На реке!
(В. Исаков)
Вечером ребята этажом выше собрались и так вкусно плясали над головой, что люстра на моем потолке слегка качалась, как в каюте теплохода вовремя шторма аж в пять баллов. Поднялся, сделал замечание. Они извинились и после одиннадцати закрыли окна и сняли обувь. Хоть так… Им на смену в пространстве появился гитарист с расстроенной гитарой. Я спустился на два пролета вниз и вежливо показал, как необходимо настраивать инструмент. Показал аккорды и технику игры мелодии моего любимого адажио в миноре, - сподвиг мальчика на учебу. В первом часу ночи в открытое окно колодца восемнадцатиэтажки из окна напротив долетели счастливые ритмичные стоны счастья юной женщины. Красиво и призывно! Все звуки вмиг исчезли в доме. Через кисею тюля в ночи заметил нервные огоньки сигарет на балконах: завидовали. Надо будет «малышу» пожать руку: удивил, а с виду такой тщедушный. Захлопнул окна, попробовал уснуть. Провалился в сон. В четыре утра сигнализация чужого припаркованного автомобиля уже тормошила меня за плечо... А в восемь соседский перфоратор разбудил, опередив будильник…. Как же я устал от этого человеческого муравейника и укатанной в асфальт территории, называемой городом! Он меня достал, вымучал соковыжималкой.
Утро. Ни с того, ни с сего руки сами собрали походный рюкзак, взвалили сто пятидесяти литровую душу на плечо. Пересчитал мягкой платформой кроссовок все шестьдесят пять ступенек по пути вниз. Плечом почтительно толкнул старую металлическую с кодовым замком и вышел. Вздохнул. Воля! Ветер вмиг обнял и пожелал здоровья поцелуем в лицо. Листва плакала от счастья, увидев меня. А коричневая дверь обиженно скрипнула чуть проржавевшими петлями вслед. Спустился к своей красавице-машинке. В предчувствии долгой дороги она даже подмигнула мне огоньками фар. Тихонько поехали на заправку. Рюкзак, насупившись, лежал в багажнике: он привык путешествовать на заднем сиденье. За дело! Накормил машинку на выезде: залил ей полный бак по самое горло. Улыбнулся местным девочкам-заправщицам со шлангами в руках. Тронулся на радость бело-перламутровой, поехал, куда глаза глядят. А что? Кому сейчас легко?!
Две тонны металла рассекали ветер, как нож масло, прилипая резиной к черным рукам асфальта. Через открытый люк малыш-ветер трепал мою оставшуюся шевелюру доброй, мягкой и тёплой лапой. Проехал один город, второй. Заправлялся, и все двигался и двигался, перемещаясь в пространстве лета куда глаза глядят…
Орлы с громадным размахов крыльев парили высоко-высоко над жарой чёрной трассы рядом с белыми облаками, под голубым небом. Автокрасавица, в отличие от живых, слушалась меня во всём, даже записывала мои фразы и замечания в адрес седаков чужих машин на регистратор, при этом успевая фиксировать местность. Трасса была ровнехонькой, как столешница стеклянного стола и оттого скучной. Почему-то вспомнилось, как мой друг сделал первые деньги, с юмором и красиво: открыл контору для женщин, мечтающих выйти замуж красиво и романтично. Да, да! Подбирал для них достойного человека. А потом делал так. Сергей на ипподроме арендовал белых коней. Украшал их крупы яркими алыми вальяжными попонами и сафьяновыми седлами. Уздечки и стремена были украшены серебром. В седла сажал могучих ребят в кольчугах для сопровождения избранника: щит за спиной, меч-кладенец на правом боку. Опираясь сафьяновыми сапогами о стремена, богатыри мчались во весь опор к ждущим своего избранника красавицам. Глашатай возле подъезда трубил в золотой рог и разбрасывал по асфальту лепестки роз. Кони хрипели, раздувая ноздри. Бабушки на скамеечках недоуменно спрашивали о цели приезда всадников, а те сурово молчали. Красавица-заказчица выпархивала из дома и спешила к своей судьбе, легко ступая туфельками по ароматным лепесткам. Принц-рыцарь одним движением подхватывал суженную и сажал перед собой… И лишь вдалеке ещё слышалась затухающая музыка труб глашатаев и цоканье подков об асфальт. Женщины в окнах тихонько плакали от такой романтики…
Вдалеке увидел сгорбленную фигурку женщины в длинной черной юбке. Она, опираясь на палку и чуть прихрамывая, брела по обочине дороги, а машины скользили мимо неё по почти лаковой асфальтовой поверхности, даже не притормаживая. Со стороны шагающей не заметил ни одной попытки попросить ее подвезти. Притормозил, остановился. Нажал на кнопку и стекло пассажирской двери опустилось. Попросил присесть. Из-под белого платка на меня взглянули, пронизывая шилом, голубые, но не выцветшие от возраста глаза сухонькой бабушки.
