лейтенанта, и стреляет ему в лоб из нагана. Потом дальше по над шеренгой, заметил среди нас раненого бойца и тут же его застрелил. Остальных нас, двенадцать человек, погрузили в машины и отвезли в город Столбцы, где был лагерь военнопленных.
Шло время, наступил декабрь 1941 года, сильно похолодало. В лагере мы находились под открытым небом. Кормили нас каким-то буданом. Многие не выдерживали и умирали. Мы снимали с убитых шинели, стягивали их тела и складывали друг на друга. Их никуда не вывозили, они так и находились на территории лагеря, рядом с нами. Во время дождей, наш лагерь нередко заливало водой. Мы вынуждены были стелить шинели и ложиться на тела наших товарищей. Они, уже мертвые, защищали наши жизни. Так мы спасались от холода и гибели. От голодной смерти нас спасали женщины-полячки. Они приносили нам продукты. Приносили в тот момент, когда нас охраняли болгары или венгры. Немцы женщин к лагерю не подпускали. Так мы жили в ожидании той участи, постигшей наших товарищей, которые находились рядом с нами в страшных кучах смерти. Охраняли нас очень бдительно. Убежать не было никакой возможности, а умереть можно было в любую минуту. Но мы жили надеждой, в каждом из нас было это чувство. И не поддавались ни на какую провокацию. Наступила зима, начались настоящие холода, пленные падали на глазах. В день умирало несколько десятков.
В январе 1942 года пленных, немцы начали отправлять в Германию. Погрузили нас в железнодорожные вагоны и повезли на запад. Многие думали, как бы выбраться из этого ада, но побаивались друг друга. А вдруг среди пленных есть предатель или мнимый пленный, были и такие, тогда конец. Нашлись все-таки смельчаки, начали говорить сначала шепотом, а затем и открыто. Среди нас были очень слабые, уже не могли даже двигаться, но идею побега поддержали. Каждый из них хотел перед концом своей жизни сообщить на свободу о себе, своим родным и близким.
Когда было достигнуто полное согласие о побеге, начали готовиться. Сначала мы оделись в гражданскую одежду, ее нам дали те, кто не мог уже покинуть вагоны, шедшие на запад, туда, откуда вряд ли кто из них вернется. К тому времени мы определили, что нас везут по направлению города Барановичи. Медлить было нельзя, ни минуты. Принимаем решение: во что бы то ни стало открыть двери вагона, и в подходящий момент прыгать. Подбираем среди нас самого высокого, а значит длинного. Фигуру нам немцы подготовили, все были худые, как сухие жерди. В любую щель могли пролезть. Спускаем его в окно вниз головой и держим за ноги. Он смог открыть запор дверей вагона, и мы тут же его затащили назад. Теперь отодвигаем чуть-чуть двери вагона и смотрим, что же делается вдоль дороги, видим- поля, дома, кручи, леса.
В тот момент, когда наш вагон оказался в лесу, мы отодвигаем дверь вагона и прыгаем. Немецкая охрана заметила, начала строчить по нам из автоматов. Но пленники не обращают на них никакого внимания. Прыгаем, падаем, поднимаемся и бежим, бежим в сторону леса. Разбежались кто куда, как договорились. Я шел один, шел всю ночь. Продвигался на восток, ориентировался по звездам. Начало светать, ищу укрытие. В лесу легко скрыться от человеческих глаз. Но на дворе зима, холод, одежонка худая. К тому же, я сильно ослаб, уставший и голодный, такую нагрузку не мог долго выдержать. И тут мне повезло. Набрел на какое-то заброшенное жилище, похожее на усадьбу. Нашел солому, зарылся в нее и уснул. Проснулся, прислушался, не слышно ни голосов, ни другого какого-либо шума. Решил ждать ночи, днем было опасно вылазить из укрытия. Этот день для меня показался бесконечным. Меня мучила жажда, закрывал глаза, пытался уснуть, но в голове одна мысль: пить, пить, пить. Без пищи можно было еще протянуть, а без воды задыхаешься. Но я терпел и ждал темноты. Только наступил вечер, и я ползком начал двигаться в поисках воды. Мне повезло и здесь, я нашел воду, напился.
Стемнело, и я двинулся дальше. Вдруг слышу лай собак, а затем запах дыма. Такой родной запах, запах дома. Собак я не боялся, а вот что они могут выдать меня, так это да. Прошел еще немного и понял, что впереди меня село. Кто в этом селе, мне конечно, не было известно. А вдруг немцы или как тот, который был в немецкой форме, в немецкой форме, а говорил по-русски? Что тогда меня ждет? Ночь, на мое счастье, была темной, и я смог подойти к селу незаметно. Сначала прыгнул в канаву, затем в сенник. Прислушался. Говор русский, тихий, старческий. Решил не дожидаться, пока улягутся спать, а то придется стучать в дверь. Пошел прямо туда, откуда слышался разговор. Попал на хороших людей, которые приняли меня, как сына. Они накормили меня, я попил вволю воды, взял с собою. Хозяйка дома дала мне в дорогу хлеба, картошки, и я пошел дальше. Так и двигался по ночам, а днем находил укрытие. Пищу давали наши русские люди. В феврале месяце 1942 года, я добрался до села Теребена. Оно находится недалеко от столицы Белоруссии, города Минска.
