Про училище? А что тебя интересует? – удивление и одновременная заинтересованность промелькнули на лице командира. – Ну-ка, давай проходи. Садись и рассказывай.
Негожев, вытащил из-под стола старый потёртый стул, и жестом указал на него. – Давай, давай, что раздумываешь? Про какое училище ты хочешь узнать? - Хотел с вами поговорить, как правильно написать рапорт в училище, - преодолев сомнения, выпалил я на одном дыхании. – Так, так, так… - задумчиво «протакал» Негожев, расстёгивая портупею.
«Дождался, Макс? Сейчас тебя пороть будут. На фига ты пришёл со своим разговором, да ещё так не вовремя», - идиотская мысль обожгла мозг. Офицер в это время снял портупею, повесил её на крючок вешалки. Туда же последовала и шинель. Но шапку снимать не стал. «Голова мёрзнет», - думал я, глядя на головной убор, надвинутый на самые уши. Исподлобья наблюдая за старлеем, я стал успокаиваться. «Пронесло. Неужели он смог бы выстегать подчинённого? Что за дурные мысли варятся в моём котелке».
Владимир Михайлович вытащил из-под стола второй стул, потёртый, как и тот, на котором сидел я. Затем, поставил его рядом со мной и присел, откинувшись на спинку. – Так что ты, Максим, говоришь, рапорт в училище? - Негожев устало снял шапку и положил на стол. «Что за дурость укладывать головные уборы на стол? А вешалка для чего?»
Меня всегда выводила из себя эта идиотская привычка некоторых невоспитанных офицеров. Командир тем временем вытащил из кармана кителя расчёску и стал приводить в порядок волосы. «То спешил домой, а тут расположился, словно на привал. Когда же он приступит к разговору», - начинал нервничать я.
- Что же ты молчишь, Максим? Я слушаю тебя.
«Вот, я ещё и виноват!»
- В какое училище ты хочешь поступать? Рассказывай.
– В КВВИРТУ, товарищ старший лейтенант.
– Это где у нас такое? Что-то я раньше не слышал.
– Киевское высшее военно-инженерное радиотехническое училище, товарищ старший лейтенант, - отчеканил я каждое слово.
– А сам откуда будешь? Из Киева? – офицер достал из брюк скомканный носовой платок и вытер проступивший на лбу пот. «Пить меньше надо», - мысленно упрекнул я командира.
– Так точно, товарищ старший лейтенант. Из столицы УССР, - с нажимом на «столицу», ответил я.
– Не пойму, зачем тебе всё это нужно? Можешь объяснить? Домой захотелось?
Я задумался, стоит ли раскрывать командиру взвода все причины моего стремления стать офицером. Их было несколько. Негожев поторопил меня с ответом и я выпалил всё, что думал.
- Хочется, как и мой отец, быть офицером.
- Это будет вашей семейной традицией?
- Если поступлю, возможно, что станет традицией, - промямлил я.
- А если у тебя родится дочь?
Я пожал плечами, не зная, что ответить. Разве можно угадать, кто у меня родиться? А если родится сын, но не захочет продолжать эту традицию? Однозначного ответа не было.
- Хорошо, понял тебя. Какие другие причины можешь назвать?
- Офицерская служба почётна в нашей стране. А офицеры пользуются любовью народа, - выпалил я.
- И особенно любовью девушек, - улыбнулся командир взвода.
Я вновь пожал плечами и тихо произнёс:
- Не могу знать, товарищ командир.
- А как твои родители относятся к твоему решению?
- У отца другая семья. Мы с ним не общаемся. Мама воспитывает меня одна со второго класса. Ей приходится работать на двух работах, что бы у меня всё было…
- Тогда я могу понять твоё решение, - задумчиво произнёс Негожев. – Ты правильно делаешь, написав рапорт в военное училище. Государство тебя не только обучит военной специальности, но и будет кормить, одевать и обувать. Скажу тебе, что и офицерские оклады несравнимы с зарплатами гражданских специалистов. Ты согласен?
Я утвердительно закивал головой. Негожев, сам того не понимая, попал в самое яблочко, упомянув материальную сторону жизни офицеров. И это, было одной из главных причин моего желания поступить в военное училище.
- Хорошо, я тебя понял. Но почему не в инженерное авиационное? Ты знаешь, что в Киеве есть такое?
– Так точно, знаю. Но я по гражданской специальности монтажник радиоаппаратуры. Считаю, что профиль КВВИРТУ, как раз для меня.
– Это хорошо Максим, что ты считаешь. Я по гражданской специальности столяр. Но, как не считал, а результат налицо…
«Да уж, его лицо, наверное, зимой и летом одним цветом – красным».
- Служу в авиации, - грустно подвёл итог своим расчётам Негожев. - Если решил стать офицером – о гражданской специальности забудь. В училище за пять лет тебя научат всему. Будешь и стрелять, и окопы копать, и самолёты в небо отправлять, и с тревогой ожидать их возвращения. Станешь ты и инженером, и лектором, и воспитателем. Но навсегда запомни, после училища тебя в Киеве не оставят. Ну, если только ты инвалид.
– Как инвалид?
- Это когда ты служишь в одном месте, а «рука» у тебя в другом, - грустно улыбаясь, ответил Владимир Михайлович. – Твоя «рука» должна быть в Министерстве обороны. Или, как минимум, в штабе Киевского военного округа. Вот так-то, товарищ ефрейтор! Ты ведь не «инвалид»? – глядя мне в глаза, поинтересовался командир взвода.
