Безродные

 
                Аннотация

 Книга «Безродные» – без Рода, РОД, родные – ещё один взгляд на лихие 90-е. Ещё одна история о годах, когда честь и совесть, понятия добродетельности и нравственности подменялись порочностью и отрицанием морали, когда попирались законы, когда каждый был уверен в своей правоте, и в то же время мало кто мог похвастаться собственной  безгрешностью. В эти тёмные, полные презрения и нетерпимости времена, рождались и воспитывались дети, поскольку ход времени, как и человеческие инстинкты, не остановить. Время вспять не обратить, прошлого не исправить и не разорвать тот порочный круг, в котором волей судьбы оказались герои повествования. Эти годы дали толчок развитию новой нации. Хорошо это или плохо – рассудит история.

 Автор проникает на территорию крошечного сибирского посёлка, выбирает маленького героя и бросает его в жернова жизни. Ведя его ухабистой дорогой, он наделяет его умом и, бросая жребий, даёт ему шанс выжить в то время, когда человеческая жизнь не стоила и медной монеты. С кем он встретится на пути ошибок и авантюрных идей, с кем разделит выпавшую ему долю и доживёт ли до сегодняшнего дня, узнаем из сюжета книги. Автор не берёт на себя право приукрашивать случившееся, как и судить своих героев, ибо их поступки были продиктованы условиями среды, во многом враждебной, предоставленной им случаем рождения. И какой бы мрачной не была бы эта история, пусть душу каждого не покинет надежда на лучшее, а взгляд будет устремлён в по-настоящему светлое будущее.    


                ПРОЛОГ

 Пятница. Позднее бирюзовое утро. Плеск волн, разбивающихся о берег, совсем рядом с уютным кафе, где завтракают беспечные горожане. Ещё час и липкая жара накинет душное одеяло на мегаполис. Торопиться никуда не хотелось. Пусть всё подождёт. А лучше бы время остановилось… совсем. «Наверное, это дурная мысль», – подумал мужчина, листая наполовину исписанный блокнот. В нём хранились последние заметки, впечатления, почерпнутые из жизни фразы или просто слова – нечто, вроде словаря, – которые было не желательно забыть.
 Он звонко взболтнул льдинки на дне стакана, сделал последний глоток кока-колы и, повернувшись, подозвал молоденькую официантку. Заказав двойной эспрессо, он снова погрузился в свои записи.
 Вместе с чашечкой кофе официантка принесла утреннюю газету.
– Пожалуйста, господин, – проговорила она и, застенчиво улыбнувшись, добавила: –
Кажется, я вас узнала. Ваш портрет на второй странице.
 Объявив об этом, она смахнула крошку со столешницы, и мягко развернувшись, удалилась прочь. Мужчина развернул газету и действительно обнаружил своё фото на указанной странице. Надпись над первой колонкой гласила: «Какими они были и кем стали сейчас». Событие, а иначе и не назовёшь, его почти не удивило. Это стало следствием разговора, состоявшегося около месяца назад, когда в этом же кафе к нему подсела начинающая журналистка с вопросом: "Не могла бы я взять у Вас интервью?"
   
– Чем же я заслужил ваше внимание? – спросил он её.
– Скажем так: меня заинтересовала ваша история.
– Правда? И что в ней такого необычного?.. О тех годах написано много, а фильмов поставлено ещё больше.
– Вы правы. И всё же…
– Что?..
– Ваша книга…
– Она вам понравилась?.. Впрочем, не отвечайте. Я знаю: она посредственная.
– Думаю, у вас занижена самооценка.
– Да, я знаю. Сказываются последствия трудного детства… Так вы не ответили на мой вопрос.
– Зачем мне это интервью?.. Ну, вы написали книгу, а я хочу написать статью о таких, как вы.
– Надеюсь, у вас не выйдет фельетон.
– Вы это зря, правда. Скорее, я бы написала о том, к каким несчастьям может привести внезапное обогащение. И об отношениях, конечно: о дружбе, любви, предательстве…
– Вы сказали: «к несчастьям». Вы считаете меня несчастным?
– Вот вы мне и скажите.
– Ну, не знаю. В двух словах не расскажешь.
– А я никуда не спешу. А вы?
– Хм. Пожалуй, я найду для вас некоторое время. Поблагодарите за это своё обаяние и отсутствие явной настырности.
– Это комплимент?
Моя жена была бы не довольна, узнав, что я раздаю комплименты малознакомым девушкам.
– Поверьте, к концу нашей беседы мы станем почти родственниками.
– Ладно. Тогда придётся начать с самого начала.



1

Младенец

 Где-то в середине января, в маленьком сибирском посёлке, в роддоме, похожем на огромный амбар, раздался крик новорожденного. Ребёнок выплюхнулся из материнской утробы с порывом ветра и звуком разбившегося вдребезги оконного стекла. Ставня сорвалась с напрочь проржавевших петель, и с грохотом слетела вниз. Хорошо ещё, что стёкла были двойными, и стужа, ворвавшись в родильное помещение, не запорошила снегом крошечное дитя.

– Я этого мерзавца Степана когда-нибудь пришибу, – проворчал пожилой фельдшер и при этом его рука, только что перерезавшая пуповину, даже не дрогнула. – Сколько раз просил ставни починить.
Акушерка приняла малыша, который тут же сподобился выпустить тонкую струю, обрызгав её халат, уложила его на весы и заохала:
– Доходяга! Кило семьсот всего…
– А чего ты ждала из-под этой малолетки, Семёновна? Богатыря?..
Горестно вздыхая, Семёновна плотно запеленала новорожденного, так что его тельце и личико с припухшими глазками стало похоже на «Энгри бердс» – китайскую игрушку с шариком сахарного драже. Справившись с этой привычной работой, она обратилась к новоявленной мамаше:
– Ну вот, Варвара, принимай своего заморыша.
Новоиспечённая мамаша только что выдавила из себя детское место, которое фельдшер исследовал на наличие дыр, и всё ещё лежала с расставленными ляжками. Призыв акушерки остался без внимания. Прикрыв глаза и отвернувшись, она даже не пожелала взглянуть на своего сына.
– Ну-ка, ну-ка! – прикрикнула на неё Семёновна. – Чего это ты глаза воротишь? Не исполин, конечно, но всё ж дитя. И оно ж не виновато, что его мать – девка гулящая.
– Да будет тебе, Маруся. Что ты на неё наскакиваешь? Видишь, слаба ещё. Пусть отлежится, в себя придёт, а тогда уж…
Но переубеждать Марию Семёновну было всё одно, что воду в ступе толочь – без толку. Водрузив мальца на материнскую грудь, она ухватила подбородок сильными пальцами и попыталась развернуть голову, так чтоб взгляд Варвары упал на предмет её попечительства. Но та вывернулась и снова отвернулась к стенке.
– Глянь, дура. Мал, но крепок… Сын всё-таки…
Мария Семёновна настойчиво пыталась пробудить в матери родительские чувства к новорожденному. Но та так и не посмотрела в его сторону.

 Не довелось мальцу ощутить вкус материнского молока на губах. Уже на третий день его мать исчезла из больнички и больше в посёлке не появлялась. На её родителей, то бишь бабку с дедом, администрация не полагалась: оба пьющие и ведущие беспорядочный образ жизни, не могли вырастить и дать мальчику надлежащее воспитание. Приняли решение просто и быстро: отправили в дом малютки, что располагался в районном центре. В свидетельстве о рождении записали его Иваном, отчество от няни досталось – Семёнович, а фамилию – мамаши малолетней – Величаев. Так началось Ванюшкино детство.

 Рос малыш сущим ангелом, тихим и спокойным, не хворал, чем заслужил любовь нянь и строгих воспитателей. Чьи гены в нём возобладали – оставалось загадкой, но смышлёный был на удивление. За все свои достоинства и тщедушный вид вознаграждения получал – то лишний кусок сахару в чай подложат, то ломоть хлеба с маслом присоленным, а то конфету шоколадную, чем он непременно делился с единственным своим другом Васькой Козыревым.
Невзирая на худобу, в Ивановом тельце билось здоровое сердце. Может поэтому и пережил условия сиротского дома, где на сорок детишек приходилось по одной нянечке, где дети, не дожив до четырёх лет, умирали от разных пороков, нечистот и голода – не потому, что еды на всех не хватало, а в силу того, что накормить их было некому. Рук на всех не хватало. Но Ваня выжил. И как раз перед его четырёхлетним днём рождения, сиротский дом так завшивел, что его закрыли на чистку, а детей разослали по всей области. Ваня распределился в областной детский дом. Там-то он с Васькой и познакомился. Курчавый и темноволосый, тот был прямой противоположностью нашему герою. Часто плакал, жаловался – всякий раз без особой причины, чем очень нервировал своего друга. Ваня, как мог, утешал его, гладил по голове и заверял, что всё образуется, хотя сам в это не верил, и делал это с особым терпением. Но какой-то ночью пробудился Ваня, услыхав Васькины всхлипывания. Тот, рыдая, звал неизвестную маму и сетовал на свою судьбу, о которой знал ещё меньше. Слёзы из Васькиных глаз сыпались градом, смешиваясь с соплями, стекавшими до самой ямочки на подбородке. В тот момент терпению Ивана пришёл конец. Свернув набалдашник со спинки кровати, он тюкнул им по Васькиной башке, да так звонко, что некоторые дети проснулись в своих постелях. С этим звоном Васькины глаза разбежались в разные стороны. Затем зрачки сошлись на переносице, но на место вернулся лишь один глаз: правый так и застрял у носа. Тут Ваня подумал: может звездануть Ваську ещё раз, чтоб всё исправить, но передумал, испугавшись, что его друг вдруг возьмёт, да и окочурится.
Для Васьки подобное действие друга стало истинным сюрпризом. Он прекратил всхлипывать, уставился окосевшим взглядом на Ивана и даже не обиделся. И как говорится: «худа без добра не бывает». После этой ночи Васька больше никогда не плакал. Правда, удостоился прозвища «косой», на что тоже не обижался, а даже гордился. Ведь прозвища малолетним пацанам не давали, а только старшим, повзрослевшим воспитанникам.

 Время шло своим чередом. Детский дом стал Ване родным. Иного, впрочем, он и не знал. Рядом с ним росли по расписанию такие же дети. Гуляя на лужайке, они могли наблюдать, как лупится штукатурка и трескаются стены их общего дома. Некоторые горожане, ходившие по Пионерской улице и глядя на ветхий домишко, испытывали жалость. Другие выказывали отвращение, а были и такие, что обходили эту улицу стороной, дабы не дай бог не угрызнуться совестью. Неприглядный вид строения, мало-помалу, вселял тревогу в детские души. Дети перешёптывались и делились своими страхами, а тот проникал всё глубже и глубже. Особенно жутко становилось по ночам, когда до их слуха доносился скрип не то половиц, не то стен. Старый дом, казалось, вздыхал, но утешить его никто не мог, даже Ваня. Васька однажды, вспоминая известную ночь, произнёс страшную для всех фразу: «Скорее бы уже пригнали трактор с тяжёлой гирей и снесли этот дом к чёртовой матери, чтобы тот, наконец, умолк навсегда», за что получил увесистый щелбан от Ивана.
– Ты что, дурья твоя башка! Где ж мы тогда жить будем?
Васька потёр ушиб и извинился за то, что сказал не подумавши.
Но если за Васькой привычки думать не водилось, то Ваня задумывался часто. И те мысли, что клубком змеились в его голове, частенько не давали ему уснуть. Бог знает, до чего бы он додумался, если бы не строительная бригада, нагрянувшая внезапно и неожиданно.
 
 Рабочие установили стяжки, заляпали раствором дыры, кое-как стены подкрасили и уехали, досрочно выполнив план по капитальному ремонту данного объекта. От того дом лучше выглядеть не стал, но скрипеть, выворачивая всё нутро наизнанку, перестал. С этой тишиной перестали роиться и Ванины мысли, и вроде как в рядок выстроились. Ваня принялся раскладывать всё по полочкам, стараясь создать какой-то план дальнейшей жизни, но оказалось, что мыслей, на этот счёт, много не набралось. Он страшно удивился, когда выяснил, насколько замусорена его голова. Ещё немного поразмышляв, он понял, что дальше, чем приобретение минимального образования и паспорта, его мысли не идут. Ничуть не отчаявшись, Ваня решил измениться: не плыть по течению, много читать, учиться, а уж тогда вернуться к планам на жизнь.
 
 Резонностью своих заключений он поделился с Васей и получил ожидаемую поддержку.
– Куда ты, туда и я, Ванёк. А как иначе? Как-то так на его языке прозвучало согласие с другом.
 Васька-косой, хоть и слыл недоумком, но парнем был задушевным и преданным, как тот пёс своему хозяину. Но уж прошли те времена, когда Ваня гладил друга по холке – нужды не было, да и сам он отвык от ласки, зачерствел немного. Возраст опять же – десять лет от роду – не располагал к нежностям. Несмотря на тщедушность, вверх жердью вытянулся, в весе чуток прибавил, и стал такой жилистый, словно стальной трос, чем не раз пользовался, заступаясь за Ваську. Тот вечно в какие-то переделки попадал. Как-то раз один жирдяй старшеклассник решил прокатиться на Ваське верхом, так Ваня так его пнул, что тот опрокинулся, подобно кукле-неваляшке. Падая, налетел на торчащую из земли пружину – всё, что осталось от детского конька-каталки, – и рассёк голову. Кровищи было море. Воспитатели слетелись, будто летучие мыши, учуяв запах крови, потащили раненого в медпункт, а Ивану устроили показательный разбор его хулиганского поведения перед всем детдомом. И если персонал оного учреждения Ивана как следует пропесочил, то среди воспитанников он заслужил особое уважение. Лёха-Берег – лидер по праву – тогда к нему подошёл, руку на плечо водрузил и свысока произнёс:
– Да ты борзый, как я погляжу… и ершистый. Такие мне по нраву. Ты вот чего: подсобку за спортзалом знаешь?.. Так ты после отбоя туда подваливай. С пацанами познакомлю, – сказал так, будто в рыцари посвятил.
Один, правда, из толпы бросил, как бы невзначай, но с долей зависти:
– Прикиньте, пацаны, в Лёхиной свите прибыло…
Что-то ещё он хотел сморозить, но наткнулся на колкий взгляд необузданного подростка и притих. Связываться с ним – себе дороже. У того бицепсы и дружки, как те волчата вьются около вожака, в глаза заглядывают, заискивают. Порезать не порежут, но потрепать могут крепко. С них станется.


2

Сиротский дом

 Детский дом стоял немного на отшибе, но по пути на ткацкую фабрику. А жилых домов – тех поблизости не было: ни рядом, ни напротив. Чего детишкам на окна зря глаза таращить, где в тёплых квартирках обитает обычный трудовой люд, и где, как и положено, заботятся они о своих отпрысках. Зато была лесопосадка метров в пятьсот в ширину и столько же в длину. За ней рынок, куда воспитанников – из тех, кто постарше – тянуло, как пчелу на нектар. А там было, чем поживиться. Кто-то из жалости чего подкинет, а если и нет, так и своровать – дело не хитрое. У опытных оборванцев, как их называли, по отвлечению внимания торговок от своего барахла, была целая система отработана. Но главным было не то, как украсть, а как из детдома смыться, да ограду преодолеть и чтоб сторож не заметил. Тот, правда, стар был. Нередко засыпал на своём посту. А случалось, что и сам пошлёт кого-то из недорослей за папиросами, так как отлучаться не имел права. Вот тут уж совсем лафа. Если вовремя управиться, то все довольны: и сторож, и дружки с подружками. Тогда вечерком, по-тихому, можно и поляну накрыть – из того, что натаскали. Но Иван с Василием ещё в малолетках ходили: надеяться на милость старших им не приходилось.

 Но в тот день Ивану почему-то везло. Не успел он от Лёхи-Берега эксклюзивное приглашение получить, как подзывает его Светка, девушка смазливая, лет шестнадцати. Выуживает она батончик шоколадный прямо из пазухи и им в морду тычит.
– На, – говорит, – бери сладенькое. А то у тебя вид такой кислый, что у меня оскоминой скулы свело.
– Ничего я не кислый. Просто мне этот забор не нравится, – отвечает Ваня. А в рот слюна предательская наползла, но руку не тянет.
– Вот удивил. А кому он нравится? Мы тут, как на зоне. Неужто не привык ещё?
– А что такое зона? – спрашивает Иван.
– О! Да ты ещё мал совсем. И лучше тебе этого никогда не знать, – со вздохом сказала Светка. – Ну а шоколадку-то берёшь или как?
 Ваня, конечно, взял. А как не взять? Батончик совсем мягкий был. Светка его меж грудей прятала. А груди, заметим, у девушки были выдающиеся для её нежного возраста. Но Ване было не до брезгливости. Светкины достоинства он всё же оценил, поблагодарил, пообещал в долгу не остаться, на что девушка рукой махнула, и побрёл Ваську искать.

 Даром ходил Иван по коридорам, в пищеблок заглядывал, в игровую комнату, да и спальня на двадцать коек была пуста. «Странно, – подумал он. – Обычно хвостом вертится, а сейчас пропал куда-то». Снова в коридор вернулся. А когда к директорскому кабинету подходил, то заметил, что дверь приоткрыта и голоса оттуда раздаются. Приблизился. Но тут воспитательницу увидел, женщину лет сорока, с путаными рыжими волосами и веснушками, рассыпанными по всему телу. Та была на вид строгой, но добрейшей души человек. Но об этом Иван знать не мог, от того и мимо прошёл, сделав вид совсем не заинтересованный.

 Но если бы он заглянул и хоть одним ухом прислушался, то услышал бы разговор занятный и имеющий к нему отношение, хоть и косвенное, но всё ж значимое.
– Вы хорошо подумали? – спросила директриса, обращаясь к женщине и мужчине, сидящим по другую сторону стола.
– Мы, Татьяна Андреевна, долго к этому решению шли. Уж и так, и эдак… В общем, с разных концов подходили. Поэтому – да. Мы хорошо всё обдумали.
– Ну, предположим. И всё же хочу задать вопрос. Почему бы вам не усыновить малыша, хотя бы полугодовалого? Поначалу с ним хлопот больше, но зато потом вы получите то, что сами в него вложите.
– И об этом мы думали, – произнесла женщина. – Если я вас правильно поняла, то вы имеете в виду, что малыш сызмальства будет считать нас своими родными родителями. И всё же… мы бы предпочли ребёнка от пяти до десяти лет.
– Ну что ж… Ваше право. Но должна вас немного просветить, если вы не в курсе. Приведу вам немного статистики, чтобы вы представляли, с каким контингентом мы имеем дело. – Татьяна Андреевна прервалась на вздох и продолжила: – Лишь 10 процентов сирот адаптируются к условиям современной жизни, 40 процентов становятся алкоголиками и наркоманами, ещё 40 – попадают в тюрьмы и связываются с преступным миром, 10 процентов кончают жизнь самоубийством. Конечно, вы скажите, что я говорю о детях, покинувших детские дома и специнтернаты во взрослом возрасте, никогда не знавших, что такое семья. Но… гены!.. Что с ними прикажите делать? Многие из их родителей умерли от наследственных заболеваний, другие были зачаты под воздействием алкоголя или наркотиков, у некоторых один из родителей или оба отбывают тюремный срок или лишены родительских прав. Наилучший вариант, на мой взгляд, – это дети, от которых отказались ещё в роддоме, рождённые от малолетних, но здоровых матерей. Но таких – по пальцам пересчитать. Вот так-то, уважаемые. Так что спрошу ещё раз: вы не передумали?
– Это навряд ли, – отозвался мужчина. – Наше решение твёрдое.
– Хорошо. Тогда, я думаю, что у нас есть подходящий ребёнок. И вы уж простите меня за бестактность, Александра Исааковна, но мальчик очень на вас похож. Такой же курчавый и чернявый.
– Правда!? – воскликнула женщина и в который уже раз стала перебирать носовой платок нервно дрожащими пальцами. – А когда мы сможем с ним увидеться?
– Придётся запастись терпением, товарищи. Ребёнка нужно подготовить. А вам подготовить необходимые бумаги. Процедура займёт некоторое время. Думаю, порядок вы знаете.

3

Шоколадка

 Вася сидел на борту песочницы, понуро повесив голову. Белокурая малолетка с двумя косичками пыталась что-то построить из влажного песка.
– Что ты делаешь? – спросил её Вася.
– Ты что, не видишь? Это же мой домик.
– Какой же это домик? Это фигня какая-то. Разве ж дом так строят? – с видом знатока спросил Вася. – А эти палки, что ты вовнутрь натыкала, это ещё что?
– Какой же ты непонятливый мальчик! – возмутилась малышка, и стала объяснять несмышлёному: – Вот эта маленькая палочка – это я. Эти, что побольше, – мои родители. А это – моя кроватка.
– Ага. Размечталась! – бросил Вася и тут же понял, что зря девчушку обидел. Обидел не со зла, а от того, что у самого на сердце муторно было, да так тягостно, будто его камнем придавили. – Ты только не реви, – предостерёг он её, заметив, как искривились пухлые девичьи губки.
– Вот ещё, – малышка бросила недовольный взгляд на глупого мальчика и вернулась к своим занятиям.
В это время из-за угла дома появился Иван. Завидев друга, он подбежал к песочнице и ткнул Васю в бок.
– Эй, чудило, где тебя носило? Я тебя обыскался.
Тот, потирая ушибленное ребро, надулся, словно сыч и уставился себе под ноги. Затем набрал пригоршню песка и стал пересыпать его из ладони в ладонь.
– Ты чего молчишь? – снова спросил его Иван. – То болтаешь без умолку, то из тебя слова не вытянешь.
– Вот видишь эти песчинки, Ваня. Они пересыпаются и перемешиваются. Одна из песчинок – это ты. Другая – я. Так недолго и потеряться. И разве найдёшь одну среди такого множества. Так и мы, Ваня, когда-нибудь рассыплемся и затеряемся.
Ваня бросил на него удивлённый взгляд, лоб потрогал, плечо потряс. Чего-то он про своего друга не понял. Может тот на солнце перегрелся?
– Ты, Васёк, сейчас умничаешь или просто так пургу гонишь?
Вася поднялся, ухватил Ивана за рукав и потащил в сторону.
– Пойдём отсюда, скажу чего.
Они подошли к молодому топольку, что пару лет назад на одном из субботников посадили, и Вася выпалил, будто из ружья стрельнул:
– Меня, Ванёк, усыновить хотят.
– Чего!?
 У Ивана перехватило дыхание, а сердце застучало так гулко, что аж уши оглохли.
– Чего слышишь.
– Нет, погоди, Васька, – отдышавшись, произнес Иван. – Что-то я не догоняю. Мы ж не груднички какие-то. Кто ж на нас позарится?
– Видать, нашлись такие.
 Ванину душу раздирало в клочья, но он с волнением справился и проговорил без доли сомнения:
– Ты, Васька, не ссы. Значит у тебя судьба такая. Ты радоваться должен…
– А ты как же?
– Ты за меня не парься. О себе думай. Я как-нибудь переживу.
– А вот я – нет!
– Глупости… У меня вот тоже для тебя сюрприз имеется, – из кармана штанов Ваня выудил шоколадный батончик с названием «Ореховый», только от вида обёртки которого, уже можно было сойти с ума. – На вот – жуй.
– Ух ты! Где взял?
– Где взял – там уже нет.
 Свою половину Вася ел неспешно, откусывая маленькие кусочки. Давал шоколаду растаять, а затем размазывал его языком по нёбу и щекам, чтоб приторная сладость растекалась во рту и всасывалась, как можно медленней.

 Девять часов вечера. Все по койкам, завёрнутые в одеяла – кто по горло, а кто и с головой, чтоб тепло не уходило. Тому, кто ближе к батарее, спится лучше. Иван не спит. Думает, как пуститься в самоход – первый раз в жизни. Самим Лёхой-Берегом приглашён. Это ж честь какая! Васе тоже не спится: всё ещё смакует собственный язык, лицо ладонями закрывает и выдыхает остатки шоколадного запаха. Но вместе с тем на душе слаже не становится. С одной стороны, он не прочь покинуть осточертевшие стены, а с другой – Ивана оставлять, смерть как не хочется.
 Тут Иван в постели приподнялся, Васю за плечо подёргал.
– Не спишь, бедолага?
– Нет. А чего?
– Помнишь, что Лёха пригласил? Поднимайся.
– Так он вроде только тебя приглашал.
– Похрен! Ты ж говорил: куда я – туда и ты. Или как?
– Ну ладно. А как мы выберемся?
– План у меня есть. Даже два, – Ваня приставил палец ко рту. – Только тихо.
Сначала через коридор попробуем.
 Они поднялись и тихо пошли к двери. За несколько метров до цели Вася, поморщившись, остановился.
– Что это за вонь?!
– Тихо ты! Мишка, небось, снова обоссался. Хорошо ещё, что спит. А то вчера всю ночь башкой о стенку бился, – прошептал Ваня и приоткрыл дверь.
 
 Снаружи было тихо. В коридоре тускло мерцало ночное освещение. Они подбежали к лестнице и вдруг услышали душераздирающий крик. Пришлось быстро вернуться и спрятаться за дверью. Сквозь дверной проём им было видно, как нянечка тащила за руки брыкавшегося чумазого мальчишку. Тот поджимал ноги, кусался, пытался вывернуться, но нянечка была женщиной сильной: несла его, словно деревянную марионетку на ниточках. Пацан орал со всей мочи: – Брось меня, проклятая! Куда ты меня тянешь? Не хочу…
– Выпускай шасси, скотина, – говорила нянечка ледяным тоном. – Сам иди, а то с лестницы сброшу.
– Бросай, сука! Не хочу жить!
– Что ты, паразит, о жизни знаешь? Ишь ты! Жить он не хочет. А жрать землю хочешь?
– Хочу… хочу землю, – орал мальчуган.
Вскоре голоса стихли. Нянечке удалось дотащить малыша до умывальника.
– Ну что, Вань, погнали?
– Нет. Этим ходом теперь стрёмно.
 Второй план Ивана состоял в том, чтобы спуститься из окна второго этажа. Там, по парапету, добраться до водосточной трубы и уже по ней спуститься на землю.
Ваня с замиранием сердца сделал три неуверенных шажка, уцепился за водосточную трубу и протянул руку Васе.
– Давай, Васька, не менжуйся. Вперёд! Так… не торопись… хватайся… всё… я держу…
 Кирпичная крошка сыпалась из-под ног, но Вася, поборов боязнь, двигался вперёд. Перед собой он видел лишь блестящие лунным светом глаза друга.
 Твёрдая земля под ногами – это другое дело. Не то, что дряхлая стена. Влажная трава пятки щекочет. От сердца отлегло. Тихо крадучись, до угла добрались. Там, четвёртое окошко на первом этаже – и есть подсобка. Ваня подтянулся, через подоконник перевесился – и уже внутри. Васе руку подал, втащил его и тут… носом к носу столкнулся с Лёхой.
– Я чего-то не понял, малец. Тебя сюда с компанией звали? Ты чё, совсем забурел?
– Могу уйти, – вскипятился Иван.
– Эй, дебил! Ты на кого хайло разеваешь?! – накинулся на Ивана один из "шестёрок" Лёхиной свиты, замахнувшись увесистым кулаком.
– Цыц, ты, – осадил его Лёха. – Не шуми. Тут стенка тонкая. Мы ему потом наказание придумаем.
 В подсобке, сплошь и рядом заставленной инвентарём, было сумрачно. Только сейчас Иван заметил одного из парней, прижавшегося носом к стене. Из дырки струился жёлтый свет и сиял у того в глазу.
– Кажись, начинается, – прошептал он.
– Тихо всем! – приказал Лёха и без церемоний оттолкнул своего собрата от стенки.
 Пара минут прошла в гробовой тишине. Все толпились за спиной главаря.
– Ну чё ты прилип, Лёха? Дай позырить.
 Лёха, наконец, отвалился от стены с физиономией, которая, по крайней мере, выражала щенячий восторг. Парни, толкая друг друга, бросились к отверстию, но предводитель остановил их.
– Сначала пусть малец поглазеет, – бескомпромиссно заявил он.
 Все, выражая крайнее неудовлетворение неслыханным приказом, покорно попятились. Ваня понял, что деваться ему некуда. Смотреть в дырку почему-то не хотелось, но ослушаться Лёху два раза подряд было бы перебором. Он заглянул… Не прошло и нескольких секунд, как Ивана вывернуло наизнанку. Он отскочил от стены и вырвал весь запас дневного пайка в первое попавшееся ведро.
– Вот придурок, – процедил один парней. – У других писюн из штанов выпрыгивает, а этого – во как проняло.
Отовсюду послышались издевательские насмешки. Вася, опасливо озираясь, держал друга за плечи.
 
 На самом деле никто, кроме Ивана, и понятия не имел, от чего его стошнило. Глядя в отверстие, он поначалу ничего не разобрал. Но затем увидел Светку – ту самую, что подарила ему шоколадный батончик. Она была голая. Над ней возвышался какой-то мужик, которого по волосатой заднице узнать было невозможно. Но самое скверное то, что огромный тёмный член этого мужика каким-то образом поместился меж Светкиных грудей и прыгал туда-сюда, точно головастик в пруду. Одна только мысль, что шоколадку Светка хранила именно между грудями, отбила у Ивана тягу к сладкому, казалось, на всю оставшуюся жизнь.
 Так ничего и не поняв, Лёха протянул:
– С крещением тебя, братан. Первый блин, как говорится, всегда комом. 

