Охота на краю света или не очень смешная история.
Северный флот. Новая Земля. Значительно севернее Маточкиного Шара. Октябрь 1983 г.
Кабельное судно «Ингури»
Поначалу казалось какой-то несусветной глупостью то, что экипаж судна, кабелеукладчика, частично состоял из военных. Точнее, капитан судна, он же командир корабля, замполит и кабельная партия были военные, это треть всего численного состава, остальные гражданские, официально вольнонаемные или служащие.
Им, военным, наверняка это тоже казалось ненормальным. Но, тем не менее, жили, работали.
Трения между военными и гражданскими, конечно же, были, но, по большей части, всё было почти по-дружески. В личном плане, в основном, отношения были приятельские, а вот по службе раздражало и тех и других многое. Вольнонаемных больше всего то, что не удавалось вволю выспаться из-за практически непрерывных звонков и команд по судовой трансляции. Первые дни даже подъём у военных был на час раньше. После подъёма, на все судно по трансляции громыхало: «Койки проветрить и прибрать!», «Становись!», «Разойдись!», «Начать малую уборку!», потом закончить, многочисленные построения, завтрак, после завтрака всякие тренировки, занятия… и такая дребедень целый день. А ведь после ночной вахты или на выходном, так хочется спать. И столько «добрых» слов, столько пожеланий неслось в сторону военной части экипажа. Но, Устав есть Устав. А у гражданских был свой, привычный, да ещё не все соблюдалось из того, что военные начальники там в нём понапридумывали.
В свою очередь военных раздражало всё, включая и то, что вольнонаемные не военные. Рядовые завидовали их вольности, «командиров» бесило пренебрежение к привычному для них укладу жизни, и угнетала невозможность поорать на подчиненных, продемонстрировав военно-морской «юмор» и специфическую флотскую эрудицию, в ответ можно было огрести то же, да ещё с «прицепом». Ну, а младшим офицерам и мичманам, в основном, всё было фиолетово, было бы выпить, что особенно укрепляло личные взаимоотношения, не только между собой, но и с гражданскими.
Шли мы, в том рейсе, в Русскую гавань, это почти на самом севере острова Новая Земля. Октябрь в тех широтах, это, практически, зима. Стало задувать не по-детски. Укрыться от непогоды решили став на якорь в губе Глазова полуострова Адмиралтейский. Сразу же, после отдачи якоря, как военные, так и гражданские, проявив единодушие, начали, каждый в меру своих наклонностей и интеллекта, расслабляться.
Кто-то решил отоспаться, кто-то проверить качество спирта из запасов прикомандированных научных сотрудников, а это двести литров чистого медицинского, были и читающие и занимающиеся спортом. Всего более ста пятидесяти человек, из которых, пара десятков, попеременно заступала на вахту.
Очередная попытка составить кроссворд из матерных слов, в очередной раз не увенчалась успехом. Уже в который раз было сделано открытие, что слов таких, несмотря на то, что ими можно выразить любые чувства, действия и поступки, очень мало и большинство из них однокоренные. Почему-то именно вновь прибывшие члены экипажа этим делом пытались заниматься в каждом длительном рейсе. После такого разочарования, «молодежь» попробовала подключиться к дегустации спирта, но была грубо отстранена от живительного источника командирами.
Судовой врач, очевидно предвидя подобную ситуацию, перед тем рейсом, уходя в отпуск, полученный на рейс медицинский спирт, закрасил йодом, которого явно не пожалел. Бутыль, с теперь уже коричневой жидкостью практически не пахнущей спиртом, спрятал в амбулатории в металлический шкаф, на который, по его просьбе, боцман приспособил аж три навесных замка. По этой причине младший командный состав вел абсолютно трезвый образ жизни.
К вечеру открыли вялотекущий, но довольно таки массовый, турнир по «Шеш-Бешу», есть такая игра, практически все моряки её знают. Массовость и оживляющую мероприятие весёлость турниру прибавляли периодически отрывающиеся от бочки со спиртом начальники.
Неизвестно, по какой причине, но на второй день стоянки, два молодых лейтенанта прибыли в салон отдыха командного состава, растянув коричневые губы в довольной улыбке, до конца рейса удивляя коллег такими же коричневыми зубами. С чего бы это?
По мнению выше перечисленных, были и ненормальные, занявшиеся восстановлением утраченных некоторых профессиональных навыков из-за длительного отсутствия в них необходимости. Это судоводители, которым неожиданно потребовалось определить место судна астрономическим способом по небесным светилам, при помощи дедовского прибора, под названием секстан.