Я отвёл глаза в сторону карты и отрицательно покачал головой. Уловив направление взгляда, Негожев продолжил:
- Правильно товарищ ефрейтор. Вот и начинай изучать карту, Ты думаешь, офицеры радиотехнических войск служат в столицах? Если бы так, в училища РТВ очереди бы стояли. Родители своих детей сразу после рождения записывали в эти очереди. Да ещё бы и ругались, кто впереди. Армейская жизнь показывает, что всё обстоит как раз наоборот! Самые крайние точки страны, от Заполярья до Кушки и от Курил до Карпат – это гарнизоны радиотехнических войск.
Я окидывал взглядом необъятные просторы Союза, а про себя думал: «Нашёл чем пугать. Я родом с Приморья. Жил и на Сахалине, и на Курилах. Без бинокля видел японский берег».
Командир, тем временем открывал для меня места дислокации подразделений РТВ.
- Служить придётся в замороженной тундре или песках Туркмении. Могут направить на безлюдные острова в Тихом океане или в горы, - встав у карты, Владимир Михайлович тыкал в неё прокуренным пальцем.
– Выбирай, что тебе больше нравиться… Ты понимаешь, что такое служба в РТВ? Знаешь, где служат офицеры РТВ? В глухомани. Все гарнизоны вдали от цивилизации. В лучшем случае – рядом с деревней. Это если ты будешь служить в полку или батальоне. А если на точке – годами гражданских людей не увидишь. Я уж и не говорю о том, чтобы жениться… Невест не будет видно за сотни километров вокруг. Живешь в столице – вот и живи. После армии поступишь в институт. Лучше - на вечерний, чтобы маме было не в тягость тебя учить. После института на заводе выйдешь в начальники. И всё это в Киеве. В столице, как ты говоришь. Чего тебе не хватает? Посмотри на меня. На кого я похож? А я ещё не старый. Скажи, сколько лет мне можно дать?
Я сделал серьёзный вид, словно размышляю над вопросом командира. «Полсотни, уважаемый старший лейтенант. Ты давно на себя в зеркало смотрел, что такие дурацкие вопросы задаёшь?» - мысленно определил я возраст офицера, но вслух произнёс:
- Я думаю, вам лет сорок пять или сорок шесть, товарищ старший лейтенант.
– Максим, младшие офицеры служат до сорока лет. Затем в запас. На пенсию. На большее здоровья не хватает. Сорок пять, сорок шесть… Мне будет сорок лет в мае следующего года. Вот и подумай, зачем тебе нужна эта офицерская служба…
Владимир Михайлович потянулся к графину и, наполнив стакан, вновь опустошил его до дна.
- Я поменял три гарнизона. Этот четвёртый. Вся жизнь прошла в семейных общежитиях. Об удобствах в них я не говорю. Жена закончила пединститут, но, по специальности не работала. У неё трудовой стаж 3 года. Знаешь, кем она работала? Санитаркой в медсанчасти. Детей у нас нет. Дослужу до мая, выпущу вас - и в запас. Хорошо если капитана получу к выходу на пенсию.
Негожев посмотрел на левое плечо, и поправил золотистую звёздочку, которая того и гляди покинет зелёный погон с одним голубым просветом
- Двадцать три года беспросветной жизни ради одного просвета!- грустно произнёс командир взвода. - Куда ехать? Жена у меня из детского дома. Родителей у неё нет. Поедем к моим старикам. Я сам деревенский и родители мои живут под Вологдой. У моих сверстников квартиры, семьи, работа. А что заработал я за годы службы в армии? Язву желудка, гипертонию и обморожение пальцев ног.
Владимир Михайлович прервал рассказ и вытащил из брюк пачку папирос. Из кармана, вслед за коробкой выпал носовой платок. Офицер наклонился, чтобы поднять его, и я увидел огромную плешь на голове своего командира. Только сейчас я обратил внимание на то, что Владимир Михайлович наполовину седой. Подняв с пола платок, командир расправил его на ладони и вытер проступивший на лбу и голове пот. Я видел, что рассказ о своей жизни даётся ему тяжело.
- Думаешь, почему я здесь? Видел, как я ношу шапку? А почему? Во мне сидит страх после обморожения на учениях. Списали со службы в боевой части и, как годного к нестроевой, перевели в учебную часть. Сюда переехал после госпиталя, в более мягкий климат… Подумай хорошо над тем, что я тебе рассказал.
Владимир Михайлович стучал пачкой папирос по столу, забыв, что ещё минуту назад хотел закурить.
– Я знаю, что многие из вас меня осуждают. Мол, пьёт наш командир. От радости так не пьют. Запил от горя.
Офицер замолк и перестал стучать пачкой папирос по столу. В канцелярии установилась гнетущая тишина.
- Товарищ старший лейтенант, а вы смогли бы ударить ребёнка ремнём? – задал я глупый вопрос только для того, чтобы прервать давящую на голову тишину.
- Почему ты спрашиваешь?
– Мелькнула такая мысль, когда вы расстёгивали портупею. Меня отец во втором классе отходил офицерским ремнём за «четвёрку» по арифметике.
– Я никогда бы так не сделал. Детей у нас с женой нет. А я всегда мечтал о сыне. Я даже представить не могу, чтобы ребёнка ремнём. Ладно, что я тебе рассказываю о своих проблемах. У каждого своя жизнь.
Негожев встал, спрятал папиросы в карман. Затем ещё раз вытер со лба пот и, посмотрев на грязный и мятый платок, швырнул его в мусорную корзину.
«Словно выбросил прожитые годы», - подумал я.
- Так что, Максим, не передумал? – спросил он меня.
– Никак нет, товарищ старший лейтенант! Владимир Михайлович выдвинул верхний ящик письменного стола, достал чистый лист бумаги.
– Ручка есть?
Я вытащил ручку.
– Пиши рапорт на имя командира части…
Человек, не ставший начальством к 46 годам,
никогда уже ни на что не пригодится.
Сирил Норткот Паркинсон