   
4

Счастливый билет

 Спустя два месяца, как раз перед новым учебным годом, выдали одинаково пахнущую одежду, новые ранцы, пеналы, линейки и… это случилось. Васю усыновили. Прощание было недолгим.
– Как же мы теперь, Ваня? – спрашивал Вася, роняя слезу. – Как же – друг без друга?
– Подотри сопли и не заморачивайся, – наигранно твёрдо отвечал Иван. – Не потеряемся. Ты ж меня навещать будешь. Или как?
– Само собой, Ванёк. Ты не думай…
– Да не думаю я. Давай, проваливай. А лучше забудь меня и батором  наш, раз тебе такая удача привалила. Я в одной книжке читал, что нельзя за собой груз прошлого таскать. Так что оставь всё это дерьмо здесь и наслаждайся жизнью.
– Получается, что я тебя предаю, – потупив голову, проговорил Вася.
– Ты это брось – нюни распускать. А это слово вообще из головы выкинь. Я его терпеть не могу… Всё. Давай, отчаливай. Вон – заждались тебя уже.
Раз двадцать Вася оборачивался, пока не подошёл к мужчине и женщине, терпеливо ожидающих своё усыновлённое чадо. Женщина распахнула руки, но Вася угрюмо прошёл мимо, не решившись на глазах у всех обнять её. Пожилой сторож закрыл калитку, улыбаясь, покачивая головой и махая им вслед. На детской площадке было почти пусто. Но если поднять голову, то можно было бы увидеть прилипшие к окнам десятки лбов и десятки завистливых глаз. Какая-то девчонка сказала, что её родители тоже найдутся и заберут её отсюда. Другая обозвала её дурой. Третья разрыдалась. Остальные дети стояли на подоконниках тише шелеста травы. Каждый думал о своём.
Иван тоже думал. Думал о том, что сейчас у него отобрали самое дорогое, с мясом вырвали. Он представил, как из груди течёт кровь, как ноет и зудит открытая рана.

 Целый месяц Иван то прогуливал занятия, то сидел, тупо разглядывая картинки в учебнике, листал тетради и ничего не запоминал. Поначалу учителя с пониманием относились к его потере, но пришло время, когда чаша их терпения переполнилась. Предупредили, что если не возьмётся за ум, то его определят в специнтернат для слабоумных. А там учителя с такими указками ходят – не тоньше той оглобли. И эта угроза его отрезвила. В конце концов, он самому себе пообещал, что будет ещё больше читать и хорошо учиться. И Ваня читал. Только книжным лексиконом поговорить было не с кем. Зато сколько раз в самоходы пускался – не перечесть. На шухере стоял, пока Лёха со своей командой ларьки обносил, слов каких только не нахватался, что в жаргоне воровском числятся, вместе с другими клей «Момент» нюхал, засунув голову в целлофановый мешок, а потом, совсем обдолбанный, о жизни размышлял, на которую в тот момент совсем чихать хотелось.
Без Васи как-то всё переменилось. Когда было кого опекать, жить хотелось, в жизни тогда хоть какой-то смысл был, а теперь… Мысли кругом шли и на самом же себе и замыкались. Специнтернат опять же из головы не выходил. И он сказал: «Стоп! Пора завязывать, потому как интернат – это та же тюрьма, а о ней вдоволь от пацанов наслушался».

 Ещё месяц минул. В тот день со школы попарно строем возвращались, как вдруг около сторожа приметная фигура появилась. Ваню, словно кипятком окатили. Из строя вырвался и, не обращая внимания на крики воспитательницы, к воротам дёрнул.
– Васька! – кричал он уже издалека. – Васёк, друг мой родимый!
Добежал, облапил Васю, расцеловал в чистые пахнущие парфюмом щёки. Тот весь сияющий, одет с иголочки, чуть располневший, сжал Ваню в цепких объятиях и не выпускал, пока не почувствовал, что его дружок задыхается.
– Всё, Ванёк, всё. Больше я от тебя ни шагу.
– Ты чего, дурья твоя башка, слинял что ли?
– Ага. Невмоготу мне…
 Заведующая, конечно, тут же сообщила его приёмным родителям и в органы опеки. Милицию решила не вызывать, раз уж в родные пенаты вернулся, но выяснить, отчего Вася в бега подался, не получилось.
– Чёрт с тобой, – махнула на него рукой Татьяна Андреевна. – Пусть с тобой другие нянькаются.
Ещё до того, как прибыли перепуганные до смерти приёмные мама с папой, Вася признался:
– Меня, Ванька, всё время бьют и дразнят. По двору пройти не могу.
– Как дразнят?
– Жидом!
– Чего это?
– Ну как чего? Мои приёмные – они евреи. Мне, конечно, пофиг. Они хорошие и добрые, но житья нет – ни во дворе, ни в школе. В общем, не хочу я больше у них жить.
– Да, брат, дела, – протянул Ваня. – Я-то подумал, что это ты так – в гости пришёл.

 Васю уговаривали, сулили все прелести жизни, говорили, что это его шанс чего-то добиться в жизни, что такой счастливый билет вытягивает не каждый и не каждый им может правильно распорядиться. А таких приёмных родителей ещё поискать надо… Но беседа Васю не проняла – наотрез отказался.
Потом были слёзы. Александра Исааковна рыдала на плече мужа. Семён Моисеевич похлопывал супругу по спине, приговаривая:
– Успокойся, Сашенька. Ну что ж поделаешь. Сердцу не прикажешь. Не судьба значит.
Вася не мог уйти не попрощавшись. Поочерёдно обняв несостоявшихся родителей, проговорил:
– Вы не обижайтесь. Всем, чем хотите клянусь: я люблю вас, вы хорошие, но мне не по себе у вас. Вы уж простите.
Александра Исааковна захлебнулась слезами и чуть не упала в обморок. Семён Моисеевич поддержал жену и мягко произнёс:
– Ты уж не забывай нас, малыш. Знай, что двери нашего дома всегда открыты для тебя. Ты можешь вернуться, когда пожелаешь.
 

5

Поминки

 Миновали пятнадцать лет. Срок не маленький. С тех пор много травы пожухло и снега растаяло. И всякий раз, когда снег таял, много трещин и кочек на земле появлялось. Повезло Ивану с Василием – кое-как на тех кочках удержались. По-своему даже счастливы были. Но этот день выдался печальным. Татьяна Андреевна Ковалёва весточку прислала, и помчались друзья на улицу Пионерскую. Как раз к тому времени поспели, когда тяжёлая гиря, описав дугу, врезалась в стену детского дома, около которого уже образовалась толпа сопереживающих. Пыль повисла столбом над остатками черепичной крыши.
– Душа отлетает, – обронил кто-то.
 Поодаль стояли две девушки, обнявшись и всхлипывая.
– Будет вам, – сказал один из парней. – Вся страна разваливается, а вы эту развалюху жалеете.
– Не все такие бесчувственные, – огрызнулась девушка. – Мы же столько тут прожили и сколько всего пережили!
– Какая же это жизнь…
– Ты лучше заткнись. Ладно? Или вали отсюда, раз тебе всё равно.
Парень махнул рукой, отошёл от девушек и присоединился к группе парней.
– Слышь, Вань, а кто эта девчонка – вот там, в чёрном?
 Иван взглянул поверх голов, прищурился.
– Ты что, Васёк, не узнал? Это ж Светка наша.
– Светка?.. Вот блин, точно. Смотри, какая красотка стала!
– Почему стала? Всегда такой была.
 Иван отвернулся, сглотнул горькую слюну: до сих пор вкус того шоколадного батончика во рту стоял.

 В это время на улицу с тихим, но мощным гулом въехали шесть «харлеев». Парни спешились. Один – из тех, что покрупнее – снял шлем, обнажив ёжик тёмных волос. Его лицо от глаза до скулы украшал свежий шрам.
– Здорово, мужики.
– И тебе не болеть, Лёха. Сам-то как?
– Всё путём. Ну что? «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, – кто был ничем, тот станет всем».
– Ага. Типа того.
 Парни рассмеялись, и один предложил:
– Надо бы поминки устроить. Как вы на это смотрите?
– Без проблем. У меня на рынке нехилый ресторан имеется. Так что все приглашены.
Ни для кого не было секретом, что Лёха-Берег крышует два рынка и торговые точки западного района. Рэкет, вымогательства, шантаж и подкуп – всё это настоящее амплуа бывшего воспитанника.
 
 Гиря уже трижды била по правому краю. Эта стена оказалась крепче других. Из проломов вытряхивались старые игрушки – безногие, безглазые, – а стена, будто отрыгивая остатки непереваренной пищи, не поддавалась.
– Эх, Ваня! В прошлом году, сколько мы бабла в этот дом вложили и всё понапрасну. Кто ж знал?..
– Не зря, брат. Того душа требовала.
– Душа, говоришь? А теперь что делать, когда мы в полной заднице.
– Ничего, выкрутимся.
– Может у Лёхи в долг взять?
– Забудь. Он, хоть и бывший кореш, но на счётчик вмиг поставит. А оно нам надо?
– Это точно. Совсем забурел. Особенно после отсидки… Так что предлагаешь?
– Есть одна тема, но, боюсь, она тебе не понравится.
– Что за тема?
– Не сейчас, Вася. В офисе перетрём.

 Ресторан «Глухарь» больше походил на пивную средних размеров, где на чистых, справедливости ради отметить, столах, горожане, загодя отоварившись на рынке, «прочищали трубы» холодным «жигулёвским» пивком. Там же подавали и «Сибирь», и «Армейский калибр», если кто по армии затоскует, «Клинское» и «Толстяк» – в общем, на всякий, даже на самый придирчивый вкус. Шторы на окнах были зелёные, люстры – под хрусталь чешский, барная стойка дубовая, а официантки(!) – все, как одна, накрахмаленные с чепчиками в волосах. К Лёхе – с уважением: «Чего желаете, Леонид Викторович?», «Где накрыть прикажите?»
– Видишь, Валюха, – отвечал хозяин, – я тут с компанией. Ты нам поляну в VIP-зале организуй. Поминки у нас.
– Ой, божечки! – воскликнула Валентина. – Неужто ещё кто из наших помер?
– Из наших. Но не кто, а что. Батором поминать будем.
Ошарашенно похлопав приклеенными ресницами, официантка закивала головой и убежала прочь, нескладно пригласив гостей рассаживаться по местам.
    Леонид Викторович Прибрежный, он же Лёха-Берег, VIP-помещение называл колонным залом. Колон там действительно было много. Из пастельно-зелёного их окрас постепенно переходил в нежно-голубой. На гипсовых панелях – резные глухари внизу, а выше – летящие ястребы. Бог знает, какой отпечаток оставляют на хозяине его фамилия и прозвище. Но, судя по Лёхиному характеру, – тут всё совпало. И прозвище своё получил от того, что его на берегу реки нашли, на котором лежало его практически окоченевшее крохотное тельце. Страсть к охоте у него ещё в раннем детстве обнаружилась. Сначала кошек и крыс из рогатки подстреливал, потом за чужими пожитками охотился, ну а затем, когда вольным стал, и на людей. Своё с мясом и кровью отгрызал. Страху на торговцев нагонял не по-детски. Игорный бизнес из подполья деньги фонтаном лил: пришлось даже дом купить, чтоб было где наличку прятать. Вооружённая охрана там день и ночь дежурила. В конце концов, особого положения достиг, славы опять же, хоть и сомнительной. На том и почивал по сей день. Но время брало своё. Перестройка к концу подходила, а значит и самому надо было подстраиваться, бизнес каким-то образом легализовать. А как? Для того ж надобно не только кулаки с кувалду иметь. Но примеров и советников в ту пору было пруд пруди. В тени, что отбрасывал Лёха на свой район, многие были не прочь спрятаться, переждать неспокойные времена.

 На поминках Лёха речь держал поэтическую. Родной детский дом воспевал, как положено. Много положительного припомнил, а на плохом внимание не заострял. Говорят же: о покойниках – или хорошее, или ничего. Вот он этой линии и придерживался – чтоб всё по понятиям было. Слова, конечно, душу тронули. Кто-то из дам даже всплакнул, вспоминая родные, теперь уже снесённые, стены. А угощение было сверхожидаемого: дичь, кролики, кабанчик с вертела. О спиртном вообще говорить не приходилось: водка, пиво бочковое – те лились потоком нескончаемым. На десерт бананы с апельсинами. Всё заморское, импортное. А главное, всё чин по чину – без споров и драки обошлось. Мирно так разошлись, как благопристойное семейство.
 
 После застолья к Ивану Светлана подошла. Обняла, хотела ещё в щёку чмокнуть, но не дотянулась.
– Ишь ты! Вымахал-то как. Не достать.
Иван наклонился. Расцеловались.
– Как поживаешь, Света?
– Как все, Ванечка. Сам-то как?
– Лучше всех.
– Ладно. А чего тогда грусть в глазах?
– Ну, причина всем известна.
– Брось, Ваня. Не ту грусть я вижу.
– А ты, никак, провидицей стала?
– Где уж мне. Но людей насквозь вижу.
– Может и насквозь, но не в упор. Вот – Василия не признала.
Света всплеснула руками.
– Господи! Так и есть. А я всё думаю: что за красавец около тебя ошивается? Иди ко мне, малец. До твоей щеки я уж точно достану.
Поболтали, вспомнили деньки сиротские, Светлана в гости пригласила. Друзья обещали её навестить… как-нибудь.


6

Планы

 Они бежали быстро, пряча головы под воротниками плащей. Вороны орали во всё горло, описывая круги над домами. Голуби же – напротив, жались друг к дружке под покатыми крышами. Небо вдруг прорвало. Дождь вперемешку с градом лупил по стёклам. А звона стёкол, Иван сам не знал почему, не любил. Они забежали в подъезд старого дома. Василий достал ключ, отпер и толкнул дверь. Она поддалась с трудом: пришлось оттеснить огромного дворнягу, уснувшего на пороге.
– Чего ты тут развалился? – прикрикнул на пса Василий. – Места тебе мало?
Собака заскулила и вяло гавкнула.
– Прикинь, он ещё и огрызается.
– Да не огрызается он, Ваня. Просто от нас жратвой несёт, а он с утра голодный. Идём, Гоша, – Василий позвал пса. – Посмотрим, где тут твой дневной паёк.
Пёс поплёлся за Василием в кухонный уголок, в предвкушении помахивая хвостом. Дошёл до холодильника, снова лёг на бок и стал чесаться.
– Вообще-то, собаке в конторе не место, – бросил Иван, наблюдая за тем, как тот выгрызает клок шерсти под лапой.
– А что мне с ним делать, Ваня? Я ж тут бываю больше, чем дома.
– Ты только взгляни на него. Он так рьяно грызёт свои яйца, что во-вот оторвёт их с корнем.
– Наверное, утром что-то в траве подцепил. Вот и выгрызает.
Учуяв запах тушёнки у своего носа, Гоша перестал грызть шерсть и с чавканьем принялся за обед. Василий достал бутылку шампанского, тарелку с нарезанным лимоном и кивнул Ивану.
– Ну что, заполируем?
– Заполируем. Но позже. Есть у меня предложение, от которого тянутся две ниточки… Как думаешь, к чему?
– У тебя, Иван Семёнович, как всегда – два варианта. А к чему – известно. К новеньким хрустящим купюрам.
– Надо же, какой проницательный!.. Но ты прав.
– Ну давай, вываливай.
– Садись, Вася. Чего косяк подпираешь? Нам есть, что обсосать.
Василий устроился напротив, водрузил тарелку с лимонами на столик и уставился на друга.
– Ну, продолжай.
– Лесопосадку перед детдомом помнишь?.. Немного вырубить, можно дома поставить. Земля там хорошая.
 Василий расхохотался так, что Гоша прибежал посмотреть, не сбрендил ли часом его хозяин.
– Да ты рехнулся, Ваня! Эко тебя занесло. Нам бы концы с концами свести, а ты за землю что-то несёшь. На этот кусок небось такие акулы слюни пускают, что нам ли с ними тягаться. Мы не в той весовой категории, брат.
– А я и не собираюсь ни с кем тягаться. Всё дело в долях процентов. 
– Смотри, чтоб нам за эти проценты не пришлось себе руки по самые локти отгрызать, дабы потом от браслетов избавиться.
– Ты, Васёк, до конца не дослушал и опять трагедию разыгрываешь. Когда ты уже доверять мне научишься?
– Да верю я тебе, Ваня. Только кусок слишком жирный. Как бы нам не подавиться.
Пёс положил голову на колено хозяина и глядел на него беспокойно, как бы удостоверяясь, что с ним всё в порядке. Василий потрепал пушистую холку.
– Иди, Гоша. Этот разговор не для твоих собачьих ушей.
 Послушная собака, виляя хвостом, ушла в коридор и вновь устроилась у порога.
– План такой, Вася, – начал Иван. – Ежу понятно, что надо сработать на опережение. На этот случай у меня в мэрии один человек имеется – из бывших партийцев. За бабки родную мать продаст. Сейчас он как раз земельными и строительными фондами заведует. Так он у меня в долгу. Я его два года сигаретами затаривал. А потом, когда он в жопу пьяный с проституткой спалился, я же его и отмазал через Федю Шлыкова… Помнишь его?.. Он на три года старше нас был. Теперь мент. При капитанских погонах ходит. И тут, Вася, как я тебе и говорил, процент решает главную роль. Толстопузые, что в мэрии толпой выстроятся, на большой процент не пойдут. А мы предложим, скажем, процентов двадцать. Сколько из этих денег городу достанется, а сколько в карманах осядет, не наше дело. Главное, мы в дело влезем.
– Ладно. Землю арендуем. Я знаю, что под застройку банки сейчас охотно кредитуют. А дальше что?
– Строить будем: коттеджи, вилы… Первый элитный посёлок в нашем городе. Это же престиж!
– Строить?! Да на какие шиши?
– Хорошо. Теперь о финансах. – Иван уселся поудобней. – Ладно, наливай своё шампанское. Горло промочим, – он подождал, пока бокалы наполнятся золотистой жидкостью и продолжил: – Есть у меня одна идея, Василий Петрович, – неказистая, но, какая есть. Мы, конечно, можем начать с того, что осталось, но старт будет тяжёлым. Нам понадобятся ещё вливания.
– Может, предложишь банк грабануть или какую-нибудь богатенькую старушку обчистить?..
– Почти угадал… насчёт старушки.
Василий в прямом смысле покосился на друга с нескрываемым недоумением.
– Ты это о чём?
– Пару лет назад один хмырь – Захаров его фамилия – железобетонный завод приватизировал. В полном шоколаде теперь. Двое детей у него. Он дома почти не появляется. Всё на заводе торчит. Любовница у него там – молодая, с ногами от коренных зубов. А жена его – она ещё в тираж не вышла. Наташей зовут. У неё, кстати, до него ещё два мужа было. Обоих в могилу свела. И каждый из них нескромное состояние оставил. На этих бабках Захаров и поднялся. Но у Натальи Павловны деньги имеются: своих ещё в избытке и мужние тратит бесконтрольно. А самое важное – похотлива, как мартовская кошка.
– Ты, Ваня, на что это сейчас намекаешь? – Василий нахмурил брови, пристально изучая выражение лица друга. – Нет… ты шутишь!
– Тебе кажется, что шучу? Нет, чувак, я серьёзен, как никогда. Говорят, даже Ленин этим не гнушался, когда на революционные нужды деньги собирал. Своих единомышленников – из тех, кто посмазливей, – к богатым тётенькам засылал. Экспроприировал излишки, так сказать. Пойми же ты: нам деньги нужны. Знаешь, сколько людей надо подмазать. Так просто оттяпать кусок земли не получится.
– Да пошёл ты! Я на это не подписываюсь, – Василий замотал головой, не хуже ретивого коня.
– А куда ты денешься? – усмехнулся Иван.
– Да она ж старуха.
– В сорок-то лет? Да она тебя до смерти заездит!
– Тебе-то откуда знать?
 От хитрого взгляда Ивана у Василия опустились руки.
– Ну и паразит же ты! – Тяжёлый вздох и несколько секунд раздумий сподобили Василия решиться. – Ну, допустим я на это повёлся. Чёрт с тобой! Но давай вернёмся к строительству. Что мы в этом смыслим? А если тебе смету липовую подсунут? Как мы врубимся, что нас как сопляков вокруг пальца не обвели? Снова прогореть я не намерен.
– Не боись. Мы, пока суд да дело, на курсы пойдём… ну там: строительство, финансовая отчётность. Нам особо в детали вникать без надобности. Для этого архитекторы имеются. Главное, как ты и сказал, не дать себя облапошить.
– Да-а-а, в мыслях мы далеко продвинулись.
– Тогда давай это всё реализуем.
– Ой, Ваня! Куда тебя заносит?..
Две руки соединились в крепком пожатии. Была бы цель, а средства найдутся.


7
Жиголо

 Кто сказал, что дома в новостройках все одинаковые, как под копирку спроектированные, что дом и квартиру не грех попутать? Не грех и в чужом замке без толку поковыряться, чертыхнуться, а то и матерком всё и всех покрыть, а уж потом… Потом снова во двор выйти, голову задрать и понять, что номер-то дома не тот… дом-то – чужой! И опять заломить эдакое – позабористей. Но нет, не на сей раз. Этот кооперативный дом на «Верхней набережной» семнадцатью этажами величаво вверх вытянулся, углы овальные, розово-бежевой плиткой облицован, а лоджии просторные, трёхкамерными стеклопакетами оборудованные.

 Василий постоял немного, посмотрел, как над небоскрёбом облака плывут и почудилось ему, что он и сам, словно те облака, стал лёгким и невесомым… аж голова закружилась. Опустил глаза, зажмурился на секунду и пошёл к подъезду. Ручку на себя потянул, но дверь не поддалась. «Вот буржуи!» – подумал он про себя и надавил на кнопку домофона, над которой выделялся номер 41.
– Слушаю, – раздался женский голос, показавшийся сиплым сквозь решётку динамика.
– Кх-м… Здравствуйте… Я от Ивана Величаева, – произнёс Василий, а сам подумал: «Вот же глупость какая! Надо было бы ещё добавить, что пришёл по большой просьбе моего друга с вами за деньги потрахаться. Идиотизм просто!»
После нескольких секунд молчания, раздался щелчок и домофон просипел вновь:
– Входи.
 Лифт мигом донёс Василия к седьмому этажу. Одна из дверей на площадке была приоткрыта. Предусмотрительно постучав, он переступил порог.
– Есть кто?..
– Проходи, проходи, – прозвучал мелодичный голос. – Я сейчас.
 Василий застрял в прихожей, осматриваясь и прислушиваясь к шуму воды. Уже на входе он понял, что попал в дом богатый, обставленный с шиком и блеском. Через двустворчатую дверь гостиной просматривалась резная мебель цвета слоновой кости и огромная хрустальная люстра. Под стать всему оказался и кот, явно персидской породы, пепельно-дымчатый, без единого пятнышка. Потёршись о левую штанину незнакомца, он уселся и стал умываться.
– Да, брат. Ты, видать, с почтенной родословной. Не то, что я.
– С кем это ты там разговариваешь? – внезапно услышал Василий и вздрогнул.
– Да я… это… с котом знакомлюсь.
– Это кошка.
– Правда? Странно, что я сразу не заметил.
 Женщина улыбнулась. Парень-то – с чувством юмора.
– Меня, Наталья Павловна зовут.
– А меня Василием. Иван, наверное, обо мне говорил.
– Говорил. – Наталья Павловна обвела гостя оценивающим взглядом. – Хорош! Ты не цыган случайно?
 Василий чуть поморщился. Взгляд был слишком уж откровенный, бесстыдный.
– В паспорте украинцем записан, – кашлянув, ответил он. – А так – не знаю. Может и цыган.
– Да ты никак тоже детдомовский?
 Василий промолчал, но глаз не отвёл. Не просто было оторваться от округлых выдающихся форм, на которых шёлковый японский халатик выглядел, как минимум, куцым и тесным. От женщины веяло сладким пьянящим запахом. На его взгляд она была ухоженной, возможно чересчур. Милое моложавое лицо не имело даже намёка на морщинки, светлые длинные волосы ниспадали на оголённое плечо, идеальной формы нос, придирчивые зелёные глаза, пухлые губы, тронутые розовой помадой, перламутровые ногти, а в голове – плюмаж из перьев. Такую особу противоположного пола Василий встретил впервые. «Не слишком ли круто?», – подумалось ему в тот миг.   
– Ну ты проходи. Чего в дверях топчешься? – как-то запросто пригласила Наталья Павловна. – И можно без церемоний. Зови меня просто Наташа.

 Объезжали ли вы когда-нибудь коня, резвого молодого скакуна… мустанга, может быть? Что?.. Нет? Но как раз это и проделывала Наталья Павловна с нашим героем. Правда, назвать Василия необъезженным как-то язык не поворачивался, но Наталье Павловне это было знать не интересно. Пот с Василия лил градом. Три раза в душ ходил, килограмма два с боков сбросил, а когда, часа через четыре, из дома выходил, ноги подкашивались. Но зато...
   
– Это кто ж я теперь – проститутка? – спросил он самого себя. – Или как там – жиголо? Альфонс, чтоб его?! А ведь Ванька снова прав оказался. За такие деньги на заводе надо месяц вкалывать.
 
 Спустя час Василий вернулся в офис и застал друга в позе отдыхающего ковбоя. Иван лежал в кресле, забросив ноги в остроносых ботинках на стол. На лицо была нахлобучена широкополая шляпа, в свисавшей с подлокотника руке – чёрная сигарета «Captain Black» с вишнёвым ароматом, который смешивался с запахом виски. Сизый дымок поднимался и медленно закручивался под тяжёлый и неторопливый «Pink Floyd».
Василий подошёл к стереосистеме и нажал кнопку «стоп». Иван указательным пальцем приподнял полу шляпы.
– А вот и наш герой вернулся!.. Как прошло, Вася?   
 Василий одарил Ивана таким взглядом, что тот едва сдержался, чтоб не расхохотаться.
– Тебе интересно, как прошло? Да ты хоть представляешь, что она вытворяет?! Ты представляешь, какие у неё запросы?! – срываясь на истерику, прокричал Василий. – Немецкая порнуха просто отдыхает, а режиссёры с их долбаным фетишем просто нежные одуванчики в сравнении с её воображением. Теперь мне понятно, как она своих мужей в могилу загнала. Так тебе всё ещё интересно?.. Рассказать?.. – лицо Василия пылало от гнева.

 Тут Иван не сдержался и, взмахивая руками, громко рассмеялся.
– Нет, братан. Избавь меня от всего этого. Ты и так уже пурги нагнал… более чем… Да и потом, неужто ты забыл, кто тебя к ней направил?..
 Василий плюхнулся на стул, пододвинул к себе стакан и наполнил почти до половины. Но прежде, чем опрокинуть содержимое в рот, с отвращением бросил на стол пачку денег.
– Да, брат, а ты, оказывается, силён! – протянул Иван, оценивая вложение в первичный капитал.
 Василий осушил стакан двумя глотками и налил ещё.
– Поиздевайся ещё…
– Я и не собирался, – посерьёзнев, сказал Иван и присоединил к пачке банкнот ещё одну – потолще.
 Взгляд Василия был долгим и молчаливым, и Ивану на миг показалось, что глаз его друга перестал косить.
– Какая же ты скотина, Ванёк! – и чокнувшись о его стакан, бросил: – Выпьем.
– За почин, – добавил Иван.


8

Похмелье с переворотом

 Телефон звонил не переставая. Иван разлепил веки, глянул на часы. Стрелки показывали 18:30. Надо же! Весь день проспали. Он кое-как добрался до стола – вчера вечером они с Василием набрались до невменяемости.
– Слушаю, – рявкнул он в трубку.
– Телевизор смотришь, Иван Семёнович? – звонила Ольга Климова, бывшая продавщица одного из бывших киосков.
– Чего я в нём забыл?
– Да там такое!..
– Что такое!? Ты можешь говорить толком.
– Включай. Сам увидишь.
 Иван бросил трубку и для начала поплёлся в кухонный уголок. В холодильнике обнаружились закрытая банка с солёными огурцами и початая – с томатным соком.
 Возиться с крышкой не хотелось, а охладиться можно было и соком, показавшимся нарзаном в это незадавшееся утро.

 Первая мысль, пришедшая в голову перед экраном телевизора, его даже не встревожила. Бред какой-то. Всё это ему мерещится. Не иначе, как с бодуна.
 Верхние этажи здания Верховного Совета были охвачены огнём, на площади – толпы митингующих и скопление бронетехники, звучат выстрелы крупнокалиберного оружия, повсюду транспаранты всех мастей. Всё казалось невероятным, но речь репортёра об отстранении президента Горбачёва от власти, со ссылкой на покачнувшееся здоровье, его окончательно отрезвили.
– Просыпайся, Вася, – Иван стукнул носком ботинка о спинку дивана. – У нас тут военный переворот.
– Ты с дуба рухнул? Отвали. Мне не до шуток.
– Да уж какие тут шутки! Вставай, говорю. Глянь, что творится.
Василий приподнялся, протёр глаза, некоторое время смотрел на экран.
– Что за хрень, Ваня?
– Не тот вопрос задаёшь. Спроси лучше: что теперь со страной будет?
– Думаешь, ещё один переворот Россия не переживёт?
– Переживёт. Это ж тебе не какой-то там Гондурас. Но спинным мозгом чувствую, действовать надо скорее. Бог знает, что теперь с рублём будет.
 Больше часа Иван с Василием сидели у телевизора, прислушиваясь к обрывкам реплик и всматриваясь в кадры хроники с места событий. Пылали хлипкие баррикады, по улицам сновали танки и БТРы, толпы людей с лозунгами, отряды милиции и снова дымящийся Белый Дом. «В здании отключены подача энергии и теплоснабжения…», «Пусть депутаты сдохнут…», «Прочь руки от истинной демократии…», «Счёт убитых и раненых исчисляется десятками…», «Больница «Склифосовского» переполнена…», «К чёрту гуманность…» Трансляция иногда прерывалась классической музыкой. И снова: неразбериха, брошенные укрытые клеёнками тела погибших, кровь на мостовых, телецентр «Останкино», Лужники, флаги Красного Креста – всё смешалось в агонии устаревшей Конституции и последнего оплота старой власти. Россия перешла свой Рубикон.