Дело в том, что установленная на судне аппаратура,
используемая в военно-морском флоте, в северных широтах категорически отказывалась слушаться и показывала место судна весьма приблизительно, если вообще могла. А работать надо было. Тем более, что начальником экспедиции, был бывший подводник, командир бригады вспомогательных судов в составе которой и был этот кабелеукладчик. Более того, комбриг, в молодые годы, командовал этим судном, и потратил немало сил, добиваясь получения этой, на то время самой современной, прогрессивной и точной аппаратуры, которую устанавливали только на подводных лодках. Но тут она, в таком ответственном рейсе, не работала. По мнению комбрига руки у гражданских судоводителей только ложку держать, и что-то там вытирать, и всё, что они делают, как они делают, было не так, не правильно и не профессионально. Страшной ошибкой третьего помощника капитана, в присутствии начальника, высмеять ту технику, да ещё сравнить её с иностранными спутниковыми приборами. Молодой штурманец сразу стал, мягко выражаясь, нерукопожатным.
Часто в длительных рейсах в экипажах появляются
пары взаимно ненавидящие друг-друга. Но тут было не совсем так. Для комбрига, третий помощник, он же штурман, был слишком мелкой сошкой для ненависти, уж очень это серьёзное чувство. Поэтому штурман просто раздражал его, попадая в поле видимости. А молодой судоводитель отвечал тем же, считая манеру комбрига общаться с подчиненными и вообще его особенности руководства эталоном военно-морским идиотизма.
Ещё на переходе к месту стоянки, собрав на крыле ходового мостика весь судоводительский состав, решил комбриг проверить, брал ли кто-нибудь после мореходки хоть разок в руки прибор, в названии которого даже некоторые судоводители, делают ошибки. Старпом назвал его сектаном, второй помощник сектантом, а четвертый – секстантом.
«Производственной» необходимости в этом тогда ещё не было, для подводных работ определение места судна требовалась значительно точнее, чем позволяла «астрономия», Возможно, это был не экзамен, просто захотелось комбригу унизить, поставить на место этих гражданских. Хотя…
Из четырех экзаменуемых решил астрономическую задачу только третий помощник, и то, за тридцать минут, но комбриг значительно опередил его. Разница в определении места судна около пяти миль, что, в общем-то, допустимо, но были приняты к счислению данные начальника. Это потом выяснилось, что комбриг производил расчеты не вручную, как положено по таблицам с десятком арифметических действий, а при помощи редкого на то время прибора – калькулятора, и по формуле, известной только ему.
Плохо скрыв радость, комбриг сделал вид, что страшно разгневан и всё недовольство, усиленное презрением, при помощи традиционного офицерского лексикона почему-то вылилось именно на третьего помощника капитана. Обидевшись, штурман решил доказать свою профпригодность и по уши погрузился в учебники. Второй и старший помощники, заподозрив неладное, мало ли что у штурманца на уме, может о карьере задумал, тоже пошли копаться в справочниках. Четвертому помощнику, окончившему мореходку заочно, видевшему секстан только на фотографии в учебнике, тоже стало интересно и он, пристроившись к штурману, внимательно следил за тем, что и как тот делает, не стесняясь задавать вопросы, немного теша самолюбие ещё довольно молодого третьего помощника.
А в это время, слегка опорожнив двухсотлитровую бочку спирта, ту самую, из запаса прикомандированных, замполит, вместе с руководителем научных сотрудников, и прибывшими с берега зимовщиками, решил сходить на берег поохотиться на диких оленей. Зимовщики, после нескольких встреч с белыми медведями, с карабинами не расставались, поэтому и на борт судна прибыли с оружием.
Получив «добро» старшего на борту и начальника экспедиции, начали готовиться к высадке на берег.
Комбриг был опытным моряком и на тот момент абсолютно трезвым, поэтому сам на берег не пошел, но проинструктировать охотников посчитал необходимым.
Собрав всех в штурманской рубке у карты, остро отточенным карандашом показал, где высадиться на берег.
- Ветер восточный, тут место закрытое. И подойдя к иллюминатору, тем же карандашом ткнул в сторону берега. - Вон к тому белому камню на мыске. Там и глубина позволительная, песок и ветра нет.
- Да там и оленей нет. – В один голос заворчали «аборигены», метеорологи, живущие в этих краях уже не один месяц.
- Найдёте. Захотите – найдёте. – Комбриг, не привыкший к возражениям, раздраженно посмотрел, почему-то, на стоявшего с секстаном в руке третьего помощника. – Иначе я запрещаю!
