Бегство из рая

Бегство из Рая
Комедия в двух действиях

Действующие лица:
Ким Сидоренко – начинающий автор.
Надя – его подруга.
Минько Борис Борисович – режиссер театра.
Константин – депутат.
Муза Аполлоновна – чиновник мерии.


Действие 1
Сцена 1
(Действие происходит в городском парке, по тротуару идет Ким и Надя).
Ким. Какой прекрасный тихий сегодня вечер.
Надя. Ты находишь?
Ким. Да, жара спала, от реки повеяло прохладой, с цветочной клумбы доносится изумительный запах ночной фиалки! На вид цветок невзрачный, но какой бесподобный аромат до умопомрачнения. Ничего приятней не приходилось мне ощущать. Помнишь, в прошлом году она так же благоухала в это время, когда мы прогуливались здесь.
Надя. И в позапрошлом году она благоухала тоже.
Ким. Но в позапрошлом году мы не были знакомы.
Надя. И в позапозапрошлом году она благоухала.
Ким. Надя, я не понимаю, почему такая ирония.
Надя. Ким, я хотела тебя спросить?
Ким. Надя! Надя, смотри. Звезда падает. Загадай желание.
Надя. Ты снова перебил меня.
Ким. Но ведь звезда падала и надо загадать желание.
Надя. Не вижу я никакой звезды.
Ким. Да, вот там где Венера сияет.
Надя. Не вижу Венеру!
Ким. Да смотри, внимательно, за тем большим орехом она прячется. Еще она называется вечерняя звезда или утренняя звезда. Потому что она первая появляется на небе, и самая яркая, после Солнца и Луны. Вот она и сейчас так сияет. Красивая звезда, недаром её нарекли именем богини любви и красоты.
Надя. Ну, и пусть сияет, какое нам до неё дело.
Ким. Но это, же так красиво.
Надя. Слушай, я тебя спросить хочу?
Ким. Вот снова звезда упала. Ну, загадывайте желание. Оно обязательно сбудется.
Надя. Я в это не верю.
Ким. Но ведь скучно жить и не верить. Вера – это путеводная наша звезда.
Надя. Говоришь ты хорошо, но вот на деле все оказывается не так.
Ким. Почему?
Надя. Странный ты человек?
Ким. Чем это я странный?
Надя. Вот мы уже с тобой встречаемся уже больше года, а ты не проявляешь никакой инициативы.
Ким. Но почему же. Мы же с тобой хорошо проводим время. Мы ходим в театры, смотрели Щелкунчика и Гамлета, а на той недели смотрели новый фильм Голливуда, не помню, как называется. Хотя признаюсь я от американцев не в восторге. На дискотеки ходим, постоянно.
 Надя. Ты меня совсем не понимаешь.
Ким. А, я понял, ты хочешь на концерт пойти, на звезду эстрады посмотреть или юмористов каких-то. Хорошо, на следующей неделе пойдем во Дворец культуры, там шоу хрюшек будет.
Надя. Я не то имела в виду.
Ким. Хорошо, пойдем в ресторан. Там публика приличная, шансон играют. Можно потанцевать.
Надя. Но почему ты стараешься затянуть меня в многолюдные места, словно ты боишься остаться со мной один на один?
Ким. Но мы ж часто и вдвоем остаемся в парке или на набережную ходим, там аттракционы замечательные имеются. Пошли сейчас еще не поздно, покатаемось на каруселях.
Надя. Ким, я тебе не нравлюсь?
Ким. Очень нравишься! У тебя такие глаза красивые и длинные ресницы, нежная гладенькая кожа, фигура у тебя такая замечательная. С такими данными тебе надо в модели идти. Между прочим, у меня есть знакомый, который держит модельное агентство. Я видел его девчонок, так ты лучше их.
Надя. Спасибо. Но я о другом хотела бы сказать.
Ким. Интересно, какие у тебя пропорции тела, думаю, что они вписываются в стандарт 90-60-90, а если есть отклонения, то совсем небольшие.
Надя. Меня это не интересует, мне это не надо.
Ким. Мне казалось…
Надя. Не понимаю я тебя. Сколько мы встречаемся, а ты даже не попытался поцеловать меня. Я такая противная!
Ким. Совсем нет, ты самая красивая, самая привлекательная, мне так хорошо с тобой проводить с тобой время, говорить о самых различных вещах.
Надя. Но почему мы держимся по-прежнему на пионерском расстоянии, ведь мы уже не дети.
 Ким. Понимаешь. Это ведь большая ответственность, если мы начнем предаваться страсти.
Надя. Неужели уж такая большая ответственность?
Ким. Конечно, если я поцелую тебя, то, как человек ответственный должен буду жениться на тебе. А ведь это в корне изменит мою жизнь, это надо будет сидеть дома, заниматься домашними делами, а потом пойдут дети, за ними надо будет смотреть, их надо будет воспитывать. А мне ж надо писать, мне надо творить.
Надя. Но мы можем пока не заводить детей.
Ким. Это ты говоришь сейчас, а стоит только нам жениться, и ты другую песню запоешь. А дети будут мои рукописи тягать, рвать, вымазывать. Как я смогу достичь всего того, о чем мечтал с детства. Нет, решено – никаких обязательств. Извини, но сейчас не время нам оформлять наши отношения. Поверь, я хорошо к тебе отношусь, мне приятно быть с тобой, но ничего не будем менять.
Надя. Странно всё это.
Ким. Надо немного подождать, пока я достигну определенного успеха в жизни.
Надя. Какого успеха?
Ким. Я написал хорошую пьесу и хочу поставить её на сцене театра. Вот тогда ко мне придет признание, я буду получать хорошие гонорары, тогда мы и сможем оформить наши отношения.
Надя. Когда это будет. Да, и будет ли вообще так, как ты хочешь?
Ким. Будет, я в этом уверен.
Надя. А я не так уверенна, а время ведь идет. Я уже не девочка. Мне надо семью создавать. Я хочу, чтобы со временем у меня дети были.
Ким. Я тоже этого хочу. И все так и будет, но не сейчас.
Надя. Не знаю, можно ли верить тебе?
Ким. Можно. Вот завтра у меня назначена встреча с режиссерем нашего театра. Пошли со мной.
Надя. А что я там буду делать?
Ким. Увидишь театр с другой стороны. К тому же ты услышишь нечто такое, что ты не будешь относиться так скептически к моему занятию.
Надя. Сомневаюсь я в этом.
Ким. Это потому, что ты меня совсем не знаешь.
(Они уходят из парка, она взяла Кима под руку).

Сцена 2.
(Кабинет режиссера, на столе лежат рабочие папки, справа шкаф, в котором стоят книги, а слева разные сценические костюмы, за столом сидит Борис Минько, пьет чай).
Ким. Можно к вам, Борис Борисович?
Борис. Проходите, молодой человек, (добаляет с иронией), большая надежда современной драматургии.
Ким. Я не один.
Борис. Заходите, ваши друзья, мои друзья.
Ким. (Снова открывает двери и зовет Надю). Заходи, Надя. ( Заходит девушка несколько, смущаясь).
Надя. Здравствуйте.
Борис. Здравствуйте. Я так понимаю, что это ваша муза, которая вдохновляет автора на создание шедевров.
Ким. Борис Борисович, вы меня прямо таки смущаете, когда так высоко оцениваете мое творчество.
Борис. Нет, вы заслуживаете этого, вас даже сам Василий Васильевич поддерживает.
Ким. Вы имеете в виду письмо?
Борис. Да. Раньше такое письмо специалиста из министерства культуры выводило бы на орбиту высокого искусства, но сейчас всё переменилось. Мнение специалиста ничего не значит. Ничтожества с полными мешками валюты захватили театральную сцену и заставляют всех плясать под свою дудку.
Ким. А что ж переменилось?
Борис. Всё. Знаете, у Чехова есть такое произведение, в котором смотрит главный герой в окно и говорит: «Какая прекрасная погода! Только не знаешь что делать - то ли чая хочется попить, то ли повесится».
Ким. Странные слова.
Борис. Ничего странного. Такова наша действительность. Безисходность. Поживете, сколько я пожил, тогда поймете, о чем речь.
Ким. Позвольте мне задать вам вопрос?
Борис. Задавайте.
Ким. Когда вы сможете поставить мои пьесу?
Борис. Может, чаю желаете попить? А то я получается хозяин негостеприимный, сам пью, а гостям не предлагаю.
Ким. (Обращается к Наде). Будешь пить чай. (Надя машет головой, что не будет). Спасибо, Борис Борисович, мы ненадолго к вам зашли.
Борис. Хорошо. Мне больше сахара останется, он сейчас дорогой.
Ким. Борис Борисович, так как же с моими пьесами?
Борис. Поверьте. Я всеми фибрами души желаю ставить ваши пьесы, но не имею такой возможности.
Ким. Почему же не имеете. Вы ведь собираетесь, в этом году ставит новые спектакли. Я смотрел ваш план. Шекспира, Островского собираетесь ставить.
Борис. Но, что вы имеете против Шекспира, молодой человек?
Ким. Я люблю Шекспира, но дивною любовью, то есть у него надо учиться, чтобы лучше раскрывать современные формы жизни. Но поскольку он препятствует продвижению новых авторов, то я его не жалую. Ведь в свое время Бернард Шоу выступал против засилья шекспировских пьес на сценах английских театров.
Борис. Вы, что Бернард Шоу?
Ким. Нет. Но я стремлюсь.
Борис. Стремитесь, это не запрещается. Конечно, учитесь у хороших драматургов, пишите много, добивайтесь совершенства, ибо Гете еще говорил, что художественное произведение должно быть, или совершенным, или не должно существовать, а я пока что подожду.
Ким. Я не утверждаю, что мои пьесы так уж хороши, но ведь они нравились многим людям, они показывают нашу современность.
Борис. Всё это, правда, я нахожу в них рациональное звено, а, если перепишете, раз пять свою пьесу, то, возможно, она и будет совершенна, но поставить я её даже в этом случае я не смогу, да и другие режиссеры не поставят.
Ким. Почему?
Борис. Потому что драматургов у нас назначают.
Ким. Кто назначает?
Борис. Я этого не знаю.
Ким. Но по какому принципу. Ведь тут должен быть талант.
Борис. Увы, сейчас не надо обладать талантом. Достаточно иметь хорошие связи или иметь деньги, ибо даже осел груженный мешком золота взберется на вершину.
Ким. Но есть ведь министерство культуры, оно, же должно выявлять достойных авторов. Куда же они смотрят?
Борис. Вот этого я не знаю, и вам не рекомендую знакомиться с этой кухней, уважаемый автор. Между прочим, вы меня не познакомили со своей девушкой.
Ким. Это Надя.
Борис. Очень приятно. Борис Борисович. (Обращается к Наде). Вы любите своего товарища?
Надя. (Засмущавшись). Понимаете…
Борис. Понимаю. (Обращается к Киму). А вы любите её.
Ким. Как вам сказать.
Борис. С вами всё понятно, поэтому я обращаюсь к тебе Надя. Бери инициативу в свои руки.
Надя. В каком смысле?
Борис. Бери этого молодого человека под беленькие ручки и веди прямо в ЗАГС.
Ким. К чему такие спешки. Мне надо еще чего-то добиться в жизни.
Борис. В каком смысле?
Ким. Я же хочу поставить свои спектакли в театре, а затем уже девушки. Как в песне поется «… первым делом самолеты, ну, а девушки, а девушки – потом».
Борис. Вы не сможете поставить свои пьесы в театре.
Ким. Почему?
Борис. Потому что для этого нужны деньги. Много денег, а их, по-моему, мнению у вас нет. Если появятся деньги, то приходите, мы с вами что-либо сообразим. Откровенно скажу, что хочется поставить спектакль о современности. Старик Станиславский прав был, когда говорил, что театр, который не ставит спектаклей о настоящем времени мертв.
Ким. Но где можно деньги?
Борис. Это там, в высоких кабинетах решается. (Режиссер показывает пальцем на потолок, замечает пятно). Вот у нас крыша течет, а денег на ремонт нет, какие могут выделяться средства на новые постановки. А сцена скоро провалится под ногами артистов. Вот это наша реальность.
Ким. А если я достану деньги на постановку.
Борис. Достанете, тогда посмотрим. Но мой вам совет, не занимайтесь этим делом. Идите с этой симпатичной девушкой в ЗАГС, женитесь, заводите детишек и живите счастливо. Лучше синицу в руках иметь, нежели утку под кроватью.
Ким. Но как тогда быть со своей мечтой? Без неё я не могу быть счастливым. Я столько времени к ней шел, столько сил потратил.
Борис. Мечта подождет лет этак двадцать-тридцать, может в стране произойдут какие-то перемены к лучшему. Может наши правители изменят свое отношение к искусству.
Ким. Да, не верю я, что у нас что-либо изменится. Может, и изменится, но меня тогда не будет. Мне надо действовать сейчас.
Борис. Дерзайте. Будут деньги, всегда рад буду ставить ваши премудрости.
Ким. До свиданья. (Ким жмет руку Борису, а тот обращается к Наде).
Борис. А вы берите инициативу в свои руки.
Надя. Очень сложно это.
Борис. Будьте настойчивей, если любите его. Мужики не могут долго устоять перед женским напором. До свиданья! (Пожимает Наде руку)
Надя. До свиданья.

Сцена 3.
(Они выходят и молча, идут парком, взявшись за руки).
Ким. Как тебе понравился Борис Борисович?
Надя. Он интересный человек, но он в чем-то прав.
Ким. В чем это он прав.
Надя. В том, что врядь ли у тебя получится поставить свою пьесу в театре.
Ким. Так это потому ты такая грустная?
Надя. Я знаю, что ты никогда изменишь своей мечте, а потому я буду на втором плане. Я так устала ждать.
Ким. Перемены будут и совсем скоро.
Надя. В который раз говоришь.
Ким. У меня завтра предстоит встреча с одним очень важным человеком, который обещал помочь с постановкой спектакля.
Надя. Снова будут только обещания.
Ким.  Может, пойдем на дискотеку?
Надя. Мне надо домой идти.