 Похмелье медленно перелилось в траурное застолье.
– Даже не знаю, за что и выпить, – проговорил Василий, поднимая очередную рюмку. – За прежние деньки или за новую демократию.
– А давай не чокаясь, – предложил Иван.
– Значит, всё же за минувшее.
– Значит так. Будущее пока ещё туманное. – Иван на секунду задумался. – Одно скажу: пока всё не прояснится, с нами никто разговаривать не станет. Поэтому…
– План «Б», – подхватил Василий.
– Ну да. Что-то вроде того.
 К месту сказать, запасного варианта на этот раз не было. Его только предстояло придумать. А всё, что приходило в голову, было из вон рук плохо, ненадёжно и даже опасно. Но, как говорится: «Кто не рискует, тот не пьёт игристое вино».
Идею подбросила сама жизнь. И появилась она на следующее утро на не совсем светлую голову.
– Мы, Вася, фабрику купим, – проронил Иван, покачиваясь в кресле.
– Бухать надо завязывать, брат. А то в белой горячке, как минимум, можно и город купить. Будешь потом сидеть в белых палатах, в рубахе с длинными рукавами и звать тебя будут «олигархом».
– Опять хандришь, Васька. У меня ж чутьё! – Иван воздел указательный палец к потолку, подтверждая им же сказанное.
– Чутьё говоришь? – вспылил Василий. – Мы только что элитный посёлок медным тазом накрыли! Где оно было – твоё чутьё?
– Ничего мы не накрыли, – возразил Иван. – Мы лишь меняем приоритеты. Сегодня за один ваучер можно несколько сотен акций «Газпрома» купить. А тут – какая-то никчемная фабрика. У нас там лимонов пять осталось?..
– Пять с половиной, – буркнул Василий. – Копейки – по нынешним временам.
– Ничего… Остальное найдём…
– И чего мы на этой фабрике делать будем?
– А то, Вася, чего народ страждет и ценит превыше всего.
 Мыслительный процесс в голове Василия как-то застопорился уже вначале.
– Говори уже, – с нотками разочарования в самом себе, бросил он.
– Ну как же ты не врубаешься?.. Водочку! Беленькую, прозрачную, как слеза...
– Водяру гнать! Ты, я вижу, совсем спятил.
– Нет, брат. Это единственный беспроигрышный вариант.
 Чутью Ивана надо было отдать должное. Как-то быстро и точно он генерировал идеи, и, чёрт возьми, ему везло. Везло претворять их в жизнь. Всякий раз находилась какая-то дверь или щёлка, в которую можно было протиснуться, объявлялся нужный человек, согласившийся оказать помощь, и каким-то чудом находились средства – в самый последний, казалось, уже упущенный момент.

 Многие газеты в это время писали о спаде экономики, последовавшей за развалом Советского Союза, о затяжном кризисе, о коллапсе всей системы. Множество предприятий встали, лишённые артерий, связывавших бывшие социалистические республики. Положение спасала большая сырьевая база, коей владела Россия в пределах своей необъятной территории. Прежде всего, к ней и потянулись руки денежных магнатов – поскорее подмять под себя бесхозные земли и разорённые производства. И наконец, как писалось в одной из статей, «огромное количество «теневых» и «полутеневых» операций, проводимых предприятиями, создавало благоприятную почву для разного рода злоупотреблений – хищений, коррупции, затягивание возврата кредитов и платежей», что естественным образом подрывало государственный бюджет. На фоне подобных спекуляций и фальсификаций многие обогащались – в основном, за счёт «чёрного нала», других же ждала неминуемая участь банкротства. С одной стороны, непосильные государственные налоги, с другой – криминальный натиск, а проще – рэкет, доводили многие производства и кооперативы до полного разорения. Те, в свою очередь, перекупались за бесценок, снабжались новыми ресурсами, снаряжались оборудованием, и всё начиналось вновь. Нередко менялась «крыша». В основном, за счёт отстрела главарей враждующих банд. Позже эти годы назовут «лихими девяностыми». Сегодня, за каким-нибудь столиком на кухне, задушевную беседу можно было бы начать со слов «ты помнишь?» И помнили – все те, кому посчастливилось пережить те смутные времена.


9

Жертвы

 Этим вечером Наталья Павловна Захарова демонстрировала чудеса гимнастической гибкости. Иван восхищался её упругостью и пластичностью, недоумевая, откуда в этой женщине берутся силы, потому что сам он к этому времени был на грани истощения. Повалившись на кровать, под бешеное биение собственного сердца, Иван произнёс почти бессвязно:
– Всё, Ната. Ты меня до дна выкачала.
 В доме настала тишина. Было слышно, как жужжала и билась об оконное стекло муха. Издалека донёсся вой сирены скорой помощи. «Она сейчас мне тоже не помешал бы», – подумал Иван. Муха, наконец, утихомирилась. Голова, видать, не железная. Теперь только дыхание двух любовников свидетельствовало о том, что дом не пуст. Но тут из кухни послышался характерный звук выкипающей воды.
– Боже мой! – спохватилась Наташа. – Я про них совсем забыла.
 Воспользовавшись небольшим перерывом между любовными утехами, хозяйка поставила на плиту пельмени, зная, что после всего Иван будет очень голоден. Но этот факт как-то ускользнул из её головы. Набросив халат, она выбежала из спальни. Иван проводил её сладострастным взглядом. Пожалуй, лишь на это у него и остались силы.
Не прошло и нескольких секунд, как нечто ужасное заставило его пружиной вскочить с постели.
– Не дёргайся, фраерок. Не вынуждай делать ей больно.
 Здоровенный мужик, зажимая Наташе рот, целился в Ивана из пистолета с глушителем. В след за ним показался ещё один – гораздо мельче первого, тщедушный, с глазами голодного волка. Тот прошёл вперёд, осмотрел обстановку и повернулся к женщине.
– Гони хрусты, сучка.
 Наташа хлопала ресницами и, казалось, вот-вот задохнётся. Каким-то неуловимым движением хлипкий мужичок приказал здоровяку отпустить пленницу. Очевидно, он был за главного. Здоровяк ослабил хватку, но Наташа не проронила ни слова. «Она в шоке», – догадался Иван.
– Я чё, не понятно изрёк? Бабло где? – снова спросил коротыш. – Давай, раскрывай хайло, пока мы всю квартиру не перевернули.
– Я-а-а… а-а-а... – затрепетал Наташин голос.
– Поостыньте, парни, – Иван воздел обе руки вверх. – Отдаст она деньги. Только – слышите, там, на кухне кастрюля горит. Не дай бог, дым из окна повалит. А там пожарники с ментами… Оно вам надо?
 Главный повёл носом: действительно, из кухни тянуло горелым.
– Отпусти бабу, Хмурый. Иди, присмотри за ним. А мы тут пока дельце замутим. Смотри, какая сочная.
 Шлепком по ляжке он подогнал Наташу ближе к кровати. 

 Иван пошёл на кухню, чувствуя на себе пристальный взгляд и глушитель между лопатками.
– Ты ещё что за хрен? – спросил Хмурый, тыча пистолетом в спину. – Тебя вообще здесь быть не должно.
– Это ты точно подметил. Может и не должно. Но, видишь ли – дело, как говорится, житейское. Тебе ж не надо объяснять.
– Да ясно всё. Пока мужик на работе деньги заколачивает, ты чужую биксу трахаешь. Чего ж тут непонятного?
 На электрической плите бурлил почти выкипевший сотейник с подгоревшими и разварившимися пельменями. Иван выключил конфорку, взялся за ручку и тут же одёрнул руку.
– Вот чёрт! Горячая зараза.
 Он потянулся за полотенцем.
– Эй, без выкрутасов!
– Горячая же, – обернувшись в пол-оборота, он посмотрел на крупного детину. – Я сниму, пока совсем не сгорело.

 Иван взял полотенце, обернул ручку и резким движением выплеснул всё содержимое через плечо в лицо бандита. Раздался вопль, смахивающий на крик павлина – такой мерзкий, на какой была способна лишь одна из красивейших птиц. Пистолет выпал из рук громилы. Повалившись на пол, он прикрывал глаза и скулил от жгучей боли. Иван, не мешкая, подобрал «тетешник» и выбросил руку в сторону прохода. Подельник не заставил себя ждать. С обескровленным лицом он появился из-за угла, держа Ивана на мушке. Другой рукой он удерживал насмерть перепуганную женщину.
– Ты бы опустил пушку, фраерок, – он приставил пистолет к голове Наташи, – а то я этой суке мозги вынесу.
 Пуля вылетела, будто пробка из винной бутылки. Не дожидаясь лишних разговоров,
Иван выстрелил налётчику в ногу. Тот покачнулся. В два прыжка Иван преодолел коридор и опустил рукоятку пистолета на темечко пострадавшего с такой силой, что тот рухнул без памяти.

 Освободившись от цепкой руки бандита, Наташа бросилась на грудь Ивана.
– Господи! Миленький, ты же мне жизнь спас. Я у тебя в вечном долгу.
– Нет ничего вечного, Ната. Мы ведь тоже с тобой не бессмертные.
– Боже мой, поверить не могу, что это не кошмарный сон. Виталик недавно все замки сменил. Как же они умудрились…
– Нет замка, который было бы невозможно открыть. Но тут дело в другом: кто-то их навёл на вашу хату, не иначе.
 Громила всё ещё валялся на полу, и тихо постанывая, просил помощи. Иван подошёл к нему, ткнул пистолетом в бок и спросил:
– Слышь, придурок, через кого вы на эту квартиру вышли? – тот молчал. – Я спрошу ещё раз, если не расслышал. Я ж тебе рожу сжёг, а не уши. Только ты мне фуфло не гони, а то колено прострелю… Нет, не колено, – Иван прижал ствол к промежности вора. –  Последний шанс…
– Ладно, ладно, – вдруг забасил тот. – Никто нас не посылал. Мы сами её отследили. Бабками сорит налево-направо… Засветилась она… Несколько раз даже баксами расплачивалась… Эта дура сама виновата…
Это было похоже на правду, но что делать с этими двумя Иван не знал. На раздумья ушло несколько минут.
– Иди в комнату, Наташа, – распорядился он. – Закрой дверь и не выходи, пока не позову. И это… прими что-нибудь успокоительное.
– Ладно, Ванечка. А ты что будешь делать?
– Как что? Прибраться тут надо.
 Когда дверь притворилась, он достал записную книжку, отыскал нужный номер и позвонил из телефона в прихожей. Женский голос ответил через несколько гудков.
– Пригласите Леонида Викторовича, пожалуйста.
– Он не на месте. Позвоните в его ресторан. Скорее всего, он сейчас ужинает. Номер подсказать?
– Нет. Спасибо. У меня есть.
 Иван набрал другой номер и скоро его связали с Прибрежным.
– Привет, Лёня. Это Иван.
– Узнал тебя, братан. Как жизнь?
– Бывало и лучше.
– А что так? Случилось чего?
– Помощь твоя нужна.
– Помощь?! О, как! Раньше ты в моей помощи не нуждался. А сейчас чего, так прижало?
– Прижало, Лёня. Я тут в одной квартире намусорил. Почистить бы не мешало.
– Ты… да и намусорил?! Да ты меня разводишь?
– Так получилось. Так что, поможешь?
– Я ж вроде как завязал с грязными делами, бизнес легализовал, из обшарпанного кинотеатра крытый рынок сделал… Слышал, небось?
– Слышал. Поздравляю… Заходил туда. Всё просто и по первому классу. Ну а по моему вопросу-то, что?..
– Ну ты и зануда. Ладно, цинкани адрес. Пришлю человечеков.
 Иван отключился. «Дьявольщина! Этот за просто так ничего не делает. За помощь придётся расплачиваться… когда-нибудь».
 Минут через двадцать прозвенел домофон. Иван снял трубку.
– Слушаю.
– Скорую вызывали?
– Нет.
– Это специальная скорая помощь, болван, – заругалась трубка.
– Вот чёрт! Проходите.
 В квартиру вошли трое в белых халатах. На санитаров они были похожи лишь отдалённо. Щетинистые лица под белыми шапочками выглядели, по крайней мере, смешно.

 Их действия были быстрыми и слаженными. Двое прошли в кухню, один остался в прихожей…
– Этот у нас жмур, что ли?
– Нет, – ответил Иван. – Я его только оглушил.
– Ясно.

 Фальшивый санитар достал шприц из наплечной сумки – как положено, с эмблемой красного креста, – присел у распростёртого на полу человека и воткнул иглу в предплечье.  Пока он производил эти манипуляции, из кухни выносили носилки. Громила был не то в отключке, не то уже трупом. Точно Иван этого не знал, да и не хотел знать. Факт заключался в том, что спустя десять минут квартира была чиста, как девственная слеза, без единой капли крови на светлом паркетном полу.
 
 Дверь в спальню была открыта. Наташа лежала на бордовых простынях, свернувшись калачиком. Рядом на тумбочке стоял пузырёк с валерьянкой. Она была чудесна, даже сейчас – в этой своей безмятежности. Что-то влекло его к этой женщине, несмотря на почти пятнадцатилетнюю разницу в возрасте. На миг он даже пожалел, что использовал её как средство наживы за несколько часов внимания, которого ей так не хватало.
– Ты спишь? – спросил Иван.
– Иди ко мне, Ванечка, – позвала Наташа, не отрывая головы от подушки.
– Нет, Ната. Мне уже пора.
– Тогда возьми деньги… Там… Ты знаешь где.
– Не сегодня.
 Наташа повернулась и с удивлением посмотрела на своего любовника.
– Почему?
– Ну, скажем так: у меня проснулась совесть.
– Брось, Ваня. Я же знаю, ты нуждаешься в средствах.
– Нуждаюсь. Но денег от тебя я больше не приму.
– Ты меня бросаешь?
– Только если ты сама этого захочешь.
– Не захочу… Слышишь? Не захочу! – из Наташиных глаз брызнули слёзы. – Это из-за Василия?.. Но ведь ты сам его ко мне прислал.
– Успокойся. Не из-за него. Мы же, как братья.
– Но что тогда? Что я могу для тебя сделать?
– Можешь оказать услугу. Но об этом позже.
 Несмотря на стресс, мозги Ивана работали безотказно. По ходу дела в его голове созрел план.


10

Фарт

 К своему дому на Зелёной улице Иван подъехал поздно вечером. Припарковал «девятку» у обочины, где ютились ещё несколько автомобилей, среди которых его «Лада» казалась самой крутой. Вылез из машины, поёжился. Снаружи было зябко.
 Промозглый ветер гнал остатки жёлтой листвы, закручивая её в буравчики и разбрасывая по сторонам. Луна выныривала из-за туч, словно девичий лик из-под трепыхающейся на ветру вуали. Он поднял воротник кожаной куртки и перевёл взгляд на светящиеся окна. Василий, видимо, находился в своей квартире. Будто в ответ на эту мысль, дворняга Гоша запрыгнул на подоконник и несколько раз призывно тявкнул. На зов собаки к окну подошёл Василий и, сомкнув над бровями ладони, всмотрелся в полумрак. Иван вошёл под свет фонаря и помахал ему рукой. За этим последовал приглашающий жест.
 
 Поднимаясь по лестнице, Иван вспомнил, как им обоим подфартило тогда – в тот год, когда они стали самостоятельными людьми. Неожиданно две многодетные семьи, стоявшие в очереди на расширение около пятнадцати лет, получили квартиры в новостройках. Освободившаяся жилплощадь, каждая по 18 квадратных метров, досталась бывшим детдомовцам, достигшим 23-летнего возраста, как и положено по закону. Дом был старый, не лучше их ветхого приюта, но зато была крыша над головой, отдельные кухня с туалетом – личные, не общественного пользования.
 Поначалу было жутко одиноко, непривычно тихо: рядом никто не стонал, не плакал, и не носилась по коридорам безудержная малышня. Иван с Василием поселились в разных подъездах, на разных этажах, но в одном доме и первое время ночевали друг у друга, от того, что в одиночестве заснуть не получалось. Многие так и не сумели свыкнуться со свободой, социализироваться, так сказать, в обществе. Нередко кончали самоубийством, а в лучшем случае, если не в худшем, доведённые до полного отчаяния, топили себя в алкоголе или подсаживались на иглу. А когда пособия не хватало, то и разбойничали. А там уж и небо в клетку и, как следствие – искалеченная судьба.

 К счастью, Иван с Василием сей участи избежали. Круглыми днями болтаясь по городу, они вынашивали планы дальнейшей жизни. Одному богу известно, какими линиями были разрисованы их ладони, но то, что удача им сопутствовала, – факт бесспорный.

 В тот день было ясно и солнечно. Лето в самом разгаре. Столбик термометра подпрыгнул до 30 градусов. Друзья остановились выпить газировки из автомата, а утолив жажду, направились в столовую перекусить. Они проходили возле длинного восьмиподъездного дома, как раз напротив Городского парка культуры и отдыха, когда к одной из парадных подъехали две милицейские машины. Из-под брезента выпрыгнули «омоновцы» и гуськом просочились в открытые двери. Улица снова опустела.
– Что это за облава такая? – куда-то в сторону спросил Василий, но его вопрос так и остался без ответа.

 Они стояли, переминаясь с ноги на ногу, не понимая, дальше идти или назад повернуть. И тут, рядом что-то бухнуло. Так внезапно, что Иван с Василием отскочили в сторону. На тротуаре лежал объёмный холщовый мешок. 
– Ни хрена себе! Так могло и зашибить на х…! – в испуге воскликнул Иван.
Василий – серый, как стена дома, простёр руку к мешку и потянул за узелок. То, что он увидел, вызвало у него усмешку, сравнимую разве что с ухмылкой самого Сатаны или душевнобольного. Он схватил мешок и подтолкнул Ивана.
– Сматываемся! Сейчас же!
 Позабыв о голоде, друзья побежали без оглядки, петляя и стараясь не появляться на оживлённых улицах.
– Какого хрена ты делаешь? – спрашивал вдогонку Иван, удивляясь прыти своего друга.
– Не задавай вопросов, Ваня. Просто гони.
 И Иван гнал за Василием, пока они не добрались до дома: до той самой квартиры, на окна которой он только что смотрел. Первым делом Василий задёрнул занавески на окнах.
– Ты совсем сдурел? – переводя дух, поинтересовался Иван. – Мы на четвёртом этаже, а напротив одни деревья.
– Сейчас, Ваня, ты сам одуреешь, – пообещал Василий и вытряхнул содержимое мешка на стол.
 То были три набитые битком инкассаторские сумки. Иван бессильно опустился на стул и обхватил голову руками.
– Ё-моё!
 Василий сходил за ножом, и чтобы не возиться с пломбами и бечёвками, просто вспорол брезентовую ткань. Затем вытряхнул из сумок пачки банкнот: навскидку – миллиона полтора.
– Вот тебе, Ваня, и подарочек ко дню святых Петра и Павла , – Василий скрестил на груди руки и воскликнул: «Господи! Не оставил ты нас грешных!»
 Иван воззрился на него, как на умалишённого.
– Я вижу, тебе совсем крышу снесло. Откуда тебе знать о церковных праздниках? Ты что, семинарию окончил?
– Окончил тоже, что и ты, – обиделся Василий. – А о празднике – вон, в календаре прочитал.
– В календаре-е, – передразнил его Иван. – А ты хоть подумал, что за этот подарок можно и в тюрягу загудеть, лет так на двадцать.
– По дурости всё можно, – отпарировал Василий. – Но Бог знает, кому давать, а у кого отнять. Не зря же он именно нам на голову упал, а не кому-нибудь другому.

 Замечание Василия Иван принял, как справедливое. Но кошки в душе всё равно скребли, и мысли всякие в голову лезли. А ну, как менты просекут неувязочку, а хуже – те, кто инкассатора грабанули. А если – мокруха?.. А если кто заметил, да стуканул?.. А коли на их след выйдут… и как скоро?.. Все эти «если» и «а ну» забились в душе роем бабочек, и паскудно так стало, как когда-то, в совсем юном возрасте, когда застукали его трое дружинников на шухере. Он даже «атас» крикнуть не успел. И тогда Ваня не знал, кого больше бояться – Лёху-Берега из-за того, что предупредить не успел, или дружину ментовскую. Страху, в общем, сполна натерпелся. Но хорошо, что пронесло по малолетству.  Лёха тоже особо не донимал: ситуацию сходу просёк, да и слинять успел вовремя.
– Бляха-муха! Тут – лимон и 800 штук! – пока Иван ударялся в раздумья, Василий закончил подсчёт денег. – Прикинь, братан, чё на голову свалилось!
– Беда, Вася, свалилась… беда, – Иван, похоже, радости друга не разделил. – Придут за ними…
– Да кто придёт-то? Не видел же никто… Был мешочек и в землю канул, – Василий уставился на Ивана, разведя руки в стороны, как бы подталкивая его хоть к какому-то умозаключению. – В дело пустим.
– В какое дело?
– Ведь это у тебя, Ванёк, семь пядей во лбу. Вот и придумай что-нибудь конструктивное.

 К осени на рынке, что Лёха-Берег крышевал, открылись три торговые точки: табачные изделия, спиртные напитки, лёгкие закуски, ну и всего разного – по мелочи. И, несмотря на некий спад в экономике и задержки зарплат производственным рабочим, дело пошло. Так пошло, что к зиме на том же рынке ещё два киоска выросли. За «тепло» и «уют» Лёхе, как положено, процент отстёгивали. Сами в накладе не оставались. От того, из городского автобуса в «жигули» третьей модели пересели – подержанную, но всё же авто личное. Киоски вывесками снабдили – «ВЕКО» – понятное дело, первые буквы собственных фамилий слили. Бывшего фабричного бухгалтера, Ольгу Климову – женщину во всём приятную и бойкую, – за всеми продавцами присматривать назначили. Челночников подрядили. Те из Китая и Монголии сигареты, видеокассеты и тряпьё везли. Проценты накручивали бешенные. Но Ивану с Василием большую скидку делали. Не за красивые глаза, впрочем. Они в ту пору быстренько подсуетились: по близлежащим деревням мотались, сигареты на самогонку обменивали – вроде как по бартеру – и тем же челночникам сбагривали. Те говорили, что за первак из крестьянских винокурен, монголы каракулем расплачиваются. А ещё Ольга идею подкинула – типа акции, на заграничный манер, – кто три блока сигарет берёт, тому видеокассета с порнухой в подарок, если кто пожелает, конечно. Но никто не отказывался.  В общем, бизнес расцветал. Даже тогда, когда в 93-м зарплату стали десятками, а то и сотнями тысяч выдавать.


11
Прошлого не изменить

 Иван ворочался в постели, заснуть никак не удавалось. Мерещилось чёрное отверстие дула пистолета. Там, в квартире Захаровой, всё произошло так быстро, что страх не успел спутать сознание. Хотя, может оно и отключилось напрочь, оставив лишь одни инстинкты. Оружие в руках держать уже доводилось. Так что – не впервой.  Прошедшие деньки до сих пор оглядываться заставляли. И сейчас вдруг нахлынуло. Из глубоких погребков, куда воспоминания втиснул, закапало. Кап, кап – в одну и ту же точку на темечке. Голова разболелась. Вытряхнул себя из-под одеяла, отыскал аптечку, таблетку анальгина в рот сунул, водой из крана запил, закурил у окна. Из форточки тянуло сыростью, до озноба. Откупорил бутылку водки, плеснул на дно стакана и только пригубил, как с лестничной площадки крик раздался: «Убивают!»
Иван сразу понял: тётка Маруся вопит. «Вот же – член моржовый! – подумал он о соседе. – Опять надрался». Подбежал к двери, распахнул и как раз в ту секунду, когда табурет завис над головой женщины. Недолго думая, Иван саданул соседа Николая в лоб. Тот отлетел к дверной лутке, осел, глаза закрыл и будто дышать перестал.
– Ой! Да ты его никак насмерть пришиб, Ванечка, – пролепетала тётка Маруся и присела около своего благоверного.
– Оклемается, – заверил её Иван. – Ничего с ним не случится. Максимум, отдохнёт маленько. Да и ты от него.
– Правду говоришь, Ваня?.. Что-то не дышит совсем.
Иван прикоснулся пальцами к шее соседа: пульс слабо, но прощупывался.
– Давай, тёть Маруся, я помогу тебе его на кровать уложить. А утром проснётся – так и не вспомнит ничего.
– Спасибо, Ванечка. Давай, я его за ноги возьму.
Николая уложили. Тётка Маруся бережно прикрыла его одеялом и всплакнула.
– Так-то он у меня хороший, заботливый…
– Вижу я: вон какой фингал под глазом сияет.
– Это он зарплату сегодня получил. Два месяца не платили. Вот и напился на радостях.
– Ну-ну. Когда-нибудь он тебя калекой сделает. Дети-то – на ком останутся?
В ответ лишь тяжёлый вздох послышался.

 Иван вернулся в свою квартиру. Долил стакан до половины и осушил его в один глоток. Сегодняшний день явно не заладился. Снова закурил. Выпустил тонкую струйку дыма в сырую ночь. И память – тут как тут – снова всколыхнулась, расплескалась по мозгам, в висках застучала. Припомнилось, как на Лёху-Берега чужая бригада наехала – залётная, без году неделя в городе, но весь Центральный район за пару месяцев успела к рукам прибрать. Лёха с Зубовым, прежним бригадиром, в мире жил: вместе водку квасили, дела решали без сходняков и стрелок, с законниками попусту не ссорились. И вдруг эти безбашенные заявились, отморозки чистой воды. И понеслось. Зубова вместе с семьёй сожгли. А в доме дети были – двойняшки шестилетние. Милиция, конечно, дело завела. Но ни свидетелей, ни улик не оказалось. Был бы ещё гражданин порядочный, а то так – рэкетир. Вот дело и свернули: повисло оно глухарём, да и забылось скоро. Но до того ещё, эта банда, во главе с Романом Совой, в Западный округ полезла. И тут Лёха оскалился.
 Разборки начались нешуточные. Много народу полегло. А бригада Прибрежного хоть и истрепалась, но район отстояла. Знай мол, наших – детдомовских. Тогда-то фирма «ВЕКО» и дала трещину. Продажи резко сократились. Народ долго ещё боялся на рынке появляться. Челночников, как ливнем смыло. Иван с Василием ещё полгода с оружием не расставались, пока не утряслось всё, не вернулось на прежние рельсы.
 
 Иван затушил сигарету, потёр левое предплечье. Подумать жутко: не повернись он тогда вовремя, угодил бы свинец в самое сердце, а так – только мышцу разорвало. Василий тому гаду пулю ровно меж глаз всадил, а потом ещё всю обойму в грудь выпустил – запаниковал натурально, что уж тут скажешь.
Спать совсем расхотелось. Иван взял бутылку – там ещё три четверти оставалось, – оделся и пошёл в соседний подъезд.

 Василий проснулся лишь после нескольких звонков, да и то, когда пёс залаял.
– Ванёк, у тебя чего – крышу снесло? Три часа ночи!
– Не спится что-то… Пустишь?..
– Да валяй. Чего уж, раз припёрся. – Иван переступил порог, погладил Гошу по голове, получил вознаграждение в виде мокрого шершавого собачьего языка и плюхнулся в старое кресло. – Ты почему вечером не зашёл? Я ж звал тебя.
– Как-то, Вася, не до того было.
– А насупился чего? Случилось что?
– Ага… случилось… Рюмки неси. Послушаешь забавное.
 Сказать, что рассказ Ивана позабавил друга, было бы неуместным. Василий так многословно молчал, как умел только он. Выпили по второй.
– Ну чего молчишь? – откусив кусочек маринованного огурца, спросил Иван. – Соображения имеются?
– Кто это был? Центровые что ль, романовские?
– Да хрен их знает. Если тот мужик не солгал, то может и правда одиночки. А может, таким образом, хотят на Захарова надавить. Иди знай, какие там расклады между ними. Хотя, они вроде как сдулись.
– То, что они на нас не наезжают, ещё ничего не значит. Да и Лёха не при делах уже. Во всяком случае, так говорят. А свято место, как говорят, пусто не бывает.
– Кто тебе такое сказал?.. Припудрился слегка – это точно. Нет, он пока ещё в деле. Кто ж курицу, что золотые яйца несёт, запросто так бросает? Тот базар крытый, который кинотеатром «Комсомолец» раньше был, ты думаешь это что – ярмарка народных товаров? Нет, брат. Там наркорынок. Наркоту в свиных тушах доставляют. Туда дилеры со всего региона стекаются. Нескольких я в лицо знаю. Видел: где и около чего трутся. Уж точно не ради барбекю заезжают.
– Ну-ну, – Василий на секунду задумался. – А Наташа-то как – в порядке?
– Нормально. Но ты к ней больше не суйся. Сам понимаешь: нам её деньги больше не помогут. А всё это – так было, для её душевного спокойствия. Ты меня прости, что тебя подставил. Я бы с ней сам не справился. Умотала совсем.
– Да уж! Этого не отнимешь.
– Так вот, Вася. Она обещала мне услугу оказать. Вот мыслишка имеется: через неё на Захарова выйти.
– Его капиталы – вот в чём дело, – догадался Василий. – Через женские прелести хочешь на большие бабки присесть.
– Да ты смекалистый, – усмехнулся Иван. – Нам фабрику выкупить надо. И потом, от своей доли он не откажется. А если всё как надо пойдёт, то тогда и к стройке вернёмся. Не знаю, как ты, а я эту идею ещё не похерил.
– Прокатит ли, Ваня? К этому Захарову просто так не подрулишь, не то, что к его бабе. Откатит он тебя.
– Не откатит. Я недавно с Федей Шлыковым пошушукался. Он мне на него компромат слил. Дельце старое, но срок давности по нему ещё не истёк.
– Мокруха?
– Точно.
– А ты не боишься, что за такую предъяву он тебя самого закажет?
– Выхода нет. Но и мы с тобой, Вася, не божьи одуванчики. Прошлого не изменить, ведь так? И не повторить тоже. Во второй раз мешок с бабками на голову не свалится.


