Восьмая глава романа Джона Кендрика Бэнгса (John Kendrick Bangs, 1862-1922) “Mrs. Raffles”.
© Перевод. Олег Александрович, 2021
Иллюстрации: Альберт Леверинг (Albert Levering),1905 г.
***
К 1-й главе - http://proza.ru/2015/06/14/1051
VIII. МИСТЕР КАРНЕГИ И ЕГО БИБЛИОТЕКА
— Ох же этот милостивец Мидас! — воскликнула Генриетта однажды утром, когда я с подносом, на коем принес ей завтрак, направился уже к выходу из ее комнаты. — Банни, ты видел уже длиннющий тот список последних пожертвований мистера Карнеги*, который распечатали утренние газеты сегодняшние?
____________
* Эндрю Карнеги (1835 – 1919) — крупный американский сталепромышленник, всемирно знаменитый филантроп.
— Мою газету мне пока не принесли, — ответил я, остановившись. — Да и когда получу ее, вряд ли я сыщу в ней хоть что-то по поводу дел таких. Читаю я, видишь ли, одну только лондонскую «Таймс», миссис Рэффлз, до американской же прессы руки как-то вот не доходят у меня.
— И какой же ты глупец тогда, Банни! — рассмеялась моя госпожа. — Знай же: если всякий, кто вознамерится овладеть подлинно артистичными приемами кражи и грабежа, будет при этом пренебрегать чтением американских газет, — не получит он в свои руки инструментария для деятельности самой что ни на есть результативной! Да подбери ты, хоть с тротуара подбери газетный листок в любом уголке этой страны — и в его колонках всегда найдешь ты полезные весьма сведения о новейших каких-то способах квартирных взломов, или же о последних хитроумных приемах подделки автографов, — чтобы чек, который состряпаешь ты, после скрупулезнейшей проверки какой угодно солидный банк принял. С наполеоновскими — поистине наполеоновскими стратегемами отлучения богатеев от их имущества ознакомят газеты тебя! Любой университет, который вознамерится включить в свой учебный план Курс Растрат и Присвоений, если не уделит должного он внимания такому незаменимому учебно-методическому материалу, как ежедневная пресса, потерпит постыднейшее фиаско; это как, знаешь, взять да оставить студентов без ознакомления с самыми фундаментальными принципами теории финансов!
— Должен тебе признаться, не догадывался я до сих пор я о такой хорошей осведомленности газетчиков в подобного рода делах.
— Ты никогда не продвинешься далеко, Банни, — вздохнула Генриетта. — Потому что не хватает никак тебе ни сметки, ни сноровки, чтобы замечать те немалые возможности, что лежат прямо перед твоим носом, и немедля хвататься за них. Ты думаешь, каким образом раздобыть сумела я сведения о поистине золотой жиле здесь в Ньюпорте, которую разрабатываю теперь с тобой вместе? Да просто почитывая детальнейшие газетные отчеты о всех достойных моего внимания ювелирных игрушках многих обитателей здешних. Почему я уверена совершенно, что если вдруг вздумается мне распотрошить карманы мистера Рокербилта, стукнув его прежде чем-нибудь по голове для анестезии, мне просто надо поближе к полуночи стать незаметно на страже где-нибудь на подходе к клубу «Крэкербейкер», да и прихватить его там на пути к дому, нашпигованного банкнотами и ювелирными штучками своими? Потому что газеты просветили меня, что мистер Рокербилт — завсегдатай клуба «Крэкербейкер», куда отправляется он играть в бридж каждый вечер после окончания спектакля в Опере. Почему сумею я с закрытыми глазами пропутешествовать из своей Нью-Йоркской меблирашки на Ист-Сайде прямо в обеденную залу особняка миссис Гастерс на Пятой Авеню, где в буфете на блюде лежит у нее миллион долларов? Причем прошествовать без боязни споткнуться где-нибудь там у нее на лестнице у входа, либо о стул или даже о скамеечку для обувания. Потому что на газетных страницах так часто вижу я выставленные на обозрение интерьеры резиденции этой леди, что все входы и выходы, все коридоры, повороты, тупики, все залы и комнаты давно уже успели впечататься прочно в мою память. Отчего у меня такая замечательная осведомленность о точном количестве жемчужин, рубинов, бриллиантов, опалов, а также тиар, браслетов, ожерелий, корсажей, и прочих великолепных ювелирных украшений, коими владеют особы здешнего фешенебельного общества? Только от прилежного штудирования материалов ежедневных газет, которые уделяют подробностям времяпровождения особ всех тех весьма немало своего внимания. Два года назад я даже завела себе специальный альбом для газетных вырезок, и чего уж только с той поры не насобрано там, не подшито у меня в нем! Так знай же, надежд на удачу, не будь всегда под рукой у меня этой моей памятной книги, было б у меня не больше чем при затее наудить рыбы из глубин пустого аквариума!