Сцена 4.
(Кабинет депутата Острового Константина, на стенах плакаты с разными лозунгами, за столом сидит полный бритый мужчина с блокнотом в руке).
Ким. Разрешите Константин Петрович?
Костя. Заходите. Конечно, заходите, мои двери открыты для всех посетителей?
Ким. Решил обратиться к вам с личным вопросом. Даже он не совсем личный, а имеет общегосударственный интерес.
Костя. Я депутат, меня народ избрал, и я должен служить ему. Короче, выкладывай свой вопрос. Меня люди ждут.
Ким. Извините меня, можете верить, а можете, нет, но никогда раньше ничего не приходилось что-либо просить.
Костя. Короче.
Ким. Так вот, не привык я просить, считаю, что это унижает человека, ибо каждый своим трудом должен жить, а не идти под церковь с протянутой рукой.
Костя. Целиком согласеный с твоей позицией.
Ким. Я написал вот пьесу.
Костя. Вот удивил. У нас все сейчас что-то пишут. Анонимки. Наклепы. Желтая пресса. Я думаю, что у нас даже слишком много писателей.
Ким. Я с вами не совсем согласен, ибо я имел в виду художественную литературу, которая должна формировать будущего человека. В этом отношении мы несколько отстаем от Европы.
Костя. Неужели? Я полагал, что мы, наоборот, впереди всей планеты в этом деле.
Ким. К сожалению, нет. У нас издается мало новых книг современных авторов, ставится мало новых спектаклей наших авторов.
Костя. По мне так все равно. Не верю я этим писакам, которые ради сенсации готовы мать родную продать. Есть же много хороших книг, которые мы в школе изучали. Я вот запомнил одну прекрасную книжку. Нам её классная руководительница читала на уроке. Не помню, как она называлась, но классная была книжка. Там была любовь между служанкой и дворником. Его, кажется, Герасимом звали. Да, тот Герасим был еще глухонемой.
Ким. «Му-Му» - эта книжка называлась.
Костя. Точно. «Му-Му». Собачку так звали, её ещё Герасим в реке утопил. Но он не сам её решил утопить, а противная барыня заставила его это сделать. Я её так ненавидел после этого.
Ким. Но это же давно было, а надо же нашим потомкам оставить художественное наследие. Рассказать, как мы жили, что делали, какие люди жили в эту эпоху, чем занимались.
Костя. Как по мне, то это не так и важно. Главное, чтобы у нас люди были сыты, хорошо были одеты, имели крышу над головой.
Ким. Но народу, электорату нужен не только хлеб, но и зрелища.
Костя. Нашему народу достаточно зрелищ. Сейчас столько разных шоу имеется, новые атракционы пооткрывались.
Ким. Конечно, для людей смотреть рукопашные бои депутатов в парламенте истинное наслаждение, но только такое зрелище очень уж низкопробное и скорее говорит о низкой духовной культуре избранников народа.
Костя. Это демократия наяву. Они отстаивают, таким образом, свои политические взгляды.
Ким. Паны дерутся - у холопов чубы трещать. Есть такая народная мудрость.
Костя. А ты у нас вольнодумец – будь осторожен в своих выражениях, а то у нас сажают не только картошку.
Ким. Что вы. Я только пошутил.
Костя. С этим не шутят. Тут дело серьезное. Вот такие шутники бомбу хотели в парламенте взорвать. Это же надо додуматься до такого. Сначала на словах угрожали власти, а потом к делу перешли. Целый заговор против правительства. Не нравится им, что реформы у нас происходят.
Ким. Но реформы-то непонятные. Ухудшают они жизнь простых людей, которым итак плохо живется.
Костя. Надо подождать. Результаты реформ наступят лет через пять-десять.
Ким. А может и двадцать.
Костя. Но зато настанет настоящий рай на земле.
Ким. Но многие не доживут до этого времени.
Костя. Опасный ты человек. Говоришь так, как оппозиционеры.
Ким. Ни слова больше против власти не скажу.
Костя. В этом ты прав. Нельзя в нашей стране иметьвзгляды, противоположные мнению правительства.
Ким. Согласен, я очень уважаю нашу власть, и жду помощи в постановке моей пьесы.
Костя. А о чем же твоя пьеса.
Ким. Это комедия, в которой раскрывается мелочность некоторых господ.
Костя. А зачем нам еще одна комедия. Разве мало их у нас? «Свадьба в Малиновке», «За двумя зайцами», а еще вот та комедия, где этот придурок играл.
Ким. Какой придурок?
Костя. Ну, вот тот, который говорил всегда «…А вокруг тишина, и мертвые с косами стоят».
Ким. Савелий Крамаров это.
Костя. Да, точно, он. А комедия называлась, я вспомнил, «Джентльмены удачи». Такая смешная комедия. Зачем новые комедии выдумывать, когда есть старые такие замечательные. Соответственно, это будет экономия для бюджета. О державной казне надо думать.
Ким. Но это было другое время. Другие люди тогда жили. Как выразилась балерина Волчкова: «Это уже кто-то кушал». А люди ведь любят свежую пищу. Вы ведь согласны со мной?
Костя. Согласен. Не люблю ничего несвежего, даже борщ предпочитаю не разогревать, а каждый день новый продукт иметь.
Ким. Тем более в искусстве надо всегда готовить новые постановки, чтобы поддерживать интерес у зрителя.
Костя. Ставьте свои комедии, я ведь не запрещаю.
Ким. Так вот мне надо поддержка, я не могу сам поставить спектакль. Режиссер готов ставить пьесу, только надо финансово поддержать.
Костя. Может, немного отвлечемся. Чай? Кофе? Или что покрепче?
Ким. Спасибо. Но я б хотел сначала обсудить все проблемы с постановкой моей пьесы.
Костя. Конечно, ты заслуживаешь, похвалы за свои труды, ибо каждый из нас должен думать о том, чтобы наша страна стала процветающей. Вот я, когда ложусь спать, то думаю, что ж полезного я сделал для своей страны, строю планы на день грядущий.
Ким. Я же о том и думал, когда писал пьесу, а если вы поможете мне поставить пьесу на сцене нашего театра, то это будет значительный вклад в развитие культурной жизни города и даже всей страны.
Костя. Ты кем работаешь?
Ким. Разве это имеет значение?
Костя. Не имеет вообще, но в данном случае имеет.
Ким. Я много сменил специальностей, но сейчас работаю слесарем на ремонтном заводе.
Костя. А что сейчас модно слесарям становится драматургом?
Ким. А вы что родились депутатом?
Костя. Но депутат – это совсем другая эпитафия.
Ким. А, по-моему, разница небольшая.
Костя. Не скажи. Тут надо головой работать. Говорят на нас кнопкодавы. Но, чтобы нажать ту кнопку надо столько знать, столько провести консультаций с коллегами по фракции и даже с оппозицией. От твоего решения зависит судьба всей страны. Вот и подумай, что ты говоришь. Тоже мне сравнил.
Ким. Извините, это у меня вырвалось.
Костя. А вот мы, депутаты, не должны позволять себе такие слабости, прежде чем что-либо сказать, мы должны хорошо подумать.
Ким. Как говорится, семь раз отмерь, а раз отрежь.
Костя. Вот тут ты прав.
Ким. Так как же быть мне с пьесой? Поможете?
Костя. Оно-то дело хорошее, нужное, помочь надо, но я ведь не знаком с твоей пьесой.
Ким. Я принес её с собой, можете ознакомиться.
(Ким передал депутату в руки рукопись, он взял рукопись, повертел её в руках).
Костя. Пожалуй, целый килограмм будет?
Ким. Может и будет.
Костя. А сколько здесь слов?
Ким. Не считал я.
Костя. Почему это не знаешь? А как же вы будете производить расчет по твоей пьесе?
Ким. Я как-то не думал об этом.
Костя. Странный ты человек. Принес свои бумаги, а не посчитал, не взвесил. Как же мы оформим прием-передачу.
Ким. Но зачем такие формальности.
Костя. Нет. Извини меня, но я не могу допустить такое безобразие. Вдруг, ты мне потом предъявишь счет, мол, не все страницы остались или буквы какие-то оказались стертыми.
Ким. Я дам вам расписку, что претензий у меня не будет.
Костя. Говоришь, что все это ты написал?
Ким. Да.
Костя. А может, ты это списал у кого-то.
Ким. Такого не может быть.
Костя. Хочешь сказать, что в школе ты ничего не списывал.
Ким. Было такое, но это ведь было в школе.
Костя. Значит, в школе ты был глупый, и потому списывал домашние задания у других, а сейчас стал настолько умный, что даже сам осмелился написать пьесу.
Ким. Но ведь, недаром, я учился, много читал, можно сказать, набрался ума и решил написать пьесу.
Костя. А кто разрешил?
Ким. Что разрешили?
Костя. Писать пьесы.
Ким. Никто не разрешал. Вот человеку надо сделать дверь или окно в свой дом, он же ни у кого не спрашивает разрешение. Я тоже подумал-подумал, и решил создать некоторую духовную ценность.
Костя. Ну, милейший, как это сам решил, взял и написал. Ты что самый умный?
Ким. Я не считаю себя самым умным, но я считаю, что во мне есть некоторые способности.
Костя. Это ты так считаешь? А кто это может подтвердить. Там академик какой-нибудь, ну, в крайнем случае, профессор. Есть у тебя такое резюме? Покажи.
Ким. Нет, у меня такого резюме, но режиссер хвалил ее и обещали поставить пьесу.
Костя. Тогда эта твое сочинение ничего не стоит. Я тоже могу на заборе или в туалете что-то написать, но это ведь не значит, что это духовная ценность.
Ким. У нас же свободная страна, мы добывались европейских ценностей и добились. Почему же это я не могу написать пьесу?
Костя. Нет. Да, у нас свободная страна, но, тем не менее, если каждый вот так возьмет и станет писать, что кому вздумается, то у нас тогда чёрт знает что будет. В стране настоящий хаос случится. Бардак. Можно сказать, что страны тогда не будет. Нет, такого я допустить не могу.
Ким. Хорошо, я принесу вам разрешение.
Костя. Вот, когда принесешь такое резюме какого-то известного академика с подписью и мокрой печатью, тогда и приходи.
Ким. Но вы хоть прочтите мою пьесу, а я потом принесу. Я ведь ваш избиратель, я буду и других агитировать, чтобы голосовали за вас. Я прошу вас, хотите я на колени стану.
Костя. Не надо. Сейчас я посмотрю вашу пьесу.
(Костя, открывает рукопись и смотрит на текст, переворачивает несколько страниц).
Костя. Что-то я не могу понять в вашей пьесе ничего.
Ким. Почему?
Костя. Да, тут все какие-то разговоры. Разговоры. Люди решили языки почесать. Мы тоже любим, почесать языками, за хорошим столом, так разве это будет интересно для зрителя. А, когда же они что-то совершать будут, настоящим делом заниматься будут.
Ким. Но это специфика такова пьес.
Костя. Странная специфика. Неужели это будет интересно людям?
Ким. Да, когда будут играть артисты, то это будет интересно.
Костя. Сомневаюсь. Вот, к примеру, ведут разговор два не совсем образцовые социальные элементы. Два дружка алкоголики. (Дальше читает текст).
             Никита. Давай сегодня выпьем.
             Роман. Может, не будем. Жена ругаться будет, и придется снова в собачьей будке ночевать.
             Никита. Ты же хозяин.
             Роман. А она хозяйка и у неё аргумент.
             Никита. Какое странное имя у любовника твоей жены.
             Роман. Это не имя любовника.
             Никита. А кто же это?
             Роман. Её аргумент – это тяжелая чугунная сковородка в руках.
Костя. Не понимаю, к чему такие разговоры? Мне даже интересно стало. Неужели ты с ними сидел и выпивал, потом записываеш.?
Ким. Нет, не сидел я с ними.
Костя. Но почему ты пишешь о том, что не видел и не слышал. Выходит, что это неправда.
Ким. Понимаете, ведь творчество драматурга в том и заключается, чтобы создавать новые образы на основании собственного опыта о существующей действительности.
Костя. Что ты мне тут тень на плетень наводишь. Не сидел с ними. Не выпивал, то зачем же придумываешь. Собачья будка. Чугунная сковородка. Что это за порядки – бить сковородкой собственного мужа по голове.
Ким. Но это будет смешно.
Костя. Неужели?
Ким. Да.
Костя. Почему?
Ким. Да, потому что сцена смешная.
Костя. Не смешно.
Ким. Вас били, когда-нибудь сковородкой по голове?
Костя. Нет.
Ким. Но, если б увидели, что женщина бьёт по голове своего мужа, то засмеялись бы?
Костя. Нет. Что ж тут смешного, если жена бьет мужа, то это, значит, что в их семье нет гармонии. То этих людей надо отправлять к психологу, чтобы он вправил им мозги.
Ким. У вас Константин Федорович явно нет чувства юмора.
Костя. Какое уж тут чувство юмора, когда в стране происходят такие непорядки. Если писать, то надо писать о правильных людях, чтобы с них брали пример.
Ким. Но это будет неинтересно, вот тогда людям будет скучно. Принцип искусства таков, что трагедия одного человек, для другого человека будет комедией. Так вот, если зритель в зале увидит, как бьют артиста сковородкой по голове, то он смеется. Или, например, другой случай – человек падает с дерева ему больно, а тот, кто видит это, то смеется над неуклюжестью верхолаза.
Костя. Все равно мне непонятно.
Ким. Почему?
Костя. Потому что это людям будет неинтересно. Упал, ударился, а люди смеются. Нет. Лучше сделать что-либо крутое, чтобы там перестрелки были, драки до крови, вот как в американских боевиках со Сильвестром Сталоне или Ван Дамом. Смотри, какие бабки они рубят на этих фильмах, зритель валом идет на их фильмы.
Ким. Но в театре немного другие задачи.
Костя. Но решайте их сами. Я в этом не участвую. Мне надо, чтобы была прибыль, а заниматся благотворительностью я не могу. До свиданья.
Ким. А может…
Костя. Не может.