12
Время не ждёт

 Иван Величаев поднялся на второй этаж здания городской мэрии. Кабинет заведующего земельными и строительными фондами находился в конце коридора. Строгий чёрный костюм, белая сорочка, серый галстук с диагональной полоской, туфли, вычищенные до матового блеска – должны были произвести впечатление даже на самый придирчивый взгляд. Бордовые пиджаки, что водились в моде у «новых русских», он терпеть не мог. Возможно, в силу своего детдомовского воспитания, старался из толпы не выделяться. Его светлые зачёсанные назад волосы имели привычку падать на лоб густой прядью, но сегодня утром, в парикмахерской, их намертво закрепили лаком. Тёмные с синим оттенком глаза выражали решительность. Облик высокого стройного мужчины, будто сошедшего с глянцевой обложки модного журнала, привлекал взгляды снующих по коридору сотрудниц, – как молодых, так и не очень.
 
 Иван постучал в дверь и, услышав приглашение, вошёл. За столом сидела секретарша – жгучая брюнетка с тунгусскими глазами – и длинными пальцами с острыми лаковыми ноготками выбивала дробь на клавиатуре. Она мельком взглянула на посетителя и указала на стул.
– Мне назначено, – кашлянув, сказал Иван.
– Я в курсе… Присядьте, – холодно отреагировала она.
– Моя фамилия – Величаев… Иван Семёнович, – на всякий случай осведомил он девушку.
 Секретарша повторно скользнула по гостю строгим взглядом.
– Я знаю, вы записаны. Терпение, молодой человек, – сказав это, она снова вернулась к своей работе.
«Надо же, – подумал Иван. – Она знает!.. Строит из себя неприступную крепость, а в перерыве, небось, ляжки на столе начальника раздвигает».

 Ещё несколько минут прошли под стук клавиш. Наконец, дверь отворилась. Иван чуть не подпрыгнул, узнав человека, вышедшего из кабинета. Им являлся не кто иной, как Роман Сова – главарь центральной группировки. К счастью, он был так взбешён, что даже не заметил стильно одетого, изображающего скучающий вид, человека. «Он-то, что здесь забыл? – эта мельком проскочившая мысль только подтвердила подозрения Ивана. – Неужто, по тому же вопросу?» Дверь с силой захлопнулась. Секретарша встрепенулась и процедила сквозь зубы:
– Вот же мразь! – затем перевела глаза на Ивана. – Проходите, Иван Семёнович, – с подчёркнутой вежливостью проговорила она.
 Иван поднялся и проследовал в кабинет.
– Иван Семёнович! Бог мой! – заведующий откатился от стола и вышел навстречу посетителю. – Проходи, дорогой. Давненько не виделись. Как там твой бизнес – процветает?
– Здравствуйте, Максим Фёдорович. Как сами-то поживаете? Вижу, раздались в некоторых местах.
– С этим не поспоришь. Всё – эта работа сидячая, чтоб её. Курить бросил, а рот-то надо чем-то затыкать. Вот брюхо и растёт.
– А выпивать, Максим Фёдорович, не бросили?
– Ну что ты, мой мальчик. Без этого никак. Иначе, как со стрессом бороться?
 Несмотря на разгневанного Романа Сову, настроение начальника показалось Ивану приподнятым.
– По этому поводу у меня к вам деловое предложение.
– Вот как? Лады… Погодь-ка, – Погребной нажал на кнопку связи с секретаршей. – Катенька, организуй нам кофейку, будь так добра.
– Конечно, Максим Фёдорович. Одну минуту.
 Погребной сделал приглашающий жест в угол кабинета, где обычно вёл переговоры с особыми гостями. Столик на кривых ножках с инкрустированной столешницей был явно ручной работы. За ним стоял бар в виде глобуса.
– Что, нравится? – Иван кивнул. – Подарок! Не перевелись ещё умельцы в наших краях. С импортным ширпотребом не сравнишь.
– Не могу с вами не согласиться, Максим Фёдорович. Искусная работа.
– То-то же! – с гордостью произнёс Погребной. – Да ты присаживайся. Навернём коньячку за встречу.
 
 Секретарша впорхнула в кабинет как раз в то время, когда Погребной разливал коньяк по фужерам. Поставив поднос на край столика, она расставила чашки, тарелочки с дольками лимона и печеньем и, не скрывая удивления, взглянула на молодого человека. При этом наклонилась так низко, что под декольте обнажилась прекрасная упругая грудь в розовом бюстгальтере, который в народе называли «половинками». Справившись с этим, она тихо удалилась, покачивая бёдрами.
– Хороша девка! – причмокнул Погребной. – Если б не сердце, видит бог, приударил бы.
– Нездоровится, Максим Фёдорович?
– Да ерунда всё. Давай лучше выпьем.
Французский «Хеннесси» мягко обжёг гортань. Лимон вдогонку смягчил ощущения, а глоток кофе закрепил ореховый вкус старого коньяка.
– Так говоришь: по делу заглянул? – всё ещё грея свой бокал в ладонях, спросил Погребной.
– Так и есть, – ответил Иван и, запнувшись, взял чашку с кофе, пригубил, судорожно соображая о том, что соперничать с Романом Совой ему сейчас не с руки и придётся сходу перейти к запасному плану. –  Я по поводу заброшенной ткацкой фабрики.
– Бог мой! – закатил глаза Максим Фёдорович. – И ты туда же. Знаешь ли ты, что не только у тебя на неё руки чешутся?
– Полагаю, что да, – промямлил Иван, подозревая, что ошибся в выборе приоритета. – И, если я правильно понял, вы только что криминального авторитета отшили.
– Отшил. У него ж руки по локоть в крови. Эта тварь ещё и угрожал мне. Но я пообещал всех собак на него спустить, не дай бог что. – Погребной отпил из бокала, подождал, пока коньяк вернётся тёплой волной, и проговорил: – Помню, Ваня, как мы с тобой познакомились. Ты тогда совсем ещё мальчишкой был. Только бизнес со своим другом… как его… Василий кажется, начинал раскручивать. Как он, кстати, косит ещё?
– Косит, Максим Фёдорович. Как раз сейчас он поехал договариваться о поставках оборудования, – соврал он.
– Ты что удумал? О чём речь, вообще?
– О ликёроводочном заводе. Думаю, пора нашему городу свою продукцию выпускать. А тут – и новые рабочие места, магазины на транспортных расходах сэкономят, народ, может, самопалом меньше травиться станет. На мой взгляд, городу прямая выгода. И всё честно будет, обещаю.
– Верю тебе, сынок. И, к слову, первое толковое предложение слышу. – Погребной на минуту умолк, что-то обдумывая. – Предприятие можно и не выкупать, а в аренду оформить. На этом средства немалые сбережёшь. Но обязан предостеречь тебя: накличешь неприятностей на свою задницу. Видал, какие претенденты на эту и прилежащую к фабрике землю глаз положили.
– Я понимаю. И готов к этому. И это ещё не всё, Максим Фёдорович.
– Что ещё?
– На Пионерской улице детдом снесли. На том месте, включая лесопосадку вплоть до старого рынка, мы в будущем хотим элитный посёлок выстроить. Дома в два или три этажа в лесных угодьях, с собственными подъездами и инфраструктурой, среди которых и для вас место найдётся. И все эти территории в нашем районе находятся.
– На защиту Прибрежного надеешься?
– На него и ещё на одного человека.
– Это на кого же?
– Захаров Виталий Михайлович – знаете такого?
– Захаров! Ну как не знать. Он мужик серьёзный и охрана у него что надо. Пойдёт ли он тебе навстречу?
– Пойдёт, никуда не денется. Мы ему сделаем предложение, от которого он не сможет отказаться.
– Крутой, стало быть.
– Нет пока. Но надеюсь на лучшее. Не без вашего участия, разумеется.
– Ладно. Звучит неплохо. – Погребной разлил ещё коньяку и поднял бокал. – Помочь тебе – я помогу. Я добро помню. Но потом, ты сам по себе.
– Договорились, Максим Фёдорович. Значит, по рукам?
– Подавай документы, Иван Семёнович. А там посмотрим. И помни: время не резиновое. Не упусти момент.


13

Сделка

 Покинув здание муниципалитета, Величаев сел в машину и поехал на встречу с Лёхой-Берегом. Он нашёл его на рынке, прохаживающимся по торговым рядам. За вожаком следовала свита, готовая перегрызть глотку любому, вставшему на их пути: кожаные куртки, бритые головы на бычьих шеях и те же, знакомые с малолетства, глаза молодых волчат. Лишь одному человеку было позволено вести себя по-хозяйски – Прибрежному. Но немногие могли подойти к хозяину и по-свойски пожать ему руку, не побоявшись лишиться протянутой конечности.
Иван встряхнул волосы, чтоб не казаться слишком уж холёным, сдёрнул с шеи галстук и двинулся навстречу процессии.
– Мы можем поговорить наедине? – спросил Иван, когда оба закончили похлопывать друг друга по спинам.
– Без проблем, братан, – сказал Прибрежный и оглянулся на одного из своих парней: – Костян, ты тут посмотри, а мы отойдём ненадолго.
– Хорошо, Леонид Викторович. Вас проводить? – предложил тот.
– Нет, – отказался хозяин. – Сам дорогу найду.

 Кабинет без изысков был устроен в одном из помещений цокольного этажа. Теперь уже и не понять, кому и для чего служило оно в бытность кинотеатра, но мебель сохранилась. У стен стояли диваны с баракановой обивкой, массивный журнальный стол и письменный – того же гарнитура – со столешницей, покрытой зелёным сукном.
– Да тут у тебя, как в кино – кабинет Ленина, не иначе, – усмехнулся Иван.
– «Кто был ничем, тот станет всем», – напомнил Прибрежный слова из Интернационала и тут же процитировал вечно живого вождя пролетариата: – Наш девиз: «Экспроприация экспроприаторов».
– Другими словами: «грабь награбленное».
Прибрежный с прищуром взглянул на Величаева.
– Ты что-то имеешь против, братишка?
– Ну что ты, Леонид Викторович. Не мне тебя судить – это уж точно. Но… – Иван осёкся. – А знаешь, сначала я хотел поблагодарить тебя. Не знаю, как бы я выпутался из той истории, если бы не ты.
– Не благодари, Ваня. Мы со своих мзду не берём. И я даже не спрошу тебя, что там произошло на самом деле, если, конечно, сам не захочешь поговорить об этом.
– Я расскажу, Лёня, но позже. Сейчас речь о другом.
– Во как... Ну тогда присаживайся… По пивку?..
– Не откажусь.

 За пивом с вяленой рыбёшкой Величаев посвятил Прибрежного в свои планы о создании ликёроводочного завода. Упомянул о беседе с Погребным и о том, кого встретил в дверях его кабинета, не опуская того факта, что Сова получил от ворот поворот, а он напротив – зелёный свет. Тема постройки элитного посёлка осталась не тронутой – для начала и этого было вполне достаточно. Он прекрасно понимал, что от решения Прибрежного зависит не только судьба завода, но и будущее всего района.

 Тот спокойно выслушал своего старого приятеля и долго молчал, посасывая рыбий хвост.
– Жирный кусок, Ваня, отхватить хочешь, – наконец сказал он. – Не подавишься?
– Так я потому к тебе и пришёл. Компаньоном будешь?.. Ты ж сам сказал, что хочешь легализоваться.
– Возможно, ты неправильно меня понял. Я сказал, что уже легализовался. И налоги плачу…
– Херня, Лёня. Мне можешь лапшу на уши не вешать.
Прибрежный напрягся.
– Ты это на что намекаешь?
– Я, Лёня, ни на что не намекаю. Я тебе прямо скажу, как старому другу: раз уж я дилеров на рынке усёк, то у ментов глаз поострее-то будет. Спалишься ты с ними и в Магадан лес рубить поедешь. Накроется твоя лавочка. Не дай бог, конечно.
– Ты меня, Ваня, за лоха держишь? – сурово спросил Прибрежный. – У меня, поди, вся ментовка прикормлена. Они в моём казино играют, с девками в моих банях парятся, за мой счёт бухло жрут. У меня на каждого такой компромат имеется…
– Ладно. Не серчай, Лёха. Я ж по-дружески – говорю, что видел. Но времена быстро меняются. Придут другие люди, с другими установками, захотят доказать, что не зря государственный харч жуют… Тогда-то, что?
– Тогда видно будет.
– Смотри, чтоб поздно не было.
– Ты бы свои советы для других приберёг. И не знай я тебя, подумал бы, что стукнуть на меня удумал.
– Охренел что ли?!
– Охренеешь тут… за всеми глаз да глаз нужен. Но за сигнал – спасибо. Скажу им, чтоб не выделялись.
– Ага… Ну а в долю-то пойдёшь?
– В долю, говоришь?.. Думаешь, я не понял, зачем это тебе нужно? – Прибрежный как-то по-зверски оскалился. – Рому боишься.
– Самому, Леонид Викторович, мне завод не удержать. Говорю ж тебе: он тоже на него нацелился. Но территория наша. А кто тут у нас король?
– Давай без лишнего подхалимажа, Ваня. Итак, всё ясно.
Прибрежный снова задумался, с прищуром поглядывая на Величаева.
– Лады, – спустя некоторую паузу, согласился он. – Прикрою я тебя. Своё отобьём. Не в первый раз, в конце концов.


14

Красная ленточка

 Погребной не подвёл. Даже бумаги задним числом оформил. Заявку, бизнес-план, государственную регистрацию – всё на себя принял и сам по инстанциям пустил, – чтоб без задержек было. Ивану с Василием тоже помотаться пришлось: в налоговой, жилищно-коммунальном хозяйстве, в банке крепко нервы потрепали. Работников, опять же, запросто не сыщешь, да чтоб без особой страсти к спиртному относились. У каждого резюме принять, отнестись с пониманием, а потом, в устной беседе присмотреться к кандидату и вынести заключение. А состав руководящий – та ещё заморочка. Лишь на пост главного бухгалтера кандидатура сразу нашлась: Климова Ольга Сергеевна – та самая, что за персонал «ВЕКО» отвечала и у челноков самогонку на сигареты выменивала. А ещё ж и замов надобно найти было: по производственной и коммерческой части, инженера толкового и заведующего складом готовой продукции. Вдобавок к этому: нанять охрану, смонтировать сигнализацию, восстановить целостность забора и после всего ещё масса важных мелочей оставалась, от чего голова шла кругом и пыталась свинтиться с тонкой шеи.
В один из таких дней Иван с Василием сидели в строительном бараке у временной печки-буржуйки. Оставшиеся без воды трубы пересохли и полопались с первыми же морозами. Восстановление отопления было одним из неучтённых расходов. А запас денег истекал – сыпался, словно песок через решето.
За бараком раздавался характерный строительный шум: дрели, отбойные молотки, перфораторы и шуруповёрты работали бесперебойно. Почти всё оборудование: чаны и баки, бродильный аппарат, колоны, конденсаторы и линия разлива были установлены. На новом складе хранились зерновые культуры – сырьё для будущей водки Премиум Класса.
 
– Ещё пару месяцев, Ванёк, и мы получим свой завод. Разобьём бутылочку «шампуня» о забор и перережем красную ленточку. Пустим, так сказать, наш корабль по морю горького зелья.
– Твои бы слова, да богу в уши. Ты лучше скажи, чем зарплату людям платить будем?
 Василий покосился на друга и истерически рассмеялся. Да так зашёлся, что из глаз слёзы брызнули. Иван даже не улыбнулся: ждал, пока у того припадок закончится. Он уж и стакан ледяной воды приготовил, чтоб ему в лицо плеснуть. Но тут Василий умолк и сказал почти в тему:
– Помню, Ваня, тот день, когда от Наташи первый раз вышел. Пачку денег пересчитал и понял: у меня в руках средняя месячная зарплата. В математике я не силён, но я вдруг прикинул: у нас тут 20 человек вкалывают – значит 20 зарплат…
– Шутишь, что ли? – строго спросил Иван и, заметив далёкий от иронии вопрос в глазах друга, добавил: – У тебя, Васька, член не отвалится?
– А я-то тут при чём? – белоснежно ухмыльнулся Василий.
– Хватит зубы сушить. Говорил уже тебе: с этим покончено.
– Да ладно. Чё ты? Я так – чувства твои проверял.
– Психологом заделался?.. Лучше мозги включи. Думай, где ещё денег перехватить.
– А негде, – отрезал Василий. – Сейчас всем зарплату задерживают. Переживут как-нибудь. А линию пустим – со всеми сполна рассчитаемся. А если ждать не хочешь, то пусть Лёха подсуетится. Партнёр же всё-таки.
– Он и так на половину оборудования бабок отстегнул, охрану свою предоставил.
– Ну и что? Не обеднеет.
– Тут ты прав. Лёха упакован что надо, – Иван щёлкнул пальцами. – А знаешь: давно он в сауну зовёт. Давай прокатимся. Тем более, что в таких местах самые насущные проблемы и решаются.

 Голый пьяный мужик – зрелище потешное, чего не скажешь об изрядно выпившей женщине. Олицетворение хранительницы очага, матери, любимой девушки приобретает угрюмые, горькие и даже злостные черты. Будто кто-то намеренно пытается утащить тебя в чертоги Сатаны, вымарывая остатки кротости и добродетели нежнейших созданий. Иван, во всяком случае, рассуждал именно так.
Да, именно так он и думал, переступая порог известной в городе бани под названием «Белая Лилия».
– Боже, какое кощунство, – проговорил Василий.
– Ты это о чём? – удивился Иван.
– Об этом, – Василий указал на цветок под надписью. – Символ красоты, чистоты и невинности употребить для названия этого вертепа. Цветок самой Девы Марии…
– Я что-то не врубаюсь: ты, Васька, в попы подался?
– Не смейся. Я-то в церквушку захаживаю, чего и тебе советую. Очищает, знаешь ли.
– Да ладно, не парься. Потом это обсудим.
– Обсудим. Но насчёт – попариться… Разве не за этим мы сюда пришли?
– Не за этим. Вопросы мы пришли порешать.
– Как скажешь, Ваня.
 
 В тамбуре пахло кедром. По количеству одежды на вешалках можно было понять, что в сауне, по крайней мере, трое мужчин и шесть женщин. За столом, играя в нарды, сидели двое охранников. Один из них насторожился и запустил руку под куртку. Другой сделал предупредительный жест.
– Здорово, парни.
– Привет, Костя. И тебе не хворать.
Другой парень был новичком в команде охраны, но с этим они были знакомы ещё с детдома.
– Проходите. Халаты и полотенца – дальше по коридору. Хозяин вас уже ждёт. Но для начала, вы уж меня извините…
– Да, да… без проблем.
Иван снял куртку, поднял руки и дал себя обыскать. Той же процедуре подвергся и Василий.

 В бассейне, в окружении девушек, вряд ли достигших совершеннолетнего возраста, плескался Прибрежный. Завидев партнёров, он радостно ударил ладонями по воде, наделав кучу брызг.
 – А вот и они! Вы только посмотрите на этих атлетов. Двое из ларца неодинаковых с лица!
– И ты будь здоров, Леонид Викторович, – вместо приветствия проговорил Иван.
– Давайте, братаны: снимайте это барахло и прыгайте ко мне. Водичка, что надо.
– Может, сначала в парилку зайдём? – предложил Василий.
– Валяйте. Только по-быстрому, а то поляна уже накрыта.
 На полках, к верху розовыми попками, лежали две девицы. Их кожу покрывал мелкий бисер пота. Одна из них привстала на локтях, обнажив маленькую неразвитую грудь и тихонько присвистнула.
– Смотри, Мариша, кого к нам занесло! Эй, красавчик, – обратилась она к Василию, – иди ко мне. Я тебя своим веничком отделаю, – протянула девица и добавила, томно потягиваясь: – А потом – и ты меня… своим.
 Та, которую звали Марина, рассмеялась и, в свою очередь, поманила к себе Ивана.
– Ну а ты тогда – мой. Не возражаешь, Оленька?
– Притон, какой-то, – буркнул Василий и шепнул Ивану: – Они ж дети ещё.
– Знаю, Вася. Но обижать хозяина в его доме нехорошо. С совестью потом разберёмся. И потом, не в парилке же…
– Эй, чего вы там шепчетесь?
Иван сделал вид, что размяк, подхватил берёзовый веник и направился к девушке.
– Ну давай, маленькая бесстыдница, покажи, умеешь ли ты им управляться.

 Спустя ещё четверть часа все собрались за столом, который ломился от всякой снеди.  с Василий сглотнул слюну, вспомнив, очевидно, голодное детство. Из динамиков звучала песня Игоря Талькова «Спасательный круг». А ещё через час количество съеденного и выпитого превышало все допустимые пределы. Пожалуй, только Леонид с Иваном не потеряли чувства реальности, да ещё оба охранника, которые к спиртному так и не притронулись. Из-за стенки, что отделяла предбанник от бассейна, раздавались скорее наигранные, чем натуральные, стоны.

 Закутанный в простыню Иван, подсел к хозяину. Тот прищурился. Так он делал по привычке, когда хотел задать неудобный вопрос или с издёвкой бросить какую-нибудь реплику своему оппоненту.
– В чём дело, Ваня? Я вижу: ты весь вечер пыжишься, спросить что-то хочешь, да мнёшься, как красна девица.
– Просёк, значит?.. Точно в лузу, братан. У нас лаве на исходе. В следующем месяце зарплату рабочим платить нечем. Вот я и подумал…
– А ты не думай, – прервал его Прибрежный. – Говори, сколько надо. Делов -то.
– Вот спасибо, Лёха…
– Да не за спасибо, Ваня. Бабок дам, сколько надо и вернуть не попрошу, но ты пару моих людишек на службу примешь и мою долю на десять процентов увеличишь. Как тебе такой расклад?
 Иван рассудил, что деваться ему, по большому счёту, некуда. Вложенные Прибрежным средства на оборудование завода, с учётом предоставленной охраны и вкладом на оплату труда рабочих, потянули бы на кругленькую сумму. А если ещё и проценты к этому прибавить, то расплачиваться пришлось бы долго. Да и, в конце концов, он ему должен за зачистку Наташиной квартиры. Иван согласился и нетвёрдой рукой разлил виски по стаканам. Чокнулись.
– Лады, Леонид Викторович. Справедливо. Теперь, мы в одной упряжке, – сказал он и подумал, что оказался в хитро расставленной мышеловке, а вожжи той самой упряжки он может и не удержать.

 Невзирая на все подозрения, спустя полтора месяца, как раз ко дню рождения Ивана, бутылка шампанского разбилась о новенький, утыканный камерами наружного наблюдения забор. Не скрывая гордости, друзья перерезали красную ленту и первыми ступили на площадь за проходной, заблаговременно очищенную от недавно выпавшего снега. Много братвы собралось в тот день, дабы уважить новых предпринимателей.

 Команда боевиков Прибрежного, как минимум из сорока человек, состояла в основном из бывших сирот и бывших афганцев. Охрана «ВЕКО», недавние пограничники и десантники, выглядели в сравнении с ними, по меньшей мере, незрелыми молокососами. Но ведь когда-то и те, подумалось Ивану, ходили в штопанных спортивных костюмах «Адидас», вырывая у своих сограждан честно заработанную на спекуляции прибыль. «Но мы пойдём другим путём», почему-то вспомнил Иван слова вечно живого вождя пролетариата и тут же усомнился в этой мысли.
Усомнился он и в искренности пылкой речи Лёхи-Берега, когда тот поздравил его с открытием завода и днём рождения. И даже тогда, когда после шумного фуршета его вывели во двор взглянуть на подарок от всей братвы – новенький «БМВ», чёрный, как крыло ласточки.


15

Тишина не вечна

 Свитер нещадно кололся, будто был связан не из овечьей шерсти, а из ежовых шкурок. Иван ворвался в офис завода с одним лишь желанием – поскорее от него избавиться. Прикрыв за собой дверь, он стал тут же раздеваться. Секретарша – крашеная блондинка с приклеенными ресницами – была итак чем-то напугана, а тут ещё её шеф сбрасывает вещи, даже не дойдя до дверей собственного кабинета. Взглянув на него из-под очков в стрекозиной оправе, она всполошилась.
– Иван Семёнович, с вами всё в порядке?
– В порядке, Лена. Этот свитер, мать его, достал уже. Я в нём, будто в крапиве. Сделай мне одолжение: выбрось его на помойку.
 Иван бросил свитер на диван, оставшись в одной майке.
– Ну кто ж такие вещи на голое тело носит? – возмутилась секретарша. – Незачем выбрасывать. Я его в морозилку на пару дней положу.
– Это ещё зачем?
– А затем, чтоб колоться перестал.
– Правда, что ль?
– Правда. Была б у вас жена, Иван Семёнович, она бы тоже так поступила.
 Лена смущённо отвела глаза в сторону, подошла к дивану и наклонилась, чтобы взять свитер. Иван, не упуская случая, провёл рукой по её заду.
– А чего ты вдруг смутилась, Ленусь? Ты что, меня голого не видела?
– Видела, Ваня. Но сейчас не время и не место.
– Почему это? Раньше-то было всё равно.
– Уберите руку, Иван Семёнович, – настойчиво потребовала Лена, – и пройдите в свой кабинет. Василий Петрович уж час вас дожидается. Песни орёт. Мочи нет… Вот опять… Слышите?..

"Рвусь из сил и из всех сухожилий,
Но сегодня опять, – как вчера,
Обложили меня, обложили,
Гонят весело на номера.

Из-за елей грохочут двустволки –
Там охотники прячутся в тень.
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.

Идёт охот на волков, идёт охота!
На серых хищников – матёрых и щенков.
Кричат загонщики и лают псы до рвоты.
Кровь на снегу и пятна красные флажков".

 Василий отбивал ритм на гитаре и пел с хрипотцой, подражая любимцу народа – Владимиру Высоцкому. Иван вошёл в кабинет. На столе – початая бутылка водки «ВЕКО», солёные огурцы и тонкие ломтики сала.
– Вась, ещё не вечер, а ты квасишь. Случилось чего?
– Случилось, брат. Телек глянь. Наши в Чечню полезли. В Афгане, видать, мало парней полегло.

