Сидоровы козы

Борисова Алла
Такое у нас время: все знают как надо воспитывать детишек. Куча способов а-ля финский, японский и фиг знает какой. Главное — любовь, ласка и никаких рычаний в сторону маленьких ангелов. Что не делает, всему радуемся, хлопаем в ладоши, гладим по голове и за всё хвалим.

Не к ночи будет сказано, но пошло оно всё.

Постоянно вижу детей, воспитанных по самым разным методикам — то ещё зрелище. Какое послушание? Вы о чём?

Опять вспомнился прадедушка. (Точно пора садиться за мемуары). Добрейшей души был человек, кстати. Семья большая, дети по возрасту разные.

Прабабушка не работала — дом, дети, муж. Когда прадедушка приходил домой, всем очень хотелось сразу к нему. Но, увы. Дверь кабинета закрывалась. Отдыхал, а дети ждали, когда папа отдохнёт. Ждали! Не ломились, не орали под дверью и не требовали: "Иди сюда — мы поиграть хотим!".

Мимо кабинета ходили, разумеется, но тихо— отдохнёт сам выйдет, а там и ужин, и вечер, и игры.
Ах, да я же о воспитании, не только об уважении к отцу.

Было ещё и отношения отца к детям. Зависело от того, как дети себя ведут.

В доме жила няня. Женщина приличная, скромная, прадедушку уважала и видимо побаивалась. Никогда не жаловалась на детишек (хотя наверняка было за что), но однажды не выдержала и робко так...
— Василий Иванович, не слушается Володя. Ложится на дорожку в саду, и мне его не уговорить.

Выяснилось, что младший не просто не слушался, а хулиганил и издевался над няней. Стоило дойти до "Летнего", как он начинал бегать по аллеям, а потом падал там, где народу было побольше и лежал, блаженствуя. На все просьбы, — не хочу и не встану.

Представляю каково было той женщине. Мальчишка лежит, люди, идущие мимо, оборачиваются удивлённо, а ей ничего и не сделать. Только ждать пока соизволит подняться.
Ребёнок не свой — не отметелишь. Жаловаться — её работа, не справилась, от места откажут.

Но пришлось.

Прадед внимательно выслушал, уточнил время и договорился, что завтра пойдёт незаметно следом.

И пошёл. Наглядевшись вдоволь на безобразие, подошёл, спокойно велел подняться, развернулся и в суровом молчании все вернулись домой.

А там лично, самым обычным ремнём, по самому традиционному месту.

Результат был мгновенный. Извинения няне Володя приносил лично. Был пылок, бледен, искренне расстроен. Дал честное слово, что больше она нервничать с ним на прогулках не будет.

Вся остальная семья вела себя достойно, делая вид, что никто ничего не слышал и не видел. И вообще ничего не произошло. Мало ли какие дела у отца с сыном за закрытой дверью кабинета.

Всю дурь как рукой сняло. Мальчик, как мальчик и что с ним тогда приключилось, видно и сам не понимал.

Финская методика, японская...
Чушь. Нормальный отцовский ремень — надежнее и результативнее.

Между прочим, уже потом своих детей Владимиру Васильевичу тоже не раз доводилось воспитывать папиным методом. Все выжили, и все так быстро всё усваивали без иноземных методик.

Как было со строгими мерами воспитания моей мамы, не знаю. Меня же и в угол ставили, пару раз скакалкой перепало, и где висит ремень я знала. Настоящий, кожаный, широкий.

Когда родилась моя дочурка, я начиталась модной белиберды под завязку. Результат — намертво запретила всем домашним даже пальцем прикасаться к ребёнку, мол, непедагогично. И чётко шла по системе правильного воспитания.

После каждого не самого замечательного или отвратительно не замечательного поступка, мы садились рядом на диванчик и беседовали. Нет, я не читала нотаций. Мы разбирали, что неправильно, как было надо. Дружелюбно, миролюбиво, в полном согласии. Никаких психологических травм — спокойный диалог.

Я была довольна шесть лет...

Пока совершено случайно не поняла, что умненькая девочка вообще меня не слышит. Как она научилась отключать слух на время наших воспитательных бесед — тайна за семью печатями. Видимо талант такой развился у меня на глазах, а я и это проморгала.

Когда методы иноземного мимишного воспитания стали круто сказываться,
я вспомнила о традиционном родовом, но шесть лет обратно не вернёшь.

Всё-таки наши предки знали толк в вопросах воспитания подрастающего поколения. Чай не японцев растили, а своих, кровных.