(Ким идет к выходу, но его останавливает депутат).
Костя. Впрочем, меня посетила одна идея.
Ким. Какая?
Костя. Не мог бы ты рекламу моих товаров сделать в стихах?
Ким. Я вообще-то не поэт, но могу попробовать. Какие у вас товары?
Костя. Мы выпускаем женские прокладки «Олвейс». Сделай хорошую рекламу.
Ким. Надо подумать немного.
Костя. Думай, думай, если увеличится объем продаж, то будет тебе пять процентов с продажи.
Ким. Послушай, что я придумал.
                Всё в твоей жизни будет только блеск,
                Если ты купишь прокладки «Олвейс».
Костя. Очень интересно и рифма хорошая. Блеск – «Олвейс». Молодец. Вот теперь я вижу, что ты талант.
Ким. Еще могу сделать стих.
Костя. Гони.
Ким.                Конечно, уже пришла пора откровенно признаться,
                Что жизнь без прокладок «Олвейс» однообразна.
Костя. Великолепно. Да, ты же просто гений. Конечно, если я дам такую рекламу, то все интеллектуалки сметут товар с прилавков. Так, что рассчитывай на хороший процент с продаж.
Ким. А нельзя ли мне выделить кредит в счет моих будущих гонораров?
Костя. Нет, братец, как говорится – вначале деньги, а потом стулья. Имей терпение. Впрочем, еще есть тебе задание.
Ким. Какое?
Костя. Тебе известно резиновое изделие номер 2.
Ким. В принципе, известно, это изделие, которое сдерживает перенаселение пданеты.
Костя. Как замечательно ты выразился. Действитеоьно, семь миллиардов жителей на маленькой Земле, слишком много, поэтому люди должны знать и использовать – это индивидуальное средство защиты. Так вот надо придумать такую рекламу этого изделия, чтобы с руками разобрали этот товар.
Ким. Это прямо сейчас вам сделать рекламу?
Костя. Сделай. Я тебе наличными за это заплачу за скорость.
Ким. Надо подумать. (Пауза, Ким задумывается). Значит, изделие номер два. Два. Защита, Противогаз. Нет, Лучше так скажу.
                Как много в мире комплиментов,
                Но, чтобы не дошло до алиментов.
                Применяй при этом деле смело,
                Резиновые изделия своего размера.
Костя. Вот это реклама! Ты меня поразил. Теперь мои изделия пойдут нарасхват. Я тебе даю аванс за такой стих. Только ты мне запиши этот стих, а то я не надеюсь на свою память.
Ким. (Берет листок со стола, ручку и записывает свои слова). Вот держите мое творение.
Костя. (Читает стихотворение). Очень хорошо. Вот держите свой гонорар.
(Костя протягивает купюру Киму, Ким рассматривает её без удовлетворения).
Ким. И это всё.
Костя. А что ж ты думал, что твоя писанина заслуживает большего? Смотри, губу раскатал. Достаточно тебе и этого, спасибо бы сказал.
Ким. Мне, может, этого и достаточно, но для того, чтобы поставить спектакль, этого очень-очень мало.
Костя. К сожалению, больше не могу дать. Но могу дать хороший совет.
Ким. Какой?
Костя. Займись делом, если хочешь делать деньги.
Ким. Каким делом?
Костя. Настоящим делом, которое приносит хорошую прибыль, чтобы жил достойно. К примеру, выращивай лук. Очень прибыльное дело – садим в землю, вот такое маленькое зернышко, а получаешь луковицу с кулак в сотни раз больше. Это ж такая прибыль будет!
Ким. А вдруг засуха?  У нас это часто бывает. Тогда урожай пропадет и весь труд насмарку.
Костя. Тогда посади арбузы, они не боятся засухи, а, наоборот, от солнца становятся слаще. Супер прибыльное дело. Сеешь ты в землю зернышко весом в одну грамму, получаешь арбуз весом до двадцати килограммов. Это же какая прибыль будет? Депутат вытаскивает калькулятор. - Так граммы переводим в килограммы. Тысяча в уме, двадцать пишем. Сколько грамм в килограмме будет, подскажи, а то я так замотался в депутатских делах, что ничего не помню.
Ким. Неужели все так запущено?
Костя. Ты даже не представляешь, как я загружен работой: ни одной свободной минуты, никакого просвета в голове.
Ким. Тысячу грамм в одном килограмме.
Костя. Да, тысячу. Значит, делим теперь двадцать тысяч на единицу и получаем. Смотри, какая прибыль. С ума сойти. В двадцать тысяч раз больше будет прибыль, но вычтем некоторую сумму на обработку земли, на транспортные расходы, а в результате получим тоже огромную сумму прибыли.
Ким. С вами нельзя не согласиться.
Костя. А если из арбуза собрать зерна и на следующий их год посадить в землю, то представляешь, какая прибыль у тебя будет. Ты через пару лет миллионером станешь, и к черту пошлешь это бумагомарания, ибо ж деньги в нашем мире это все: слава, успех, женщины. Так что иди и занимайся делом, настоящим делом. Я тебе даже помогу в таком начинании и не только добрым советом. Сдам в аренду тебе землю.
Ким. У меня нет опыта в этом деле.
Костя. У тебя всё получится, ты человек упрямый, настырный – это же надо столько бумаги исписать. И все без толка, а я настоящий бизнес предлагаю. Еще благодарить меня будешь.
Ким. У меня к вам другое предложение.
Костя. Какое?
Ким. Только пусть вас не очень удивляет мое предложение.
Костя. Выслушать его – это не значит, что я его приму.
Ким. Так вот я предлагаю вас стать соавтором моих произведений.
Костя. Не понял.
Ким. Мы сделаем вид, что писали это произведение вместе. Такие прецеденты известны в истории. Ильф и Петров, Серж и Анн Голон, братья Вайнеры. Можно еще называть авторов, которые работали вместе.
Костя. Но это же противозаконно.
Ким. Ничего нет противозаконного. Почему это заводами и фабриками, которые производят материальные блага, могут иметь нескольких владельцев, а произведения искусства не могут создавать несколько человек?
Костя. Возможно. Возможно. Но зачем это?
Ким. Это поднимет вас в глазах общественности. Рейтинг ваш стремительно прыгнет вверх.
Костя. Каким образом?
Ким. Вы встречали когда-нибудь такое в вашем парламенте, чтобы депутат был еще и драматургом?
Костя. Признаюсь , что не приходилось встречаться с такой публикой. У нас все больше бизнесмены, фермеры, судьи, адвокаты.
Ким. Представляете, а вы драматург. Известный драматург. Ваши пьесы ставятся во всех театрах страны. Восторженные зрители встречают вас цветами, а самые красивые женщины стоят у выхода из парламента, чтобы взять у вас автограф и вручит визитку.
Костя. Но это ты, братец, загнул.
Ким. Так и будет, ибо я уверен, что мои пьесы будут иметь успех.
Костя. Может это твое заблуждение всего лишь навсего.
Ким. Нет. У меня есть рецензии от высоких представителей министерства культуры, несколько режиссеров готовы ставить мои пьесы.
Костя. Но почему они не ставят в твоих пьес?
Ким. Потому что над ними есть отдел культуры, который дает добро на постановку спектакля. А там работают люди очень далекие от искусства. Есть такое расхожее выражение. Почему у нас нет культуры? Потому что у нас имеется министерство культуры. Вот за царей не было министерства культуры, но была культура. Были имена, которые на весь мир звучали: Достоевский, Чехов, Лев Толстой.
Костя. Но я не слишком подкован в этом деле.
Ким. Ничего достаточно того, что я много знаю. У нас будет удачный тандем – я буду делать изысканную духовную пищу, а вы будете материализировать мои идеи.
Костя. Да, это же издевательство. Мне не нравятся те идеи, которые ты высказываешь в своей пьесе. Крамола там настоящая.
Ким. В чем вы видите крамолу.
Костя. Вот у тебя двое мужчин за бокалом пива разговаривают между собой.
       Григорий. Да, у нас сейчас новые времена. Наконец-то мы обрели свободу, за которую боролись веками. Давай за это выпьем.
       Сергей. Только свобода оказалась куцей.
       Григорий. В каком смысле?
       Сергей. Это, как в анекдоте про пса. Собаке удлинили поводок, но зато отодвинули миску с пищей, правда, при этом разрешили лаять сколько хочешь. Так и наше правительство даровало людям свободу, но отобрали источники дохода, на которые можно обеспечить сносное существование, а критика снизу их совсем не волнует.
       Григорий. Ты утрируешь проблему.
       Сергей. Голод не тетка. Голодный человек не может быть свободным. Не помню, кто это сказал, но это правда.
Костя. Нет. Я с такими высказываниями не могу согласиться.
Ким. Но ведь это правда.
Костя. Благодаря свободе мы стали жить лучше.
Ким. Вы, депутаты, чиновники - да, а народ – хуже стал жить.
Костя. Придет время, и люди станут лучше жить.
Ким. Я не доживу до того времени, а пока пишу так как есть.
Костя. Нет, таких речей не должно быть в пьесе – это может кое-кому не понравится.
Ким. Но это правда жизни, а я клялся, что в своих произведениях я буду говорить правду и только правду.
Костя. Надо быть сумасшедшим, чтобы иметь мнение отличное от того, которое имеет наше правительство.
Ким. Пусть я буду сумасшедшим, но я не могу молчать, ибо молчание подобно преступлению против своего народа.
Костя. Нет. Нет. Извини меня от такого сумасбродства. И тебе не советую высовываться, а то болтнешь что-нибудь несуразное и потом доказывай, что ты не верблюд. Но я в этом не участвую. До свиданья.
Ким. До свиданья.
(Ким выходит из кабинета, занавес).

Сцена 5.
(Вместе сидят на скамеечке в городском саду Ким и Надя).
Надя. Я так поняла, что встреча тебе ничего не дала?
Ким. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Надя. Мы много говорим, но ничего не делаем.
Ким. Еще не все потеряно. Тебя здесь все устраивает?
Надя. В каком смысле?
Ким. В том смысле, что нравится тебе сейчас сидеть со мной в этом уютном парке?
Надя. Что здесь хорошего? Скамейка твердая, ветер прохладный с реки дует да еще эти несносные комары досаждают. Конечно, лучше было бы сидеть вдвоем на мягком диване в уютной комнате, смотреть сериал и пить горячий кофе со сливками.
Ким. К сожалению, здесь нет мягкой мебели, но здесь чистый воздух, пение птиц, запах цветов и свежего сена.
Надя. Слишком много свежего воздуха и запаха прелой травы, поэтому неуютно, холодно.
Ким. Ты замерзла? Давай я на тебя пиджак надену.
Надя. Не надо.
(Ким снимает пиджак и накидывает на плечи Нади).
Надя. Спасибо.
Ким. Пожалуйста.
Надя. Ну, что у тебя?
Ким. Что ты имеешь в виду?
Надя. Ты говорил, что жизнь должна резко измениться твоя и наша, после встречи с депутатом, что ты станешь знаменитым и заработаешь большие деньги.
Ким. Какие тут могут быть изменения, если у того депутата мозга, что у курицы! Обращаться к этим политикам, все равно, что обращаться к двери их офиса. Заметил такую закономерность – чем выше должность у чиновника, тем меньше у них здравого смысла и совести.
Надя. Но, тем не менее, он депутат.
Ким. К сожалению, в депутаты у нас покупают мандаты, пользуясь безграмотностью нашего электората. На людей они смотрят свысока, и уже совершенно забыли, благодаря кому вознеслись на вершину власти. По-моему, если уж стал депутатом, то начни думать масштабно, по-государственному. Раз давал обещания, то выполняй их, а не вешай людям лапшу на уши.
Надя. Но конкретно он тебе что-либо сказал?
Ким. Ничего. Я ему о высоком назначении искусства, о необходимости развивать нашу культуру, а он мне о зеленом луке и арбузах.
Надя. О каком еще луке?
Ким. О том луке, что в поле выращивают, а затем на рынке продают. Говорит, как это выгодно. Как на этом можно бизнес делать. Потом об арбузах начал лекцию читать. Смешно даже, если б не было так грустно.
Надя. О каких арбузах он говорил?
Ким. Предлагает мне заняться выращиванием арбузов, даже предлагал землю в аренду сдать. Такие нарисовал мне перспективы, чтобы лопатой можно деньги загребать. С одной семечки можно миллионером стать.
Надя. А может он прав. Ты будешь в поле работать, а я буду продавать арбузы на рынке. И мы сможем насобирать на квартиру денег.
Ким. О чем ты говоришь. Какие там арбузы? Ведь это можно поставить крест на моей драматургии.
Надя. Я вижу, что тебя не изменить.
Ким. Зачем меня изменят? Принимай меня таким, как я есть.
Надя. Я просто тупею от тебя. Ты невыносимый эгоист. Думаешь только о себе.
Ким. Ты неправа.
Надя. Ты кого-либо любишь, кроме себя. Вернее, кроме своего увлечения.
Ким. Но, если чего-то хочешь добиться, то надо всего себя отдавать этому делу. Чтобы докопаться до воды надо копать в одном месте.
Надя. Ты детей любишь?
Ким. Каких?
Надя. Обыкновенных. У тебя были братики, сестрички.
Ким. Я ж тебе говорил, что я в интернате жил.
Надя. Но там же были другие дети?
Ким. Были, но я мало с ними общался. Я был не такой, как они.
Надя. В каком смысле?
Ким. Я не играл в их игры: жмурки, казаков-разбойников, «испорченного телефона», «гусей и серого волка», а сидел с книжкой в каком-нибудь уголке. Я переживал жизнь вместе с героями: Жюль Верна, Вальтера Скотта, Пушкина и Гоголя, Беляева, Ильфа и Петрова - а не гонял по комнате, как угорелый, и не лазил по дачах за вишням и яблоками. Даже на скучных уроках я читал интересную книгу, а учителя забирали её у меня и грозились запретить мне пользоваться библиотекой.
Надя. Лучше бы ты по деревьям лазил, книги никого не делали счастливым.
Ким. Зачем же ты выбрала меня? Тех, кто лазит по деревьям значительно больше.
Надя. Сама не знаю, зачем я с тобой связалась, но, видно, должны разойтись наши пути дорожки. Может, ты поцелуешь меня хоть на прощание.
Ким. А, может, еще подождешь уходить? Дай мне еще один шанс.
Надя. В который раз. Я уже устала от твоих шансов.
Ким. Это самый последний раз. Мне надо будет попробовать подойти к одной важной даме с другой стороны. Сделаю, так сказать, обходной маневр.
Надя. Мне холодно что-то стало. Ты специально меня здесь держишь, чтобы я заболела туберкульезом.
Ким. Я тебя согрею.
(Он пытается её согреть, обнимает).
Надя. Не старайся, эгоисты не могут согревать других своим теплом.
Ким. Надя, зачем ты так. Я тебя люблю, но по-своему.
Надя. Я хочу нормальной любви. Проведи меня домой, мне хочется попить горячего кофе на мяеком диване.
Ким. Возьми меня с собой.
Надя. От тебя ни холодно, ни жарко. Зачем мне такой гость. Прощай.
(Они расходятся в разные стороны).