Отойдя от борта судна, катер направился, как и предполагалось, совершенно в противоположную сторону, ведь возле белого камня и в самом деле оленей быть не могло, скалы мешали.
И, конечно же, у запретного берега, было мелковато, всюду из воды виднелись мохнатые макушки обросших водорослями подводных скал, и волна, что вполне соответствовало направлению ветра, была немалой.
Радиостанция в катере, почему-то, сразу вышла из строя. На вызовы охотники не отвечали. Стоя на крыле мостика, комбриг, уже без рации, так кричал, что заглушал свист и шум крепчающего ветра и даже рокот катерного двигателя. Но в это время, убывшие на берег, уже на ходу, как и положено, для очевидно для сугрева, начали наливать, им было не до комбрига. Охотникам, естественно, особенно после очередного глотка неразведенного спирта, значительно виднее, что, где и куда. Какой-то там комбриг, вояка с одной извилиной от фуражки, им ещё команды давать будет.
И действительно, оленя они увидели. Как раз в тот момент, когда прижимной ветер в корму катера максимально усложнил возможность управления шлюпкой и упрямо пытаясь развернуть её бортом к берегу. Издали показавшийся величиной с собачонку олешка, махнув белым хвостиком, побежал за ближайшую, частично покрытую снегом, гранитную скалу. Именно он и стал причиной того, что руль был брошен. Все, особенно у кого не было оружия, вскочив на ноги, начали требовать крови, то есть выстрела, показывая друг другу руками на скалу, скрывшую оленя. А море, такой расхлябанности не прощает. Несколько секунд, и… среди темных, блестевших своими мокрыми макушками валунов, белела, недавно выкрашенным брюхом шлюпка, а экипаж истерически крича, рвался к берегу, благо до него было метров пять, да и глубина, в том месте, была около метра. А ведь это был далеко не май, хотя в этих краях и май как в средней полосе глубокая осень.
Вот тут-то, заранее завернутая в целлофановый пакет рация, заработала как новенькая. Эфир заполнился практически не прерывающимся криком:
- Срочно на помощь! Замерзаем! Костер разжечь нечем, все мокрые! Высылайте катер.
Ветер, как и положено в подобных ситуациях, крепчал. Несмотря на закрытость залива, волна разгонялась приличная. Карабины утонули и поэтому, выбравшись на берег, некоторые уже думали не об оленях, а о белых медведях.
Комбриг, как и положено, «сыграл» судовую тревогу «Человек за бортом».
Экипаж, после рабочего дня, уже успел расслабиться. Кто-то в блаженстве развалился на
койке, некоторые, подставив тело упругой теплой струе душа, мечтали об ужине, их органы пищеварения во всю уже начали выделять желудочный сок. И тут «Человек за бортом»! В такое время проводить учения не стал бы даже комбриг. Поэтому к тревоге все отнеслись серьёзно.
До берега, места неудачного десантирования охотников, было метров восемьсот.
После краткого «совещания» с судоводителями и старшим командным составом, комбриг, что вполне естественно, игнорировал все советы и предложения и приказал, подойдя судну к берегу на минимально позволительной глубине, отдать якорь и подрабатывая винтами подойти кормой как можно ближе к месту перевертыша. Такое решение у гражданских судоводителей вызвало не только молчаливое ошарашенное переглядывание, но и возможность продемонстрировать весь запас вышеупомянутых однокоренных слов, разумеется, на расстоянии недосягаемости слухового аппарата комбрига. Но возражать нельзя. Уставы, что те, что другие, велят сначала выполнить приказ, потом обжаловать.
Сомнения в этой авантюре, в присутствии начальника, высказал только третий помощник капитана:
- Если пробоины в шлюпке нет, на приливе, - и глянув в таблицу приливов, продолжил – а он начнется через три часа, охотники сами смогут отойти от берега и, на веслах, добраться до судна. А так можно и винты судна повредить.
За такое «вольнодумие» штурманец был удален в дальний угол ходовой рубки взмахом руки, вроде как от комара отмахнулся комбриг, тем самым увеличив градус обоюдной «любви», в разы. Третьему помощнику того и надо было. Все мысли заняты решением очередной астрономической задачи, и он тут же с головой погрузился в учебник.
Впоследствии, внимательно изучив навигационную карту, самим комбригом решение было отменено. После некоторых раздумий прозвучала команда «Шлюпку на воду!».