 Василий отложил гитару и включил звук телевизора. Телерепортёр сухо вещал о происходящем, подтверждая свой рассказ отснятым видеоматериалом. Вереница машин и бронетехники подразделений МВД и Министерства обороны ползла по узкой горной дороге. Пехота, оседлав танки, щетинилась автоматами в сторону потенциального противника. Потом картинка сменилась: траншея поперёк пустыря, оборонительные сооружения, безоткатные орудия, в воздух летели пули из оружия чеченских боевиков. На переднем плане иностранный корреспондент комментировал, что так дудаевские бойцы готовятся отстоять Грозный. Джохар Дудаев призывал бойцов и всех правоверных к партизанской войне, обещая, что русские увязнут в развязанной ими бойне и захлебнутся собственной кровью.
– Не могу больше это слышать, – сказал Василий, выключил звук и глянул на Ивана. – Ты чего голый? Не май же месяц.
– Да, – отмахнулся Иван, – свитер – зараза…
 Он подошёл к шкафу, сдёрнул с вешалки чистую рубаху, пиджак и стал одеваться, предварительно вытащив пистолет из-за пояса.
– Ты бы поаккуратней, Ваня. Засветишься со стволом. Чего ты с ним вообще носишься?
– Не знаю, Васёк. Чё-то неспокойно мне. От долгого затишья, что ли?
– Да сплюнь ты! Сдаётся мне, ты всё о Сове думаешь? Так он уж с год, как не дёргается. Не лезет пока.
– Вот именно – пока. И мне это не нравится. Затевает что-то или выжидает. Предчувствие у меня плохое.
– Упустил он момент. Да и Стас с него глаз не спускает.
– Знаю. Но ты скажи ему, что он, как начальник охраны, не должен терять бдительности. Нам сейчас заваруха ни к чему. Я всё ещё тешусь мыслью осуществить наш проект.
– Ты о посёлке?
– Ага. Никак с головы не выходит. И ты это – кончай свой траур. Где Чечня и где мы. Жаль ребят, конечно. Но этих головорезов, знаешь ли, не мешало бы урезонить.
Иван сел за стол, вытащил мобильник и набрал номер Прибрежного.
– Здорово, братан, – откликнулся тот. – Я сейчас немного занят. И если не горит…
– Не горит, Леонид Викторович. Но если ты не против, мы к часу дня в «Глухарь» подкатим. Кое-что перетереть надо.
– Без проблем. Жду.
 Трубка отключилась. Иван откинулся в кресле, вытряхнул сигарету из пачки «Честерфилд», закурил. Василий, задумавшись, поглядывал на немые кадры телехроники. В это время раздался сигнал внутренней связи:
– Иван Семёнович, к вам Климова.
– Пусть зайдёт, – ответил Иван. – И, Леночка… кофейку нам, пожалуйста. И покрепче.
Вид у Климовой был скорее озабоченный, чем расстроенный. Бросив угрюмый взгляд на своих боссов, она подошла к столу и бросила объёмную папку на столешницу.
– Даже не поздороваешься, Ольга Сергеевна? – поинтересовался Василий.
– Привет, – прозвучало почти мрачно.
Иван выдержал паузу, но Климова никак не решалась начать.
– Выкладывай уже, – подстегнул её Иван. – Что стряслось? Твоего кота сосулькой пришибло или…
– Не ёрничай, Ваня. Лучше на отчёты взгляни.
– А что с ними не так?
– Не сходится у меня. Сначала думала, что ошибка. Но я двадцать раз всё перепроверила… У нас на выходе – готовой продукции на семь процентов больше, чем должно быть.
– Что ты хочешь сказать? Чего-то я не догоняю.
– Я хочу сказать, что по литражу перерасхода нет, а по таре мы на семь процентов в плюсе. На бой не похоже. Мы ежемесячно на стеклозавод, максимум, 0.2 процента отправляем.
– Хочешь, сказать: кто-то левак гонит?
– Не знаю.
– А что по этому поводу начальник склада готовой продукции говорит?
– Я его не спрашивала. Решила сначала с вами обсудить.
– Ну, это ты правильно сделала, – подумав, сказал Иван и нажал на кнопку телефонного аппарата: – Лена, Стаса ко мне… срочно, – побарабанив пальцами по столу, он снова обратился к Климовой: – Ты иди пока, Оля. Мы разберёмся.
Он подождал, пока она прикроет за собой дверь, и грохнул кулаком по папке с отчётом главного бухгалтера.
– Говорил же тебе, Вася: тишина не бывает вечной.
Василий покачал головой в знак согласия.
– Ромка Голубев – человек Прибрежного. Это было одно из его условий: своего человека на склад назначить. Ведь так? А теперь, что получается: он под нашим носом левую водяру гонит?
– Ты что, не понял? Ольга сказала, что по литрам всё в ажуре.
– Тогда, куда тара уходит? Мы что, порожняк гоняем?
– А хрен его знает.

 Ресторан «Глухарь» претерпел перемены с тех пор, как Иван с Василием посещали его в последний раз. Женщин-официанток не осталось: столики обслуживали высокие стройные парни в чёрных фраках и белых рубашках, очень уж смахивающие на королевских пингвинов. Появились уютные диванчики в полусферах – для уединения и закрытые кабинеты, как объяснил Прибрежный, – для интимных встреч.

 В одном из таких кабинетов, за обеденным столом, середину которого украшал огромный осётр, шла беседа.
– …Чем, интересно, сейчас Сова занимается? А то мы с Василием немного нюх потеряли. Всё на заводе торчим.
– Чем всегда, Ваня. Автосервис, подпольный игровой бизнес, проституция…
– И тачки японские ещё гоняет?..
– Ага – японские… Но в основном, чужими не брезгает. Люди уже боятся за город выезжать. И фуры тоже… Слышал, что водилы теперь без обрезов на маршрут не выходят. Того и гляди – грабанут. Потом – иди докажи, что товар не слил. Такие, брат, дела.
– Как был падлой, так и остался. – Иван закурил. – А что с наркотой, Лёня?
– Само собой. И сам на тяжёлых сидит. Не сдохнет никак, сволочь!
– Давно ты с ним пересекался?
– Видел недавно. Здоровый бычара, голова лысая – с двухпудовую гирю. Но понты всё это. Я бы больше боялся тех, кто с ним за руку здоровается. Те – люди серьёзные, авторитеты высшего звена. От них ниточки до самого верха тянутся.
– Хотел бы я знать: кто за эти ниточки дёргает?
– Забудь, Ваня. Копнёшь – на пулю нарвёшься. Вы же в шоколаде сейчас. Вот и не рыпайтесь.
– Так-то оно так, – заговорил, наконец, Василий. – Но нам расти надо. Хотелось бы быть уверенным, что завтра на нас не накатят.
– Ну ты даёшь, Вася! Такого обещания тебе сам Господь Бог не даст. Что у Совы в голове, даже он сам не знает. Непредсказуемый, характер бешенный… сами знаете.
– А тебе, Лёха, не странно, что он уже год к нам не лезет? Я бы почву всё-таки прозондировал.
– Флаг в руки, Вася. Но с тех пор у меня людей вдвое прибавилось, да и к вам ребята подтянулись. Не робкого десятка, заметил бы.
– Не думаю, что он нас боится, – возразил Василий. – Придерживает его кто-то. С этой версией – я бы скорее согласился.
– Ладно, братаны. Посмотрим. Может, я что-то и нарою. И кстати, на что ты там, Вася, намекал? Ну, по поводу роста.
Иван глянул на Василия. Тот еле заметно кивнул.
– У тебя, Леонид Викторович, есть домик в деревне и квартира в Озёрном. Но живёшь ты в своём «кинотеатре». Не так ли?
– Ну что с того? У меня там, как в лучших домах Парижа. Да и к работе близко… К чему ты клонишь?
– Не пора бы тебе особняком обзавестись? Да не каким-нибудь, а в элитном посёлке.
– И сейчас не вникаю. Где такой есть?
– Вот в этом-то и дело. Нет такого в нашем городе. Построить надо.


16

Чужой среди своих

 Узкая дорожка среди сугробов, выросших на руинах бывшего детдома, тянулась вглубь и упиралась в сарай – единственную уцелевшую постройку. Скрипнула дощатая дверь. Четверо мужчин вошли внутрь, где раздавался гул дизельного генератора. Слабый свет выдёргивал из полумрака очертания прогнивших верстаков и ржавого столярного инструмента. Владения бывшего завхоза превратились в покрытый инеем хлам. Запах свежей древесной стружки до сих пор стоял в носу Ивана. Он так любил помогать деду Михалычу, что одно время подумывал стать плотником, и обязательно самым лучшим. Но то время кануло вместе с его детскими мечтами в такую пропасть, что от них остался, пожалуй, лишь этот запах.
 
 Мики откинул крышку погреба и пригласил всех спуститься. Мики или иначе Микки Маусом звали Михаила Стрижа – правую руку Стаса. Это прозвище он получил в награду за свой талант уходить от погони, быть невидимым и появляться в самый подходящий или совсем уж неуместный момент – это, как и с какой стороны посмотреть.

 В трёх метрах под землёй, на шатком стуле сидел человек. На его шее была затянута петля, а натянутая верёвка переброшена через верхнюю балку. На черепе виднелись ссадины, правый глаз затёк, да и левый особо не отличался. По форме лысого черепа, скулам и цвету кожи можно было догадаться, что перед ними монголоид.
– Слышь, кудрявый, – почти беззлобно обратился к нему Мики, – сейчас ты расскажешь этим людям всё, что рассказал нам и, возможно… я повторяю: возможно, тебя отпустят к твоему богу.
 Иван взял табурет, стряхнул с него пыль и уселся напротив монгола.
– Ну, давай, косоглазый, излей душу.
 Монгол пошевелил ртом, в котором не хватало половины зубов. Скорее всего, он бы их уберёг, если бы был посговорчивей.
– Я уже говорил: вы не того взяли. Я делал лишь то, что велено.
 Он, хоть и шамкал, но по-русски говорил сносно.
– Ближе к делу, – подстегнул его Стас. – Кем велено и что делал?
– Мой шеф, Хаган – хозяин фермы по производству шкур. Я грузовики с овчиной только сопровождаю. Здесь меня встречают. Я принимаю деньги и назад. Видите, господин: я же говорил, что я только курьер.
– Ты снова испытываешь моё терпение?! – взорвался Стас и хлестнул монгола по затылку так, что стул под ним пошатнулся.
– Погоди, – остановил его Иван. – Пусть говорит.
 Монгол помотал головой, приводя взболтнувшиеся мозги в исходное состояние.
– Героин… там – в шкурах, – пролепетал он.
– Ух ты! – Иван выпрямился на табурете и повернулся к Василию. – Видал, Вася, какой почтовый голубь к нам залетел?.. Ну ладно, – он снова обратился монголу. – Кому товар возишь?
– Есть тут у вас – важный один. Совой зовут. Он сам или его люди у меня товар принимают. У него и на таможне всё схвачено… коридор надёжный.
Монгол умолк. Иван развёл руками и обратился к Стасу:
– Ну, допустим. Это их дела. Но мы-то здесь – с какого боку?
Стас криво улыбнулся, вытащил несколько фотографий и показал их пленнику.
– Кого ты здесь узнаёшь?
 Монгол кивнул на одну из них. Стас выдернул её из веера снимков и показал Ивану. Это был никто иной, как Роман Голубев – начальник склада готовой продукции.
– Откуда ты его знаешь? – спросил Стас монгола.
– Это человек Совы, – уверено ответил тот.
 Иван резко вскочил и пнул табурет, на котором только что сидел так, что тот разлетелся на куски.
– У нас крыса, парни, – сквозь зубы проговорил он, – которая работает на три фронта. Теперь до меня дошло: это подстава. Они «герыч» в воде или в неучтённой водке растворяют. Смесь такая глючная получается, что мама не горюй. 
– Какой в этом смысл? – недоумевая, спросил Василий.
– А ты ещё не врубился?.. В любой момент кто-то стукануть может и всё – прощай бизнес.
 Иван повернулся и направился к выходу, но Стас его остановил.
– Иван, с этим что делать?
– Отпусти его. Если жить хочет – будет молчать. Да и не скажет он никому. Свои же мочканут. И устройте ему автомобильную аварию, чтоб его рожу разбитую оправдать… Но так, чтоб поверили.    

 Эта ночь была долгой. Прибрежного пришлось выдернуть прямо из кровати, оторвать от пышногрудой брюнетки, одной из многих торговок его рынка, с которыми он, время от времени, делил постель. Раздражённый внеурочным визитом, он появился в халате на голое тело и золотой в палец толщиной цепью на багровой шее.
– Наши высадились на Марсе! – вместо приветствия воскликнул он. – Или, как минимум, весь снег растаял.
– Не до иронии, Лёня, – прервал его пафос Иван. – У нас дела покруче, чем какой-то там далёкий Марс. Тут под носом, чёрт знает, что творится. 
Прибрежный окинул друзей смягчившимся взглядом и взмахом руки предложил располагаться на угловом диване.
– Во как! Что бы это значило, ваше "чёрт знает что"? – проворчал он и направился к бару. – Коньяк?.. Виски?.. Или вашей водки?
– Нет, – вскинул руку Василий, – только не нашей.
– А что так? Уже в горло не лезет?
– Ага. Чё-то от неё мутит сегодня.
Иван нервно закурил. Прибрежный разлил коньяк и кивнул в сторону Василия.
– Чего это его так колбасит? – спросил он Ивана.
– У нас жирная крыса завелась, Лёня. Такая жирная, что одной крысоловкой не прихлопнуть.
– И давно? – полюбопытствовал Прибрежный.
– По отчётам, уж третий месяц.
– Кто такой?
– Рома Голубев!
 Прибрежный сверкнул глазами, наливаясь пунцовой краской.
– Ты базар фильтруй, Ваня. Ты сейчас в моего человека пальцем тычишь.
– Ох, Лёня! Не твой он человек. Поди, на три базара шакалит.

 К тому времени, как Иван закончил пояснения к эпизоду с Голубевым, Прибрежный напоминал свирепого быка, на морду которого набросили красную тряпку и вонзили кинжал в холку.
– Доказательства, Ваня… Без них предьява не проканает, – прохрипел он. – Хотя, подлянка в его стиле.
– Будут тебе доказательства. В конце недели фуры прибудут. Сам глянуть сможешь.


17

Золотое руно

 Три грузовика остановились на дороге, меж двумя холмами, поросшими редким ельником. Обе стороны просматривались почти до самых вершин. Облачённые в белые накидки наблюдатели, скрывались за сугробами снега. В одном из сугробов была проделана дыра, из которой торчала подзорная труба, замаскированная сосновой веткой. Все, сохраняя полное молчание, ждали встречи. Один из них – бывший детдомовец, а теперь капитан милиции Фёдор Шлыков, должен был официально зафиксировать момент передачи товара. Рядом с подзорной трубой он пристроил микрофон направленного действия.
 
 Два джипа прибыли к месту встречи строго по расписанию. Из первой машины вышли пятеро, вооружённые короткоствольными автоматами. Один отделился от группы, направился к кабине грузовика и стал переговариваться с водителем. Затем он взмахнул рукой, подавая сигнал остальным. Капитан Шлыков следил за происходящим через подзорную трубу и поглядывал на монитор. Дигитальная полоска уровня звука еле двигалась: говорили почти шёпотом. Автоматчики выстроились по обе стороны грузовиков, осматривая холмы. Тот, что говорил с водителем, подошёл к заднему борту и на некоторое время пропал из виду. Ещё пять минут продлились мучительно долго. Воцарилась такая тишина, что было слышно, как трещат деревья. Мороз опустил отметку термометра до минус тридцати. На противоположной стороне стая ворон перелетела с дерева на дерево, пробив тишину противным карканьем. Это на несколько секунд отвлекло охрану. Направив оружие на пригорок и ощупывая глазами каждую пядь земли, охранники были готовы стрелять по любой движущейся цели. Из второго джипа вышли двое и двинулись навстречу другому человеку в длинном тулупе. Шлыков посторонился и кивнул Ивану. Иван прилип к окуляру.
– Это точно наш парень. Наша версия подтвердилась, – спустя несколько секунд прошептал он, узнав монгола, и поманил пальцем Прибрежного. Тот медленно подполз к трубе. – Только держи себя в руках, Лёня, – предупредил он.

 Разбор ситуации был назначен на вечер, в «Белой Лилии». За столом собрались лишь сугубо доверенные лица. Прибрежный, вне себя от гнева, чудом сдерживал рвущиеся наружу эмоции. Иван держался спокойно, но было видно, что это ему давалось с трудом. Василий метался из угла в угол, прикуривая одну сигарету от другой. Начальники охраны озвучивали свои гипотезы, утверждая, что Сова не смог бы справиться с такой схемой в одиночку, что работает в связке с кем-то ещё и этот «ещё» – теневая лошадка, которую следует проявить как можно скорее. Шлыков согласился с ними и попросил Прибрежного пробить собственных дилеров на предмет утечки информации. Согласился и с тем, что такому отморозку, как Сове, не под силу провернуть подобное без прикрытия и советов кого-то более значимого. Этот серый кардинал, говорил Иван по ходу разговора, посягает на их собственность, на раскрученный бизнес. А это означало только одно: если им не удастся спалить их, то быть войне.
– Погоди с войной, – сказал Шлыков. – Не только у вас на эту группировку руки чешутся. У нас материалов – томов на десять уже собралось. Но этот гад умело шифруется. Лично на него – улик с гулькин нос. Свидетелей грамотно убирает. А чтоб бизнес его прикрыть, нужны неопровержимые доказательства.
– А этих тебе мало?! – вскипел Василий. – Перехватите фуры. Улики же – на лицо.
– А если в несознанку уйдёт? – возразил Шлыков. – Скажет, что знать не знает ни о какой наркоте, что шкуры покупает, а то, чем их напичкали – это провокация конкурентов. И даже если наркоту обнаружим, ты уверен, что ниточка к вашему заводу не потянется? Как начинку ваших фирменных бутылок объяснить сможете? Будете рубить сук, на котором сидите?
– Федя прав, – сказал Прибрежный. – Надо по уму всё обставить. А пока всем затихариться советую, пунктик за пунктиком всю схему передачи по горизонтали и вертикали отследить, а тогда решим, как сеть набросить.
– Всё правильно, Лёня. Но и ты можешь под раздачу попасть. Так что, пока время терпит, отсеки от себя все подозрения. Как бы под гребёнку не попасть. Сам знаешь, о чём говорю. Я, конечно, помогу. Но я не Господь Бог. Кто знает, не замешано ли в этом моё начальство. Там, где на кону высокие ставки, за ними, обычно, «большие» люди стоят. Такое вот, парни, золотое руно у нас получается.


18

Мышеловка для котов

 Месяц спустя поток информации выявил почти всех действующих персонажей. Схема переправки, доставки и распределения товара была ясна. Грузовики затаривались на складе «ВЕКО» и направлялись на областную продуктовую базу. На базе товар сортировался и развозился по торговым точкам. Часть ящиков с едва заметной и легко стираемой ацетоном меткой отправлялась на центральный рынок. Там их принимали люди Совы. Какая-то доля раствора оседала в подвалах мастерских автосервиса – для местного сбыта, остальное распространялось через наркодилеров.  Но самое главное, засветилась главная фигура, мозг всей этой схемы – Виталий Михайлович Захаров, хозяин бетонного завода. Это его люди на таможне пропускали товар, работала его бартерная сделка с монгольской стороной – железобетонные изделия в обмен на шкуры и, в конце концов, это его руки пересчитывали зелёные купюры и похлопывали широкую спину Романа Совы после каждой удачно проведённой операции. Всю эту красочную картину омрачало лишь одно обстоятельство: у Голубева в стенах завода были подельники – работники, которым предприятие выплачивало зарплату, премии и подарки к праздникам.
– Слишком уж всё сложно, – ворчал Василий. – Да и дорого. Неужели всё для того, чтобы устранить нас?
– Месть – дело сложное, Вася. Сова, чёртов извращенец, прямой конфронтации избегает. Мог же, сука, давно нас спалить. Но ведь нет – злорадствует поди. Думает: какой он изощрённый, как он всех обставил, прикрытие на чужой территории использует, и мы у него не хуже того червяка на крючке болтаемся. Выжидает, пока поплавок дёрнется – вот тут он нас и подсечёт.
– Да ты поэт, Ваня, – рассмеялся Шлыков. – Только этот дурень не знает, что пока он носом землю роет, над его собственной шеей топор завис.
 Прибрежный постучал ногтем по столу, привлекая внимание стража закона.
– На счёт топора, Федя – поподробней…
– Подробности, Лёня тебе ни к чему. Но одно скажу: я пренебрёг правилами, на должностное преступление пошёл, перескочил, так сказать, через голову начальства, к которому, впрочем, доверия не питаю. Потому связался со своим сокурсником. Он сейчас в областном РУБОПе трудится. Вот я и напряг его по нашему делу. Так что, братаны, у вас теперь федеральная защита. Но, Лёха… надеюсь, ты сделал то, о чём я тебя просил?
– С этого просто так не соскочишь, Федя. Но старые концы я обрубил, а к новым носа не подточишь. Ты мент правильный. Должен понимать: подведи я людей – они церемониться не станут, враз на мне крест забьют. Но ты не заморачивайся. Я тебя не подставлю, – Прибрежный сунул руку за борт пиджака и выудил оттуда внушительных размеров пачку. – Это тебе – за братскую помощь.
– Покупаешь меня, Леонид Викторович?
– Кончай, Федя. Мы своих не приручаем. Прими, как подарок от всей братвы, Богом прошу. От чистого сердца ведь.
Иван пододвинул пакет ближе к Шлыкову.
– Бери, Фёдор. Не крути носом. Не обижай нас.
 Капитан взял пакет и ушёл на службу, пообещав связаться, как только станет известно о дате операции. Иван провёл его до двери, вернулся в офис и подошёл к бюсту Карла Макса, что некогда украшал холл кинотеатра. Зачем Прибрежный его сохранил, он не знал. Возможно, не хотел расставаться с памятью о советском прошлом, а может быть, просто прикалывался. Он погладил кудрявую бронзовую голову великого мыслителя и проговорил, медленно расставляя слова, а вернее, подумал вслух:
– Ладно Сова – с ним всё понятно. Но Захаров… Захаров, мать его… Ему-то, зачем всё это надо?.. Бабла – куры не клюют. С криминальным прошлым вроде как завязал. На кой чёрт он в это ввязался?
– Наташа, – вдруг вырвалось у Василия.
 Упоминание этого имени отозвалось в голове Ивана ударом молнии.
– Что – Наташа?
– Какая ещё Наташа? – Прибрежный развёл руками, явно не понимая, о чём говорят эти двое.
– Наташа – жена Захарова, – пояснил Иван. – Ты ещё на её квартиру санитаров своих присылал, чтоб помочь мне её зачистить.
– Погоди, погоди… Ты что ж, трахал её?
– Ну, бывало, – Иван откашлялся и бросил укоризненный взгляд на Василия, в мыслях обкладывая трёхэтажным матом его болтливый язык, – Мы давно знакомы. Захаров был вечно занят, дома ночевал редко. Одинокая, брошенная женщина… А что, Лёня?
 Думаешь похоже на месть ревнивого мужа, который спустя несколько лет узнал об измене жены?
– Может и так. Чем чёрт не шутит?
– Нет. Не думаю, что он стал бы рисковать своей репутацией ради жены. Не так высоко он её ценит.
– Возможно и не ценит, но честь-то задета, – протянул Прибрежный. – А знаете, пацаны? То, что за Совой Захаров стоит, мы как-то быстро на веру приняли. Федя сказал, что это факт установленный – вот мы поверили. А если это не так?


19

Дырка в сетке

 К концу марта значительно потеплело: всего-то минус 16. Но в заиндевелом подвале было сыро, оттого ощущалось немного прохладней. На заляпанном кровью столе лежал человек с тряпичным мешком на голове, опутанный верёвками так, что мог пошевелиться с трудом. Он что-то мычал, но разобрать слова не было никакой возможности: рот был забит кляпом. У стола стояли семеро: их тени нависали над жертвой, будто грифы над падалью. Со стороны могло показаться, что здесь свершается какой-то средневековый ритуал.
– Видали, как разволновался сучонок? – Стас задал вопрос с некой горечью в голосе. Ему, как и остальным, было трудно смириться с предательством.
 Прибрежный выступил вперёд и подал знак своему начальнику охраны Константину Стеклову:
– Ты там глянь, Костян, не обмочился ли наш голубок. А то не дай бог к столу примёрзнет.
– Да и хрен с ним. Пусть хоть весь околеет. Потом на куски порубим – так легче будет от трупа избавиться.
– Ну ты и садист, Костя, – усмехнулся Василий. – Не хотел бы я оказаться на его месте.
– А ты дуру не валяй – так и не окажешься, – съехидничал тот.
Вой, что раздался через секунду не смог сдержать даже кляп во рту. Шея вздулась, тело так напряглось, что скрипнули тугие верёвки.
– Наверное жить хочет, – предположил Иван. – Слышь, Мики? Сними эту хрень с его башки. Надо ж ему последнее слово предоставить. Мы ж не изверги какие, по понятиям судим.

 Мики освободил голову Голубева. Отражение лампочки над столом блеснуло в его ошалелых глазах. Прибрежный подступил поближе.
– Ну что, дружок? Как там твой тёзка поживает?.. Что мычишь? А?.. Что-то не разберу. Затычка мешает, что ли? Ну ладно, ладно… Я её вытащу, раз ты так этого хочешь.
 Он потянул за край тряпки. Когда рот освободился, Голубев попытался что-то сказать, но в глотке было так сухо, что у него ничего не вышло.
– Прости, брат, – проговорил Стеклов, – о воде мы не побеспокоились. Но зато шампанское есть. Хочешь глоток?
 Роман Голубев утвердительно закачал головой. Стеклов откупорил бутылку и стал поливать лицо Голубева прямо из горлышка. Тот захлебнулся шипучим напитком, который брызнул фонтаном из горла и носа.
– Так что скажешь, Рома? – снова спросил Прибрежный. – Как тебе там – по ту сторону?
– Я не хотел, Лёха, – наконец, прорвался хрип Голубева. – Клянусь! Детьми клянусь – не хотел!
– Смотрите-ка, детей вспомнил. А раньше, ты о них не подумал? Знал же, что так тебе это с рук не сойдёт. Или надеялся, что не докопаемся?
– Надеялся, что с женой и детьми ничего не случится.
– На жалость не дави, Рома. Ты под своих копнул. Под тех, с кем краюху хлеба делил. Мы тебе, что ль, не родные? Я ж тебе, как брату доверился, богатым человеком сделал, на крестинах у твоих детей был, а ты меня кинул… – Прибрежный грохнул по столу кулаком так, что на костяшках проявились капли крови.
Иван приблизился и потихоньку отстранил его от стола.
– Слушай меня внимательно, Рома. У тебя отсюда два пути: или ты «поёшь», как на духу и дальше играешь на нашей стороне, или, как Костя и обещал, пролежишь в этой морозилке ещё пару недель; ну а дальше – сам понимаешь… Есть, правда, ещё вариант, но я бы не советовал заставлять нас прибегать к нему: вернём мешок и будем поливать тебя шампанским, пока твоя голова не превратится в огромный пузырь. Это жутко, как неприятно. Поверь мне.

 Не прошло и месяца, как в сводках новостей прозвучало следующее: «В одном из районных городов административного центра Забайкальского края был раскрыт мощный наркотрафик. Правоохранительными органами было изъято около пятисот килограммов наркотических веществ. В операции были задействованы спецслужбы нескольких государств: Китая, Монголии и России. По делу, на территории Российской Федерации задержаны 73 человека, среди которых высокопоставленные чиновники. Пока ведётся следствие, мы не можем поделиться с вами дополнительными сведениями. Но нам стало известно, что один из главарей криминальной группировки скрылся. Спецслужбы края делают всё возможное для его задержания».

– Кто-то его предупредил, – подытожил Шлыков. – В самый последний момент, когда мышеловка почти захлопнулась. Мы постоянно следили за ним, обложили со всех сторон. Он не мог уйти без посторонней помощи.
– Да-да, сеть-то вы набросили, но кто-то проделал в ней дыру с воздушный шар. Теперь, иди, ищи этого крота. Сейчас он на дно заляжет, в ил закопается…
– Разберёмся, Лёня. Народу много повязали – кто-нибудь, да проколется.
– Пока вы разберётесь, – возразил Иван, – нам всем на стрёме надо быть. Сова не простит.
– Как чувствовал, – снова заговорил Прибрежный, – надо было самим эту падлу убрать, а сейчас только всё усложнилось.
– Давай, без самодеятельности, – попытался урезонить его Шлыков. – В город он не сунется. Во всяком случае, первое время… Как-то он себя обнаружит. Не сможет долго отлёживаться – где-то проявится. Ориентировки на него по всему краю разосланы.
– Ты – или наивный, Федя, или дурак, – снова взбесился Прибрежный. – Он всё твоё начальство с руки «кормил». Так неужели ты думаешь, что у него других крыс в вашем аппарате не сыщется?
– Тут я не спорю, – Шлыков задумался, решая, делиться со своими друзьями оперативной информацией или нет, и через какое-то время решился. – Да, и вот ещё что: Захаров чист, предъявить нам ему нечего.
– Как чист? – Иван подскочил, будто его кипятком ошпарили. – Он, скорее всего, и есть крот. Неужели, прижать не смогли. Ты ж говорил, что на него компромат имеется.
– Не доказанный, Ваня. Свидетелей по тому делу нет. Трупы есть, дело есть, а доказать ничего не можем.
– Не те ли трупы ты имеешь в виду, что в бетоне в 87 году случайно нашли? – поинтересовался Прибрежный. – На том фундаменте потом заново завод отстроили.
– Ну и память у тебя, Лёха, – ухмыльнулся Шлыков. – Как ты всё это запоминаешь? Может, к нам, в органы служить пойдёшь?
– Ага, щас, разбежался… – Прибрежный прикурил «Captain Black» и прищурился. – Профессия у меня такая – всё помнить, – сказал он и взглянул на Ивана. – А насчёт доказательств… Как думаешь, Ваня, жена должна о делах мужа хоть что-то знать?