Сцена 6
(В кабинет начальника отдела культуры, где важно восседает Муза Аполлоновна, женщина постбальзаковского возраста, заходит Ким с букетом роз).
Ким. Я к вам. Вот разрешите мне преподнести вам этот скромный букетик.
Муза. По какому это случаю?
Ким. Разве для того, чтобы сделать очаровательной женщине приятный сюрприз, нужен повод?
Муза. Но мы с вами незнакомы.
Ким. Меня зовут Ким. Я пришел к вам….
(Звонит телефон, Муза поднимает трубку).
Муза. Алло, я слушаю вас. Здравствуй, Света,… что ты говоришь?.. День рождения у Василия Николаевича. Я и забыла, спасибо, что подсказала. (Положила трубку).
Ким. Так что же с розами делать?
Муза. Ах, это розы? Это так трогательно. Люблю цветы.
(Муза рассматривает букет).
Ким. Да, красные розы. Я сегодня купил их в киоске, который на углу возле универмага стоит. Красный цвет- цвет страсти.
Муза. Какой страсти?
Ким. Ну, любви, конечно. Нежных чувств, мечтаний при Луне.
Муза. Ну, какие там чувства, о чем там мечтать в наше время?
Ким. Мечтать всегда надо.
Муза. Вы молоды, то еще можете себе позволить такие вольности, а у нас тут проблем куча. Кстати с чем пожаловали вы?
Ким. Да, я…
(Снова звонит телефон, Муза поднимает трубку).
Муза. Алло. Здравствуй, Галя…. Да, мне говорила Света, что у Василия Николаевича день рождения… Подарок. Не знаю. Мы об этом со Светой не говорили. Хорошо, я ей позвоню, и обсудим этот вопрос.
(Снова положила трубку).
Муза. Так о чем мы говорили?
Ким. Вы спросили, какой у меня вопрос, а я …
(Снова звонит телефон, Муза поднимает трубку).
Муза. Алло. Здравствуй Алла... Где ты говоришь землетрясение? В Монголии? А сколько балов…. Не знаешь. А жертвы есть?.. Нет. Конечно, если бы в Японии было землетрясение, то тогда бы много было жертв, а в Монголии – один человек на квадратный километр, то и жертв нет…. Нет. В Монголию не собираюсь, я в Малайзию буду ехать по путевке. То ты попутала…. Да, к Василию Николаевичу ты будешь идти на день рождения?.. Почему не будешь идти?.. Сама решай, но я б не советовала пропускать это мероприятие.
(Положила трубку).
Муза. Да, проблема.
Ким. Какая еще проблема?
Муза. Что подарить Василию Николаевичу на день рождения? Вот что мужчинам обычно дарят на день рождения?
Ким. Ну, не знаю. Можно зонтик, электробритву, хорошие мужские духи.
Муза. Это как-то уж слишком просто.
Ким. А он курит?
Муза. Курит.
Ким. Тогда купите ему трубку. Сейчас в моду входят курительные приборы.
Муза. Может и правда ему трубку купить? Надо подумать. Так, с каким вы вопросом?
Ким. Я местный драматург. Я написал пьесу.
Муза. Ах, это вы. Мне говорили о вас. Это хорошо, что вы пишите. Надо в нашем городе поднимать культуру. (Звонит телефон.) Минутку. (В трубку). Алло… Света, хорошо, что позвонила ты, а то я думала тебе звонить. Хотела с тобой посоветоваться, что за подарок купить Василию Николаевичу… Может трубку курительную купить?.. Не нравится, а ты что предлагаешь?.. Не поняла, какую бабу?.. Надувную бабу из резины. Да, что ты придумала такое?.. Какой он бабник? Не замечала за ним таких посяганий…. На корпоративе он приставал к тебе? Хорошо. Я тебе потом позвоню, а то у меня посетитель. (Положила трубку). Так что у вас за вопрос?
Ким. Я написал пьесу.
Муз. Хорошо. Так почему обращаетесь ко мне? С пьесой надо идти в театр.
Ким. Я пришел к вам, ибо театр затягивает с постановкой пьесы моей.
Муза, Лично я поддерживаю вас. Надо новую струю впускать в наш театр, чтобы зритель шел на представления, как на праздник.
Ким. Спасибо.
Муза. Я просмотрела вашу пьесу накануне и у меня появились некоторые сомнения.
Ким. Какие?
Муза. У меня возникло несколько вопросов, после прочтения вашей пьесы. Несколько раз перечитала, хотя времени свободного у меня практически нет. Вот скоро будем отмечать день города, на стадионе будет грандиозное представление. Приглашаю.
Ким. Спасибо.
Муза. Вас, кто считает талантливым? Мама или папа?
Ким. У меня нет родителей.
Муза. А где же они?
Ким. Не знаю. Я в детдоме воспитывался.
Муза. Вы, конечно, в детдоме ставили свои спектакли?
Ким. Я тогда еще ничего не сочинял. Я начал писать уже значительно позже, когда приобрел жизненный опыт, получил уроки драматургии у Ануя, мне очень нравились его пьесы.
Муза. Это вы лично с ним были знакомы с этим как его?
Ким. Ануем.
Муза. Странная фамилия.
Ким. (Поражен, таким ответом). Он француз. К сожалению, его уже нет в живых, но я тщательно прорабатывал его пьесы, а так же других авторов. Чехова, Булгакова.
Муза. А у вас есть диплом драматурга?
Ким. У меня нет академического образования, но у меня есть жизненный опыт.
Муза. Вы меня удивили. Не имеете никакого образования, а пишите пьесы.
Ким. Так надо поставить мою пьесу в театре и пусть зритель решает – хороша ли моя пьеса или нет.
Муза. Ставьте, если так хотите.
Ким. Но мне надо помочь, в театре под надуманными предлогами отказывают мне.
Муза. Дорогой мой, так чем я могу помочь? Театр – это самостоятельная единица, которая сама решает, что им ставить. Попробуйте обратиться в другой театр.
Ким. Я ездил в столицу, обошёл несколько театров, но там просто игнорируют провинциалов. Правда, один из режиссеров в откровенной беседе за рюмочкой сказал: «Скорее верблюд пролезет в игольчатое ушко, нежели ты поставишь спектакль здесь».
- Почему, - поинтересовался я?
- Потому что у всех нас имеются дети, внуки, родственники, крестные дети, которых надо пристроить в тепленькое место. Идите вы, идите и двигайте культуру в своих родных местах.
- Вот я и прибыл сюда, чтобы пахать целину на духовной ниве.
Муза. Что ж флаг вам в руки и поднимайте целину, а мы посмотрим.
Ким. Так мне надо ваша помощь.
Муза. Так что я могу сделать?
Ким. Но вы ведь отдел культуры, вы ведь должны как-то направлять театральную жизнь нашего города.
Муза. Мы только общее руководство выполняем.
Ким. Но вы ж могли бы какую-нибудь директиву спустить насчет местных авторов. Ведь в Европе, куда мы так стремимся, есть квота на постановку пьес местных авторов.
Муза. Я вам сказала, что мы выполняем общее руководство, но планы на постановки составляет дирекция театра.
Ким. Но у меня есть конкретное предложение.
Муза. Уморили вы меня. У меня столько работы по улучшении культурного уровня в городе, что некогда и в гору глянуть.
Ким. Но моя пьеса это тоже большой вклад в развитие культуры нашего города.
Муза. Я б не полагала, что она внесет большой вклад в культуру нашего города.
Ким. Почему?
Муза. Что ж перейдем к некоторым деталям. Вот в вашей пьесе есть такие места, которые просто невозможно поставить на сцене.
Ким. Какие это места!?
Муза. Вот влюбленные слушают в парке на лавочке соловья.
Ким. Да, это лирическая сцена, а соловей создает фон хороший для нежных чувств. Вы ведь слушали когда-нибудь соловья, и знаете, как трепетно начинает биться сердце под такую трель.
Муза. Но, где вам в театре возьмут соловья. Да, и как можно заставить соловья петь на сцене, тогда как говорят, что соловьи в неволе не поют. Или вы предлагаете вместо соловья канарейку в клетке поместить на сцене?
Ким. Зачем канарейку на сцену тащить, если соловья можно записать на магнитофон, и затем крутить эту запись в театре.
Муза. То есть вы предлагаете играть под фонограмму.
Ким. Нет, артисты будут играть в натуре, а голос соловья под фонограмму.
Муза. Нет, мы не можем этого сделать. Позволим соловью петь под фонограмму, то затем захочется и артистам выступать под фонограмму, а они на сцене будут только рот раскрывать или вообще не будут приходить на спектакль.
Ким. Но ведь другие применяют такой метод. Вот даже именитые режиссеры используют такой способ. Вспомните хотя б вот спектакль «Калиновая роща», или спектакль «Дикарь» по пьесе Колона.
Муза. Другие пускай делают, как хотят, но мы не будем. К тому же у вас там и коровы на сцене появляются.
Ким. Коровы не появляются, а только подают звуки «Му-Му» за сценой.
Муза. Все равно за сценой надо держать корову, чтобы она издавала там свои протяжные звуки.
Ким. Не обязательно держать корову за сценой. Достаточно тоже записать ее мычание на магнитофон или посадить артиста за сценой, который бы мог изображать звуки коровы – это не так сложно. Да, также он может изобразить лай собаки. Я могу это изобразить.
(Ким начинает лаят «Гав, гав, гав» Это он делает так страстно, что Муза отмахивается).
Муза. Не надо, а то вы мне еще порвете платье.
Ким. Я ж пытался войти в роль, чтобы вы мне поверили.
Муза. Хотя я вам поверила, но денег у нас нет свободных, так как репертуар театр уже спланировал на несколько лет вперед.
Ким. Муза Аполлоновна, давайте будем откровенны – репертуар закладывается в отделе культуры, так как деньгами вы распоряжаетесь.
Муза. Кто вам это сказал? Я его сейчас же уволю.
Ким. Никто мне этого не говорил, и никого не надо увольнять. Просто у меня аналитический ум, мне достаточно было прочитать в городской газете бюджете доходы и расходы театра, чтобы понять какими средствами питается этот очаг культуры.
Муза. Да, они, нахлебники, театр живет на дотации из бюджета, но я ничего не могу здесь изменить.
Ким. А менять надо. Вот сейчас снова Шекспира ставят, а это же какие материальные расходы будут на костюмы, на реквизиты, на оборудование рыцарских замков на сцене. В моем спектакле такие расходы минимальны, потому как деньги на костюмы не надо и на сцену нужны будут минимальные расходы.
Муза. Такие вопросы решайте с руководством театра.
Ким. Муза Аполлоновна, но все, же знают настолько, вы являетесь двигателем культуры в нашем городе. Благодаря вам, у нас открыто много очагов культуры, в которых гармонично развиваются граждане нашего города. Знаете, Муза Аполлоновна, я очень сожалею, что я не художник.
Муза. Почему это вдруг вам захотелось иметь лавры художника?
Ким. Я б тогда рисовал портреты знаменитых людей и в первую б очередь нарисовал бы ваш портрет. Причем бы нарисовал бы в виде императрицы.
Муза. Ну, это вы уж совсем мне льстите.
Ким. Нисколько. Это самая настоящая, правда. Потом этот портрет надо тиражировать во всех средствах массовой информации.
Муза. У меня нефотогенично лицо.
Ким. Наоборот. Ваше лицо – это вершина фотогеничности, ибо в нем совмещены черты настоящей женщины и государственного деятеля.
Муза. Приятно говорить с культурным обходительным человеком.
Ким. Поэтому нам следует расширять границы нашего общения.
Муза. При лунном сиянии я лучше смотрюсь.
Ким. Конечно, при лунном сиянии вы будете великолепны. (Про себя). Намек понял. Надо действовать решительно и беспринципно. Должен заметить, что это не я говорю, а это говорит тот дьявол, который засел во мне. Я готов делать все для того, чтобы исполнить свои мечты. Даже, если мне придется переступать через нормы морали. ( В голос). Муза Аполлоновна, конечно, при лунном свете вы будете смотреть значительно лучше, поэтому мы с вами пойдем в ресторан. Сегодня полнолуние и на террасе ресторана я буду любоваться вашей несравненной красотой.
Муза. Вы хотите посмеяться надо мной.
Ким. Нисколько.
Муза. Вам намного приятней будет проводить свое время с какой-то молодой красавицей.
Ким. О, какое может быть удовольствие говорить с какой-то пустышкой, у которой в голове сплошной туман. Другое дело иметь дело с вами, с женщиной, которая знает, что ей надо от мужчины, и потому отдает ему все на свете – любовь, нежность, тело, душу.
Муза. Вы опасный человек, я боюсь вас.
Ким. Напрасно вы так думаете. В этой груди бьется самое горячее сердце, которое не может без волнения смотреть на вас. Меня прямо охватывает безумное желание видеть вас, быть с вами, держать вашу руку в своей руке. И, если вы откажите мне в этом, то моя жизнь закончится, солнце зайдет на моем горизонте.
Муза. Ну, если для вас это так важно.
Ким. Архи важно. Я побежал заказывать столик в ресторане и встречу вас после работы.

Сцена 7
(Ким под ручку идет с Музой Аполлоновной в парке).

Ким. У меня сегодня был самый замечательный день. Нет, самый замечательный вечер в моей жизни, благодаря вам, Муза Аполлоновна. У меня, словно, крылья появились.
Муза. Вы сильно преувеличиваете.
Ким. Я всегда говорю только то, что есть, ведь я драматург.
Муза. Вот потому, что вы драматург, я и подозреваю, что вы приукрашаете нашу действительность.
Ким. Муза Аполлоновна, да провалится мне на этом месте, если я вру.
Муза. Да, суши умеют готовить в этом ресторане. А вот салаты были несвежие.
Ким. Может быть, салат был не свежий, но музыка хорошая была.
Муза. Правда, музыканты так часто отдыхали. Мы всего два танца протанцевали.
Ким. В следующий раз я попрошу их больше играть и меньше перекуров делать.
Муза. Вы серьезно говорите?
Ким. Что вы имеете в виду?
Муза. Что мы еще раз посетим этот ресторан?
Ким. Конечно, мы пойдем в этот ресторан, думаю, что у них тогда будет коронное блюдо.
Муза. Какое блюдо?
Ким. Шашлык из молодого барана.
Муза. Я обажаю шашлык из молодого барана.
Ким. Я тогда позвоню в ресторан и поинтересуюсь, когда у них будет такое блюдо и приглашу вас туда.
Муза. Ловлю вас на слове.

(Тут к ним подходит агрессивно настроенная Надя).
Надя. Ах, вот с кем ты гуляешь! Теперь понятно, почему ты не хочешь, на мне женится.
Ким. Женщина, уйдите.
Муза. Кто эта девушка?
Ким. Да, это просто знакомая. Соседка.
Муза. А почему она к тебе пристает?
Ким. Сам не знаю. Надя, иди домой, я тебе потом все расскажу.
Надя. Нет. Никуда я не уйду, пока ты мне сейчас всё не объяснишь.
Ким. Надя, если ты сейчас не уйдешь, то я очень рассержусь на тебя.
Муза. Ты можешь мне объяснить, что связывает тебя с этой девицей.
Ким. Ничего меня с ней не связывает.
Надя. (Возмущенно). Как это ничего не связывает!? А почему же ты тогда со мной гулял. Про звезды рассказывал. Книжки свои непонятные показывал. И говорил, что скоро в театре будут идти твои спектакли. За что ты получишь большие деньги, и тогда мы сможем пожениться.
Муза. Что я слышу?
Ким. Да, не слушайте её! Это всё она выдумала. Неужели вы не видите, что это вздорная девчонка.
Надя. Ничего я не выдумала. А еще ты говорил, что тебе надо обкрутить одну старушку, чтобы она дала денег на спектакль.
Муза. Это правда!?
Ким. Муза Аполлоновна, кого вы слушаете. У неё же совсем крыша поехала.
Муза. Может у неё и поехала, но я еще при полном здравии и все прекрасно поняла. Ты ухаживал за мной, только для того, чтобы деньги получить на спектакль.
Ким. Нет, Муза Аполлоновна, у меня были к вам настоящие чувства!
Муза. Не верю твоим словам. Ты красиво говорил мне о своих чувствах, только ради денег. Как это низко и пошло. Видеть тебя не хочу я.
(Муза уходит, а Ким опускается на землю в отчаянии, сидит, охватив голову. Надя стоит в стороне, затем подходит к Киму, пытается его успокоить).
Надя. Ким, встань с земли, а то простудишься.
Ким. Уйди от меня! Я не хочу тебя видеть!
Надя. Ну, зачем ты так расстраиваешься? Ну, не дадут тебе денег на спектакль, то ничего страшного не произойдет. Земля будет крутиться, солнце взойдет на востоке. Нет, никакой трагедии.
Ким. Что ты понимаешь в этом! Ведь это конец всем моим планам.
Надя. Но ведь в жизни есть и другие вещи, кроме твоих пьес.
Ким. Для меня нет жизни без моего творчества, а ты сейчас всё разрушила. Вся моя жизнь потеряла смысл. Я не знаю. Чем могу я заниматься?
Надя. Мы будем садить, и продавать арбузы.
Ким. Дура, ты набитая. Пошла ты подальше от меня, а то я за себя не ручаюсь.
Надя. Пошли. Это все пройдет. Завтра ты проснешься, и все будет по-другому.
Ким. Ничего не будет. Меня не будет и тебя не будет. Ты виновата в этом и ты будешь наказана за это.
(Он поднимается и хватает Надю за горло, бросает на землю, душит её).
Надя. Что ты делаещь?
Ким. Я тебя задушу. Ты меня уничтожила.
Надя.  Спасите! Спа-си-те!
(Появляются санитары в белых халатах, которые скручивают руки назад Киму и уводят со сцены).

 
Действие 2
Сцена 1

Кабинет врача-психиатра Полины Сергеевны Нептуненко. (В первом действии она играла Музу Аполлоновну). Это строгая дама, ей за пятьдесят, но она стремится остановить время и сохранить фигуру. У неё на столе гора папок слева, а справа старенький компьютер. Стук в двери, а затем входит Ким Сидоренко.