— Да, видно, и вправду упускаю я немало хороших шансов, — ответил я ей с кротостью. — И потому подпишусь-ка я на «Трибьюн»… да и на «Ивнинг Пост»…
Я не смог уразуметь, отчего на те слова мои ответила Генриетта раскатом такого громкого, заливистого смеха, что, наверное, эхом способен был откликнуться на него небесный свод. Это настолько рассердило меня, что я поспешил выйти вон из ее комнаты, чтобы какой-нибудь ответной колкостью не осложнить серьезно наших взаимных отношений.
Попозже в тот же день миссис Ван Рэффлз вновь вызвала меня к себе звонком.
— Банни, — сказала она мне, — я тут обмозговывала дельце одно… Короче говоря, решила я заполучить для себя библиотеку — в подарок от мистера Карнеги, как благотворительную лепту от него. И мне потребуется твоя помощь. Стальной магнат на благодеяния подобного рода потратил уже тридцать девять миллионов долларов, и я совсем не могу понять, почему, если кому-то можно получать от него ценные весьма подарки, то нам с тобой нельзя!
— Наверно, потому, что мы с тобой никоим все-таки образом не город, не городишко и даже не деревня, — дал такой я ей ответ, поскольку после утреннего нашего разговора успел просмотреть газеты и имел теперь точные сведения о бенефициариях пожертвований мистера Карнеги. — Частным лицам он ведь не жертвует ничего.
— Да, ты прав. Тем не менее разве есть неодолимые какие-то препятствия превращению нас двоих в полноценную муниципальную единицу этой страны?
Моим ответом было недоуменное молчание, поскольку, честно говоря, никогда в жизни не сумел бы я догадаться, каким приемом можно содеять такой трюк.
— А дело-то такое — из легчайших на свете, — продолжала Генриетта. — Достаточно будет купить заброшенное фермерское землевладение на Лонг-Айленде, на самом каком-нибудь паршивом отрезке берега, разбить его на усадебные участки, дать объявления о продаже этих участков в рассрочку под застройку, избрать мэра — и все: Рэффлзхерст-на-Побережье, обдуваемый океанским бризом, и совсем рядом с Бэттери-Парком воплотится в живую, дышащую реальность.
— Клянусь Дизраэли, Генриетта, но ты диво! — воскликнул я, воодушевившись. — Однако, — добавил я, когда пыл мой несколько остыл, — разве такие дела деньжат прежде хороших не потребуют?
— Около пятнадцати тысяч на все про все понадобится нам, — ответила мне Генриетта. — На партии в бридж наберу я их за час.
— Что ж, весь я тогда к твоим услугам, Генриетта, и жду распоряжений. Чем же должно мне будет заняться?
— Займешься устройством нашего городка. Вот пятьдесят долларов, для начала их тебе хватит. Поедешь на Лонг-Айленд, приобретешь землевладение — давно заброшенное, самое дешевое, — и установишь там несколько плакатов с рекламой покупать на нем участки под строительство особняков. Такое же точно объявление дашь и в воскресные газеты, от лица законно избранного мэра; крупными заглавными буквами пропечатают пусть его, и с припиской, что город этот в будущем станет портовым. На обратном пути зайдешь в какую-нибудь фотографическую лавку в Нью-Йорке и купишь там несколько дюжин фотокарточек с видами Бингемтона, Оберлина, Каламазу и других миленьких обжитых городков, а потом возвращайся сюда за дальнейшими моими указаниями. Я же тем временем поработаю над другими некоторыми деталями плана нашего предприятия.
По уже привычке своей я в точности последовал всем указаниям моей компаньонки. За неделю подыскал я фермерское землевладение площадью в пять сотен акров: самый неуютный и промозглый клочок земли из всех, продуваемых где-либо еще на свете океанскими ветрами. Еще трех дней хватило мне на то, чтобы с помощью рулетки расчертить на нем контуры двенадцати тысяч земельных участков, за что спасибо сказать я должен давнишним моим навыкам чертежника; по завершении этого дела отлично выполненную земельную планировку Рэффлзхерста-на-Побережье, не уступающую ни в чем работе любой землеустроительной компании этой или какой-либо другой страны, представлять для инспекционного обозрения могли мы уже кому угодно. Затем приобрел я заказанные Генриеттой фотокарточки и разместил в трех воскресных газетах объявления размерами не меньше половины страницы о продаже в нашем городке участков под застройку; после чего возвратился я в Ньюпорт.
