Красные кленовые листья уже осыпались, свернувшись в смешные трубочки на белом. Зима в этом году ранняя, да.
А вот со спицами было что-то не то. Спицы, с которыми всегда так ловко управлялись пальцы, стали слишком тяжелы, острые концы кололи пальцы, пряжа путалась, норовя порваться.
Белая невесомая шаль, которой была укрыта смёрзшаяся земля, не радовала, а вызывала апатию. Иногда даже казалась чистым листом, который просто требовал, кричал о необходимости писать своё пустое продолжение.
Непонимание и тошнотворная, опустошающая миры неуверенность клубились в голове утренним туманом.
— Уже закончила? – спросил он, подойдя привычно-неслышно, и осторожно заправил непослушную прядь ей за ухо, непозволительно долго не отводя руку.
— Как всегда – ещё пара петель, – ответила она, деловито позвякивая спицами – делая вид, что работа у неё и действительно спорится.
Уходить не хотелось. Но и вязать – тоже.
Она осторожно переложила спицу из левой руки в правую, уцепила невесомую шаль-паутинку, потянула. Нитки, скованные морозом, чуть слышно зазвенели, поползли в разные стороны – к разросшимся кустам, к мохнатой ели, в ветвях которой уже давно прочно запутались, к кованому чёрному фонарю, ненужному в слепящем утреннем свете...
Она вздохнула, отпустив нить.
Скучно!
Скучно вязать – пускай природа хотя бы сделает вид, что справляется без неё. Скучно писать – всё уже написали до неё, вместо неё, лучше неё. Может, даже она – лишь персонаж чьего-то рассказа.
Да что там, она! Они оба, персонажи – они, такие живые, сидящие сейчас вдвоём на лавочке.
Ску-у-учно...
Спица больно кольнула ладонь. Капелька крови из прокола свернулась рубином на холодной коже.
Ах, неаккуратная!
Слизнув кровь, смакуя металлический привкус во рту, она крепче зажала обе спицы в правой руке, осознавая их вес, размышляя.
Нет, быть персонажем чьего-то рассказа – нет, это не про неё.
Вскочив на ноги, отпихнув в сторону мотки белой пряжи, она размахнулась – сплошная туго натянутая стрела, сплошной белый мрамор, оживший Дискобол, – и, что есть сил, метнула спицы вверх, туда, где мир хрупкого зимнего утра был накрыт, словно куполом, тишиной. Или же просто пока ещё незамаранными, чистыми листами писчей бумаги?
Что-то хрустнуло, звякнуло; белое, там, где его проткнули спицы, пошло чёрными уродливыми трещинами, посыпались осколки. Чей-то глубокий, возмущённый голос наполнил её сознание криком и треском рвущейся бумаги.
— Ты что? – завопил и он, отдёргивая её в сторону, обнимая и укрывая от посыпавшегося сверху дождя низвергнутых бумажно-чужих небес.
Она лишь хрипло рассмеялась, глядя ему в глаза.
— Падающие небеса – это не скучно, правда?
Они стояли так, близко-близко, укрывшись под его потёртой курткой, словно под щитом, а мир со звоном рушился вокруг.
Да и пусть себе рушится: строить новый – это так интересно!
А спицы – их у неё в избытке.