Ким. Можно?
Полина. Можно.
Ким. Здравствуйте.
Полина. Здравствуйте. Садитесь.
Ким. Спасибо, я постою.
Полина. Не надо стоять, а надо садиться, а то стоите, как телеграфный столб.
Ким. Что за сравнение? Я вам не столб.
Полина. Вы не волнуйтесь.
Ким. Я не волнуюсь. Мне просто не нравится ваше сравнение. Я не столб.
Полина. Конечно, вы не столб, вы пациент нашей больницы, только ведете себя неадекватно.
Ким. Не забудьте подчеркнуть, что я необыкновенный пациент.
Полина. Хорошо, я это помню. Но вы сядьте, в конце-то концов.
Ким. А вот так нельзя говорить.
Полина. Почему?
Ким. Потому что сажают в тюрьму уголовников, преступников. А людям честным говорят, присаживайтесь.
Полина. Смотри, какие мы чувствительные. Присаживайтесь.
Ким. Вот это другое дело. Спасибо. Хотя откровенно сказать, что это заведение мало чем отличается от тюрьмы те же запоры на дверях, решетки на окнах, и везде охранники, готовые каждую минуты кинуться на тебя, чтобы набросить смирительную рубашку. Правда, имеются и различия. В тюрьме человек знает, когда выйдет он на свободу, а пациенты психической больницы не знают, когда они вернутся к нормальной жизни.
Полина. Но это вы уж слишком перебрали в своем сравнении. Фантазии вам не занимать. Ваша фамилия?
Ким. Сидоренко.
Полина. Имя?
Ким. Ким.
Полина. Странное имя.
Ким. Ничего странного. Расшифровывается, как Коммунистический Интернационал Молодежи. Я родился 29 октября в день рождения комсомола. Не я себе имя выбирал.
Полина. А кто же?
Ким. Какая-то патриотическая бабушка в роддоме.
Полина. А что же родители себе думали, что вас так записали.
Ким. Мама не могла долго прийти в себя после родов, а папа постоянно был пьян, потому что праздновал с друзьями мой день рождения, пока я и в школу пошел.
Полина. Видно, не повезло вам с родителями.
Ким. Вы как в воду смотрели. Одним словом, психолог, который видит человека насквозь.
Полина. Не психолог, а психиатр.
Ким. По мне так одинаково. С психами ведь имеете дело. Но я должен сказать, что я не такой, как вы думаете.
Полина. Это мне не интересно. На что жалуетесь?
Ким. В столовой чай не сладкий и холодный подают, понятно, что никакого удовольствие от такого чаепития не получаешь.
Полина. Вы здесь на лечении находитесь, а не удовольствие должны получать.
Ким. А еще хлеб такой, что с них лошадок можно лепить.
Полина. Я не это имела в виду, обращайтесь с такими вопросами на кухню. А меня интересует ваше состояние.
Ким. Какое может быть состояние при нынешнем правительстве, оно окончательно запуталось в своих реформах, а нас сделало голыми и босыми.
Полина. Я вас прошу, не надо здесь политику примешивать. Здесь лечебное заведение, в котором не должно быть никаких высказываний о действиях нашего правительства.
Ким. Я это уже понял, что руки правительства сюда не доходят, ибо они свои руки запустили в наши карманы.
Полина. Если вы не будете вести себя достойно, то я вызову санитаров.
Ким. Все я буду вести себя очень хорошо.
Полина. Я вас спрашиваю, что у вас болит?
Ким. Сердце у меня болит, когда я смотрю, что не любят у нас талантов.
Полина. (Сердито). Я б не рекомендовала вам все в шутку превращать. У вас итак довольно сложное положение. По вас тюрьма плачет.
Ким. Я это понял уже, но я не желаю туда попасть. Правда, ваше учреждение тоже не санаторий, очевидно, что такая обстановка не способствует скорому выздоровлению пациентов.
Полина. Хорошо будете вести себя, исполнять все предписания врачей и мы вас здесь держать не будем. На ваше место у нас по два претендента. Народ сейчас слишком нервным стал.
Ким. Я могу хоть сейчас освободить место.
Полина. Не будем торопиться, есть сигнал от правоохранительных органов - его надо тщательно проверить. И хватит дискуссий. Протяните перед собой руки. (Ким выполнил команду). Теперь правой рукой достаньте носа. Теперь проделайте это же самое левой рукой. Хорошо. Снова руки перед собой держите (она бросает лист бумаги на его руки). У вас руки трясутся. Это рассеянный невроз, общее расстройство нервной системы. Это надо лечить.
Ким. Это нервы у меня от того, что вы закрыли меня здесь, и я не могу писать.
Полина. Что вы пишите?
Ким. О нашей жизни.
Полина. В мире уже столько написано книг, что за всю жизнь нельзя перечитать.
Ким. Так-то ж было написано в другое время, там другие люди жили, а надо о современности написать хорошо. Особенно, про ваших тараканов.
Полина. У нас нет тараканов. Что вы придумали?
Ким. Это днем их не видно, когда вы здесь находитесь, а, когда наступает ночь, то они выползают изо всех щелей. Они такие забавные и вносят некоторое разнообразие в больничную жизнь.
Полина. Эту главу вам следует вычеркнуть из вашего романа. Да и вообще рекомендовала бы вам прекратить вам заниматься литературой.
Ким. Почему.
Полина. Потому что это вас до добра не доведет.
Ким. Странная у вас рекомендация.
Полина. Не вижу ничего странного. Каждый человек, прежде чем начинать какое-то дело ставит вопрос, зачем это делает.
Ким. У меня есть своя задача, даже могу сказать мечта, но зачем рассказывать, вы все равно не поймете.
Полина. Славы хотите. Чтобы девушки вас любили. Хотите, чтобы о вас газеты писали, по телевизору показывали, рейтинг высокий в Интернете иметь.
Ким. Я просто хочу писать и излагать свои мысли, передавать их будущему поколению, а также то, как мы жили. Ведь, если мы не оставим хороших произведений, то мы уподобимся тем же муравьям, которые бессознательно, инстинктивно выполняют определенные функции для сохранения вида. То есть мы живем только инстинктами самосохранения и размножения. Проще говоря, что мы живем для того, чтобы есть и пить, то есть ведем свое существования, которое присуще самым низким формам материи.
Полина. Любишь философствовать?
Ким. Нет. Я не хочу уподобиться тем муравьям.
Полина. Вы математику, хорошо учили в школе?
Ким. Как сказать.
Полина. Можете дальше не говорить. В математике есть такое понятие "мнимая" единица.
Ким. Что-то припоминается. У нас такая древняя старушка вела математику, что я ничего не понял.
Полина. Так вот в области действительных чисел уравнение имеет только одно верное решение, а все остальные находятся в области комплексных чисел, то есть мнимых чисел, которых бесконечно много.
Ким. Не понимаю, к чему такое определение?
Полина. К тому, что пишущих людей много, бесконечное множество, но единицы из них достигают успеха.
Ким. Я добьюсь своего. Мои книги будут издаваться и у них будет читатель.
Полина. Для того, чтобы издавать книги надо иметь деньги или хороших спонсоров.
Ким. Я найду спонсоров.
Полина. Почему вы думаете, что тебе дадут деньги?
Ким. Потому что. Потому что я пишу интересно, талантливо, так никто не пишет. Другие авторы пытаются фантазировать в своих произведениях, пытаются создать какой-то новый загадочный мир, тогда как надо просто отображать верно, нашу действительность, в ней столько прекрасных историй, удивительных сюжетов, что никакая фантазия не может сравниться с реальной жизнью.
Полина. У вас навязчивая идея. Фрустрация личности. Если вас не остановить вовремя, то со временем это превратится в трагедию, потому, как здание ваше построено на песке. Фата моргана. Так что выполняйте тщательно мои предписания, которые вернуть вас к реальности.
Ким. Какая еще фрустрация?! Я вам не фрукт какой-то, а здоровый человек.
Полина. Здоровых людей нет, есть не тщательно исследованные лица. Возьмем анализы у вас и сделаем выводы, если будете больны, то будем лечить, а, если будете здоровы, то выпишем. И тогда направьте свою энергию на реальную какую-то профессию, ибо писателей, поэтов много, а вот инженеров, слесарей хороших не хватает.
Ким. Но для меня потеряется смысл жизни, если не буду писать.
Полина. От вашего увлечения не остается материальных следов пребывания вас на этой земле, что необходимо каждому человеку, чтобы убедить его, что он не напроасно пришел на эту землю. Вот инженеры строят мосты и заводы, дома и ракеты. Представьте, как это хорошо, когда вы идете улицей и видите дом, построенный за вашим проектом, или едете машиной и проезжаете мимо завода, в строительстве, которого принимали прямое участие, то вас будет распирать от гордости. Эти сооружения будут стоять десятилетия, столетия и вы будете довольны собой, ибо жизнь ваша прожита не зря, а потом еще своим детям и внукам будете рассказывать и показывать эти объекты.
Ким. Вы знаете, когда была написана пьеса "Недоросль"?
Полина. Какое это имеет отношение к нашему разговору?
Ким. Самое прямое. Она написана в конце восемнадцатого столетия, больше двести пятьдесят лет прошло, но эта пьеса звучит вполне современно в наше время, ибо в стране полным-полно таких "Митрофановичей", не знающих ни истории страны, ни традиций. Так вот эта пьеса живет до сих пор, а дома, заводы, фабрики и прочие сооружения тех времен уже давно развалились, ушли в небытие.
Полина. А где уверенность у вас в том, что ваша книга обретет долгую жизнь? Книг у нас написано немало, даже можно сказать много, но очень мало этих произведений переживает своего автора, и превращаются в макулатуру.
Ким. Я в своих силах  уверен и считаю, что этого достаточно, ибо я имею достаточно опыта и знаний по этой теме.
Полина. Этого мало, надо чтобы по этому поводу высказались специалисты, критики, драматурги.
Ким. Увы, я не вижу у нас таких специалистов, драматургов, писателей, которые объективно могут оценивать мои произведения.
Полина. А может вы ошибаться на свой счет? И ваш дар - это фикция.
Ким. Джорджано Бруно тоже был один, когда утверждал, что земля крутится, ему не верили и сожгли на костре, но оказалось, что он был прав - земля крутится.
Полина. Тем не менее, я хочу вас удержать от опрометчивого шага - пойти по тернистому пути сочинителей, которые заканчивают обычно свою жизнь очень печально - топят свою горечь в алкоголе, наркотиках, некоторые авторы даже кончают жизнь самоубийством. Хемингуэй, Фадеев, Есенин, Маяковский. Неужели вы желаете пополнить этот звездный список?
Ким. Конечно, нет.
Полина. Значит, будем лечиться.
Ким. От чего?
Полина. От "Звездной болезни".
Ким. Я вполне здоров и осознаю все свои поступки.
Полина. Чем больше вы стараетесь доказать свою вменяемость, тем больше я вижу необходимость вашего лечения.
Ким. Однако, меня лечить не надо, ибо я здоров.
Полина. У вас были мысли о самоубийстве?
Ким. Нет. Никогда не думал, наоборот, я очень люблю жизнь и настроен даже оптимистически, несмотря на то, что мир наш несовершенен. Мне на память приходит анекдот. Один бизнесмен заказал себе новый костюм к очередному кооперативу, но портной очень долго шил его, делал несколько примерок, чем вывел заказчика из себя:
-Что вы так долго шьете костюм, Господь Бог создал этот мир за неделю, а вы месяц шили этот костюм".
-Дорогой мой клиент, но посмотрите вы на этот костюм. Это же совершенство, а посмотрите на этот мир, как он несовершенен,- ответил портной.
Полина. А родители ваши и родственники не хотели покончить жизнь самоубийством?
Ким. У меня не было родителей, а потому и не знаю своих родственников. Я инкубаторский.
Полина. Не надо шутить. Я же серьезный с вами веду разговор, и вы у меня не единственный больной.
Ким. Я тоже отвечаю вам серьезно. Я не знал своих родителей, ибо воспитывался в интернате, поэтому не знаю, кончили ли они свою жизнь самоубийством или доживают еще свою никчемную жизнь.
Полина. Вы были недовольны своими родителями, тем, что они выбросили вас в этот несовершенный, по-вашему, мнению мир и потому хотели покончить жизнь самоубийством.
Ким. Я ж говорю, что я не пытался покончить жизнь самоубийством.
Полина. Но вам же не нравится этот мир, вы же сами его признали несовершенным, в котором жить не комфортно и потому лучше уйти из него. Даже, рассказанный вами анекдот, подтверждает мое мнение, что вы хотели бы уйти с этого мира.
Ким. Уйти из него я пока не собираюсь.
Полина. А, когда решитесь это делать?
Ким. Я хочу досмотреть эту сериал, которая называется - личность в психушке.
Полина. А почему вы хотели лишить жизни девушку?
Ким. Что вы еще придумали? Это вы специально придумали, чтобы меня сделать шизофреником.
Полина. Здоровые люди не хотят задушить женщину.
Ким. Мы с ней, таким образом, развлекались, вы ведь знаете, что, если немного придушить человека, то чувства у него обостряются. Это называется "собачий кайф", детишки так сейчас в интернете развлекаются. Так вот сначала она перекрыла мне доступ кислорода в мозг, что у меня галлюцинации начались, а потом она меня попросила, чтобы я перекрыл ей доступ кислорода в голову. Когда я отпустил её, то она в эйфории начала кричать.
Полина. Но она говорит обратное. Она утверждает, что вы хотели задушить её.
Ким. Это она со злости, что я не хочу, на ней женится.
Полина. Почему же вы не женитесь, если у вас такие бурные страсти?
Ким. Как я могу жениться на ней? Ведь это означает поставить крест на моей писательской карьере. Понимаете, я не хочу связывать себя никакими обязательствами. А вдруг дети еще родятся, это большая ответственность, тогда они будут рыться в моих бумагах, в компьютере постирают мои произведения или заблокируют мои контакты с издательствами.
Полина. У вас к тому же и мания преследования. Психоз с параноидальным синдромом.
Ким. Какой еще синдром.
Полина. Параноидальным синдромом.
Ким. Так это выходит, что я еще и параноик.
Полина. Есть вероятность такого заболевания, у вас тут целый букет психических заболеваний, вам надо лечиться.
Ким. Чем больше я с вами общаюсь, тем больше понимаю, что, если так будет продолжаться, то я действительно сойду с ума.
Полина. Этого мы не допустим. Сейчас в нашем арсенале находятся такие средства, что лечатся любые заморочки.
Ким. Я не понимаю, почему вам так хочется лечить меня?
Полина. Это мой долг.
Ким. А может это нечто иное?
Полина. О чем вы намекаете?
Ким. Может это мои недруги дали вам задание закрыть меня в психушке?
Полина. Что за бред вы несете.
Ким. Совсем не бред. Скажите, у вас какой автомобиль?
Полина. Зачем вам это знать?
 Ким. Чтобы определить берете вы взятки или нет?
Полина. Не надо только наглеть.
Ким. Можете не говорить. Запах ваших духов говорит, что вы берете взятки.
Полина. Что вы позволяете говорить.
Ким. Что бы купить духи Диор-Шерри вам надо полгода собирать деньги.
Полина. Откуда вы знаете, что у меня Диор-Шерри.?
Ким. Моя девушка любила такие духи, и я купил ей духи на Восьмое марта. Изумительный запах. Вам тоже подарили эти духи?
Полина. Может быть.
Ким. Это сделали те же недруги, которые закрыли меня здесь? Отвечайте.
Полина. Почему я должна отвечать?
Ким. Потому что это очень важно. Я подам заявление в прокуратуру, чтобы они там разобрались - откуда у вас деньги, кто делал вам подарки? Кроме того, я дам показания, что вы закрыли талантливого писателя, который должен создавать новые произведения в духовную сокровищницу нашей страны, которая нынче очень оскудела, из-за продажных чиновников и бездарных авторов, но имеющих мохнатые руки в городе, губернии, столице.
Полина. Это полная чушь.
Ким. Я понял. Это они заплатили вам, чтобы вы держали меня тут, а они беспрепятственно распространяли свою чушь. Станиславский говорил, что надо любить искусство в себе, а не себя в искусстве. Так вот такие люди любят только себя в искусстве, распространяют только свой эгоизм в высокую сферу, а всем остальным, они хотят закрыть рот, ибо иначе люди увидят их пустоту и отвернутся от них. Чиновники поддерживают мнение этих бездарей, потому что своего мнения у них быть не может, так как полные профаны в этом деле.
Полина. Почему вы так думаете?
Ким. Они не могут отличить Гегеля от Гоголя, Бабеля от Бебеля, путают Ахметова с Ахметовой. Стыдно с такими наработками идти в Европу и Америку. Надо создавать пространственные образы, независимые от автора.
Полина. Вы сделаете это, напишите объемное реалистическое произведения, но надо потерпеть, подлечится, а потом.
Ким. А когда будет это потом?
Полина. Тут я не могу вам сказать, сколько уйдет время, наберитесь терпения.
Ким. Вот так все мне говорят, наберитесь терпения, дождитесь лучших времен, пока наступит лучшие времена, тогда можно будет и говорить о печатании ваших книг, о постановке ваших спектаклей. Но никто не говорит, когда придут эти блаженные времена. А я не могу ждать. Вы слышите...
Полина. Что мне слышать?
Ким. Как летят секунды, проходят минуты и часы, которые приближают некоторое время икс и мне надо вложиться в это отведенное время, создать что-то стоящее в литературе, вместо той горы макулатуры, которые заполняют наши магазины, киоски, библиотеки. А вы поддерживаете этих неучей, тем самым, лишая нашу страну духовного наследства.
Полина. Хорошо, подадите на меня в суд. Только не знаю, есть ли такая статья в криминальном кодексе за то, что я лечу людей от навязчивых идей.
Полина. Это не так просто.
Ким. Вот вы слышали, почувствовали ситуацию момента?
Полина. Что я должна почувствовать?
Ким. Как сейчас бездарно улетели в бесконечность мои десять минут, шестьсот секунд, которые я использовал бы для создания нового произведения. Я не могу быть таким транжирой своего времени и таланта. Кому много дано, с того много и спросится. Вы знаете, что мне снится один и тот же сон.
Полина. Причем здесь сон.
Ким. Не знаю, при чем здесь сон. Это вы специалисты должны разъяснить по Фрейду.
Полина. Но я же не вижу ваших снов.
Ким. Мне снится всегда один и тот же сон.
Полина. Расскажите, а мы сделаем выводы. Посоветуем, как вам быть дальше.
Ким. Ко мне ночью приходит Гоголь.
Полина. Какой еще Гоголь?
Ким. Тот самый. Николай Васильевич, который "Ревизора" написал.
Полина. Почему вы уверены, что это тот самый Гоголь?
Ким. Потому что у него длинный нос и волосы, длинные прямо на плечи ему ложатся.
Полина. И что он делает?
Ким. Ничего не делает. Вот сядет напротив меня и смотрит на меня, как на икону, а я сижу за столом.
Полина. Ну, и пусть смотрит.
Ким. Я не могу терпеть, когда он смотрит. Меня какие-то угрызения грызут, которые не дают мне спокойно спать.
Полина. Перевернулись на другую сторону и спите дальше себе спокойно.
Ким. Да, я кручусь, как юла, но он не исчезает, словно, упреки мне делает.
Полина. Какие еще упреки.
Ким. Почему плохо пишите? - спрашивал он таким трескучим голосом, - Почему не создаете новых шедевров, которым бы мир аплодировал? Почему дрянь разную на сцене театра показываете? Но я-то причем, если меня на сцену не допускают чиновники.
Полина. Действительно. Я здесь причем?
Ким. Но вы являетесь оружием в руках чиновников, которым не выгодно поддерживать таланты.
Полина. Хватит, нести всякую чушь!
Ким. Неизвестно только кто несет чушь. У меня есть небольшой стих о вас. Есть врачи, которые все знают, но ничего не умеют - это терапевты. Есть врачи, которые ничего не знают, но все умеют - это хирурги. Есть врачи, которые ничего не знают, и ничего не умеют - это психиатры.
Полина. Напрасно вы так говорите. Я могу, и рассердится, тогда вам будет плохо.
Ким. Зачем вы так говорите? Я ведь вижу, что вы хороший человек и внутренне желаете мне добра, а вы нехорошие мне слова такие говорите, что я параноик, псих, шизофреник, что у меня внутренний разлад с собой происходит, который приведет меня к самоубийству. Когда я впервые встретил вас, то подумал, что вы мой ангел-спаситель, насколько сладчайший был голос у вас и доброжелательно вы ко мне относились.
Полина. Я действительно желаю вам добра.
Ким. Если вы желаете мне добра, то выпишите меня с больницы.
Полина. При всем желании я не могу так сделать.
Ким. Тогда я сам ухожу.
Полина. Вы выйдете, тогда, когда пройдете курс лечения. Только не волнуйтесь. Сейчас вам сделают укол сульфозина, для того, чтобы стабилизировать ваше психическое состояние.
Ким. Я не хочу принимать ниаких уколов.
Полина. Придется.
Ким. До свиданья.
Полина. Не спешите.
(Он идет на выход, но Полина нажимает кнопку звонка и в дверях появляются два санитара, которые пытаются остановить Кима, но он сопротивляются долгое время, в конце концов, они надевают смирительную рубаху). Санитаров играют режиссер и депутат из первого действия.