20

Гэр

– Знаешь, в чём между нами разница, русский?.. Я твой язык знаю, а ты мой – нет. А следовало бы. Язык своих партнёров, как и врагов, знать необходимо.
– Вы правы, уважаемый Хаган. Мне бы позаимствовать вашей мудрости, да поздно уже.
– Учиться никогда не поздно. У нас говорят: «На горных вершинах гордости не держится вода мудрости». А ты загордился, поднял голову выше, чем могут видеть твои глаза, споткнулся и слетел вниз.
– Я поднимусь. Обещаю.
– Многие важные люди пострадали от твоей неосторожности. Месть тебе глаза залила. С тобой теперь опасно иметь дело.
– Не отворачивайтесь от меня, Хаган. Не первый год меня знаете.
 Широколицый плотного телосложения монгол восседал на высоком табурете, спрятав руки в широкие рукава дели . «Ох, уж эти смуглолицые, – подумал Сова. – Они всегда прячут свои ладони, опасаясь, что кто-нибудь прочтёт по ним будущее. Может, и правильно. Умел бы я читать свои линии, не сидел бы сейчас в этом долбанном шатре, чёрт знает где в степи, не пресмыкался, как какой-то червь перед этим дикарём. Он ничем не лучше меня: героиновый царёк, да и сутенёр, по сути. Масштабы только крупнее». Роман Сова действительно многого не знал об обычаях монголов, с которыми сотрудничал последние пять лет. За всё это время он всего лишь трижды побывал в чужой стране, да и то наскоком. Многовековая традиция гостеприимства не позволяла хозяину вышвырнуть его вон, но это, подумалось Роману, он может сделать в любую секунду. Всё зависит от его настроения и обстоятельств. А обстоятельства складывались не лучшим образом. Но Сова знал одно: монгольская сторона не хотела терять золотоносную жилу и надеялась на возобновление наркотрафика. И это означало: пока жива надежда, жив и он. Он осмотрелся, как бы примеривая на себя простоту и удобство жилища, в котором получил приют. Укрытый коврами и шкурами пол, пара резных сундуков и неотъемлемый предмет интерьера – алтарь на высоком столике. На нём – шкафчик сумэ с богатой росписью – мобильный храм, указывающий на почтение Будде.  Гэр  был построен в национальном юрточном стиле. Он быстро разбирался и переезжал вслед за кочевниками, чтоб быть собранным заново на новом месте.
 
 Хаган всё ещё сидел неподвижно с окаменелым выражением лица. Догадаться о его мыслях было невозможно. Островок чёрных густых волос клином упирался в глубокую морщину на лбу, и только её лёгкое шевеление могло намекнуть на то, что хозяин ушёл в глубокие раздумья. Роман Сова тоже притих, сжался и безотрывно смотрел в одну точку: нутро болело, ему не было дела до чьих-то мыслей. У него начиналась ломка, а просто так встать и покинуть юрту он не мог. Дуновение свежего ветра остудило спину. Вошла какая-то женщина – возможно, одна из жён Хагана, – расставила приборы, разлила сдобренный поджаренным ячменём чай по пиалам, и вышла, также тихо, как и вошла. С чайного угощения начинается ужин, но есть Роману не хотелось. Ему нужна была доза. Срочно!
– Простите меня, уважаемый Хаган. Мне нужно до ветра.
 Не получив ответа, – монгол ещё пребывал в глубине своих мыслей – Сова выбрался наружу. Половина солнечного диска уже спряталась за горизонт. Зябко. Весна совсем забыла об этой части суши. Степная трава, будто усеянная капельками крови, блестела багровой росой, которая скоро превратится в ледяной бисер. Ни души.
 Несколько юрт, разбросанных в радиусе ста метров и блеяние овец – тоска. Был бы он дома, справил бы нужду, не отходя от «крыльца». Но здесь – это проявление дурного тона, оскорбление хозяевам. Сова отошёл на несколько метров и вдруг заметил некое строение – временное, как и всё остальное вокруг. Надеясь оказаться там в одиночестве, он направился в его сторону.
 
 Дверь, чуть скрипнув, поддалась легко. Внутри было темно. Он уселся в угол, достал пакетик порошка… Пара вдохов… Наконец-то! Законченным наркоманом, как многие о нём говорили, Сова себя не считал. В основном, он пользовался лёгкими наркотиками. Лишь иногда он испытывал сильнейшую тягу к чему-то более тяжёлому. Он знал, что теперь его ожидают несколько часов апатии. Да и чёрт с ним, мелькнула мысль в слабеющем разуме, столько времени уже на нервах.

 Он с трудом расслышал, как открылась дверь сарая, как Хаган позвал его, пообещав, что они вернутся сюда на рассвете; не сообразил, как снова оказался в юрте и почти не почувствовал вкуса еды.
 Роман Сова проснулся ранним утром, сгорая от жары и жажды. Во рту было сухо, а тело покрыто испариной. Вчерашний кайф прошёл, не оставив ничего, кроме гадких ощущений. «Пора завязывать с «коксом» , – подумал он. – Если меня не прикончат, так эта дрянь меня точно доконает». Четыре пиалы воды, казалось, утолили жажду, пробудив какие-то остатки совести. Да, ему стало стыдно перед Хаганом и его семьёй. И он даже был готов понести наказание, но на всякий случай нащупал рукоятку пистолета, скрытого в секретном кармане бушлата.
– Проснулся, русский? – громко и отрывисто спросил Хаган. Он был уже одет в шкуры и под низким потолком юрты выглядел средневековым гигантом-викингом, покорителем вод и земель. Но скорее, всё-таки смахивал на своего прапращура Чингиз Хана. – Поднимайся. Чай на столе.
 Роман оделся и виновато взглянул хозяина.
– Простите меня за вчерашнюю выходку. Всё никак соскочить не удаётся.
– И не соскочишь, – беззлобно отозвался Хаган. Этим утром он создавал впечатление человека в приподнятом настроении. – Но помочь могу. Потому, как понимаю твоё состояние. Я ведь тоже не ангел. За свои 55 лет много глупостей наделал.
Они присели к столу, на котором парили чашки с чаем – на сей раз, разбавленным молоком, отпили и Хаган продолжил: – Всё началось лет двадцать назад. Я тогда в полиции служил. Мы все ещё в социализм верили. В то время я познакомился с одним парнем. Их дивизия на границе с Китаем стояла, здесь – в Монголии. Я только русский язык начал изучать. Как знал, что понадобится. Нищим был, да и Степан тоже. Но амбиций – на сотню таких, как он, набралось бы. Всего две звёздочки на погонах было, а генералом ходил. В первый раз мы тогда китайское дерьмо через кордон перекинули. Сами на него подсели. Потом еле выкарабкались. Мозги у Степана – на зависть. Светлый ум, находчивый и осторожный – вот, кто действительно уважения достоин. Наш язык выучил, всю историю, мифы и легенды знал. С ним и работать и говорить приятно было. Но, видно, со временем, хватку утратил, нюх потерял, раз тебя к делу привлёк. Предупреждал я его, что ты не надёжный, но он заупрямился… Вот беда и случилась.
– О ком это вы говорите, Хаган? Судя по вашим словам, я должен знать этого человека.
– Конечно ты с ним знаком. Однако, не догадался. Я говорю о бывшем начальнике милиции, который по твоей вине сейчас на нарах сидит, – о Степане Гавриловиче Зайцеве.
– О подполковнике Зайцеве!? – Сова не мог поверить своим ушам. Оказалось, что нынешний бизнес уходит своими корнями в далёкое прошлое.
– О нём, – Хаган пригубил пиалу и кольнул взглядом гостя. – Зол я на тебя был, русский. Ох, как зол. И не пристрелил тебя лишь потому, что ты весть прислал, предупредил вовремя. Мы много товара сберегли.
– Я всё исправлю. Клянусь. Отлежусь немного, назад вернусь, снова всё наладим. Мне со многими поквитаться надо.
– Вижу, ты рога отрастил, – грозно прикрикнул Хаган. – Козлёнок, когда у него рога отрастают, он ими вымя матери колит. Не забывай об этом, – он поднялся и проговорил в сторону: – Подождём, пока всё уляжется… с обоих сторон. А пока… ступай за мной.

 Деревянная постройка выглядела не такой хлипкой, какой показалась она Роману Сове вчерашним вечером. Обитая войлоком со всех сторон, она могла служить амбаром для корма, стойлом для коней или укрытием для собак в ненастную погоду. Но от того, что он увидел внутри, его чуть не вывернуло наизнанку. Это был человек, висящий вниз головой, которого можно было принять за недавно освежёванную тушу. Ошмётки кожи валялись в замёрзшей луже крови. Раздробленные кости, вывернутые рёбра – это всё, что осталось от человеческого тела. Лишь голова была почти не тронута. Его лицо, хоть и обезображенное ссадинами, кого-то напоминало. Сова сдержал тошнотворный комок в горле и, не скрывая ужаса, посмотрел на Хагана.
– Так мы поступаем с предателями, – спокойно сказал он. – Узнаёшь курьера?
Сова снова пригляделся. Да, теперь он узнал его. Это был Мунх, тот самый вечно улыбчивый монгол, который сопровождал груз и с которым Роман не раз распивал кумыс и арак.
– За что его так?
– Я же уже сказал: за предательство, – повторил Хаган. – Несчастный Мунх! Его имя означает – «вечный», но это ему не помогло, как видишь. Это он рассказал о нашей схеме.
– Кому рассказал? – всё ещё потрясённый кровавым зрелищем, спросил Сова.
– Он назвал несколько имён перед смертью. Во всяком случае, те, которые расслышал: Иван, Леонид, Фёдор…
– Я знаю их… всех знаю, – медленно проговорил Сова.
– Позволь он убить себя на той стороне, не подвергся бы пыткам на этой… Всё. Насмотрелся? А теперь пойдём отсюда. Я привёл тебя сюда лишь затем, чтоб тебе было понятно: подведёшь меня хоть раз – и последуешь за ним.
«Возомнил себя ханом, урод хренов, – подумал Сова, отводя глаза в сторону. – Ничего, придёт время, и ты будешь землю под моими ногами грызть, умоляя не убивать тебя и твоих тощих баб».


21

Краеугольный камень

 На сей раз секретарша Катенька встретила посетителя с улыбкой. Похлопав ресницами-бабочками, она потрогала верхнюю пуговицу блузки в красных маках, скорее всего не затем, чтобы проверить, достаточно ли спрятана грудь под ней, а для того, чтобы указать на неё. Прекрасно отыграв момент смущения, она пригласила гостя присесть, а сама шмыгнула в кабинет проверить, сможет ли начальник принять его.
 
 Иван вошёл в кабинет, застав Погребного за чтением местной газеты «Байкальская правда».
– Судя по вашему выражению лица, Максим Фёдорович, вы некрологи читаете, – произнёс он вместо приветствия.
– Так и есть, юноша, так и есть. Гробы из Чечни сотнями доставляют… Господи, куда мы катимся!
– Прискорбно осознавать, что мы живём в мире, где нет места добру и дружбе. Не так ли?
– Всё так. Вот когда был Советский Союз, мы всех за глотку держали. Никто шевельнуться не смел. Жаль. Такую державу развалили, – махнув рукой, Погребной отложил газету в сторону. – Ты о дружбе говоришь. Да разве далеко ходить надо? Сами мирно жить не можем, с соседями не уживаемся, друг друга травим, лишь бы свои карманы набить. Слышал же про банду Совы? Эти сволочи тут перевалочный пункт устроили.
– Что вы говорите? – Иван изобразил удивление. – Как же им удалось? И милиция – куда смотрела?
– Мили-и-ция, – передразнил Погребной. – Начальник милиции, оказывается, смотрящим у них был. Представляешь?.. Ничего, пусть посидят теперь… оборотни хреновы. Их бы вместе с бандюгами определить – вот бы те потешились.
– Да уж! Дела…
– То-то и оно… Ладно. С чем пожаловал?
– Максим Фёдорович, надеюсь, наши договорённости в силе?
– Ты о моих процентах?.. Не намекаешь ли ты на то, что и я такой же, как они?
– Ну что вы?! Как вам такое в голову пришло? – успокоил его Иван. – Я о другом совсем.
– Ладно. Выкладывай.
– Я о земле под застройку. Помните, мы с вами об этом говорили? Сейчас и с финансами всё нормально…
– Далась тебе эта стройка, Иван. И чего тебе неймётся? Ты ещё с теми бутылками не разобрался, стёклышки от которых в одной из автомастерских нашли, а уже о развитии бизнеса мечтаешь.
– Ну почему же, Максим Фёдорович? С этим как раз всё утряслось. Мы тут не причём. Да, был у нас завскладом, которого Сова перекупил, но мы же сами тревогу и подняли, когда поняли, что баланс по таре не сходится. Да и следствие к нам претензий не имело.
– Ну и где же он теперь, этот ваш Голубев?
– Понятия не имею… А откуда вы его фамилию знаете? Вы что ж, делом интересовались?
 Погребной откашлялся и, поморщившись, постучал себя по груди. Он понял, что нечаянно взболтнул лишнее.
– Работа у меня такая, сынок. Если бы я не знал, что в городе творится, хорош бы я был. Ко мне всякие приходят: деньги сулят, участков требуют, угрожают… Должен же я знать, кому бывшее социалистическое имущество вручаю.
– Да, не просто вам. Стоит ли удивляться, что сердце шалит?

 Беседа длилась не более получаса: Погребной торопился на совещание. Но этого времени хватило, чтобы обо всём договориться. Та лёгкость, с которой «начальник земель» согласился на предложение Величаева, его немного смутила. Неужели, он настолько ему доверяет? А может, дело не в доверии, а в простой выгоде? Кто ж откажется от дома по себестоимости? 

 С этими мыслями Иван покинул здание муниципалитета, остановился на крыльце, закурил и махнул Стасу Курганову, который поджидал его на улице около машины сопровождения.
– Как всё прошло? – поинтересовался тот.
– Он дал добро, – коротко ответил Иван.
– А чего ж тогда мрачный?
– Сам пока ещё не знаю. Поехали.
– Куда, Иван Семёнович?
– Я назову адрес.

 Иван смотрел на окна седьмого этажа, где от дуновения весеннего ветерка колыхались парчовые шторы. Он достал мобильник и медленно стал нажимать на кнопки. «Может, она и думать обо мне забыла, – вертелось у него в голове. – Бывало, говорила, что любит. Возможно, это было лишь в порыве страсти. Но кто я для неё, по сути? Платная игрушка для утех. А она для меня? Обеспеченная дама, готовая оплачивать интимные услуги? – от этой мысли ему стало не по себе. – Сколько ещё мужчин перебывало в её постели за это время?»

 Он занёс палец над кнопкой вызова, не решаясь надавить на неё. Но что он терял? Максимум, пошлёт его куда подальше. Этим всё и закончится. Но ему нужно было убедиться: последует за этим точка или многоточие?
– Слушаю, – прозвучал всё тот же тягучий, сексуальный и нежный голос.
– Привет, Ната. Это я – Иван.
В трубке повисло молчание. Затем послышалось что-то вроде всхлипываний.
– Ты что, плачешь?
– Боже, как же долго я ждала твоего звонка. Ты и представить себе не можешь.
– Так почему же сама не позвонила?
– Я звонила. Но твой телефон отключен…
– Ах, да. Прости меня дурня. Я же переехал. У меня теперь другой номер, да и сотовые у всех…
– Я как-то об этом не подумала… Знаю, ты теперь хозяин завода. Тебе не до меня.
– Ошибаешься, Наташа. Не было и дня, чтобы я о тебе не думал.
– Скучал, значит? Или старая любовь не ржавеет? – иронично спросила она.
– Скучал.
– Тогда я вообще не понимаю…
– Я объясню. Давай встретимся.
– Я согласна. Надеюсь, адрес мой ещё помнишь?.. Заезжай. Дети у матери в деревне. А я одна, как всегда.
– Может, на этот раз – на моей территории? Сможешь выбраться из своей золотой клетки?
– Не вопрос, Ванечка.
– Тогда спускайся. Я у твоего дома.

 В квартире Ивана царил полный беспорядок. Уже полгода прошло с тех пор, как он обзавёлся новым жильём, но расставить всё по своим местам – руки не доходили. Вся мебель, кроме кровати, была упакована в ящики, на одном из которых стоял телевизор.
– Ты мне кого-то напоминаешь, – сказала Наташа, пройдя в комнату.
– Кого же?
– Моего мужа. Мы, когда квартиру купили, тоже некоторое время в бардаке жили. Ему всё некогда было. Всё самой пришлось распаковывать.
 Она шагнула к высокой стопке книг, на которой стояла статуэтка Фемиды – богини правосудия. Равновесие чаш было нарушено. Ей стало интересно: от чего? Заглянув туда, она обнаружила золотой браслет.
– Ты его не носишь, – тихо произнесла Наташа. – Я помню, когда его тебе подарила.
– В нашу первую встречу, – сказал Иван. – Как видишь, я не забыл.
Наташа будто бы не расслышала этих слов.
– А ты знал, что Фемида помогла Зевсу развязать Троянскую войну?
– Сомневаюсь. По мифам и легендам у нас Василий силён. Я как-то больше о земном думаю.
 Наташа повернулась и заглянула в глаза Ивана. В следующее мгновение тонкий поясок плаща упал к её ногам, а вслед за ним и сам плащ. Она осталась в одном нижнем белье. Её похудевшее тело ничуть не потеряло привлекательности.
– Ну что скажешь, Ваня? Старая баба?..
 Удивительные глаза, бездонные, как морское дно, подёрнулись влагой. Иван был изумлён и растерян. Не сразу он нашёлся, что сказать в ответ.
– Ты спрашиваешь, о какой-то богине, – наконец произнёс он, – но стоит ли вспоминать мифы, когда настоящая богиня стоит прямо передо мной?
 Он приблизился и обнял её так нежно, как только мог. Он слышал стук её сердца, ощущал запах её волос, нежные прикосновения губ. Затем он увлёк её в спальню. Их тела сплелись. Сегодня она была его женщиной, только его. Это были новые чувства, которых он не испытывал никогда прежде.

 Наташина голова покоилась на груди Ивана. Он пальцами расчёсывал её волосы и думал, что впервые не испытывает угрызений совести после близости с ней, что хотел бы, проснувшись утром, любоваться ею и ощущать бархат её нежной кожи. К сожалению, этому не суждено было сбыться. От многих желаний, по той или иной причине, ему пришлось отказаться. Придёт время – откажется и от этого.
– Ты удивительная женщина, – тихо произнёс Иван. – На месте твоего мужа, я бы не оставлял тебя ни на минуту.
– Слава богу, ты не на его месте. Я уже и забыла, когда в последний раз он ложился со мной в постель. Ты не подумай, Ваня, он неплохой человек, обо мне и детях заботится, никогда в жизни на меня руку не поднял… просто, я стала ему безразлична.
– Какой же он дурак. Ты восхитительна и достойна любви…
– Вот и люби меня, Ванечка… пока это ещё возможно.
– О чём ты говоришь?
– Между нами время. Я скоро состарюсь… и я знаю точно, что ты не всегда будешь в моей жизни.
– Глупости, Ната. Перестань повторять одно и тоже, – попросил Иван, между тем прекрасно осознавая, что она права.  – Я заварю нам кофе.
Он прошёл на кухню, поставил на плиту чайник, и пока вода закипала, снова предался размышлениям. Он снова почувствовал себя негодяем. Зачем он позвонил Наташе? Разве не затем, чтобы выяснить, насколько она осведомлена о деятельности своего мужа? Он снова использовал её в своих корыстных целях. И всё для того, чтобы в нужный момент вытащить козырный туз из рукава, припереть Захарова к стенке, если понадобится, и заставить сотрудничать. Мысли Ивана путались. Что-то не сходилось. Сначала Фёдор утверждал, что Захаров замешан в деле о наркобизнесе, что Сова пользовался его окном на таможне. Потом оказалось, что тот чист, а русско-монгольскую границу контролировал полковник Зайцев. Теперь он арестован и дожидается суда. Сова исчез, и его ниша никем не занята. Надолго ли? Невзирая на все обстоятельства, интерес к белому порошку не иссяк. Все дилеры теперь на рынке Прибрежного отираются. Не означает ли это, что краеугольный камень из-под этой схемы до сих пор не выдернули, что схему изменили, и она работает по другому принципу? А если так, то возможно Захарова специально обелили, и за этим стоит кто-то ещё, кроме бывшего начальника милиции – тот, кто управляет невидимой рукой, и он неприкасаемый, могущественный. И кто же он: высокопоставленный чиновник или вор в законе? Кто ещё способен так умело обрубить концы и не пострадать при этом? Голова у Ивана шла кругом. Слишком много вопросов и ни одного ответа.
 
 Свисток чайника вернул его к действительности. Он заварил кофе и вернулся в спальню. Наташа спала. Она лежала на животе, локоны густых волос рассыпались по её спине, а под лопаткой, вроде нанесённого тату, розовое пятнышко – родимое пятно в виде пламени свечи. Он совсем забыл о нём.
 Иван поставил поднос на тумбочку, накинул одеяло на Наташины плечи и отошёл к окну. Сидя на подоконнике, он отстегнул один ключ от брелока и написал записку:
«Я не лгал. Ты действительно достойна любви. И я люблю тебя.
P.S.
Этот ключ твой. Приходи, когда захочешь. Можешь разобрать вещи».


22

Пепел

 Сырая слякотная погода, безжизненное серое небо, влажные ветки голых деревьев не могли омрачить настроения Ивана – только не сегодня. Взять бы Наташу и закатиться с ней куда-нибудь подальше от этого холода в тёплые края, к морю и солнцу: лежать на песке, ни о чём не думать, пить вино и есть экзотические фрукты. А ночью любить друг друга до изнеможения… Мечты… И почему люди склонны мечтать о том, чему не бывать? Может просто для того, чтобы хоть как-то стимулировать своё существование? Но для того, чтобы жить, ведь надо же на что-нибудь опираться, пусть даже на фантазии.
 
 Сидя в водительском кресле своего «BMW», Иван повернул ключ в замке зажигания и включил печку, чтоб дать салону немного прогреться. Но не успел он наполниться тёплым воздухом, как у подъезда, визжа тормозами, остановился джип начальника охраны. Стас выпрыгнул из машины и бросился к подъезду. Ивану пришлось посигналить, чтоб остановить его. Тот обернулся и на миг их глаза встретились. Но даже этого мига было достаточно, чтобы понять: что-то стряслось.
– Беда у нас, Иван Семёнович! – выпалили Стас.
 Бледное утро, бледное лицо начальника охраны и снова это слово – «беда». Зря он питал себя пустыми надеждами. Белая полоска судьбы оказалась совсем тонкой, не шире щели, чуточку приоткрытой двери. Не успев открыться, она тут же захлопнулась.

 Когда они подъехали к заводу, склад готовой продукции уже догорал. Две машины пожарной охраны сделали всё что могли, но спасти помещение им не удалось. Василий не мигая смотрел на остатки дыма и обгоревшие залитые пеной стены.
– Всё произошло слишком быстро, даже опомниться никто не успел, – проговорил он.
– Жертвы есть?
– Нет, слава богу. Люди успели выбежать.
– От чего пожар-то?
– Не понятно пока. Может замыкание электропроводки, а может ещё что… Хорошо, хоть остальное здание не пострадало. Странно, что огонь туда не перекинулся. Конвейер с водкой – это ж как бикфордов шнур. Но убытков всё равно много.
– Ладно, Вася. Об убытках потом поговорим. Заключение специалистов дождёмся, а уж после мозгами пораскинем.
– Пораскинем… – согласился Василий. –  Стас, правда, утверждает, что поджёг кто-то.
– Для этого надо основания иметь. Так что подождём с выводами.
– Как скажешь.

– Насколько всё плохо? – спросил Величаев главного экономиста завода, когда все собрались в кабинете директора.
Ольга Климова открыла папку, пробежалась по строчкам и, оглядев всех присутствующих на совещании, запинаясь от волнения, произнесла:
– Данные не проверены, но навскидку – около 20 миллионов. К завтрашнему дню смогу сказать точнее. И это, Иван Семёнович, без учёта расходов на восстановление склада.
– А сколько мы сможем получить по страховке?
– Если факт поджога будет доказан, то почти всё.
– Ясно. И это, конечно же, если экспертиза не установит инсценировки страхового случая – умышленного поджога.
– Всё правильно, Иван Семёнович, – подтвердила Климова.
– Чёрт! Надо же, как некстати, – Иван побарабанил пальцами по столу и обратился к начальнику охраны: – Что там с записями видеонаблюдения, Стас?
– К сожалению, с полуночи до половины второго запись не велась. Дежурный электрик сказал, что пробки выбило. Закоротил силовой кабель. Ему пришлось обойти старую коммуникацию, проложив новые провода. А к тому времени, когда он восстановил подачу электроэнергии, склад, видимо, уже горел, и сработала пожарная сигнализация.
– И что, чёрт возьми, делала твоя охрана, Стас? Неужели, никто ничего не заметил?
– Ничего, – пожал плечами Курганов. – По-моему, кто-то хорошо был знаком с заводом, с устройством электрики и распорядком дня охраны.
– Ты хочешь сказать, что действовал кто-то изнутри?
– Скорее всего. Но не исключаю проникновение. Вредитель мог знать, как незаметно войти и выйти.
– Ладно, Стас. Слушай приказ: опросить всех до единого – прежде, чем их опросит милиция, сменить часы работы охраны, установить резервное питание, закрыть завод так, чтоб мышь не проскочила. Это ясно?
– Понятно, Иван Семёнович. Сделаю.
– Приступай, – распорядился Иван и повернулся к Климовой: – Ты, Ольга Сергеевна, подготовь мне смету на ремонт склада. Со страховой компанией я сам свяжусь. Завод останавливать не будем. Найдите место для готовой продукции и объявите скидку для тех, кто заинтересован в самовывозе. А ты, Василий…
– Я знаю, Ваня. Я займусь складом. Думаю, за пару недель мы его восстановим.
– Тогда, на этом всё. Идите, работайте.
Дождавшись когда все разойдутся, Иван выдвинул ящик, достал бутылку виски и два стакана.
– Не рановато ли для вискаря, Ванёк? – иронично спросил Василий, пытаясь сгладить угрюмость нынешнего утра.
– Учитывая обстоятельства, в самый раз. Тебе налить?..
– Нет. Хочу сохранить трезвость мышления.
– Как хочешь. А я вот в последнее время лучше под кайфом рассуждаю.
Иван выпил, закурил и снова принялся барабанить пальцами по столешнице.
– Ты что-нибудь о Романе Голубеве слышал? Отыскали его?
– Нет. Эта скотина, как в воду канул. Но Стас говорит, что он над этим работает. Всех на уши поставил. А что, ты его подозреваешь?
– Зря мы его тогда отпустили. Надо было его грохнуть. Всё ты, со своей жалостью.
– Теперь ты меня обвиняешь?
– Да не виню я тебя. Просто на почерк Совы похоже.
– Сова в бегах, Ваня.
– В бегах-то в бегах… Но ты уверен, что он с "голубком" нашим никак не связывается? Ведь то, что Голубев хорошо с заводом знаком – это без сомнений, так?
 Василий промолчал. Прикурив сигарету, он задумался и стал вертеть спичечный коробок между пальцами. Затем зажёг спичку и уставился на пламя, словно пытаясь околдовать его.
– Ребячишься? – спросил Иван.
– Ага… А помнишь, как в детстве на спичках гадали?.. Подожжёшь её, смотришь, как она горит, как огонь медленно пожирает деревяшку, а чёрная головка колеблется и тебе хочется… сильно хочется, чтобы она наклонилась в твою сторону. И вот огонь уже подбирается к твоим пальцам, а ты всё ждёшь, не отпускаешь и видишь, что головка уже наклоняется к тебе, и ты думаешь: ну вот – наконец-то судьба к тебе благосклонна, тебе повезло. Но вдруг, в самый последний момент, когда пальцы уже чернеют, что-то происходит с этой чёртовой спичкой, и она запрокидывает тлеющую головку назад. И в эту секунду ты понимаешь, что ничего не изменилось, что сегодня снова не твой день. Но ты не веришь, тебе не хочется верить в неудачу, и ты достаёшь ещё одну спичку и снова поджигаешь, надеясь, что именно в этот раз всё будет иначе. Самообман… Мы так любим обманывать себя… А в конце концов… остаётся лишь пепел.


23

Быть войне

 Серые тучи наконец растворились, уступив место яркому солнцу. После долгой спячки очнулись деревья. На ветках лопались набухшие почки, светло-зелёные липкие листочки прорывались к долгожданному теплу. В лужах плескались птицы, а дворовая живность спаривалась на молодой траве. Город преображался, принаряжаясь к 1-му Мая. Выгребая последние сбережения, принаряжался и народ, лишь бы соответствовать праздничному настроению, что царило на улицах. Городские службы делали всё возможное, чтобы очистить тротуары и парки от остатков мусора, что скрывала слякоть. Мало на каких скамейках не висела табличка «Осторожно окрашено!»
Величаев распорядился, чтоб зарплату рабочим выдали заранее, не дожидаясь начала месяца. К маю заработная плата поднялась до 500 тысяч, но и цены взлетели, так что премиальные было решено выдать водкой. Работники приняли решение хозяев с пониманием. Да и могли ли они жаловаться, когда на многих предприятиях зарплату задерживали на три-четыре месяца.
 
