В этом рассказе не будет ни захватывающих происшествий, ни диковинных случаев. Рыбалки, в сущности, тоже не будет. Хотя с неё придётся начать.
В том году мы были на Волге с сыном, без мамы. Жили, как Бог на душу положит, питались, чем Бог пошлёт, и были всем довольны. Ну, а если что-нибудь пригорит – дело житейское.
Однажды, во второй половине дня мы решили пойти на Озеро Непуганых Краснопёрок. Название озеру дала мама, которая тогда ещё не думала, что будет мамой. Очень её впечатлили краснопёрки, которые выпрыгивали из воды, хватая опускающийся крючок.
Путь был неблизкий – километров шесть, сначала лесными тропами, а потом – по берегу длинного затона. Там и находилось это озерцо, отделённое от затона песчаной перемычкой. Такие расстояния были моему сыну не в тягость – он ездил со мной на Волгу с трёх лет, а в походы мы его брали, как только он стал уверенно ходить. Когда ему надоедала однообразная ходьба, он просил рассказать ему сказку, и я, импровизируя на ходу, рассказывал ему по полчаса, а то и по часу. Раньше он иногда просил взять его за ручку, говоря: «Папа, когда ты меня за руку держишь, это как будто ты меня несёшь». Но в шесть лет он уже редко просил «ручку» и предпочитал сказки, особенно, «про енота Кукамота и всех добрых зверят».
Рыбы мы наловили изрядно, а вечерний жор у неё только начинался, но, сообразив время (а было уже значительно больше семи), мы смотали удочки и тронулись в обратный путь. В этих широтах темнеет рано и резко, а путь предстоял долгий.
Сначала мы шли берегом затона, там, на полпути, стоял заброшенный стан, и до него шла торная тропа. Тут мы поняли, что соревнование с солнцем мы проигрываем. Оно закатилось, и в наступивших сумерках тропа, становившаяся всё менее заметной, терялась в высоченных травах. Травы были мне по грудь, а сынку – выше макушки. Такие места мы называли «дремучими травами».
Быстро стемнело, дорогу было невозможно различить. По счастью у меня был с собой фонарик (были такие китайские алюминиевые фонарики, на три батарейки).
Но я нёс рюкзак и удочки, светить фонариком мне было несподручно, да и зрение у меня в темноте не ахти. Тогда я поручил это сыну, который уныло брёл за мной. Говорю ему: «Иди вперёд, свети фонариком и выискивай тропу. Ты пониже, тебе должно быть виднее».
Тут сын оживился, перешёл в авангард, пощёлкал фонариком, чтобы убедиться, что он работает, и с большой ответственностью стал выполнять порученное дело. Луч фонаря выхватывал из темноты стебли и листья трав, которые при таком ос-вещении приобретали необычный и фантастический вид. Между их корнями тянулся намёк на тропу, по которой последний раз ходили месяц назад. Но молодые зоркие глаза находили этот намёк, сын давал мне полезные указания:
- Здесь чуть правее… А здесь – ямка… Тут она почти теряется… Нашёл продолжение!
Между тем закат догорел, только в вышине чуть светилось маленькое красноватое облачко. Вот и оно погасло. Зажглись звёзды – сначала, Сириус, над южным горизонтом, и Вега, почти в зените. Потом разом высыпали все – крупные, яркие. Тут сын обернулся ко мне с сияющим лицом и говорит:
- Папа! Я, наверно, самый счастливый мальчик на свете! Какой ещё мальчик моего возраста ходит ночью в дремучих травах и с фонариком отыскивает тропу!?
- Да, - сказал я – Таких, наверно, больше нет.
Некоторое время мы шли молча. Так мы дошли до места, где надо было отворачивать от затона и срезать путь через лес. Дремучие травы кончились. Я помнил, что по дороге сюда где-то мы перепрыгивали ручей.
- Вот он, вроде, - подтвердил сын – только воды в нём, кажется, нет.
Русло ручья, освещённое ярким лучом фонарика, было видно отчётливо, до тончайших травинок и мелких веточек на дне, только воды не было видно - настолько она была прозрачная и неподвижная. Пришлось нагнуться и пощупать её ладонью, чтобы убедиться, что она есть. Я зашёл в ручей до средины сапог и одним движением перенёс сыночка на другую сторону.
Ну, а дальше – дорога знакомая. Минуя бурелом, мимоходом освещённый фонариком, вышли к маленькому озерцу (где рыбы было мало, и мы пренебрегали им), перешли сухой ерик, прошли поляну, ещё один сухой ерик, луговину с высоченными редкостойными тополями. С уединённого торчка взлетел филин и,
бесшумно размахивая широкими крыльями, канул в ночь. Тут уже шла тропа, набитая нами.
Ну, вот она, Волга! После леса – сильное чувство простора, запах большой текучей воды, говорок речных струй. Чуть в стороне – наша палатка, кострище, столик, скамейка. Вот мы и дома.
- Дошли! – дружно сказали мы.
Время – десять часов. Сын разжигает костёр, я солю рыбу, мы варим манную кашу, потом едим её, поливая ежевичным вареньем. Пьём чай.
После ужина сынок мой совсем осовел, залез в палатку, но выглядывает оттуда:
- Пап, ты скоро?
Я пригасил костёр, прибрал хлеб и варенье, умылся. Когда я влез в палатку, сынок уже спал, расположившись по диагонали, лицом ко входу – всё высматривал меня, пока не сморил сон. Я устроил его поудобнее, устроился сам, расправляя спи-ну и ноги.
Подумал: если ты смог сделать своего сыночка самым счастливым мальчиком на свете, то жизнь прожита не зря.
(из книги "Лицом к воде" http://ridero.ru/books/licom_k_vode/)