Сцена 2
(В больничной палата в кровати лежит Ким, распятый, как Христос, рядом с ним сидит медсестра Зоя). Зою играет Надя из первого действия.

Зоя. Так давайте будем умницей. Покушайте, нельзя отказываться от пищи.
Ким. Не буду, я есть, пока вы меня не развяжете.
Зоя. Вы снова будете буйствовать.
Ким. Нет. Я буду вести себя хорошо.
Зоя. О том, чтобы вас освободить, должна сделать заключение врач.
Ким. Так пускай она придет и сделает такое заключение.
Зоя. Она придет только после того как сделает обход. Так что покушайте, чтобы набраться сил.
Ким. Я не буду, ничего есть.
Зоя. Так вы можете и умереть.
Ким. Ну, и умру. Мне все равно, ибо я потерял всякий смысл в этой жизни, а виноваты в этой смерти будете вы.
Зоя. Наоборот, я пытаюсь вам помочь.
Ким. Хорошо, я напишу в своем прощальном послании, что вы пытались меня накормить кислыми щами и холодным несладким чаем.
Зоя. Вы еще так молоды. У вас вся жизнь впереди.
Ким. Не надо меня успокаивать.
Зоя. Я не успокаиваю, я хочу, чтобы вы не отчаивались. Вот покушайте, хотя бы котлетку, вы же с самого утра ничего не ели.
Ким. Я решил умереть, и моя смерть будет на совести моего врача.
Зоя. Это глупость. Вы только себе сделаете плохо, а врачу за это ничего не будет.
Ким. Совесть замучает, ведь клятву Гиппократа она давала. Как там говорится: «Клянусь Аполоном-врачом, и всеми богами и богинями, беря их в свидетели…» и так далее и тому подобное. Ведь столько свидетелей у этой клятвы, что должно быть чувствительное наказание за нарушение клятвы.
Зоя. Не дождетесь. (Говорит тише). Между нами говоря,
пока еще совесть ни одного врача не замучила, хотя всякое бывает.
Ким. Плохо, что сейчас у людей совести нет, но, если у врачей нет совести, то это вдвое опасней для пациентов.
Зоя. А у вас совесть есть?
Ким. Вчера, кажется, была, но после горячих уколов магнезия она испарилась. Особенно, после того, как ешё и привязали.
Зоя. Но вы ведь себя нехорошо вели. С виду культурный человек, а такое устроили вчера, всю больницу на уши поставили.
Ким. После насилия надо мной, я за себя не ручаюсь.
Зоя. Я вас не понимаю.
Ким. А что вы хотите понять?
Зоя. Вы так не похожи на других пациентов. С виду вы такой, как и все остальные пациенты, но ведете себя так странно.
Ким. В чем же странность?
Зоя. Все остальные пациенты то в домино играют, то в шахматы, те которые моложе сидят и в телефоны смотрят, а вы все время в тетрадь свою что-то пишите. Я за вами наблюдала. Даже ваши соседи называют вас за глаза "режиссером".
Ким. Я им прощаю, но мне льстит ваше внимание. Это вам задание врач дал следить за мной?
Зоя. Нет. По собственному желанию.
Ким. Собираете материал для своей диссертации?
Зоя. Это вы смеетесь надо мной, а это не достойно культурному человеку так поступать. Вот вы что пишите?
Ким. То я свои фантазии туда записываете.
Зоя. А почему в тетрадь пишете, а не в компьютер?
Ким. Я не доверяю компьютерам, у них есть такое свойство сбрасывать записное из памяти, а что написано пером, то не вырубишь топором.
Зоя. Так конкретно можете сказать, о чем пишете?
Ким. Я не умею рассказывать свои произведения, лучше я могу вам дать свою тетрадь только с условием, чтобы вы почитали, но, чтобы никому не давали её.
Зоя. Хорошо, обещаю, что сама только почитаю. Давайте вашу тетрадь.
Ким. Развяжите меня, я тогда дам вам тетрадь.
Зоя. Нет. Я не могу вас развязать без разрешения врача.
Ким. Тогда откройте тумбочку, она на верхней полке лежит, под книгой. Возьмите.
Зоя. (Зоя открывает тумбочку, берет тетрадь, с недоумением рассматривает её). Это вы написали?
Ким. Да.
Зоя. Так странно здесь написано.
Ким. Что странного?
Зоя. Тут все какие-то имена, а потом какие-то слова идут. Какие-то разговоры между людьми происходят, но ничего не рассказывается о том, где это происходит, в каких условиях. Я так не привыкла читать.
Ким. Это пьеса так пишется, по ней потом спектакли ставятся.
Зоя. Ах, понятно. Только я такого раньше не читала, я больше любовные романы читала.
Ким. Почитайте и пьесы - это тоже интересно, Впрочем, там есть и рассказы дальше полистайте, они о любви.
Зоя. Спасибо. Я почитаю, но вы за это должны съесть котлетку.
Ким. Вот прочитаете какой-нибудь рассказ или пьесу, тогда съем котлетку.
Зоя. Я сейчас прочитаю, покажите только мне тот рассказ о любви.
Ким. Перелистайте несколько страниц, пьеса закончится и начнется рассказ "Письмо другу".
Зоя. (Открывает тетрадь, перелистывает несколько листов). Вот нашла этот рассказ.
Ким. Прочитайте. Он не большой.
 Зоя. Спасибо. Я почитаю.
Ким. Поспешите читать, вы тем самым спасите чью-то жизнь.
Зоя. Я сейчас это мигом прочитаю, вот только укол надо сделать мужчине из пятой палаты и начну читать.