Генриетта, едва только увидела в газетах мои объявления, так мастерски составленные, тотчас изъявила желание удостоить Рэффлзхерст-на-Побережье собственным своим посещением.
— Превосходно, великолепно исполнил ты все, Банни! — торжествующе смеясь, восклицала она, когда осматривала широкие акры разлинованного Рэффлзхерста. — Под хорошим управлением весьма и весьма надежный ты работник. Лучшего и не сделать ничего тут. Ничего — абсолютно ничего! Ну а теперь возьмемся мы с тобой за мистера Карнеги.
Уразуметь, каким именно образом выгорит в итоге у нас все то дело, я тогда еще не мог; тем не менее доверие к моей предводительнице было достаточно у меня прочным, чтобы не подпасть под пресс излишних тревог и опасений.
— Вот тебе письмо от миссис Гастерс с представлением достопочтенного Генри Хиггинботэма, мэра Рэффлзхерста-на-Побережье мистеру Карнеги, — продолжала Генриетта. — С ним к сталелитейному магнату ты и отправишься. Вручишь ему письмо, не забывая ни на миг, что достопочтенный Генри Хиггинботэм — это ты. Фотокарточки, что купил, тоже с собой возьмешь; и когда начнет задавать вопросы он тебе о нашем городке, покажешь ему вот хотя бы это здание мэрии в Бингемтоне, вот этого парка в Оберлине, школы этой в Осуиго… этой аллеи в Чарльстоне… и на прочие благоустроенные публичные места в разных городах пусть посмотрит он. После чего смело, в лоб прямо выдай ему просьбу преподнести в дар городу библиотеку стоимостью в сто пятьдесят тысяч долларов. Да, и вот еще карточка — вот это прекрасное фото музыкального театра в Сент-Луисе; исхитрись как-нибудь сделать так, чтобы мистер Карнеги сам обратил на нее внимание и задал тебе вопрос об этом здании. И ты тогда скромно так заметь, что не что иное это, как небольшая галерея искусств в двести тысяч долларов, которую ты лично презентовал в свое время городу. Уразумел все?
— Хм… да, понял я тебя. Но все-таки такая затея немало опасной мне кажется, Генриетта. А вдруг миссис Гастерс захочет навести дополнительные какие-то справки насчет мэра Генри Хиггинботэма? Я думаю, опрометчивый шаг ты сделала, решив впутать ее в наше с тобой предприятие.
— Об этом, Банни, не тревожься. Потому что письмо рекомендательное написала я; не попусту же, знаешь, изучила я в свое время искусство каллиграфии! Миссис Гастерс знать ничего не будет. Итак, в сторону страхи, помни новое твое имя, и да, никак не забудь выказать мистеру Карнеги личную свою скромность в разговоре о твоей двухсоттысячной галерее искусств. Это, я не сомневаюсь, очень поможет ему расщедриться.
Приема у мистера Эндрю Карнеги добивался я целую неделю; в конце концов, и в немалой, думаю, мере из уважения к миссис Гастерс, назначил он мне аудиенцию. Встретил он меня с радушием, которое не улетучилось и после того, как узнал он, за каким делом я к нему пришел.
— Я принял недавно решение библиотеки никому уже в этом году не дарить, — сказал он мне, рассматривая мои фото. — И пока что жертвую я только на пруды. Так что, если нужен вам городской пруд, мистер Хиггинботэм, я…
— Но у нас и так целый океанский берег под боком, мистер Карнеги, — заявил ему я. — И, кроме того, жители нашего городка в большинстве своем молодые пары с детьми, трех-пяти лет детьми; и боюсь я, городской пруд многие из них сочтут дополнительным и нешуточным источником опасности.
— Какая красивая игровая площадка, — заметил мистер Карнеги, разглядывая один из видов оберлинского парка. — И почему-то место это знакомым мне кажется… словно бы где-то я его уже видел…
Мысленно я дал ему ответ, что конечно же — видеть его он уже мог, но вслух ничего не сказал: поскольку, быть может, я и тупица, однако не конченый совсем.