 К этому времени завод уведомили, что причина пожара была определена. Экспертиза установила: старую проводку залили кислотой, что привело к оплавлению изоляции и, вследствие этого, к возгоранию. Факт вредительства был на лицо. Уголовное дело взял под контроль Фёдор Шлыков – теперь уже майор и исполняющий обязанности начальника милиции. Он пообещал найти злоумышленника в кратчайшие сроки. Вслед за этим нагрянула комиссия Комитета по пищевой промышленности. Проверяли всё: нормы и требования к сооружениям, технологию процесса, стандарты безопасности труда, режимы работы цехов, качество продукции и сырья – не было места, куда бы они ни сунули нос. Но, за исключением нескольких замечаний, завод проверку выдержал. И, возможно, всё бы на этом и закончилась, но, как говорят, беда парами ходит. Погребной, связавшись с Величаевым, извиняющимся тоном сообщил, что время упущено, что на него надавили сверху и земля, которую он обещал под застройку, передана в другие руки.
– В чьи? В чьи руки?! – Иван чуть ли не взвыл от отчаяния.
– Уж не знаю, сынок, стоит ли тебе говорить об этом.
– Говорите, Максим Фёдорович, – настоял Иван. – Я же всё равно узнаю.
Погребной замялся, но поделиться информацией всё же согласился.
– Хорошо, – на выдохе сказал он. – Только пообещай, что не станешь отвоёвывать эту землю. Отступись. Силы не равны, поверь мне. Я же за тебя беспокоюсь.
– Говорите уже! – терпение Ивана достигало критической точки.
– Захаров – это он выкупил землю. Не арендовал… выкупил… Ты понимаешь?
 Иван бессильно опустил руки. Он уж было оставил мысль связываться с этим человеком, а тем более, конфликтовать с ним. Но судьбе, по всей видимости, это было не угодно. Его имя, куда бы он ни продвигался, снова и снова встаёт у него на пути. Он сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь унять гнев. И на некоторое время это помогло справиться с нервами. С нервами, но не с мыслями. «Он хочет войны, и он её получит!» – простучало у него в голове. Иван знал, что стоит сказать об этом Прибрежному, и в городе вновь начнётся заваруха. Полыхнёт так, что пожар на заводе покажется огарком свечи. Лёха-Берег будет отстаивать подконтрольную территорию насмерть. Но с чьей подачи действует Захаров? Кто за ним стоит? И кто тот человек, кто надавил на Погребного сверху? Вопросы… Опять вопросы и ни одного ответа.
 
 Василий, узнав новости, был огорчён не меньше Ивана.
– Ты помнишь, Вася, наш разговор… ну, тот – давнишний? Я тогда сказал тебе, что тот мешок с деньгами нам когда-то аукнется. С тех пор, всё, за что бы мы ни взялись, летит кувырком. Мы, как та старуха из сказки, всё время возвращаемся к разбитому корыту. Ни время, ни судьба не простили нам…
– Будет тебе, Иван. Не всё так плохо. Смотри: кем мы были и кем стали сейчас. Многие из нашего голодранского детства не могут и мечтать об этом. А многих уже нет в живых, – Василий разлил старый коньяк, придвинул стакан к Ивану и похлопал его по плечу. – Может, и правда, отступишься. К дьяволу эту землю! Чего нам с тобой не хватает?
– Я бы отступился, Вася, поверь. Но Лёха своего не отдаст. Он захочет голову Захарова на блюдечке с золотой каёмочкой. Ты ж его знаешь. И тогда – или мы или они. Кто-то должен будет умереть.
– Значит, быть войне?
– Стало быть, так.

 Только от одной мысли, что придётся встретиться с Захаровым, у Ивана сосало под ложечкой. Он сам не знал почему, но ему казалось, что от этого человека тянет смертельной опасностью. Раньше, может от неопытности, всё выглядело проще. Когда-то, когда Иван только задумывался о планах строительства посёлка, он рассчитывал на сотрудничество на равных началах. У него был блестящий план, весомые причины оказать городу и богатым людям услугу в виде прекрасных особняков в уютном лесопарке и у него был козырь – на случай отказа в финансировании – компромат на Захарова. Да, следствием не доказанный, но Роман Голубев, привязанный к столу в холодном подвале, разговорился и сказал, что сам видел, как Захаров со своими дружками людей в бетон паковали. Голубев, правда, пропал и к делу, как свидетеля, его не пришьёшь. Но об этом Захарову знать не обязательно… пока.

 Василий остался приглядывать за заводом, а Иван помчался к Прибрежному. Тот, услышав имя хозяина бетона, пришёл в ярость, как, впрочем, и ожидалось. Иван переждал, когда Берег прекратит сотрясать кулаками, и сказал, что попытается подрулить к Захарову с предложением, а заодно и разведать почву.
– Этот гад знал о наших планах, Иван, – снова взбесился Прибрежный. – И если он тот, кем я его считаю, то тебя на пушечный выстрел к нему не подпустят, – выпалил он и, грохнув по столу кулаком, добавил: – Валить его надо!
– Погоди с этим. Может, ещё удастся договориться. Повоевать всегда успеем.
– Твоя воля, Ваня. Но ты посмотришь и скоро убедишься, что я прав. Хочешь договариваться? Пожалуйста. Но тебе пора повзрослеть и избавиться от наивности… Иди. Флаг тебе в руки! Но я твою голову из петли вытаскивать не стану.
 Иван поднялся и направился к выходу, но Прибрежный остановил его.
– Да, кстати… я недавно по центральному району прокатился, на Смоленку заехал… И знаешь, что?.. Автосервис работает, как ни в чём не бывало. Понимаешь, о чём я?.. Пахана нет, а дело его дышит. Задумайся, Ваня. 

 Чёрный «бумер» мягко притормозил у парадной многоэтажки. Заметив два «харлея» на стоянке соседа, Иван проехал ещё несколько метров и припарковался напротив. Войдя в подъезд, он прислушался. Тихо. С подозрением относясь к тишине, Иван миновал лифт и стал подниматься по лестнице, останавливаясь на каждом этаже. Когда он добрался до дверей своей квартиры, его рука уже крепко сжимала рукоятку пистолета. Прислонившись ухом к двери, он снова прислушался. На часах было 16:30. Наташа должна прийти в пять. «Видимо, нервы шалят, – подумал Иван. – От того и мерещится всякое». Он отпер дверь и вошёл в прихожую. Двустворчатая дверь в гостиную была закрыта. Это показалось странным, но с тех пор, как Наташа стала посещать Ивана, квартира переменилась: везде был идеальный порядок, чистое выглаженное бельё и полный холодильник еды. Стоило ли удивляться такой мелочи, как прикрытые двери? Иван вернул пистолет за пояс и помотал головой, презирая самого себя за минутную трусость, которую он бы предпочёл назвать простой предосторожностью. Он открыл двери и…
 Два ствола были направлены в его сторону. Люди в байкерских куртках приказали ему не поднимать шума. Один из них обыскал Ивана и избавил его от оружия.
– Ну здравствуйте, Иван Семёнович, – посмеиваясь произнёс первый. – Ай-я-яй! Как не хорошо с пушкой гостей встречать! Где вы воспитывались, уважаемый?.. Ах да, совсем забыл. Вы же у нас беспризорник. Безродный, я бы сказал.
– Прекращайте этот фарс, мужики, – проговорил Иван. – Говорите, что вам надо и убирайтесь.
– Как же так? Мы только пришли, а вы нас уже гоните?
– На гостей вы не очень-то похожи. Так что проваливайте, пока есть шанс.
– Это что ж, угроза?
– Понимайте как хотите, но через пять минут тут будет толпа людей. Я друзей жду…
– Не гони, браток. Никого ты не ждёшь.
 Иван, конечно же, блефовал и намеренно тянул время, пытаясь понять, зачем пожаловали эти двое.
– А давай подождём и посмотрим, – предложил Иван, навязывая свою игру.
– Мы бы подождали, будь у нас время. Но, знаешь ли, его не так много.
– Тогда я спрошу ещё раз: чего вам надо?
– Это простой вопрос, Иван Семёнович. Вы же сами пожелали встретиться с нашим шефом.
– Вы это, о чём?
– Мы это, о Виталии Михайловиче Захарове.
 Ивану показалось, что его сердце превратилось в лёд. Как, чёрт возьми, они узнали об этом?!
– Ну хорошо, – согласился он. – Тогда в чём же дело? Поехали. Я разве отпираюсь. Я действительно хотел обговорить с ним условия сделки. Но для этого не обязательно было проникать в мою квартиру, угрожать мне и разводить пустые разговоры. Позвонить – было бы достаточно.
– Наверное достаточно. Вы правы. Но, видите ли, в чём дело: Виталий Михайлович пожелал убедиться, что вы человек чести.
– Это ещё, что значит?
– Вы с ним не встретитесь до тех пор, пока не скажете, где Рома Голубев.
– Голубев?! Да вы, братки, не по адресу. Я бы и сам хотел знать.
 Иван заметил, что из двоих говорил только один. Другой не опускал пистолет с глушителем и был всё время на стороже. Время шло. Нельзя было допустить, что бы Наташа застала их в квартире.
 Тот, что выдавал себя за старшего, поднял вверх палец.
– Это раз! – сказал он.
– Что: «раз»? – не понял Иван.
– Ответ не правильный. Мне бы даже стало легче, если бы я узнал, что вы его пришили. Но я знаю, что это не так. У вас же, у шантрапы, какой-то там кодекс имеется. Типа, своих не трогать. Ведь так?
– Может, и так, – Иван насупился и сделал несколько шагов по комнате, поняв, что стрелять они не намерены. – Я бы предпочёл, чтоб дальнейший разговор вёлся вне этих стен. Поехали. Я никуда не денусь. Говорю же: скоро ко мне придут. И я не хочу, чтоб ситуация вышла из-под контроля. Пальба в общественном доме нам всем ни к чему.
– Не могу не согласиться с мудростью вашего решения, – произнёс старший. – Ну что ж, поехали.
Все вышли на лестничную клетку. Послышались голоса и шум поднимающегося лифта.
– Слышите? Я же говорил… Спустимся по лестнице, – предложил Иван. – Если позвонят, я их отошью.
 Не успели они преодолеть пролёт, как двери лифта отворились и раздался Наташин голос:
– Ваня, куда же ты?
 Иван остановился. Молчун, что шёл сзади спрятал пистолет за борт куртки. Но зато старший распахнул глаза и с удивлением воскликнул:
– Ба! Какие люди! Наталья Павловна! Собственной персоной!
Наташа на несколько секунд потеряла дар речи. Но затем, опомнившись, заговорила не менее удивлённым тоном:
– Что вы здесь делаете, Геннадий? Разве вы не должны охранять моего мужа?
Геннадий улыбнулся во весь рот и, переведя взгляд с жены своего боса на Ивана, ударил себя по лбу.
– Боже! А мне стоило догадаться. Это, пока я охраняю тело Захарова, его жена ублажает тело его конкурента?!
– Да как вы смеете?! – вспылила Наташа. – Что вы о себе возомнили?
В этот момент Ивану стало понятно, что дело принимает крутой и нежелательный виток. Локтем, с пол-оборота, он саданул заднего в шею. Тот захрипел и повалился на пол. Геннадию достался удар каблука ботинка. Не ожидая пинка, он неуклюже покатился с лестницы. В доли секунды пистолет с глушителем оказался в руках Ивана. Он выставил руку в сторону лестничного пролёта, но Геннадий лежал, не шевелясь. Очевидно, лишился сознания от столкновения со стеной.
– Ната! – вскрикнул Иван. – Там в кладовке верёвки – те, что от упаковок остались, тащи их сюда.
 Когда Наташа исчезла за дверью, Иван набрал номер мобильника Курганова.
– Слушаю, Иван Семёнович? – раздался голос начальника охраны.
– Стас, пулей на мою хату! И бойцов своих прихвати.
– Сейчас будем, шеф, – пообещал тот и прокричал куда-то в сторону: – Мики, по коням! Живо!
Иван отключил телефон. «Вот и встретились, Виталий Михайлович» – прошептал он.

24

Бойня

– …не вмешивайся, Федя, прошу тебя.
– Ты, Иван, умом тронулся?! Какого чёрта вы затеяли? – голос Шлыкова срывался на крик.
– Это дело чести. Понятно тебе? Дай нам разобраться, а потом делай, что хочешь. Я сам к тебе приду и дам наручники на себя одеть, но с этим гадом поквитаюсь. Главное – не мешай сейчас.
– Как?! Как я могу не мешать, когда мне докладывают, что около «бетонки» сотни людей с оружием. Ты же меня подставляешь… всех нас, болван!
– Ну, – сотни… Это слишком преувеличено… Пару часов, Федя, – это всё, о чём я прошу. Потом, можешь спецназ высылать.
– Вы мне оперативную работу срываете. Этот Захаров у нас в разработке. А вы решили счёты свести? Прямо сейчас?.. И когда вы собирались оповестить меня? Или вы думали, что я из сводок новостей всё узнаю?
– Как в разработке? Ты же сам говорил, что он чист.
– Я не обязан посвящать вас в дела уголовного розыска. Права не имею.
– Я понял, Федя. Он тебе живой нужен, таким ты его и получишь. Обещаю.
– Подотрись своими обещаниями, Иван! Нам не только он живым нужен, но все его связи.
– Будут тебе связи. Он запоёт, как миленький, когда мы его прижмём.
– Нет, ты ещё тупее, чем я думал. Ты хоть знаешь, куда эти связи тянутся. Ввяжешься – считай, что подписал себе смертный приговор. И не только себе, но и всей братве. Так что, мой тебе совет: уносите ноги оттуда, пока не поздно.
– Поздно, Федя. Уже поздно.
Иван сунул телефон в карман и обратился к Прибрежному.
– Слышь, Берег, у нас мало времени. Тут сейчас спецназ будет. Может по-другому разрулим.
– Ни хрена! Здесь и сейчас! – отрезал Прибрежный и обратился к Стеклову. – Костя, к заводу ведут две дороги. Пошли своих людей. Пусть сдерживают ментов в километре отсюда, пусть тянут время и делают вид, что пытаются договориться. И предупреди их, чтоб не вздумали палить во все стороны.
 
 Не успел он договорить, как над бетонной стеной появились вооружённые люди. Их было немного, но пулемёт и несколько гранатомётов должны были остудить даже самую буйную голову. Но в данный момент эти предметы устрашения не возымели должного действия.
– Это смахивает на осаду средневековой крепости, – с иронией проговорил Иван.
– У вас есть минута, чтоб убраться отсюда, – раздался голос из-за ограды.
Прибрежный выдвинулся вперёд и крикнул в ответ, точно не зная, к кому он обращается:
– Эй, парни! Давайте разойдёмся по-хорошему. Мы не хотим крови.
– Ваши условия?..
– Условия элементарные. Хозяин выходит, и мы с ним уезжаем. Вот и всё. Никто не пострадает.
– Захаров не на месте. Так что, вы зря приехали.
– Не играй с нами… как там тебя?.. Нам известно, что он внутри, если, конечно, он весь на говно не сошёл.
 Басовитый смех прокатился по рядам братвы. Все дружно потрясли оружием, поддерживая своего лидера.
– Сказал же: нет его.
– Ну что ж, сами напросились…

 Обстановка накалялась с каждой секундой. Охрана завода, хоть и малочисленная, была надёжно защищена непробиваемой стеной, и надо было полагать, что весь резерв сейчас направлялся к месту событий. Но даже в этом Прибрежный рассмотрел плюсы. Если бойцы, коими располагал Захаров, двигались в том же направлении, что и ОМОН, то они должны уткнуться тем в спину, а с другой стороны – его люди. Так что ментам, рассудил он, нужно будет оглядываться, пока не разберутся: кто есть кто? Этого времени должно хватить.

 Иван взглянул на Василия. Тот был угрюм и собран: сложенные на поясе руки, в правой – «тетешник». Как ему удавалось управляться оружием с его косым глазом, Иван не представлял. Но знал точно, что стреляет он метко. Он похлопал его по спине, поискал кого-то в толпе и крикнул Курганову:
– Где Мики, Стас?
– Он работает, Иван Семёнович. Если что, он и ещё два снайпера снимут гранатомётчиков.

 В ту же секунду прогремел взрыв. У кого-то всё же сдали нервы и снаряд, описав дугу, лёг перед толпой: выстрел был предупредительным. Асфальт всколыхнулся, кого-то посекло крошкой, братва открыла беспорядочный огонь поверх стены. Все бросились под забор. Несколько человек побежали к стальной калитке около главных ворот. Они прикрепили несколько динамитных шашек к петлям, намереваясь подорвать их. Снизу было видно, как несколько гранатомётов нацелились вниз, но выстрелить они не успели. Снайперский огонь поразил цели. Оружие слетело к фундаменту, а вместе с ним и один из бойцов охраны. Вслед за этим, почти одновременно, взорвались шашки. Путь на территорию завода был открыт. Братки кинулись внутрь, поливая всё и вся градом свинца. Прибрежный с Величаевым, под прикрытием своей охраны, побежали к офисному зданию.
– Смотри, – на бегу прокричал Иван. – Они по периметру леса возвели, будто готовились к нападению.
– Вижу, – крикнул в ответ Прибрежный. – С этим потом разберёмся.
 У входа в здание их тоже ждали. Несколько автоматчиков прицельно палили по бегущим, водя оружием со стороны в сторону. Атакующие бросились врассыпную, отстреливаясь на ходу. Их ряды поредели: один убитый и четверо раненых. Оставшиеся спрятались за образцами бетонных изделий, выстроившихся вдоль тротуара, ведущего к главному входу. Стреляя из-за укрытия, они расчистили себе путь. Ещё с десяток шагов и они оказались внутри. Снаружи шёл бой: приглушенные стенами здания автоматные очереди, взрывы гранат и крики раненых остались позади. Оставив двоих охранять вход, Прибрежный и Величаев с собственными телохранителями устремились наверх, на второй этаж, к кабинету Захарова.

 Хозяин бетонного завода сидел в кресле, напустив маску спокойствия на своё лицо. Только движение желваков на скулах выдавало его негодование. В его левой руке дымилась сигара, правая – с пистолетом – была вытянута вперёд. На столе стоял недопитый бокал коньяка.
– Это незаконное вторжение, – проговорил он. – Надеюсь, вы знаете, что делаете.
– Смотрите-ка, мужики, какой праведник тут у нас завалялся. Это мы-то незаконно вторгаемся на чужую территорию? – У Прибрежного ещё бурлил адреналин в крови, от того говорил отрывисто. – Дорогой коньяк пьёшь, богатые сигары смалишь, бабла – утопиться можно… Чего тебе недостаёт? А, упырь ты хренов?!
– Валил бы отсюда, Берег… Такая, ведь, у тебя погремушка?
– Для кого Берег, а для кого и отец святой, – взревел Прибрежный, но тут же, совладав с нервами, понизил тон. – Ты бы пукалку свою убрал, а то, боюсь, поранишься. Считать умеешь? Ну сколько ты положить успеешь?.. Одного? Двоих? Нас тут – шесть стволов.
– Да плевать! Уйти всё равно не успеете, – бросил Захаров.
– Тебе, может, и плевать. А нам вот – нет. Ты лучше – вот что… – он сунул руку в карман куртки и достал диктофон. – Представь себе, что это священник, а ты в исповедальне. Давай, излей душу: откуда ножки растут, куда ручонки тянутся, кто тебя крышует… Гляди – и разойдёмся по-тихому. Как тебе моё предложение?
– Да пошёл ты! Ты уже труп. Да и вы все тоже. Какой смысл с мертвецами договариваться?
– Рано ты нас хоронишь. Лучше о себе подумай, о детях своих малолетних – о сиротках Тимоше и Серёженьке… Мы, знаешь ли, эти университеты проходили. Паршивое детство, надо сказать.
– Да вы полные придурки! Вы даже не представляете, на кого наехали. Думаете, это мне ваша сраная земля нужна?.. Чихать я на неё хотел!
– Ну так изложи нам: кто за всем этим стоит, раз ты не при делах.
Звонок телефона оборвал незадавшийся диалог. Захаров оказался не слюнтяем и стойко держал удар. Он всё время поглядывал на Ивана, будто бы наверняка знал, с кем ему изменяет его жена.
– Что там, Костя? – спросил Прибрежный, когда увидел, что тот спрятал мобильник.
– Заводских покрошили, – ответил Стеклов. – Менты, как ты и предполагал, оказались меж двух огней. Началась перебранка, кто-то не выдержал, менты ответили… ну, и понеслась. Наших цепануло… Ну, и, короче, они все вместе его парней и положили.
– Во как?! Видал, Виталь Михалыч, чё делается? Видал, какие расклады? Давай, старик, – времени мало. Наговори там на эту штуку, чего знаешь, и мы свалим отсюда.
 Захаров усмехнулся – так горько, что кому-то стоило догадаться о его следующем шаге. Вмиг его рука оторвалась от стола, ствол коснулся горла и прозвучал выстрел. Его затылок, будто взорвался. Мозги разлетелись в стороны, сгустки крови поползли по карте Мира, что висела на задней стене, окрасив красно-бурым цветом южную Сибирь, часть Монголии и Китая.
– Во как? – прошептал Прибрежный. – Всё ж таки струсил.
– Всё, братаны, сматываемся отсюда, – проговорил Стас Курганов.

 Первым делом, очутившись на воздухе, Иван бросился на поиски Василия. «Только, был бы жив!» – это единственное, что вертелось у него в мозгу. Двор смахивал на поле после Куликовской битвы. Только вместо стрел в телах убитых зияли огнестрельные раны.

 Василий нашёлся в каком-то ангаре. Он был весь в крови, руки дрожали, одежда разорвана. Сидя на бетонном кольце, он что-то шептал. Ивану почудилось, что услышал слова молитвы. Он подскочил к нему и потряс за плечи.
– Васёк, ты как, брат? Ты ранен?
– Не беспокойся, Ваня. Это не моя кровь.
– Слава богу! А чего ты тут сидишь?
– О, Ванька! Это секрет, – загадочно протянул он.
– Ты, о чём? Ты не свихнулся по ходу? – спросил Иван, изучая странное выражение лица своего друга, что, и правда, походило на физиономию сумасшедшего.
– Я в порядке, Ваня… в порядке. Тут просто взрывом бетон разворотило, и смотри, чего тут внутри.
 Василий поднялся. На том месте, где он сидел, действительно обнаружилась дыра. Иван присмотрелся: под бетонной скорлупой были замурованы пластиковые гильзы. Стенки некоторых из них разорваны, и сквозь них просыпался порошок белого цвета. Иван облизнул палец, дотронулся до порошка и попробовал на вкус.
– Ни хрена себе!
– Ага. Чистоган, Ванька!
– Ладно, Вася. Сваливаем. И поищи, чем написать можно.
– Уголёк сойдёт?
– Самое то.

 Майор Шлыков прибыл на поле боя с опозданием. От кровавого зрелища его чуть не стошнило. Он обошёл двор, ища среди убитых своих старинных друзей. Спустя какое-то время он облегчённо вздохнул, когда понял, что они, скорее всего, уцелели, хотя предположить можно было всякое. Ему просто хотелось верить, что они живы. Один из офицеров ОМОНА окликнул его, когда он уже готовился встретить криминалистов.
– Товарищ майор, – крикнул тот. – Тут для вас записка.
Шлыков вошёл под навес, на котором чудом уцелела вывеска «БРАК». На одном из бетонных изделий он увидел наскоро сделанное послание: «Привет майору Шлыкову».
– Это то, что я думаю? – спросил Шлыков.
– Кокс, товарищ майор! Чистейший! Надо же! Как они только умудрились? И подумать бы никто не смог.
– Судя по надписи, это отбракованные изделия, вернувшиеся к изготовителю. Вот тебе и сибирско-монгольский трафик!

«В эфире вечерние новости. На одном из предприятий Забайкалья состоялась стычка между двумя противоборствующими бандами. Мы не сможем показать вам отснятый материал из-за опасения, что у экранов телевизоров могут находиться дети. Исполняющий обязанности начальника милиции районного центра сообщил, что в данное время всё находится под контролем силовых органов. Он заверил администрацию города, что населению ничего не угрожает. Что подготовка к майским праздникам ведётся в штатном режиме, и в день 1-го Мая порядок в городе будет обеспечен. Ну а теперь, к другим новостям…»


25

Запоздалое раскаяние

– Знаешь, Ваня: я росла такой хрупкой славной девочкой... Даже не верится, как давно это было. Родители оберегали меня, словно нежную орхидею. А когда мама читала мне сказки на ночь, я переживала за всех героев. Особенно тогда, когда они попадали в беду. Я боялась, что они погибнут в схватке с каким-нибудь чудищем, и у сказки не будет счастливого конца. А теперь… я боюсь за тебя, боюсь, что наша сказочная история закончится плачевно, боюсь за своих детей… Господи, да чего я только не боюсь.
– Я понимаю, Ната. Это всё от того, что ты только что похоронила мужа. Тебе кажется, что ты лишилась опоры, что твоя размеренная жизнь пошатнулась, и ты не представляешь, что делать дальше. Отсюда все твои страхи.
– Нет, на мужа я не особенно рассчитывала, если ты об этом. Это за все мои грехи меня Бог оставил. В моей жизни не было смысла. Я жила, как трутень – без цели и убеждений. Я искала ласки, мужского тепла, но удовлетворения не находила. Я просто покупала всё это, и мне казалось, что это нормально в моём положении. Теперь уже поздно раскаиваться… Я знаю, что обманывала себя, но не могла остановиться. Мне всего было мало… До тех пор, пока, однажды… ты отказался от денег, а потом долго не объявлялся. И тогда я поняла, что не могу без тебя. Не могу жить без тебя ни единой секунды. Мне достаточно было знать, что ты где-то рядом, что думаешь обо мне, – Наташа вздохнула, оторвала голову от груди Ивана и долго смотрела в его тёмные глаза. – Пообещай мне, Ваня, что с тобой ничего не случится. Даже, если когда-нибудь ты разочаруешься во мне, я должна знать, что ты потратишь свою жизнь на то, чтобы быть счастливым. Обещай мне.
– Я обещаю. Обещаю, что мы все будем счастливы – ты, я и твои дети. А ещё я понял одно: не надо многого требовать от жизни. Нужно довольствоваться тем, что она предлагает.
 Наташа присела на постели и, уткнув голову в колени, какое-то время молчала, ощущая нежные прикосновения пальцев Ивана на своей спине.
– Скажи, Ванечка, – наконец произнесла она, – ты видел, как он умер?
– Ты, о муже?.. Нет. Никто не видел, – солгал он. – Но майор Шлыков сказал, что признаков насилия не обнаружили. Перед тем, как покончить с собой… он сделал один единственный звонок, а в его письменном столе нашли завещание…
– Да, об этом мне сообщили. Всё своё состояние он завещал детям. Он любил их, несмотря ни на что. Но кому он звонил?
– Они выясняют, Ната. Очевидно, как они думают, этот звонок повлиял на его решение. Но пока ведётся следствие, ничего конкретного не скажут. Но, если что, то я буду знать.
– Ты хорошо знаком с начальником милиции?
– Даже слишком. Мы из одного детдома.

 Город быстро оправлялся от потрясений. Люди не хотели задумываться о плохом, тем более накануне праздников. Жизнь возвращалась в прежнее русло. Магазины и рынки работали бесперебойно. На полках появились дефицитные товары с предпраздничными скидками. Это, как нельзя лучше, переключило внимание граждан. Ажиотаж, вызванный распродажами, нарядные улицы, духовые оркестры в парках культуры и отдыха, ухоженные аллеи и красочные транспаранты – всё это, как и обещала городская администрация, успокоило умы горожан. Лишь для следственных органов ничего не изменилось. Город, по указанию Шлыкова, был разбит на квадраты. Каждый из них патрулировали сотрудники милиции в гражданской одежде, присматриваясь к каждому неверному движению и прислушиваясь к каждому невзначай брошенному слову. Особенно в пивных и ресторанах, где от выпитого спиртного язык переставал слушаться здравого смысла.

 Лоб майора Шлыкова покрывала испарина. День и ночь он изучал документы по заводскому делу. Товарные накладные, пути транспортировки, пункты доставки, распечатки звонков, контакты на таможне – ворох бумаг, которых набралось уже на шесть толстых папок. В сейфе конторы Захарова были найдены большая сумма наличных, диктофонные записи, блокноты с шифрованными записями, которые, и это было очевидно, хранились там на самый крайний случай. Они должны были послужить страховочным фалом, – и все эти свидетельства указывали на причастность кого-то из администрации губернатора Забайкальского края, а дальше – на высший эшелон власти. Шлыков чувствовал холодный ужас, исходивший от этих папок. Ему чудом удалось вывести из подозрения своих друзей, представив стычку на дороге, как случайно оказанную помощь. Но ему самому приходилось не сладко. Тем более, что к нему был приставлен полковник ФСБ Данилов, присланный, якобы, в помощь следствию. Он ходил за Шлыковым по пятам, не спуская глаз с руководства оперативной работой. Майор знал, что это неспроста, что этот контроль – не помощь, а прикрытие. Кто-то явно не был заинтересован в раскрытии причин, побудивших Захарова к самоубийству. Они не знали той правды, что знал Шлыков. Но он не питал иллюзий по поводу того, что придёт время, и его ложь раскроется. И тогда ему несдобровать. Ему было необходимо вывести себя из-под удара, а вместе с собой и своих друзей, фигурирующих по делу как свидетели. К счастью, никого не удалось застать с поличным, а обнаруженные наркотики стали приоритетной темой следствия. Улики из сейфа Захарова Шлыков держал при себе и их содержанием с полковником не поделился. Вначале, он хотел сам разобраться, понять, куда именно они его приведут. Какой-то субъект по кличке Монгол упоминался в них неоднократно. Но этим человеком мог быть кто угодно, так же, как и ещё один – по прозвищу Беляк. Кто они? Кто все эти люди, которые так часто фигурировали в бумагах? И как расшифровать блокнот, не привлекая слишком много внимания? Ему пришло в голову, что, возможно, его учитель с кафедры криминалистики, сможет ему помочь. Но для этого нужно отлучиться, а сделать это незаметно не получится. И он подумал об Иване. Ему он доверяет, и тот может согласиться стать его посыльным.

