Скорый из прошлого. Глава 3. 9. Побочный продукт

Анатолий Решетников
     После обеденного перекуса мужчины решили ещё раз искупаться. Елена Сергеевна категорически запретила им, нетрезвым, отплывать далеко от берега, а подруге предложила совершить променад по песчаному бережку и вдобавок позагорать.

       — Люся, рассмешил меня Максим скоропалительным тостом «за победу коммунизма» и огорчил, — Елена Сергеевна выразительно повертела указательным пальцем правой руки у виска. — Молодой дуралей несусветную глупость сморозил. Хотя я его ни в чём не виню. В забубённой голове эффективно аккумулируется информация, исходящая из самых разных официальных источников. Пусть так. И он не один такой, я думаю. Но перечитать полное собрание сочинений вождя?! Это же надо было ему впасть в маразм, отнюдь не старческий. Отчудил так отчудил.

       — Не переживай, Лена. Сбрендил — бывает. У каждого свои тараканы  в голове. Постепенно выветрятся у него пустые мечтания. Мы же сами агитируем и агитируем, вот и результат налицо. В столице была на днях.  На фронтоне известной гостиницы — огромный плакат «Победа коммунизма неизбежна!». Для кого он там красуется?
               
        — Обман, милая моя, преднамеренный обман. Ложь. Обмельчали наши призывы и лозунги. С низкой производительностью труда, чуть ли неповсеместно, коммунизма нам не видать, как собственных ушей. Немыслимо обюрократилась моя любимая партия. Куда я не посмотрю, она — тормоз на пути к тому самому светлому будущему. Я однажды ужаснулась, когда поняла: начиная с Октября семнадцатого года, те, кто проигрывал борьбу за высшую власть в стране, непременно оказывались в глазах победителей врагами, предателями, вредителями, заговорщиками, волюнтаристами, маразматиками. А новый генсек всякий раз о том же — вперёд семимильным шагами к светлому будущему. Сплошная профанация идеалов коммунистического строительства. И сколько можно упрямо плевать в свою историю и лгать, не думая по-настоящему об этом будущем?!

       — Откровенную крамолу я слышу, прямо-таки антисоветская агитация и пропаганда, но всё же ты права. Ведь простой советский человек должен был уже четвёртый год счастливо жить при коммунизме. И что он теперь думает по поводу брехни, озвученный с высокой партийной трибуны, а, моя ласточка?

       — А тот, кто догадывается, так и думает, что номенклатура давно живёт при коммунизме и очень даже припеваючи. Иной раз от страшной догадки меня бросает то в жар, то в холод: после революции в семнадцатом, великой социалистической, большевики беспощадно, красным террором и расстрелами без суда и следствия,  уничтожили буржуазию, как враждебный класс, но она восстала из пепла и теперь именуется партийно-советской номенклатурой плюс хозяйственной. А если весь народ это поймёт, осмыслит, что делать-то?

       — Извечный вопрос, Лена. Действительно, что-то надо предпринимать. Иначе случится тот самый бунт, жестокий и беспощадный. Страшно представить. Или что нибудь ещё хуже. А желающие спровоцировать бунт всегда найдутся.

       — То-то и оно. Вот и получается, что я как бы на двух стульях сижу. С одной стороны, на совещаниях и заседаниях твержу одно, а постоянно в мозгах — другое. По крайней мере, в моих. И какая там у нас повсеместно власть Советов?! Изначально, может, и была, а сейчас куда ни глянь — неограниченный диктат партократии. Вякнуть не моги супротив, как сказал бы мой сын.

       — Всегда тебе сочувствовала и сочувствую. Ты уж держись, не впадай в депресняк и не выпадай из номенклатуры. Скоро секретарём по идеологии станешь. А там и повыше. Только не наломай дров по неосторожности.

       — Постараюсь. И, видно, зря я так завелась. Конечно, Максим невольно обличил меня оригинальным тостом. Вот завтра войду в кабинет и буду дальше лапшу вешать на уши подчинённым.

       — Не перечат?

       — Кто?

       — Подчинённые.

       — В рот глядят, Люся! Для них лицемерие — норма жизни. Дескать, непременно исполнят, проверят, усилят, активизируют, повысят. Карьеристы, бюрократы и приспособленцы расчётливые. Так бы всех и каждого в отдельности обматерила, но нельзя. И вот из таких лизоблюдов предстоит растить руководящих работников от самого низа до самого верха. Но без них, дорогая, как и без партии в целом — никуда. Некому больше в стране быть руководящей и направляющей силой. Исчезнет она по недомыслию — всё вмиг развалится. Но опять же я это сказала сгоряча и для красного словца. Никуда партия не исчезнет. Стандартная схема пополнения её рядов отработана до мелочей: из октябрят — в пионеры, из пионеров — в комсомольцы, из комсомольцев — в коммунисты, а там уж как кому повезёт. Кто-то через три ступеньки вверх по карьерной лестницы, кто-то застрянет в мелких чиновниках, а кто-то сопьётся.