(Медсестра выходит, Ким остается один, он ворочается, пытается освободиться от оков, но у ничего не получается, через время заходит лечащий врач).
Полина. Вы снова нарушаете режим. Не принимаете лекарства, объявили голодовку.
Ким. Потому что распяли меня, как нашего Спасителя по наветам завистливых книжников. Вы знаете, за что распяли Иисуса?
Полина. Я не жила в то время и не могу выносить правдивое суждения.
Ким. Его распяли завистники, ибо за ним шли люди, они верили ему, ибо он на самом деле творил добро, а в его устах были слова божьи, а это была целебная истина. Вначале было Слово, Слово было у Бога, Слово было Бог. Мое Слово тоже имеет божественную природу, за что меня и не любят чиновники и прочие книжники, ибо моя сила в правде, а это не дает им возможности творить свои грязные делишка.
Полина. У вас снова мания преследования появилась.
Ким. Даже, если вы не причастны к этому делу, то поверьте, что наши бездарные литераторы очень довольны вашим поступком, ибо освободили вы их от назойливого посетителя, который может создать им конкуренцию. Даже, можно сказать, что конкуренции нет, ибо я вне конкуренции среди этих бездарей, за которых мне стыдно, ибо они несут такое чудовищное искажение жизни нашему великолепному зрителю, чем извращают его вкусы и привязанности.
Полина. У нас не было никакой задней мысли в том, чтобы повязать вас, ибо вы вели себя очень буйно, словно, совсем потеряли рассудок.
Ким. Даже, если вы не выполняете их волю, вы в тайном сговоре с ними.
Полина. Не понимаю, какой у меня с ними сговор?
Ким. Вы знаете, что написано в читальном зале библиотеки японского города Йокогама?
Полина. Не имею понятия.
Ким. Довожу до вашего сведения, что там объявление есть такое "Берегите талантливых читателей от бездарных литераторов". В городе живет около четырех миллионов человек, говорю для сведения.
Полина. Ну, и что, если японцы так написали?
Ким. Японцы написали, а к нам имеет прямое отношение, потому как наши литераторы напрочь отбили у наших читателей желание читать книги, это же относится в полной мере и к спектаклям и фильмам. Мы гоним количество, совсем не заботясь о качестве продукции в такой чувствительной к фальшивке области, как искусство.
Полина. Но я, какое имею к этому делу отношение?
Ким. Вы держите в своих застенках талантливого автора, который должен писать свои романы и пьесы, поскольку его слова содержат божью истину, не ценится в нашей бедной стране. Знаете, какая самая в мире драгоценная вещь, но на самом деле оценивается очень дешево?
Полина. Не знаю.
Ким. Это ум. Если его не заметит вовремя, то творения этого ума не увидит этот мир и, хотя говорят, что рукописи не горят, но они танут в вечность не взволновал ничей серое вещество и не тронув чувств человека. Есть такая поговорка: «Поддержи таланты, бездари сами пробъют себе дорогу».
Полина. Но почему вас должно поддерживать государство.
Ким. Потому что во мне есть искра божья.
Полина. У вас большое самомнение.
Ким. Если оно основано на реальных фактах, то это уже не самомнение, а уверенность в своих силах. Я постараюсь это доказать это. Я жду письмо из театра, куда я послал свою последнюю пьесу. Она замечательна и её должны принять к постановке в театре в ближайшее время. Я уже имел встречи с режиссером театра, он очень положительно отзывался о моем творчестве и обещал поставить мою пьесу в репертуар театра.
Полина. Посмотрим, что в этот раз вам напишут. Ведь это не первое письмо?
Ким. Не первое письмо. Это, верно, много было писем, отказов, но это будет решающее. Я прошу вас развязать меня, пока этого вы не сделаете, то я не отменю голодовку.
Полина. Вы будете хулиганить?
 Ким. Нет. Я буду вести себя спокойно.
Полина. Вы поняли, чего мы от вас добиваемся?
Ким. Да. Вы хотите меня вылечить.
Полина. Так заканчивайте свою голодовку.
Ким. Это не зависит от меня. Я жду очень важного момента в жизни.
Полина. Какого еще момента?
Ким. Ваша медсестра Зоя сейчас читает мой рассказ и должна высказать свое мнение об этом произведении.
Полина. Почему так важно вам мнение нашей медсестры.
Ким. Потому что она независимый человек, не связанная никакими обязательствами и оценит произведение мое объективно. Если она прочитает мой рассказ, и хорошо отзовется о нем, то я съем одну котлету, а, если одолеет мою пьесу, то съем сразу две котлеты.
Полина. А если ей не понравится ваш рассказ?
Ким. То я ничего не буду есть.
Полина. Странный уговор.
Ким. Нисколько. Надо же приобщать ваш персонал к современной литературе. Я могу и вам предложить почитать мои произведения.
Полина. Не надо.
Ким. Вы еще не понимаете, от чего вы отказываетесь.
Полина. Возможно, но жалеть об этом не буду.
Ким. Напрасно. Так бы вы лучше поняли меня, и у нас было бы меньше разногласий. И вы правильно бы поставили свой вердикт, а не считали бы меня шизофреником.
Полина. У меня достаточно итак фактов по вашей болезни, чтобы вынести верное суждение.
Ким. Жаль. А я думал, что у меня получится добиться от вас того, чего добился мой приятель Костя Лопушенко у местной красавицы Оли Кучерявенко.
Полина. Чего же он добился?
Ким. Он добился того, что она взяла кредит, на которую Костя купил машину и скрылся в неизвестном направлении.
Полина. Не вижу никакой связи.
Ким. Если бы Оля не полюбила бы Костю, то она бы не взяла кредит в банке, за который она будет рассчитыватся всю оставшуюся жизнь. Но она нисколько не жалеет об этом, ибо узнала с ним всепоглощающую любовь.
Полина. Вы хотите, чтобы я полюбили вас?
Ким. Достаточно будет того, чтобы вы выписали меня из больницы.
Полина. Я выписываю только здоровых пациентов.
(Она идет на выход, но тут двери открываются и она оказывается за дверью, а в палату заходит медсестра, она так расстроена, что не замечает Полину и обращается к Киму).
Зоя. Я прочитала ваш рассказ. Мне так понравился он, но только почему эта история заканчивается так печально?
Ким. Что поделаешь. Это была неравная любовь, она не может быть априори со счастливым концом.
Зоя. Нет. Вы не правы, несмотря на разницу в возрасте, они могли быть счастливы вместе, я знаю одну такую пару, у них тоже была большая разница возрасте, но они не обращали на это внимание, расписались в ЗАГСе. Через год у них родился ребенок, и они выглядят вполне счастливой парой.
Ким. Я рад, что у твоих знакомых устроилась жизнь хорошо, но у моих героев другая история.
Зоя. Нет. Такая любовь не может оканчиваться так печально. (Девушка расплакалась).
Полина. Зоя Александровна, что вы себе позволяете? Зачем вы устраиваете спектакль здесь?
Зоя. Извините, сейчас все пройдет, но мне так жаль того мужчину из рассказа, он так любил. Меня никто так не любил и не полюбит.
Ким. Успокойтесь. Я сейчас съем одну, нет, даже две котлетки, чтобы вы успокоились.
Зоя. Правда. Я очень рада, что вы прекращаете голодовку. Сейчас я еще прочитаю вашу пьесу, тогда вы и первое блюдо поедите?
Ким. Возможно.
Полина. (Обращается к Зое). Но вы должны работать, а не читать.
Зоя. У меня сейчас будет обеденный перерыв, так я вместо обеда почитаю пьесу. Это будет даже плюс для моей фигуры. Я очень быстро прочитаю пьесу, чтобы Ким покушал первое и вторые блюда
(Она покидает палату).
Полина. Очень жертвенная особа.
Ким. Вот видите, как мои произведения воздействуют на простых людей. Они воспринимают мою прозу на "бис", а вот чиновники не понимают это и не пускают меня к зрителю, ибо только он должен давать оценку художественным творениям. Вернее, они все прекрасно понимают, но по своим непонятным интересам препятствуют возрождению культуры в стране. Наоборот, если у вас талант, то вы его сами даже не закопаете в землю, ибо у нас найдутся порядочные люди, которые доведут вас до психушки.
Полина. Это Зоя, а она девушка очень экзальтированная, она очень быстро подвергается влиянию других людей и ум просто отключает, а потому её мнение нельзя считать объективным.
Ким. Я считаю, что, она не была испорчена образованием и, потому она непосредственно реагирует на мою пьесу и её мнение безошибочно.
Полина. Вот именно, он непосредственная девушка, а иногда надо и мозги включать.
Ким. Мозги без сердца делает из человека робота.
Полина. А вот, что произойдет с вами после одной новости, я не могу предположить.
Ким. (Оживленно). Что за новость!?
Полина. Вам пришло письмо. Я не решаюсь вам его отдать.
Ким. Почему?
Полина. Вы сейчас на излечении, а вдруг там плохая информация и вы сорветесь?
Ким. Нет. Я крепкий орешек.
Полина. Я видела много крепких орешков, которые ломались в критических ситуациях.
Ким. Меня жизнь закалила.
Полина. А откуда вы ждете письмо?
Ким. Какое это имеет значение. Письмо пришло мне и вы должны отдать его в руки.
Полина. Я ваш лечащий врач и потому в моей власти решать, какую информацию можно вам давать, а какую нет.
Ким. Вы не имеете права.
Полина. А, если там будет отрицательный ответ, и вы с собой что-то сделаете?
Ким. Этого не может быть, если письмо оттуда, откуда я его жду, то там будет только положительная информация, которая, наоборот, поможет мне быстрее выздороветь.
Полина. Вы слишком самоуверенны, а это уже признак шизофрении.
Ким. Многие знаменитые авторы страдали этой болезнью.
Полина. Так вы считаете, что все шизофреники талантливы?
Ким. Нет. Я так не считаю, но прошу вас отдать письмо.
Полина. А, если будет срыв?
Ким. Тогда я отдамся в ваши руки, будете делать со мной что захотите, а я не дотронусь до пера, и ничего не буду писать.
Полина. Ловлю вас на слове.
Ким. Развяжите меня.
Полина. Только не буяньте.
Ким. Я же дал слово
(Она развязывает его и передает письмо, Ким читает его, и выражение лица у парня меняется).
Ким. Нет. Такого не может быть. Они варвары, они ничего не понимают в драматургии.
Полина. Что там пишут?
Ким. Они решили уничтожить меня. Они боятся соперничества со мной, но со мной нельзя так поступать.
Полина. Вы давали слово, что не будете больше писать.
Ким. Я должен убедиться, я не сдамся без боя. Он давал такие хорошие отзывы о моей пьесе, а здесь пишет совсем другое мнение.
Полина. Но вы ведь доверяли этому человеку. Вы верили в его объективность, и он дает отрицательный отзыв вашему произведению, какой оно заслуживает, поэтому нельзя упорствовать в своих стремлениях.
Ким. Я не верю, что это он писал. Это сделала за него тупая, глупая секретарша, которую подговорили мои недоброжелатели. Боже мой, куда мы катимся.
Полина. Завтра я жду вас на процедуры.
Ким. Зачем? Все теряет смысл. Зачем мне эти процедуры!? Зачем мне эта ужасная жизнь?!
Полина. Наоборот, вы избавились от своих иллюзий, и заживете реальной жизнью, а мы вам поможем. Завтра приходите принимать процедуры.
Ким. Он меня кинул. Как такое может быть, люди потеряли совесть.
Полина. О чем вы?
Ким. Мне он обещал, что поставит мою пьесу. Я ему дал даже задаток, он говорил, что это надо для того, чтобы закупить реквизит. Что теперь будет? Я отдал ему все свои сбережения.
Полина. А вы договор с ним заключали?
Ким. Нет.
Полина. А хоть расписку с него брали, что давали деньги?
Ким. Нет. Я ему доверял, он же так хорошо мне на уши лапшу вешал, расхваливал мою пьесу, обещал поставить на сцене известного театра мою пьесу и много журналистов пригласить. Ничего теперь будет.
Полина. Успокойтесь. У вас все еще будет.
Ким. Я понял. На него надавили чиновники, и он отказался от своего намерения. Да, именно, так и было. Люди из сферы искусства очень зависят от поддержки представителей власти. А он мужчина в возрасте, ему спокойно надо до пенсии дотянуть, хотя человек он порядочный. Он в церковь ходит, а может даже в синагогу он ходит. Он не мог произвольно изменит свое мнение, ибо ему, действительно, нравилась моя пьеса, никто не тянул его за язык, когда он расхваливал мою пьесу и давал обещания, которым не суждено сбыться. Все пошло прахом, пролетело, как фанера над Парижем. Ах, Париж, Париж. В мечтах я уже был там, в городе чистой любви и большого искусства. Что мне теперь делать?
Полина. Успокойтесь. Все будет хорошо. Помните, как поет Верка Сердючка. Все будет хорошо.
Ким. Уже никогда мне не будет хорошо.
Полина. Сосредоточьтесь на чем-то хорошем. Пойдите в зал для отдыха, посмотрите там какой-то фильм или концерт звезды эстрады. Кто у вас любимый певец?
Ким. Какое это имеет значение, они все в шоколаде, а я ...
Полина. Хорошо, просто вспомните день, который был для вас самый удачный счастливый.
Ким. Я все в своей жизни связывал со своими произведениями, с ними связывал свои успехи и удачи. Пока у меня не было никаких успехов, ибо я неудачник.
Ким. Вот с девушкой вы встречались, были у вас ведь и хорошие моменты?
Ким. С ней у меня связаны не лучшие воспоминания, Если бы не она, то у меня бы состоялась премьера в местном театре.
Полина. Но вы ведь и других девушек знали и встречались?
Ким. Другие не в счет. Я пойду, поиграю в бильярд. Это меня отвлечет.
Полина. Правильно. Возьмите себя в руки.
Ким. Спасибо. А может, вы просто выпишите меня из больницы? Я уже изменился, покорился своей судьбе.
Полина. В таком состоянию тем более я не могу вас выписать, ибо я ответственна за вашу жизнь.

(Заходит Зоя, очень взволнована, она слышала последние слова Полины).
Зоя. Как хорошо, что вы здесь, Полина Сергеевна. Я думаю, что Кима надо выписать. Он совершенно здоров.
Полина. С каких пор это медсестры ставят диагнозы?
Зоя. Вы вот почитайте, как он пишет! Больной не может так писать. Пациент Сидоренко настоящий талант и мы должны его выписать, чтобы он смог продолжать писать новые замечательные произведения, иначе он зачахнет в такой удушливой, мрачной обстановке.
Полина. Зоя, какое ты имеешь право высказываться о нашей больнице?
Зоя. Полина Сергеевна, мы должны быть честными и признать, что это не лучшее место для нормального человека, а тем более талантливого.
Полина. Я не специалист в литературе и не критик, поэтому не могу оценить его талант. Я специалист по психологии и оцениваю пациента только о его психологическом состоянии, а для того, чтобы сейчас его выписать, я не имею оснований.
Зоя. Но для этого не надо быть специалистом, а просто открыть тетрадь и читать пьесу. Сначала мне тоже не понятен был сюжет, потому что пьес не читала. Там одни слова действующих лиц и никаких пояснений о чувствах героев. Первый раз я даже не поняла о чем речь, но потом я перечитала пьесу еще раз, и мне стало все понятно. Мне стало, так жаль ту женщину, которая поехала за границу заработать денег. С неё все так жестоко поступали: и хозяева, где она работала, и полиция там преследовала, даже свои родные, о которых она заботилась, но в итоге потеряла она все и осталась одна. Муж ушел к другой женщине, сын стал наркоманом и где-то пропал с подругой-наркоманкой, а дочь познакомилась с каким-то незадачливым художником-альфонсом, который старше её на двадцать лет.
Полина. Это все твои бурные фантазии, Зоя.
Зоя. Нет, Ким мне сказал, что пьеса написана по реальным событиям, и я верю ему. (Она даже заплакала).
Полина. Успокойся, Зоя, у тебя слишком пылкое воображение и чувствительная душа, нельзя все воспринимать так непосредственно.
Зоя. Может, у меня и пылкое воображение, но после прочитанного мне уже не очень хочется ехать за границу на заработки.
Полина. Вот это уже хорошо, ибо мне не хочется терять хорошую медсестру и, причем, молодую, ведь у меня в основном пожилой персонал.
Зоя. Вот видите, Ким. Я очень довольна, что вы открыли мне глаза на жизнь наших соотечественников за границей. Никто нас там не ждет и никому мы там не нужны. Держите, свою тетрадь и пишите, я буду ждать ваших новых произведений.
Ким. У меня пропало желание писать. Зачем писать, если это никто не увидит? Я начал выздоравливать от своей болезни. Пойду сейчас поиграю в бильярд. Вместо ручки возьму в руки кий, а тетрадь я вам оставляю, Зоя, вы прелесть. К сожалению, так мало у нас таких умных и добрых людей. (Он уходит, и сцена погружается в темноту, через время что-то загрохотало и кто-то начал кричать: "Повесился, повесился").