Приютил меня в этом селе гражданин по фамилии Куршбанедик и жена его Настасья. Жил я у них долго и неплохо. Они жалели меня, и я им помогал чем мог. В этом селе я познакомился со многими, такими, как я, беглецами. Они были разных национальностей, рядовые и имеющие звание, разных родов войск. Но цель была у всех одна: двигаться дальше, на восток, к своим Советским войскам. Уже был согласован вопрос о побеге, как вдруг неудача, наша мечта рухнула. Надо полагать, среди нас, десяти человек, был предатель, который и донес о наших планах полицаям. Пятого мая 1942 года, в час ночи, полицаи забирают нас, и молодежь села. Пешком гонят в город Минск. Там погрузили в вагоны и повезли под охраной, в Чехословакию, в лагерь Островская Мурава. С этого лагеря нас возили и водили на работу. Большинство работали на каменоломне. Нагружали и сгружали камни. В этом лагере я находился очень долго, охраняли нас надежно. Бежать было рискованно. Этот период для каждого, кто там находился, был испытанием на прочность.
Однажды нас не отправили на работу, мы задумались, что бы это значило? И тут мы узнаем, что лагерное начальство подготовило списки молодых парней для отправки их, но куда, неизвестно. Затем вызывают шестнадцать молодых парней, и увозят в город Тропац. Затем в село Кунцындоф. Это было уже в 1943 году. Нас поместили всех в одном помещении, где были сделаны нары. Охраняли нас местные полицаи. Под стражей мы работали в лесу, пилили лес, или у богачей выполняли разные работы. Это угнетало нас, Мысль о побеге нас не покидала. Ребята стали совещаться, как уйти из этого открытого лагеря. Я не принимал в этом участия, но и не мешал им, считал это дело ненадежным и рискованным. Однажды ночью, наши пленники выдраили окно, и незаметно для часовых, убежали. Их было четыре человека. Шел уже 1944 год. Нас, оставшихся двенадцать человек, распределили на работу в богатые семьи. Днем мы находились в их полном распоряжении. И представилась возможность днем встречаться всем пленникам вместе. Нам удалось познакомиться с одним пожилым чехом, войти к нему в доверие. У него был приемник. Мы нередко собирались у него в подвале и слушали передачу из Москвы. С какой радостью, мы слушали сообщения Информбюро, где сообщалось о больших успехах нашей Красной Армии и партизан в тылу врага. Нам стало известно, что 1944 год был годом освобождения Красной Армией стран Юго-Восточной Европы. Мы понимали, что останемся в большом долгу перед своими людьми, перед Родиной.
К тому времени мы уже были знакомы с девушками-полячками, которых было много в селе. Мы, молодые парни, имели с ними любовные отношения. Вместе с этим, мы получали от них некоторые военные сведения. Дальше находиться в таком положении было нельзя. Советский народ защищает страну, а мы прозябаем здесь, работаем на чешских богачей, а значит, помогаем врагам. И четверо из нас решили бежать. Это я, второй рядовой Редько Василий, третий старший лейтенант, политрук Муравьев Иван, у которого имелась карта, и четвертый - старший сержант внутренних войск Смирнов Михаил. Здесь нас постигла неудача, и виновницей в этом оказалась полячка. Она работала вместе с нами, могла заметить карту и подслушать разговор. Узнав о нашем намерении бежать, полиция устроила засаду. Когда у нас все было готово к побегу, мы через окно начали поочередно вылезать. Полицейские уже поджидали нас. Забрали всех троих, заковали в кандалы, руки назад, и бросили в подвал. А старшего лейтенанта политрука Муравьева Ивана увезли куда-то на машине.
На второй день, утром, нас погнали к сборни, это подобие сельской рады на Украине. Здание, где находится сельская власть. Туда же привезли и Ивана Муравьева. Его первого повели в здание сборни. Погодя вызывают туда Михаила Смирнова. В тот момент, когда он входил, полицейский, стоявший на дверях, ударил Михаила кулаком по лицу. Дальше, что было с Михаилом, мы не видели. Через некоторое время, он вышел с окровавленным лицом. Следующим вызывают меня. Захожу в коридор, стоит Иван Муравьев. Лицо у него тоже разбито. Возле него, вооруженный полицай. У Муравьева руки назад, скреплены железными кандалами. Здесь же в коридоре стоит еще один полицай, который задает мне вопрос:
- Что собрались убегать восвояси, к красным? Я отвечаю:
- Это не так, господин полицейский понимает. Мы решили погулять в селе с девками-полячками.
Как оказалось мой ответ был кстати, и сыграл большую роль. Заводят меня дальше в помещение сборни. Один полицай, уже пожилой, сидит за столом. Два других по обе стороны от меня. Старший меня спрашивает:
- Куда собирались убегать?
Я снова ответил, что до молодых девок-полячек. После этого полицаи стали избивать меня. Избивали, уморились, сделали передышку. Сидевший за столом, говорит :
- У этих русских все равно ничего не добьешься, уводи.
Я повернулся к двери, и тут полицай с размаху бьет меня носком сапога прямо в зад. То же самое проделал и с Василием Редька. После этого нас отправили в казарму, откуда мы собирались бежать. Только охрану усилили. Через день снова нас отправили на работу. А Ивана Муравьева отправили в концлагерь. После нам стало известно, что этот самый лейтенант, политрук Иван Муравьев смог убежать из концлагеря и увести с собой двоих пленников. Немцы развесили фото Ивана Муравьева, объявили розыск. Дальнейшая его судьба мне не известна. При приближении наших войск, мы снова пытаемся бежать, и снова нас выдают полячки. Надо полагать, что им жалко было с нами расставаться.
И вот 1944 год. Нас освобождает Советская Армия! Я попал во второй Украинский Фронт четыреста сорок четвертый артиллерийский полк, семьдесят шесть пушек на конной тяге. Здесь я был ездовым. Дошел до столицы Австрии, города Вены».
Вернулся Иван Васильевич домой тридцатого мая 1946 года. Сразу сел на трактор, и вместе с колхозниками села восстанавливал разоренное хозяйство. Проработал до 1955 года, а затем бригадиром тракторной бригады до 1980 года