Нет больше счастья, чем взять и уйти.
Бродить по оттаявшим вязким проселкам, помытым талыми водами лугам и чистейшим в них лужам.
Это значит, у тебя на это есть время, а раз оно есть, то внутренний покой ты как раз там и добудешь.
Лопнули почки на вербах у реки. Высунулись, как из скорлупы цыплячьи мордочки.
Бобры завалили большую ольху. Она рухнула, не выставив рук, вся, как есть, словно пьяная. А они – походили вокруг, как подростки, не смея раздеть. Лежит теперь в пирсинге из дождя и сережках.
В лесу, будто в безлюдном храме – наполнено-тихо. Кое-где в балках спрессованный, как камень, удивительно белый снег. Очертания напоминают какие-то острова, на которых ты никогда не будешь.
И ни одной птицы. Только, когда идешь по кромке леса вдоль озимых полей – там взлетают высоко жаворонки. Позвенят, позвенят и опять скроются.
Интересно, есть ли у них вообще место, которое в нашем понимании дом?
Тускло и тихо. Дождичок лениво так моросит. А в воздухе уже все равно предчувствие – она завтра приезжает. Кто? Весна, с которой каждый час разный. И никогда не привыкнешь. Впрочем, большинство не заметит.
Темнеет. Как спичечная головка, зажегся фонарь у церкви. Церковь видно прямо из леса, хотя до нее еще идти и идти.
Вчера приезжал Коля-Пушкин-Дьявол.
Коля теперь человек. Всю зиму он работал на какой-то крутой ферме недалеко от города. А тут – окна его дома были наполовину заметены, ни тропинки к нему не было, ни ямки следа.
Коля как будто вернулся из армии. Пьяный, модный, с прической, из которой можно запросто соорудить роскошный хайер, но пока она похожа на лошадиный хвост.
Он так сердечно хотел всех угостить, но никто с ним так и не впил. И тогда он обещал всех нас забыть. Каждого. И чтоб к нему за помощью не обращались. Типа, а ты у меня смотри, попросишь летом кольца на поршневых подогнать.
Досталось всем. Даже батюшке. Правда, перед ним Дьявол потом извинился. Порылся в карманах, сунул ему в ладонь, как обертки от конфет, две мятые сотки:
- Отвези меня в Пензу, - сказал, - у меня там дело.
Естественно, никто его никуда не повез.
- Коля, чувиху завел? – спросил я его.
- О, корреспондент, - пытался он обнять меня и поцеловать в щеку. Но я увернулся. - А как ты понял?- заинтересованно спросил он.
- Ну. Дерзкий ты какой-то стал. Дело даже не в твоем состоянии пьяни.
- Ты че. Я трезвый. А ее завел, да. Она такая, вот какая, - он показал большой палец вверх. Подошел поближе и шепотом, обдав перегаром, в ухо произнес:
- И никогда не носит трусов. Ты понял? Пионерка!
Мы уехали с батюшкой.
А утром возле магазина валялась Колина шапка, у дома, почти на крыльце, его новая куртка летчика. Сам-то он опять куда-то улетел.
Уже в темноте я зашел в деревню. Лужи в фонарях от капель вздрагивали. Прошел через ворота, чтоб открыть замок с другого входа. За садом, внизу, шумела поднявшаяся река.
И местный боксер-алкоголик по кличке Банан орал на другой улице, что была через овраг, но его было отчетливо слышно.
-Юра! Юра! Юра! – настаивал он через трехсекундные паузы.
Ему никто не отвечал.
Только над речкой медленно пролетела цапля и своим каркающим голосом так же громко крикнула «А!»