       — Ты о своих тайных мыслях никому ни гу-гу. Какой-нибудь «доброжелатель» непременно насексотит, куда надо. Выгнать могут в три шеи с партийной должности.

       — Только тебе, дорогая, и могу вот так откровенно. Благо, судьба нас одной верёвочкой связала. Ты хорошо понимаешь, что держать на сердце боль невыносимо. Одной ногой мы если не в коммунизме, то в развитом социализме, а другой — где? Вслух лучше и не проговаривать. К счастью, есть у меня Лёня. Выслушает, обласкает, утешит, да так, что улечу в даль загадочную. 

       — К Игореше больше не возвратишься?

       — А зачем? У нас с ним почему-то не очень-то получалось. Ты знаешь, о чём я говорю. А сейчас у него есть ты. Думаю, он тобой доволен и ты тоже в ладу с ним.

       — Я без претензий.

       — Что опять уныло? Впрочем, понятно. Сдавать стал.
               
         — Да, подруженька. Порой от него нет никакого толку бабьим чувствам. Нагрузил себя сверх меры всякими заботами. Хотя куда от них деться. Возможно, я стала жадничать. Всё мне мало и мало.

       — Вот и забавляйся с Максимом, как договорились. Только смотри, не смастерите кого-нибудь невзначай.  

       — Да всё надёжно, Лена. Дети мне не нужны. Только вот одна мысль покоя не даёт: уедет Максим, а я затоскую, захирею без его молодой удали.

       — Замуж тебе за него нельзя, это и ежу понятно. Не переживай сильно. Шепну о тебе Лёне, он поможет с подходящей боевой кандидатурой.

       — Видимо, придётся шепнуть.

       — Вот я тебя и утешила. Давай, крути любовь с Максимом, пока дело не дошло до его свадьбы с  попутчицей. Я, правда, мало представляю себе, как она поведёт себя в семейной жизни.

       — А я знаю, Лена. Тащиться будет от него. Уж поверь мне. Постель их и мирить будет, если поссорятся. В любом случае, мы же им только счастья желаем.

       — Истинную правду говоришь. Только счастья. Тучка приближается, ножки свесила и гонит домой. Пойдём к нашим.

       — Кажись, капнуло. Когда увидимся в следующий раз?

       — Скорей всего, только на очередных выходных. Надо что-нибудь придумать, где их провести с пользой для души и тела.

       — Погоди. А на неделе с Максимом повидаться? Сын всё же.

       — Ты думаешь, ему надо? Если бы он к родителям испытывал сыновнюю привязанность, то не сбежал бы служить в армию. Даже ершился попроситься в Афганистан, ты же в курсе. Хоть в дурдом прячь — не было никакого сладу. Интернациональный долг, видите ли, собрался исполнить по-ленински. Увы, ничего не поделаешь, мой сын по своему мировоззрению — побочный продукт коммунистической идеологии.

       — Со временем он остепенится, я уверена. А почему бы не вовлечь «побочный продукт» в круг номенклатуры? Перспектива карьерного роста, денежные доходы, льготы и прочее, прочее. Весьма заманчиво.

       — В нашем городе вряд ли получится. Зато Лёня толковал со своим приятелем, будущим отчимом Любавы. По телефону, в общих чертах. Тот обещал всемерную поддержку Максиму и постепенную промывку его, кажется, существенно затуманенных мозгов.

       Все распрощались перед въездом на объездную дорогу, приостановив автомобили на широкой обочине. Кому-то предстояло сворачивать  направо, кому-то — налево. Леонид Артёмович крепко пожал руку Игорёше, пожелав ему удачи и выдержки на новом поприще; по-дружески обнял Максима — дескать, рад был увидеться. Елена Сергеевна чмокнула сына в обе щёки, следом — на правах «законной» супруги — облобызала Игорёшу, мысленно витавшего в апартаментах руководителя Главстроя, также поцеловала Люсю — в губы бантиком.                    
         На объездной дороге Людмила Егоровна взглянула на Игорёшу. Он то ли глубоко погрузился в какие-то размышления, то ли благополучно дремал. Тогда она поправила перед собой зеркало заднего вида так, чтобы в нём заметнее отразилось лицо Максима. Он беззаботно и преданно улыбался ей.

      Продолжение: http://proza.ru/2021/04/12/805