Заголовки жёлтой прессы. Кричащие и не соответствующие содержанию, вырванные из контекста. Теперь такие же на ютубе. Поди угадай, что хотели сказать целой фразой а не парой слов и междометий из неё.
За ноутбуком-неправильной формы стена с окнами-ширмами, за ширмами терасса, за терассой горы и дождь. Так притворился что то я, что стал обычным, с обычными проблемами и как будто человеком. Пандемия эта кого хочешь доканает, будь ты водным драконом или кумихо: маски, бумажная волокита, пластиковые бортики, qr коды, все время записывать свои данные, все время обрабатывать руки. Даже если у тебя лапы. Даже на край земли ускользнув (люблю быть где то с краю, на краю, на границе, по границе), все равно - "Сегодня в Осаке рекордное количество зараженных".
Я закрываю ширмы, закрываю ноут, закрываю веки и проваливаюсь в полуденную дрему под шум дождя, щебет птиц (уже сезон, ночью станут неистово стрекотать цикады и баюкать гекконы), гундеж бабки-соседки, ругающей неутомимо тявкающего, и вероятней всего, безумно дорогого пса. Я валюсь, валюсь, и вот уже стою перед избой, всей покосившейся и заросшей, с щелями между досок. Я вижу свет в маленьких и зашторенных окнах, тени на них, слышу как дышат и ходят внутри, знаю кто это и ломлюсь внутрь. Стучусь, зову, прошу открыть.
Но как же славно, что мне не открывают. Потому что это склеп, избушка на гнилых ножках, гроб с оконцами, да прабабка ведьма моя внутри, что померла уже почти лет 10 как.
И нахрена я к ней ломлюсь? Не время мне вроде помирать. Не время, не место, не та кондиция.
Хоть и апокалипсисом воняет, в небе Фенрир разгуливает, лижет рыжим языком спящие вулканы, вокруг гробницы Токугавы мертвецами смердит, ****ец всем грядёт.
Но вечно это ж типа не сейчас? Не прям вот пока я сонный в полуденный тайфун посреди апреля отлыниваю от работ и грежу в дреме себя летающим по весне лисом. За мной гоняться, но так мне сладко быть полузверем снова а не человеком с этими скучными чел.проблемами. И хорошо мне жрать сырое сердце, и классно прыгать по верхушкам деревьев и драть на камнях принесенную в жертву деву. И ночь дивная и бесконечная, искрящаяся, живая, моя. Смеюсь лисьей мордой в синющее небо, накидываю кимоно, натягиваю джинсы и кроссовки yeezy, мне пора, убегаю, конечно же, просыпаюсь. Разминаю затекшую руку и смотрю в расфокусе. Пытаюсь запомнить себя другим, не потерять опять связь эту с нежным, чутким, всесильным то ли зверем то ли богом внутри. Потому что так задолбал этот конец света, ей богу, задолбал своей плесневелой тоской.