Печальная, в общем, история из жизни Железяк.
Зима пришла, но снега всё небыло. Уже почти месяц стояла серая промозглая погода, столбик термометра никак не хотел опускаться ниже нуля. Вот и сейчас за окном блестели мокрые деревья в свете жёлтых уличных фонарей, а по стеклу стекали мелкие капли едва моросящего бесконечного дождя.
Ночной покой крохотной кухоньки в старой хрущёвке, пропитанной тем знакомым запахом уюта, который присущ старым квартирам, но который невозможно описать, не тревожили даже тараканы. Лишь вода капала из крана, мерно и звонко ударяя о старую эмалированную мойку.
И вдруг ночную тишину нарушил тихий протяжной вздох. Через время он повторился, при том казалось, он стал ещё протяжней и просто сочился тоской.
– Ох-ох-ох, – раздалось снова уже чуть не с рыданием.
Первой не выдержала древняя чугунная Сковорода, висевшая над газовой плитой:
– Эй, кто тут пыхтит?
Шморгнуло, вздохнуло и ответило:
– Да я это, Морозилка.
– Чего сокрушаешься, Морозилка, – спросила сковорода.
– Да так, ничего, – буркнула та и затихла.
Но Сковорода уже завелась и так просто сдаваться не собиралась:
– Чего ничего? Если бы ничего, так не сопела бы. Давай, признавайся, в чём дело?
Морозилку, наконец, прорвало и она зарыдала:
– А-а-а! Не любит меня никто-о-о! А-а-а!
– Да ты чего? – Сковорода уставилась на Морозилку, повернувшись на крючке.
Но та продолжала рыдать. Наконец, сбросив чрезмерное давления влаги внутри, немного успокоилась, лишь всхлипывала.
– Ну, рассказывай, что случилось? – Снова заговорила Сковорода.
– Да как, что, – продолжала всхлипывать Морозилка, – любви хочется.
– А кто ж тебе её не даёт?
– Да никто не даёт! – зло буркнула Морозилка в ответ на глупый Сковородкин вопрос.
– Слушай, ну я не понимаю, как так–то? Ладно я, не такая уж и популярная. Но ты то пустой не бываешь!
– Ага, ещё как бываю, в последнее время. Ну да дело то даже не в этом.
– А в чём?
– Да ладно, отстань, – замялась Морозилка.
– Э, подруга, давай, колись, может помогу чем – не сдавалась Сковородка.
– Ну, в общем, ну, как сказать то…
– Да не мнись уже, говори, как есть, тут все свои.
– Точно, все свои, – подхватили чашки из сушилки, давно навострившие ушки.
– Ану цыц! – Прикрикнула на них строго Сковорода, и те замолкли. Уважают. Попробуй не уважь, чугун он и есть чугун.
– Ну? – обратилась усмирительница кухонного фарфора к Морозилке.
– Да мёрзнут все. Вот… – Промямлила та.
– Как мёрзнут? – Не поняла Сковородка.
– Ну-у, так. Мёрзнут и всё.
– Чё, прям все?
– Ну да. Вон пачка пельменей и та замёрзла.
– Дела… – Задумчиво протянула Сковорода.
– А так хочется тепла, – всхлипывала между тем Морозилка.
– Это да, без тепла никак, – согласилась Сковорода мечтательно. – Вот, помню, жарила я как-то стейк из мраморной говядины…
Ну, на самом деле, говядина была вовсе не мраморной и не в стейке, а в фарше, да и была ли… Нет, ну фарш то точно был…
– А-а-а! – Зарыдала с новой силой Морозилка, прервав Сковородкины эротические фантазии.
Взбудоражился весь кухонный инвентарь. Дружно успокаивали, делились личным жизненным опытом, не скупились на советы. Фарфоровая мелочь о чём–то шепталась и хихикала в сушилке. Пельменница вещала о форме, Скороварка о терпении, Чайник важно сопел, старый алюминиевый Половник убеждал, что нужно быть твёрже, и ежели что не так, то в лоб, правда, кому и за что, не уточнял. Да, в общем, бесполезная болтовня. Так казалось. Но знаете что? Участие – вот что сработало. Оказалось, что кухонный их коллектив не такой уж и разобщённый. Да, происхождение большого стоит, одного из глины слепили, а другому розетку подавай. Но вот же, сочувствуют, учувствуют все. И так это тронуло Морозилку, что сердце её наконец растаяло. Она впервые почувствовала ТЕПЛО, она снова зарыдала. Но теперь это были горячие слёзы счастья.
– Вот! – Радовалась Сковорода, – получилось! Больше никто не замёрзнет!
Наступило утро.
– Твою ж ты мать! – Вскрикнула хозяйка, вступив в лужу из потёкшей морозилки, – Накрылась.
А к вечеру явились какие–то мужики и выволокли несчастную Морозилку из кухни. Больше её никто не видел.