Командирами шлюпок, из военных, были назначены оба коричневозубых. Из гражданских - второй помощники капитана и боцман. Почетная спасательная миссия была доверена, в первую очередь, второму помощнику.
Потемнело. Подойдя на шлюпке ближе к берегу, второй помощник решил привлечь внимание находившихся на берегу охотников выстрелом из ракетницы. Выбрал самую большую, звуковую, и… Или забыл, или не знал, что с руки её выстреливать нельзя, только со станка, шарахнул в мрачное северное серое небо. Ракета туда и полетела, а гильза, в соответствии с законами физики, в обратную сторону, прямо стрелку в ляжку. Взвыв от боли, он бросил румпель, и шлюпка, почувствовав свободу, резко вильнула в сторону. А там подводная скала. Секунды и экипаж перевернутой спасательной шлюпки в ужасе, по грудь в ледяной воде, рванул к берегу.
Комбриг с виду был интеллигентным человеком, но тут он, упомянув всё, что только можно было и нельзя про маму командира шлюпки, про него самого и всех, кто был рядом, приказал спустить на воду ещё одну шлюпу. Командиром в ней был назначен молодой лейтенант. Было приказано, подойти на шлюпке как можно ближе к месту неудачной высадки охотников и спасателей, по ветру стравить до берега брошенный в воду спасательный жилет, привязав к нему тонкий трос - проводник. При помощи его можно было подтянуть с судна до берега швартовый трос, и, прикрепив к нему шлюпки, сдёрнуть их шпилем с мели и дотащить до судна, предварительно усадив в них людей.
Но опыта управления катером, тем более в штормовых условиях, у лейтенанта было маловато, поэтому, через десять минут трос-проводник намотался на винт шлюпки, винт заклинило, двигатель заглох и всё последующее, прошло по прежнему сценарию.
На берегу уже пылал огромный костер. Даже тут, недалеко от Северного полюса, где из растительности только пригнутая постоянными ветрами к земле трава и низко «ползущий» кустарник, весь берег был завален бревнами, досками, ящиками и всевозможными ветками. У кого-то оказалась не промокшая зажигалка. После сеанса «моржевания», каждому пострадавшему, а такими были все, наливалось грамм по пятьдесят спирта. Ну не пить же замполиту в одиночку, не по нашенски это. И со временем им там становилось не только тепло, но и весело. А чуть позже начали думать, действовать. Это тоже в нашей традиции, после выпитого, прилив бодрости и неудержимая жажда деятельности. С борта судна, даже глядя в бинокль, было не понять, что там на берегу. Одно ясно - у костра началась какая-то движуха.
Естественно последовал приказ спустить на воду ещё одну шлюпку, благо их было на борту много. Командиром очередной спасательной экспедиции был назначен второй коричнеогубый. Это был последний лейтенант, остались только мичманы или гражданские, а это, в глазах комбрига, были весьма ненадежные ребята.
Тягостное молчание накрыло всех находящихся в ходовой рубке, сомнение читалось в глазах каждого присутствующего, и надо было третьему помощнику в это время чихнуть. А чихнув, он случайно задел секстан на штурманском столе. Сбились все настройки, над которыми трудился последние четверть часа и в раздражении на себя самого, тихо брякнул:
- Идиот! Ну, надо же… блин! Какая дурость! - Тут же поняв, что сказанул, виновато улыбнулся и, посмотрев на комбрига, добавил, - Прошу прощения!
Комбриг побледнел, Взгляд уперся в чихнувшего. Взгляд был так красноречив, что стовшие рядом, потихоньку отошли в сторону. А вдруг ща вдарит!
- Люди гибнут! Три катера потеряли, а этот! Ходит тут! Книжки читает! Уволен! По приходу в отдел кадров!..
И неизвестно до чего бы докричался начальник, если бы, сквозь треск радиоэфира не прорвался голос замполита:
- Иван Василичь! Всё нормалек! Катера поставили на киль, воду слили, пробоин нет. Один катер на ходу, мотор завелся, похоже прилив начинается, до борта доберёмся сами. Ждите.
Несколько секунд помолчав, комбриг резко развернулся и молча, не глядя людям в глаза, ушел из ходовой рубки .
- Интересно. Я на вахте стою по привычке, за просто так, или ещё числюсь в третьих помощниках? – Спросил сам себя штурман, так как через несколько секунд, сочувственно посмотрев на него, все, вслед за начальником, удалились по своим делам.
А по приходу в базу, через некоторое время, третий помощник был переведен на должность второго. Вот и думай, вот и …