- Сынок, прости, у меня ж денег нет. Я уж пешком как-нибудь! Осталось-то всего ничего: каких-то там километров десять до дома. Ты, чай, спешишь! Езжай, милай! Езжай!
Вновь попросил присесть, даже вышел из машины. Открыл для неё тяжелую дверь… Она шла в деревню из храма, поставила сорокоуст за упокой души своего деда. На мой вопрос, не далековат ли путь в десять километров для её возраста, она удивленно на меня посмотрела и выпалила:
- А ты, сынок, мои годки-то считал?!
Смягчившись, добавила.
- Так как же, милай! Чай, венчаны с дедом-то, он же там, на том свете, меня ждет.
Тяжко вздохнула и продолжила.
- Чтобы сил ему добавить и вселить уверенность, что не забыла, свечки-то и ставлю за упокой. И молитвы в помощь читаю… А меня Бог пока держит тут, на матушке-земле… видимо, еще нужна для чего-то. Вот сама в толк никак не могу взять, для чего.
Ехали. Молчали. Попутчица испугалась, когда нажал на кнопку и автомат машины убрал защиту крыши в конец салона. Потом открыл люк. Бабуля зашептала:
- Свят, свят!
Стеклянная крыша её удивила. А люк, откуда ласковые руки ветра с уважением трепали салон, вызвал улыбку. Потом она отвернулась к окну и глядела на зелёные березки, что росли подле трассы. Перевела взгляд на кнопки, что красиво спали на панели экипажа. Провела по ним рукой и шепотом:
- Как же это запомнить-то?! И углядеть! Не ровен час, заплутаешь, не на ту кнопку пальцем тыкнешь - и прощай, белый свет…
Позабавило. Дорога для моей беляночки на раз, и я уже высаживал свою попутчицу возле дома, к самому крыльцу подвез. Она вышла и чуть ли не бегом посеменила к дверям дома, громко стуча клюкой. Я опешил. Тут же, хлопнув дверью, (видимо, боялась, что уеду) вернулась, протягивая в зажатом кулачке бумажку в сто рублей. Я из «лопатника» тоже достал уже красного цвета бумажку - пятитысячную. Она, взглянув на свою сотню, перевела на меня всё такой же пронизывающий взгляд. Потом тихо, почти шепотом спросила:
- Гляжу, сынок, душа у тебя мается… Устала она. Покоя ей нет. Неужто в городе так плохо? Воно как у тебя глаза-то грустят…
Что тут скажешь! От слов этих слов даже притих, в точку сказала.
- Ведь сам не знаешь, куда едешь. Разве не так?
Помолчала. Потом предложила:
- Оставайся у меня, погостишь, вон от деда и удочки остались. Порыбачишь, грибные места покажу. У нас с дедом внук не вернулся из Афганистана… твого же возраста.
Кончиком платка незаметно смахнула слезу с глаз.
- Вернули в цинке касатика моего безгрешного… даже своего следа не оставил на земле-матушке, так был хорошо воспитан, а то были бы у меня правнуки… Эх!
Она тяжко вздохнула.