— В дальнем самом углу — вон в том углу этого как раз парка мы и намереваемся отстроить библиотеку, если, конечно, соблаговолите вы нам ее подарить, — осмелился в конце концов вставить я такое замечание.
— Хм… — Мой собеседник задумался. — Но, знаете ли, жертвовать предпочитаю я тем людям, которым не лень и самим о себе позаботиться. Угощай только того, кто прокормить себя умеет сам — таков мой девиз.
Я заверил его, что мы, горожане Рэффлзхерста, привычны в полной мере кормить себя сами всем тем, до чего способны только дотянуть руки. Шутка та моя, которая, впрочем, в отношении меня с Генриеттой, сущей была правдой, собеседнику, я заметил, понравилась.
— А что это за здание такое… презентабельное такое здание, которое не даете вы мне толком рассмотреть? — поинтересовался миллионер, когда пятый уже раз поспешно упрятал я в колоду фотокарточек музыкальный театр Сент-Луиса.
— О, это? — с пренебрежительным смешком спросил я его и показал ему фото. — Это наш городской музыкальный театр с галереей искусств при нем; отстроил его я, за свои двести тысяч.
Ох, эта кудесница Генриетта! Но где же и какими путями сумела овладеть она знанием, что великодушие и щедрость — вещи заразительные, и весьма!
— В самом деле? — Лицо мистера Карнеги просияло от явственной удовлетворенности. — Что ж… тогда, мистер Хиггинботэм, пожалуй, я… пожалуй, я сделаю шаг вам навстречу, поскольку в заботах об общем благе отставать я от вас не хочу. Так что, сэр… э-э… считайте, что библиотека у вас будет. Ста пятидесяти тысяч, вы как думаете, достаточно будет вам на нее?
— О, разумеется… — начал я.
— Однако почему бы не сделать мне взнос мой равным вашему — и округлить его до двухсот тысяч? — добавил он, прервав меня.
— Вы ошеломляете меня! Конечно же, если есть на то у вас желание…
— И я думаю, муниципальный совет Рэффлзхерста не откажется ассигновать ежегодно на содержание библиотеки сумму в размере пяти процентов от величины моего пожертвования?
— Да-да, как раз такое решение наш совет и одобрил уже, — отвечал ему я, вынимая из кармана лист бумаги. — Вот оно, постановление; вот, подписанное должным образом мной как мэром, а также секретарем нашего совета.
И вот опять же — чудесная та женщина позаботилась снабдить меня еще и таким никак не лишним, как понял в ту минуту я, документом!
Миллионер с живостью поднялся кресла и собственноручно выписал чек.
— Мистер мэр, — сказал он, вручив мне его, — деловитость ваша и расторопность ваша пришлись мне по нраву. Наилучшие пожелания передайте от меня горожанам Рэффлзхерста-на-Побережье и заверьте их, что мне очень приятно было оказать им посильную помощь. И если в будущем понадобится вам и пруд, смело обращайтесь именно ко мне. — После этих любезных слов мистер Карнеги отвесил мне прощальный поклон.
***
— Так тут ведь двести — двести тысяч, Банни?! — воскликнула Генриетта, когда дал я ей в руки чек.
— Да-с!
— Ну-у, тогда, получается, что охота сегодняшняя наша просто как нельзя удачной обернулась! — говорила она, разглядывая драгоценную полоску бумаги. — В дважды ведь больше добыли мы, нежели я ожидала.
— Да. Однако знаешь, Генриетта, а что если мистер Карнеги соберется вдруг, да и отправится в Рэффлзхерст — на новую, подаренную нам свою библиотеку полюбоваться? И дойдет до него тогда тотчас, в какую с ним мы игру сыграли.
— Едва ли он это сделает, Банни, и по двум причинам. Во-первых, зимами миллионер страдает от острого люмбаго, отчего всякие вояжи в такой сезон давно он уже в планы свои не включает. Во вторых, чтобы дознаться, в какую мы с ним сыграли игру, ему прежде надо будет разыскать тот наш Рэффлзхерст-на-Побережье; я же, времени не упуская, дела постараюсь устроить так, чтобы вообще исчез он навсегда со всех карт.
— Что ж, Генриетта… это дельце твое счесть я должен самым наверняка хитроумным из всех, какие только удавалось тебе провертывать.
— Глупости говоришь ты, Банни, глупости! — ответила компаньонка. — Получать в дар от мистера Карнеги библиотеки нынче по силам любым идиотам. Оттого-то и работу эту возложила я на тебя, дорогой! — добавила она с ласковыми нотками в голосе.