Сцена 3
(Ночь, темно. Крики "Повесился. Он повесился. Кто повесился? Он. Режиссер". Включается свет. Из туалета санитары вытаскивают Кима. Подбегает Полина).
Полина. Что с ним?
Санитар. Он хотел повеситься.
Полина. Он жив?
Санитар. Жив. Я вовремя снял его с петли.
Полина. Как это случилось?
Санитар. Он пошел в туалет, долго не выходил оттуда, а потом я услышал какой-то подозрительный шум и я ворвался в туалет. Он завис на веревке, которую привязал к трубе, а трубу оборвало.
Полина. (Обращаетия к Киму). Сидоренко, очнитесь. Смотрите на меня. (Обращается к санитару). Принеситете нашатырь. (Санитар бежит в манипалиционную и несет отткда ватку, смоченную нашатырем, передает её врачу).
Полина. (Подносит ватку к носу Кима иь он приходит в сознание). Что произошло?
Ким. Ничего страшного.
Полина. Я ж вам говорила, что это добром не кончится. Тихо шифером шурша, поехала крыша не спеша.
Ким. К сожалению, не кончилось. Этот кошмар продолжается.
Полина. Так всегда бывает. Можно сказать, что вы имеете промежуточный результат. Закончился один период вашей жизни, а начинается новый этап и вам надо благодарить, что рядом оказался санитар.
Ким. У вас тут все старое, рыхлое. Труба оказалась ржавой, не выдержала моего тела.
Полина. В этом году начали ремонт, хорошо для вас, что он затянулся. Отдыхайте.
(Забегает Зоя, она напугана,  взволнована, у неё глаза горят: "Что случилось?").
Полина. Ничего страшного. Все хорошо, что хорошо кончается. Посиди с ним, у тебя получается вести душевные разговоры. (Уходит, Зоя и Ким остаются вдвоем).
Зоя. (Под впечатлением сказанного). Это правда?
Ким. Что, правда?
Зоя. То, что вы хотели сделать с собой?
Ким. Последняя сцена не получилась, ибо я неудачник.
Зоя. Это неправда. Вы настоящий писатель. Вы так хорошо пишете, так интересно, что невозможно оторваться от чтения.
Ким. Хорошо писать мало, надо еще иметь возможность это открыть для людей. А у нас это невозможно через чиновников, которые возможное делают невозможным своими циркулярами, приказами, распоряжениями.
Зоя. Надо стучать во все двери, обращаться во все инстанции.
Ким. Я кричал, я звал, но меня никто не слышал. Мой глас обращен в пустоту. Как там, в песне поется.
Тайга, да километры,
Звезда еле светит.
Сибирь. Кто ответит,
Тебе, коли крикнешь?
Только не получилось уйти красиво, как поет Ваенга дальше.
Уйти на рассвете....
Зоя. О чем вы! Какая тайга?! Какая Сибирь?! Когда вокруг полно людей.
Ким. Которым, до меня нет никакого дела.
Зоя. Напрасно вы так говорите. Вот даже здесь к вам не безразличны люди. О вас заботятся, вас здесь лечат.
Ким. Не хотел бы я такой заботы.
Зоя. Почему?
Ким. Потому что нет смысла в этом лечении, в моей жизни, если мое творчество никому не нужно.
Зоя. Я придумала, я найду вам зрителя.
Ким. Что ты придумала?
Зоя. Давайте здесь делать спектакли.
Ким. Это нереально.
Зоя. Почему?
Ким. Кому ставить здесь спектакль?
Зоя. Вам не нравится этот контингент?
Ким. Можно сказать и так. Это им совсем не нужно.
Зоя. Вот здесь вы не правы. Вот именно этим людям, которым природа в чем-то отказала и надо поставить спектакль, чтобы они не чувствовали себя изгоями. Я не думала, что вы такой культурный человек могли такое сказать.
Ким. Хорошо. Но, где артисты, где режиссер, где реквизит?
Зоя. У нас тут такие артисты находятся, что можно набрать полноценную труппу. Я нашла у вас одну небольшую пьесу, очень интересную, которую запросто можно поставить в наших условиях.
Ким. Какую же пьесу вы хотите поставить?
Зоя. Об изгнании Адама и Евы из рая.
Ким. Да, интересную тему вы нашли для психбольницы.
Зоя. Да. Здесь совсем немного надо реквизита и простые доступные для слушателя диалоги.
Ким. О, у вас уже открылся талант режиссера.
Зоя. Да, я в школе участвовала в художественной самодеятельности в школе.
Ким. В спектаклях играли?
Зоя. Нет. Танцевала.
Ким. Конечно, это очень хорошо, но между танцами и театром большая дистанция.
Зоя. Но я видела, как репетировали спектакль про Дездемону.
Ким. О, конечно, вы там получили хорошие познания в театральном искусстве.
Зоя. Значит, теперь нам надо прикинуть, сколько у нас будет действующих лиц, и кто будет играть.
Ким. А нам разрешать это делать?
Зоя. Положитесь на меня. Я знаю больные места у Полины Сергеевны, надавливая на которые, я смогу добиться поставленной задаче.
Ким. Не думал, что вы еще и большой стратег.
Зоя. Приходится приспосабливаться к местным условиям. Итак, Адама сыграете вы.
Ким. Почему?
Зоя. Потому что вы писали пьесу и лучше всего знаете этого героя. Я, соответственно, сыграю Еву.
Ким. Не возражаю. А кто сыграет бога?
Зоя. Санитар, котрый спас тебя, Кирилл Николаевич.
Ким. Это тот верзила, который крутил мне руки?
Зоя. Напрасно вы на него так на него наезжаете. Он добрейший и отзывчивый человек. Всегда поможет, когда обратиться к нему.
Ким. Уговорили, но змея кто тогда будет играть?
Зоя. У нас есть только один кандидат на эту роль.
Ким. Неужели это будет...
Зоя. Да, Полина Сергеевна. Лучшей кандидатуры не найти.
Ким. Да, лучшей кандидатуры не найти, но захочет ли она сыграть такую роль?
Зоя. Постараюсь её уговорить.
Ким. Что ж постарайтесь её уговорить. Меня заитересовал твой проэкт, но только сцену буду оформдять я.
Зоя. У вас есть идея.
Ким. Хорошая идея, вот только надо будет достать немного денег, чтобы приобрести гелиевые шары.
Зоя. Зачем?
Ким. Они будут изображать у нас деревья в райском саде.
Зоя. У меня есть некоторые сбережения.
Ким. Как говорится, искусство требует жертв.
Зоя. Рада буду сделать такую жертву.
Ким. Тогда за работу.

Сцена 4
Райский сад, зеленые поляна, усеянная различными цветами, деревья, которые нарисованы на гелиевых шарах, по нему идут Бог (санитар Кирилл Николаевич) и Адам (Ким).
Бог. Адам, почему ты такой грустный?
Адам. Не знаю.
Бог. Последнее время я тебя не узнаю, ты бродишь по Эдему как потерянный, ничто тебя не радует. Я создал для тебя рай, населил его различными, радующими глаз, растениями, запустил туда зверей и различный скот, с которыми ты можешь играть, развлекаться.
Адам. Они замечательные твари, они верные и хорошие друзья, но у них есть один недостаток.
Бог. Какой?
Адам. Они не умеют разговаривать. С ними невозможно поговорить, поделиться своими переживаниями, я совсем один. Я говорю к ним, они смотрят на меня своими умными глазами, но ничего не могут мне сказать в ответ. Я не слышу их ответ на мои вопросы, которые часто посещают меня во время долгих прогулок по райскому саду. Не понимаю, зачем ты меня создал? Я не могу оттачивать свой разум, в дискуссии с одинаковым существом, имеющим дар думать и говорить, к сожалению, таких достоинств нет у животных. Ведь ты сам сказал, что в споре рождается истина, но с кем я могу спорить, если они только как истуканы смотрят на меня.
Бог. Хорошо. Я подумаю, чем тебе помочь.
Адам. Научишь зверей говорить?
Бог. Нет. Нечто другое.
Адам. Помоги, а то я не выдержу этого одиночества.
Бог. Я создам подобное тебе существо.
Адам. Попробуй, может из этой затеи что-нибудь получится. Глины здесь достаточно.
Бог. Понимаешь, глина в этом случае не подойдет?
Адам. Почему это не подойдет? Мне подошла или я ошибаюсь. Какой-то дефект во мне обнаружился?
Бог. Никакого дефекта не обнаружил я в тебе.
Адам. Но почему это существо должно быть из другого материала. Ты не боишься, что я завидовать буду и буду несчастен.
Бог. Не думаю, что ты будешь ему завидовать?
Адам. Почему?
Бог. Потому что другое чувство в тебе оно будет вызывать.
Адам. Какое?
Бог. Пока что это секрет.
Адам. Мутишь ты что-то Созидатель.
Бог. Это существо надо сотворить из благородного материала, которое в то же время должно находиться в твоем подчинении.
Адам. Где же взять такого материала?
Бог. У тебя я возьму этот материал.
Адам. Не понял, как это ты возьмешь у меня этот материал?
Бог. Надо подумать. Ногу или руку изъять у тебя.
Адам. Что ты выдумал? Как я буду выглядеть без руки или ноги? Без ноги я не смогу свободно передвигаться, а без руки не смогу заниматься райским садом.
Бог. Хорошо. Тогда я вылеплю её из твоего ребра.
Адам. Как ты вытянешь у меня ребро?
Бог. Но я все-таки бог. Я весь этот мир создал. Ты будешь спать и не почувствуешь, как я это сделаю.
(Темно, ночь. Бог совершает таинственные манипуляции над спящим Адамом.).
Бог. Просыпайся, Адам, уже утро наступило. Все благополучно произошло.
Адам. Правда, я ничего не почувствовал (осматривает себя), а где же рана.
Бог. Обижаешь. Я мир весь создал без сучка, без задоринки.
Адам. Ты делал, но что-то не доделал.
Бог. Что ты имеешь в виду?
Адам. Ты забыл сделать у него спереди такой вот отросток как у меня?
Бог. Так было задумано.
Адам. А что это у нее на груди какие-то яблоки растут? У меня совсем не такая конфигурация.
Бог. Это я предался некоторым фантазиям, так выглядит интересней. Ева становится более привлекательной.
Адам. А мне это не нравится, ты говорил, что сделаешь существо подобное мне, а ты изменил. Мы теперь не подобные друг другу, а, ввиду наших различий, у нас начнутся разногласия. Мне уже сейчас, кажется, что ты это существо сделал лучше.
Бог. Что поделаешь, материал был лучше. Ты сделан из глины, а оно из твоего ребра.
Адам. У меня смутные подозрения, что это добром не кончится.
Бог. Все будет хорошо. Живите в раю, наслаждайтесь плодами райского сада, но с одного дерева не едите плодов.
Адам. С какого?
Бог. С яблони. И еще. В саду живет еще змей, очень скользкий тип, так что не слушайте его.
Адам. Что у нас своего ума нет, что мы должны слушать чьи-то советы.
Бог. Ты-то парень простой, как материал, с которого ты создан, но вот против неё у меня есть сомнения - не зазналась она бы, что с благородного материала сделана её плоть.
Адам. Можете положиться на нас, мы не подведем.
Ева. А что ты за других расписываешься? Я не люблю этого.
Адам. Потому что ты с моего ребра сделана, и должна слушаться меня.
Ева. Я не просила, чтобы меня делали из твоего ребра, из глины тоже получаются неплохие вещи.
Адам. Мне тоже параллельно из чего надо было тебя сделать, но это творцу захотелось пофантазировать. Фантазер, не подумал о возможных последствиях. Что мне с тобой делать?
Ева. Почему это тебя заботит?
Адам. Потому что. Тут говорят, змей какой-то появился, он сладкие речи говорит, а женщины любят ушами.
Ева. Это ты из собственного опыта знаешь.
Адам. Это мне внушил наш Творец.
Ева. А мне он ничего не внушал.
Адам. Понятно. Ведь он задумывал тебя, как мое продолжение, которое должно подчиняться мне, но оказалось, что его план не сбылся.
Ева. А по-моему все идет прекрасно.
Адам. Пусть будет по-твоему, но я просил бы, чтобы ты меньше общалась со змеей.
Ева. Ты уже просишь меня, а не приказываешь, это уже говорит о многом.
Адам. О чем это говорит?
Ева. О многом. Тебе это не понять, ты из другого материала создан, но за меня не беспокойся, я Змея не слушаю. Он для меня не авторитет.
Адам. Я пойду за ключевой водой, а то жарко у нас стает, а ты веди себя хорошо.
Ева. Постараюсь.
Адам. Что-то неубедительно это звучит.
Ева. Ну, что ты к каждому слову моему придираешься?
Адам. Ты моя плоть, и я отвечаю за тебя.
Ева. Иди уже за водой, а то меня жажда мучает.
(Адам уходит, и тут появляется Змей, то есть Полина Сергеевна в образе Змея).
Змей. Какая ты красивая, Ева. Ты лучшее творение нашего господа.
 Ева. Я тебя не слушаю.
Змей. Напрасно, ты слушаешь его, он своими наставлениями держит в черном теле.
Ева. Как это понять?
Змей. Он не хочет, чтобы ты в себе открыла свою природу, твое предназначение в этом мире, чтобы ты делала, что ему хочется, а не то, что тебе нравится.
Ева. Я довольна тем, что имею и ничего не хочу ничего менять.
Змей. О, ты не знаешь, какое блаженство заключено в твоей природе.
Ева. Какое?
Змей. Это нельзя передать словами, это надо только почувствовать, пережить всю гаму чувств.
Ева. Ты меня интригуешь. Я чувствую себя в черном теле, тогда как у меня заложено много возможностей.
Змей. Они так и останутся нереализованными, если ты не съешь плод познания. Спрашивается, зачем он создавал тебя такой благородной, если нельзя реализовать себя.
Ева. У меня тоже мелькают такие мысли.
Змей. Так в чем же дело. Возьми, и съешь это яблоко.
Ева. Но он говорит, что мы станем тогда смертными.
Змей. Это он пугает вас так. Ничего не случится.
Ева. Но, как я покажусь на глаза Творцу.
Змей. Просвещенная, и упрекнешь его, за то, что он запрещал тебе познать себя, открыть неповторимую личность.
Ева. Да, я чувствую, что я недооценена, ведь я из благородного материала, в отличие от Адама.
Змей. (Он протягивает Еве яблоко). Вот этот плод поможет тебе раскрыться во всем многообразии.
Ева. Мне так хочется, но я так боюсь.
Змей. Прочь, сомнения, ибо ты стоишь на пороге новой жизни.
(Ева берет яблоко и откусывает плод, в это время заходит Адам).
Адам. Что ты делаешь? Ведь нам запрещено вкушать этот плод.
Змей. Адам, не кричи на Еву. Она слабая женщина, ей просто захотелось попробовать неизведанный плод. Можешь и ты вкусить его.
Адам. Никогда. Уйди отсюда, искуситель. Может, еще можно исправить положение.
Ева. Ничего не надо менять, лучше попробуй этот плод и тебе откроется совсем другой мир.
(Она берет Адама за руку и тот покорно берет яблоко из рук Евы и откусывает его. Звучит гром и молния, а затем все погружается в темноту.)

Бог. Ей, где вы? Что случилось? Почему вы прячетесь от меня? Адам, Ева, где вы. Отзовитесь. Вот это новость. Что же случилось? Неужели, они вкусили этот плод из древа познания.
(Вдруг из-за куста выскакивает Адам).
Адам. Ой, ой.
Бог. Что здесь происходит?
Адам. (Показывает на льва). Он набросился на меня и разорвал бы меня на части, если бы я не убежал от него. Заключи его в клетку, иначе я не могу свободно гулять в твоем саде.
Бог. Не знаю, что случилось, но ведь раньше вы вместе гуляли с ним по парку, ты гладил его по мохнатой голове, ему тоже это нравилось. Не бойся, протяни руки.
Адам. Чтобы он тотчас откусил мне её.
Бог. Ты не веришь мне? Я, кажется, понимаю, в чем дело? Ты потерял веру в мое Слово. А где Ева?
Адам. Она спряталась ото Льва в пещере.
Бог. Позови её.
Адам. Она боится, что лев нападет на неё.
Бог. При мне он не нападет.
Адам. Ева. Ева, выходи. Лев тебя не тронет.
Ева. Я не могу. Мне стыдно перед нашим Творцом.
Бог. Я все понял! Вы укусили от плода познания! Вы совершили грех.
Адам. Это не я. Это Ева. Она дала мне этот плод и сказала, что ничего не будет.
Ева. Мне Змей сказал, что мы съедим этот плод и станем равным Творцу и останемся бессмертными.
Бог. Адам, я ведь тебя предупреждал, чтобы ты контролировал Еву.
Адам. Я её контролировал, но она была такая непослушная и своенравная, а Змей заворожил её своими речами.
Бог. За ваше непослушание я изгоняю вас из рая. Идите на землю, которую тяжким трудом будешь обрабатывать ты, Адам, а Ева в муках будет рождать новое потомство.
Адам. Покоряюсь твоей воле, мой Господь.
(Он берет за руку Еву, и идут в райский сад, где Адам развязывает гелиевые шары, изображавшие деревья, которые поднимают его и Еву вверх и уносит за ворота больницы).
Полина. (Поняла, что её обвели вокруг пальца и кричит санитару, который был в образе бога). Ты чего стоишь, как истукан. Догоняй их.
Кирилл. На чем я их догоню. У меня нет вертолета.
(Ким и Зоя кричат им с высоты: "Прощайте, извините, что покидаем вашу обитель. Мы пришлем вам приглашение на нашу свадьбу".).
Занавес.