- Сын-то у меня с невесткой опосля погибли: на машине разбились... Видимо, позвал он их. Вот и кукую я тут одна одинешенька с Марфой в соседях. Двое нас осталось на всю деревню. Кто уехал, кого унесли на погост...
Задумалась на секунду и с надеждой в голосе, сухонькими губами выпалила:
- Оставайся, внучек,а! Поживи, вот скоко хошь. А!? Душу полечишь.
Тишина присела на край простыни, нежно погладила меня по плечам. Открыл глаза. Присел. ГОСПОДИ! Я в первый раз за столько лет выспался. Не слышал ни семейных скандалов, ни разборок под окнами за парковочное место… Меня окружала тишина. На крыше услышал воркование голубей и стук их лапок по металлическим листам крыши. Донесся звон колокольца, видимо, баба Настя выпустила корову на волю…
Я согласился остаться у бабы Насти, но только с одним условием. Съездил в магазин и забил багажник продуктами. Моя бабушка с бабушкой Марфой было стали причитать, что с их пенсиями они лет только через пятьдесят смогут расплатиться со мной. Да уж….
И ещё было условие, на которое бабушка обиделась. Я хотел, как тридцать лет назад спать на сеновале…
Смотрел в потолок и было ощущение, что я дома у своей "бубыськи", приехал из училища в очередной отпуск. И тут, в подтверждение моих слов, донесся голос бабы Насти, как в той такой далекой моей курсантской юности. Даже улыбнулся сходству.
- Вовк! Вставай, милай! Снедать пора да на покос, опосля на рыбалку поведу…
И опять обняла лаской тишина… Лишь далеко в лесу кукушка отсчитывала годы жизни. До слуха доносилась песня жаворонка в небе и возня ласточек в гнезде за стеной…
А вечером - спящие поплавки в теплом речном тумане. Вода, укутанная будто снегом, пухом тополиной рощи… Солнышко, ложащееся спать за макушки елей… И слова бабы Насти.
- Поди умаялся внучек, с непривычки-то… Попей молочка с ледника, чай ангиной не заболеешь? Пошли к дому, Вовк, на покой. Поспи, завтра же рано вставать…
Прилег на духмяную постель. Ночь серебряными глазами звезд заглядывала в чердачное окно. Кузнечики вытащили из-за спины скрипки. Услышал рядом довольное ворчание-мурчание черного кота по имени Кешка.
Засранец… Пришел таки… Отгонял от себя, а он норовил к спине прижаться… Говорила бабушка:
- Не пужайся: он лечебный у нас, поправит больное место в раз...
И через вату сна издалека напутствие:
- Вовк, высыпайся! Завтра на пасеку поведу. Опосля на погост могилки подправим, а далее - за рыжиками в лес…
И тут же вдогон:
- Я тебе там кваску рядышком черного поставила в крынке, вдруг пить захочешь… Холодненькай!
В голову пришла мысль, вспомнил, что забыл в каком кармане лежат спящие таблетки…
В ночи до слуха донеслась молитва бабушки. Растерялся. Услышал, как она молилась за меня, видимо думала, что я уже сплю...
Незаметно одним днём пролетел почти месяц. Двадцать четыре дня отпуска закончились...
Опять городской муравейник. Вечер. Бар. Красное пиво под копчёную оленину. Тяжесть принятых решений за сегодняшний день на плечах. Друзья с тяжелыми подбородками, пронизывающим взглядом и кувалдами рук за столом. Мой рассказ…
Молчали… Друг Александр высказал в музыку пространства бара:
- Валентиныч, братан!
Глянул в его глаза, от его взгляда даже собаки порой встают, как вкопанные. Он медленно, с расстановкой, произнес:
- Время разбрасывать камни и время собирать их…
Друзья закивали. Вспомнил из Библии:
- Где богатство твое, там и сердце твое.
Деревни для нас были нашими корнями,а их обрубили...
А музыка все играла, и молодые ребятки что-то бубнили за соседним столом... Только сейчас я понял, зачем ГОСПОДЬ оставил бабушку на этом свете...