 Олег Родионович Данилов – мужчина коренастого телосложения, с тяжёлым взглядом и ершистыми волосами на голове, посаженной на массивную шею, повязанную тугим узлом полосатого галстука, был человеком номенклатуры, строго следовавшим указаниям вышестоящих. Он превосходно справлялся со своими обязанностями, упорно добиваясь своей цели. Аналитический склад ума, завидная уверенность в своих действиях и предоставленные полномочия давали ему безусловное преимущество даже перед высшими чинами милиции. Шлыков в его присутствии чувствовал себя скованно. Ему казалось, что этот Данилов всё про всех знает, а его тень мерещилась за каждым углом. Его раздражало, что он не мог предсказать следующего шага фээсбэшника, а ещё он не знал, сколько людей тайно работает на полковника. Иногда ему чудилось, что ими кишит весь город.

 «Глупости, – убеждал он самого себя, наворачивая круги по улицам. – Я стал параноиком. Никто меня не преследует». Он поглядывал в зеркало заднего вида, но его взгляд не мог зацепиться ни за один подозрительный транспорт. Если бы за ним установили слежку, он бы вычислил, не смог бы не заметить, поскольку хорошо знал, как работают органы.

 Ещё немного покружив по городу, Шлыков направился к месту бывшего детдома. Эта местность напротив бесхозной земли являлась некой святыней, куда часто стекались бывшие сироты повспоминать о былом. Их тянуло сюда, будто к могиле родных, которых, время от времени, нужно было почесть своим присутствием.
Этим вечером территория была пустынна: многие уже начали праздновать Первомай.
 Шлыков съехал с дороги, загнал машину в густо разросшийся кустарник и затормозил у старого дуба, где стояли ещё два джипа. Сквозь щели уцелевшего сарая сочился тусклый свет. Его ждали.
 

26

Долг и совесть

 Вечер, невзирая на прохладу, был душным, но, вероятно, это ощущение было ложным.   Майор Шлыков никогда не жаловался на здоровье, но сейчас дыхание было спёртым. События последних недель сказывались на нервной системе, меняя озноб в теле на внезапный жар. Он шёл по тропинке прямо на свет, когда с двух сторон выступили две тени.
– Стоять! – был приказ.
Шлыков остановился.
– Не шалите, парни. Свои, – сказал он практически невозмутимо.
– Тут таких своих – пруд пруди. Руки в гору!
Один из них подошёл вплотную и посветил фонариком в лицо Шлыкова. Тот зажмурился и отвёл глаза.
– Простите, Фёдор Никитович, не признал в темноте. Проходите. Вас ждут.

 Шлыков отворил дверь. Ему в ноздри ударил затхлый запах, смешанный со спиртным душком. На дощатом столе стояла початая бутылка водки и пластиковые стаканы. Несколько стволов тут же направились на вход.
– Какие вы все нервные, мужики, – бросил майор.
– Станешь тут нервным, Федя. Ты такие чистки по городу устроил, хоть бизнес прикрывай.
– Праздники начались. А по поводу бизнеса твоего, Леонид Викторович, так давно тебя предупреждал: завязывай. Чувствую, недолго мне командовать осталось.
– А что так?
– Обложили меня со всех сторон. Целого полковника ФСБ приставили. Из-за вас кому-то слишком уж сильно хвост прижали. А вы, олухи, меня не послушали, разборки устроили. Говорил же, что некстати. Так нет – не отступимся, своё вернём. И что теперь?.. Навоевались?! Ладно, я погон лишусь, потому что на должностное преступление иду, так вас же дурней повяжут…
– Мы знаем: ты мужик совестливый. Своих не сливаешь, потому как одной судьбой повязаны. И ты извини нас, Федя, – облажались… Но никто ж не думал, что этот Захаров таким психопатом окажется. Мочканул сам себя, глазом моргнуть не успели.
– Ладно, Лёха, проехали. Хорошо, что наркоту нашли. Сейчас это самое главное. Но когда с ней разберутся, за всех возьмутся. И это серьёзно. У меня есть чёткий приказ: очистить район от этой дряни.
– Приказ приказом, Фёдор, – заговорил Иван, – но сдаётся мне, что не все в этом заинтересованы.
– Ты к чему клонишь, Ваня?
Иван обвёл взглядом всех присутствующих и тихо проговорил, будто опасаясь быть подслушанным:
– Мы все там были… И все слышали, как перед смертью Захаров намекнул, что те, кто за ним стоит, не позволят никому соваться в их дела. Так что Лёхин бизнес – это мелочь, в сравнении с тем наркооборотом, что мы преподнесли тебе, как на блюдечке. Речь о миллионах – и не в «деревянных», а в зелёных купюрах. Они не дадут остановить такой мощный поток. И не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что твой полковник тут как раз за этим. Так что, Федя, тебе не о нас надо думать, а в первую очередь, о себе.

 В словах Ивана звучала истина, которая не оставляла Шлыкова в покое ни днём, ни ночью. Ему необходимо было знать, к кому именно приведёт его тайное расследование, на кого он может положиться в случае провала и на кого рассчитывать, если ему вдруг улыбнётся удача. Таких людей в его окружении было немного, но ему нужен человек, который не побоится взвалить на себя ношу ответственности, у которого имеются связи на уровне Министерства юстиции страны, не меньше. Такой человек был, прокурор Забайкальского края – единственный, кому можно было довериться. Но прежде нужно было расшифровать записи из блокнота Захарова и только потом, вооружившись фактами, идти на приём. Копылов слыл человеком дела, слов на ветер не бросал, и к нему без веских оснований не сунешься.

 Иван вернулся домой за полночь и застал своего друга в своей квартире. Тот сидел перед телевизором и смотрел какую-то мелодраму. На его лице играла гламурная улыбка.
– Как-то раньше я не замечал, что ты увлекаешься мыльными операми. Что это на тебя нашло? – усмехнувшись, спросил Иван.
– Вернулся, наконец, – вместо ответа, проговорил Василий.
 Иван хотел отпустить какую-то колкость, но тут услышал характерное собачье придыхание. Он повернулся. В дверях кухни сидел огромный пёс.
– А, и ты тут? Давненько не виделись. Ну иди ко мне, волкодав чёртов, – пёс заскулил, подошёл к Ивану и дал почесать себя за ухом. – Ну как жизнь, Гоша? Малина, а?
 Поздоровавшись с собакой, Иван устало повалился в соседнее кресло.
– Ну, Васька, колись.
– Чего это?
– Да ладно тебе. Я ж вижу, что у тебя язык чешется… Хочешь сказать, что просто так ко мне на ночь глядя завалился? В телек пялишься, а ведь спроси тебя, о чём фильм, так и не вспомнишь. Давай, выкладывай.
– Ладно, – Василий сделал вид, что согласился по принуждению. – Я с девушкой познакомился, Ванёк.
– Ну и чё?.. Ни первая, ни последняя…
– Нет, брат. Сейчас всё иначе. Наверное, я влюбился. Впервые в жизни, Ваня. Чувство такое, будто лечу и не хочу, чтобы этот полёт когда-нибудь заканчивался.
– Поздравляю, Вася. Это дорогого стоит. Но знай, что теперь на тебе двойная ответственность. А при нашей жизни – сам понимаешь…
– Всё я понимаю. Но вечно же мы так жить будем. Когда-то всё это закончится.
– Закончится, Вася. Обязательно… – Иван на секунду задумался. – И кто же она такая?
– Самая лучшая девушка на свете, – ответил Василий, и снова мечтательно улыбнулся.
– Ну это-то понятно, – Иван ухмыльнулся и с некой долей сожаления взглянул на друга. – Я спрашиваю: как её зовут, откуда родом? Или такая же, как мы – без роду и племени?
– Нет, брат. У неё всё в порядке. А зовут её Катей… Екатерина Соломоновна Варшавская. 
– Она кто ж, полячка или жидовка?
– Ещё раз так скажешь, не посмотрю на давнюю дружбу…
– Значит, всё-таки, жидовка, – захихикал Иван.
Василий вскочил с кресла и замахнулся кулаком, грозя опустить его на голову насмешника.
– Хорошо, хорошо, не кипятись, – Иван, корчась от смеха, поднял руки, защищаясь от разъярённого воздыхателя. – Я ничего против не имею. Просто чувства твои проверял. И я понял… понял, придурок хренов, что не пургу гонишь. Всё, можешь угомониться.
 Василий погрозил пальцем, и с осуждением мотая головой, погрузился в кресло.
– Дурак ты, Ванька. Я делюсь с тобой самым сокровенным, а ты надо мной смеёшься. Ну как это называется?
– Проверка на вшивость, олух. А ты как хотел? Чтоб я сказал: надеюсь, господин Козырев, что ваши намерения серьёзные. У нас, знаете ли, дочки на деревьях не растут. Мы просим вас быть рассудительным, вежливым, рук не распускать и беречь нашу девочку, как мы берегли её до сих пор. Так что ли?
– Кончай острить? Я ж серьёзно.
– Ладно, брат. Ты меня просто огорошил своим признанием, – Иван примирительно протянул руку. – Я, на правах старшего, вас благословляю и обещаю быть крёстным твоим детям… если доживу, конечно.
– Откуда такой пессимизм?
– Оттуда, Вася. Мы со Шлыковым встречались. Дела паршивые. Действующие лица нашей драмы высоко сидят и руки у них длиннющие.
– Всё так плохо?
– Хуже не бывает.
– Так что делать будем?
– Придумаем что-нибудь… как всегда. Разработаем план «Б». Выкрутимся.

 Старую церковь на берегу озера реставрировали. Какие-то меценаты пожертвовали денег на восстановление Рождественского храма. Небольшое одноэтажное строение, белокаменное с зелёной крышей, увенчанное позолоченным куполом с крестом, приютилось среди новостроек, старых жилых домов и гаражей. Вернее сказать, новостройки облепили и затмили небо над старой церквушкой. Кому понадобилось её восстанавливать, Василий не знал. Но он знал точно, что потраченные средства пущены на богоугодное дело, что кому-то это принесло облегчение, сняло тяжкий груз с души, а может, искупление грехов.
 
 Василий сидел на скамье, смотрел на образа святых угодников, перебирая в пальцах маленький нагрудный крестик, и размышлял о своей судьбе. Да, он не был добропорядочным человеком, но обвинить себя в грехопадении тоже не мог. Возможно, он заблуждался. Его грызли сомнения, которые уже столько раз приводили его в святую обитель. Всякий раз, пытаясь разобраться в себе, он чувствовал свою беспомощность. Он пользовался тем, чем позволяла жизнь, включая тот злосчастный мешок с деньгами, случайно оказавшийся у его ног. Но если бы не эти деньги, где бы он и его верный друг Иван были бы сейчас, чем бы занимались и как устроили бы свою жизнь? Вероятно, жили бы, как и все, работая на каком-нибудь заводе, возможно у того же Захарова. Тянули бы лямку от получки до получки, квасили водку и потихоньку бы спивались от безысходности. Что им светило? Многие из тех, с кем он вырос, уже превратились в прах. Другие обзавелись несколькими ходками в места заключения, и лишь некоторые как-то справились, остались на плаву. Но кем является он сам, как личность?

 Церковь была почти безлюдна. Какой-то мужичок в ношеной телогрейке, с седыми растрёпанными волосами, многократно осенял себя крестным знамением. О чём были его мольбы, осталось лишь в мыслях коленопреклонённого. Несколько женщин в чёрных косынках стояли у свечного ящика, зажигая от лампады маленькие восковые свечи – возможно во здравие или, напротив, за упокой. В любом случае, они причащались к Божественному свету, свидетельствуя о своей любви к Господу, Богородице и ко всем святым.

 Шарканье чьих-то ног отвлекло Василия от собственных мыслей. Это его ничуть не расстроило, поскольку он снова был в тупике. Как он ни старался, но его разум был не в состоянии справиться, казалось бы, с простыми вопросами. Василий обернулся. Около скамьи стоял священник: серебряный крест, чёрная ряса, скрещенные на груди руки – покаянное спокойствие во всём его виде.
– Я наблюдаю за тобой, сын мой, уже долгое время. Ты сидишь, понуро опустив голову, без Священного Писания и молитв. Твои мысли витают далеко, за стенами храма. Ты ищешь ответов, но они близко. Позволь мне направить тебя. И, возможно, ты уйдёшь с облегчённым сердцем. Твои вопросы найдут ответы, а я исполню свой святой долг перед Господом.
– Вы правы, отец, – отозвался Василий. – Мысли тяготят меня, предстоящее настораживает, а прошлое не даёт покоя.
– Давно ли ты исповедовался?
Василий отвернулся. В его душе ничто не шевельнулось. Наверное, ему следовало устыдиться, но он не чувствовал и капли стыда. Неужели, его совесть умерла?
– Я никогда не исповедовался, – наконец произнёс он.
– Если пожелаешь, я могу принять исповедь, – с некой долей настойчивости сказал священник. – Тебе необходимо выговориться.
«Выговориться? – подумал Василий. – Разве недостаточно доверительных бесед я провёл с Иваном, с единственным человеком, кому могу доверить не только своё слово, но и жизнь? Хотя, конечно, этот пастырь прав. Это нечто другое – по другую сторону от мирского. Это как таинство, лишённое физической составляющей, интересов и пристрастий ближних, готовых в угоду твоему тщеславию лгать, или, в крайнем случае, не говорить всей правды».
– Наверное, я соглашусь, – кивнул Василий. – Мне не до сладких речей. Надеюсь, что вы скажите мне правду.
– Не сомневайся, сын мой.

 Исповедальня с зарешёченным окошком смахивала на тюремную камеру-одиночку, которую, впрочем, он мог оставить в любую секунду. Приступами клаустрофобии Василий не страдал, но ему было неуютно и страшно. Впервые он делал шаг навстречу самому себе и от этого немного паниковал. «Разве совесть может идти вразрез с долгом?» – единственное, о чём он подумал, опускаясь на скамью.
– Почему именно сейчас? – раздался тихий голос из-за окошка.
Василий понял вопрос, но не нашёл на него ответа – вот так, сходу.
– Ну, не знаю… Может потому, что я пытаюсь что-то изменить в своей жизни.
– Поделишься?
– Почему бы и нет. Хочу жениться, к примеру.
– Хорошо. Это очень хорошо, сын мой. Видимо, ты желаешь очиститься перед судьбоносным шагом. Знаешь: Бог создал нас чистыми, всех до единого. Это на протяжении жизни мы обрастаем скверной. И в нас, кем бы мы не являлись, всегда живёт желание снова приобрести то ощущение свежести, с которым мы пришли в эту жизнь.
– Пожалуй, вы правы.
– Тогда приступай. Начни с самого простого, на первый взгляд, незначительного. Иногда такая малость – и есть самое значимое.
– Это длинная история, отец.
– Хорошо. Но и мы, ведь, никуда не торопимся.


27

Каторжник

 Фёдор Шлыков не был типичным сиротой, одним из многих – не смирившихся, зацикленных на поисках виновных в своей судьбе. Ему не были чужды социальные нормы, чувство справедливости и равнодушие к чувствам других людей. В общем, к социопатам он себя не причислял. Иначе, не уговорил бы начальника военкомата призвать его в армию наравне со всеми, не поступил бы в институт после демобилизации, и он бы точно не выбрал эту профессию. Низкорослый, жилистый, он с удовольствием надевал фуражку, подбивая повыше тулью, чтобы скомпенсировать недостаток в росте. Надвигая козырёк на чёрные тонкие брови, он стоял перед зеркалом и вырабатывал взгляд – тот самый, от которого у некоторых преступников подкашивались ноги. Год за годом Шлыков вытравливал из себя малодушие, неуверенность, страх – признаки и печати детдомовского детства, – от которых впоследствии не осталось и следа. Он достойно носил китель и заслуженные награды… до какой-то поры. До той поры, пока не осознал, что за большими звёздами на погонах стоят большие деньги – грязные, зачастую кровавые. Ему было тошно лишь от одной мысли, что идеологией, возведённой в степень закона, прикрываются не чистые на руку люди – люди, которые отдают приказы, решают, кому жить, а кому умереть и своими же руками вешают медали и ордена на груди уцелевших. Кому же довериться? В чьи руки вручить свою судьбу и жизни своих друзей?

 Вчера Иван уехал на встречу с учёным. Семнадцать часов поездом туда и столько же обратно. Пройдёт не менее трёх суток, прежде чем он вернётся с ответами… или без них. У Шлыкова было время сделать то, что он наметил – встретиться с заключённым, бывшим начальником городской милиции Зайцевым. Он и раньше собирался побеседовать с ним, но как-то не складывалось. А ведь тот был ключевой фигурой и мог бы многое прояснить, если пожелает, конечно.

– Мне нужно повидаться с заключённым Зайцевым, – доложил он утром Данилову. – Надеюсь, вы не возражаете.
 Полковник ненадолго задумался, сосредоточив недоверчивый взгляд на глазах Шлыкова.
– Нет, ну что вы? Делайте всё, что нужно в интересах следствия. Но ведь вам не обязательно делать это самому. Я имею в виду встречу с вашим бывшим начальником.
– Мне хочется лично побеседовать с ним, – твёрдо сказал Фёдор, выдержав взор фээсбэшника. 
– Понимаю… Ну что ж, если вам понадобится моя помощь, буду рад содействовать.
– Благодарю вас, Олег Родионович. Я справлюсь. И, естественно, я предоставлю вам запись разговора. Возможно, информация, если он захочет ею поделиться, хоть что-нибудь… малейшая зацепка… прольёт свет на детали, которые кто-то, намеренно или нет, от нас скрывает.
– О чём вы говорите?
– Ну, не знаю… Разве вы не чувствуете, что нас с вами сдерживают?
– Да, вы правы, майор. Есть такое чувство. Но, если откровенно, то мне казалось… уж простите меня за чрезмерную подозрительность, что это вы ведёте следствие по ложному следу.
– С чего бы это?
– Ну, вы всё-таки местный. И вам не хочется выставлять действия органов в негативном свете, к примеру. Ваша карьера, в конце концов…
– Бросьте, полковник. Я как раз на стороне закона.
– Правда?.. Зачем же вам тогда с бандитами встречаться, да ещё и тайно?
Шлыков усмехнулся и, выдержав некоторую паузу, спросил:
– Значит, это ваши люди следят за мной? А я уж думал кто-то из «плохих» приставил за мной шпиков.
– Да ладно вам. Ничего такого вы не думали. Знаю, что вы раскусили меня. Но это ради вашей же безопасности, поверьте.
– Верю, – солгал Шлыков. – Но если бы вы предупредили меня, то узнали бы намного больше. Есть у меня информаторы, как вы понимаете. И не в моих интересах раскрывать их личности. В конце концов, и они могут под раздачу попасть.
– Хорошо, хорошо. Признаю свою ошибку, – поднимая руки вверх, сыграл смущение Данилов. – В следующий раз обязательно предупрежу вас.
– Хотелось бы. Ну, а поскольку мы договорились, то позвольте на этом распрощаться… на время.
– Нет проблем, майор. Я вас не задерживаю.
– Ну и на том спасибо, – как-то по-своему рассудил Шлыков слово «задерживаю» и двинулся в сторону выхода.
«Экий недоумок! – подумал Данилов. – Главари группировок у него в информаторах ходят. Ну-ну».

 В то время, когда самолёт оторвался от взлётной полосы и взял направление на восток, унося в своём чреве майора Шлыкова, Величаев постучался в дверь кабинета профессора Комисарова.
– Да-да, прошу вас.
 Учитель оказался человеком живым и подвижным, несмотря на свой солидный возраст. Кончик его носа украшали очки в тонкой золочёной оправе, ореол пушистых седых волос на затылке и острый горящий взгляд напоминали образ Эйнштейна в те же годы. Сейчас, казалось, он высунет язык и станет идеальным двойником знаменитому физику.
 Но этого не случилось. Профессор взлетел над стулом и протянул руку.
– С кем имею честь?..
– Величаев Иван Семёнович, частный предприниматель, – отрекомендовался Иван.
– Рад знакомству. Евгений Ильич… Комисаров, – представился профессор и улыбнулся. – Чем могу быть полезен?
– Не мне, но моему другу, Шлыкову Фёдору Никитичу. Вот… у меня и письмо от него имеется.
– Федя! – воскликнул Комисаров. – Ну как же, помню своего любимчика. Настырным малым был. – Евгений Ильич говорил быстро и отрывисто и был похож на взведённую пружину. – Давайте, давайте… посмотрим, как там у него сейчас с орфографией, а то, помнится, писал много, но с дикими ошибками.
 Иван передал письмо и с интересом оглядел кабинет учёного. Он впервые находился в здании университета и впервые встречался с настоящим профессором. Прежде, правда, он был знаком с одним, но это было его «погонялом». Множество томов книг со скучными корешками кое-как умещались на многоэтажных полках, стол завален бумагами, папками и какими-то предметами, о назначении которых можно было только догадываться. В углу, рядом с устаревшей копировальной машиной, примостился микроскоп, набор каких-то инструментов, применяемых, видимо, для показательных опытов и несколько пузырьков с реактивами. На свободном от полок участке стены разместились с десяток фотографий – чёрно-белых и цветных, снятых в разное время и в обществе разных людей, на одной из которых Иван узнал Юрия Владимировича Андропова, скорее всего в те годы, когда тот занимал пост главы КГБ.
– Всё тот же Федя Шлыков. – Профессор стукнул ладонью по столешнице и подпрыгнул на стуле. – Узнаю его почерк… Я так понимаю, молодой человек, что у вас для меня ещё что-то есть.
– Да, конечно, – опомнился Иван. – Вот, этот блокнот.
– Посмотрим, полюбопытствуем… хм, чему мой оболтус ещё не научился, или я не научил, когда он занятия прогуливал.
– Прогуливал, значит.
– Ну, дело молодое… бывало и пропускал. Но всё же, должен отметить, был одним из лучших в своём выпуске.
 Сначала Комисаров просто пролистал страницы блокнота. Затем поднёс его к лампе: просвечивал, грел, принюхивался. И уж после череды манипуляций стал переворачивать листочки один за другим, изучая их содержимое. Несколько минут прошли в полной тишине.
– Ну что ж, – Комисаров отложил блокнот, встал из-за стола и, подойдя к полкам, стал искать какую-то книгу, – всё не так уж сложно. У нас тут магический квадрат нарисовался.
– Магический?! – поразился Иван.
– Так точно, юноша. Очень простой и распространённый способ шифрования. –
 Профессор, наконец, нашёл, что искал и вытащил из ряда книг толстую брошюру. – Фёдора понять можно. Это мы на курсе не проходили. Но я, в своё время, поднаторел в криптографии. Как я уже и сказал, это простой способ. Для расшифровки нужно лишь из 880 квадратов найти необходимый. Он состоит из натуральных чисел, каждая из которых соответствует букве алфавита. Затем, остаётся вписать буквы в квадрат и… «вуаля!» – читаем текст. Это, правда, займёт некоторое время.

 В тот же час, в комнате для свиданий тюрьмы строгого режима, два офицера – один из них бывший – сидели за столом лицами друг к другу. Степан Гаврилович выглядел плохо, кашлял, на лице виднелись свежие ссадины и следы зелёнки. Шлыков понял, что показания из Зайцева выбивали. Он знал, что, несмотря на строгий режим, условия содержания бывших сотрудников не были сверхтяжёлыми, но предвзятое отношение к ним и случаи правонарушений водились.
Что-то изменилось во взгляде полковника. Его крутой нрав и железная выдержка трещали по швам – это бросалось в глаза. Зайцев слабо улыбнулся.
– Что таращишься, Федя? Не признал, что ли?
– Признал, Степан Гаврилович. Как же… Столько лет бок о бок.
– То-то и оно – рядом, но не в одной колее… к счастью для тебя, разумеется. Вот и сейчас – по разные стороны. – Зайцев поднял руки и потряс наручниками. – Видал?.. Но не на то место они кандалы надели. Ими бы мне рот сковать. Руки-то – что? Они слов моих боятся! Боятся, что взболтну лишнее.
– Ну, их понять можно. Они систему защищают…
– Какую систему?! – Зайцев чуть повысил голос, но оглянувшись на караульного за стеклом, снова перешёл на шёпот. – Себя они защищают, – сердито зашипел он. – Жар чужими руками загребать – не так рискованно. Горячие угли под собственной задницей куда опасней. Думаешь, смог бы я сам, без санкции свыше, такой махиной управлять, миллионы зелёных с места на место двигать. У меня, ведь, банков своих не имеется.

 Зайцев спрятал руки под стол и угрюмо уставился на Шлыкова.
– Это я понимаю, Степан Гаврилович. Но и вы войдите в моё положение. Меня федералы прессуют. Насели так, что дышать в своём родном городе не могу. Они даже думают, что я путаю следствие. А у меня руки связаны. Копни я поглубже, такой нарыв вскрою, что… – Шлыков запнулся и огляделся. Только сейчас он вдруг осознал, что разговор наверняка прослушивают, и чуть не допустил промах. Он понял, что здесь, в этих стенах, предметного разговора, на который он так надеялся, не получится, а об аудиозаписи вообще не могло быть и речи. – А что ваш адвокат, Степан Гаврилович? – спросил он Зайцева, надеясь на то, что тот может затребовать конфиденциальную встречу.
– А что адвокат? Что с него толку? Он, как ты понимаешь, человек системы и против неё не попрёт. А у меня 188-я … 12 лет и апелляции не подлежит. Даже, если когда-нибудь я и выйду отсюда, всё равно буду каторжником до конца своей жизни. Мне не простят. Я может и жив пока потому, что держу язык за зубами. Так что, если ты приехал за ответами, то напрасно. Зря прокатился.
– Может и не зря, – возразил Шлыков. – Между строк всё же я кое-что прочёл. А детали… Вы ведь в курсе, что Захаров мёртв?
– Да, слухи докатились. Допрыгался, сукин сын! Он был ещё тем мерзавцем. Но я ему доверял. Он ведь вырос на моих глазах. Затеяв свою игру, он должен был понимать, чем всё это кончится. Поддался искушению подмять под себя весь бизнес. Но не просчитал все варианты, заигрался и поплатился за это.
– А вы, я так понимаю, не дружили, – тихо сказал майор и, вытащив портсигар, предложил Зайцеву закурить.
– Ты ещё многого не понимаешь, – угрюмо произнёс тот, выбирая сигарету, и тут обратил внимание на лежащую на дне записку: 1– Беляк, 2 – Монгол, 3 – Сова, 4 – Голубев, 5 – Захаров.
 Зайцев прикурил, затянулся и снова закашлялся.
– В этой сцене, – просипел он, утирая выступившие слёзы, – не хватает много действующих лиц.
– Но эти все – в одной упряжке, – не то утверждая, не то спрашивая, проговорил Шлыков.
 Зайцев слегка кивнул.
– Люди – это солома. Нельзя опираться на определённого человека.
– На кого же можно?
– На власть, мальчик. Только на власть.
– Но власть сосредоточена в чьих-то определённых руках.
– Всё верно. Но я имею в виду группу людей, крепко связанных меж собой, опирающихся не только на одну идею, но и на один фундамент. Так что, если я заговорю, полетят такие шапки, с такими кокардами… а у меня семья. Потому, на этом и закончим, – сказал он и брякнул наручниками, подзывая дежурного, беспрерывно следившего за обоими из-за окошка. – А напоследок скажу тебе следующее: ты сейчас разгребёшь немного грязи, если тебе это позволят. И что дальше?.. Думаешь тебе звезду героя дадут?.. Нет. Всё, что ты получишь, – это петлю на шею. И поверь, тебя в неё засунут. Подумаешь, – ещё один неудачник.


28

Безотцовщина

– Мама, а папа скоро вернётся? – утирая нос рукавом рубахи, спросил младший, пяти лет отроду, Тимофей у своей матери. – У него что, неприятности?
– Ты что, дурак? – осёк того семилетний Сергей. – Наш папка помер, – сказал он, и сдобрил свои слова щелбаном по лбу малолетнего.
 Тимофей сразу расплакался, размазывая манную кашу по всему лицу.
– Сейчас же прекрати! – прикрикнула Наталья на старшего. – Дай ему привыкнуть. А ты, Тёма, кончай реветь и заканчивай есть.
– Не хочу есть, – хныкал мальчуган. – К папе хочу.
– Вот же дурень! – снова не удержался старший брат. – Сказано же тебе…
– Я не ясно сказала? – вскричала Наталья. – Прекрати говорить мерзости… – женщина безвольно опустила руки. – Господи, что же мне с вами делать?
– А ты, мама, утопи нас, как тех щенят… в ведре, – нашёлся Сергей.
– Это ещё откуда? Где ты такого нахватался?
– В деревне… Сам видел, как бабушкина соседка щенков топила, что её собака выродила.
Наталья присела на стул. Её руки сжимали край фартука, а в глазах блестели застывшие слёзы.
– Эх, вы! Безотцовщина! Мне, мальчики мои родные, самой впору утопиться.
Тимофей после этих слов разрыдался пуще прежнего. Сергей, соскочив со стула, подошёл к матери, обнял её и стал гладить по голове, утешая несчастную.

 Иван вернулся из командировки, подогретый чувством причастности к некой тайне. Мальчишество? Возможно. Он не обольщался на счёт тех сведений, что удалось расшифровать учёному Комисарову, но с поручением справился и теперь, во всяком случае, понимал, откуда ветер дует. А дул он с высокой горы вниз, поднимая ворох напрочь прогнивших нечистот. Воспользуется ли этими данными Шлыков, он не знал. Но знал, по крайней мере, чего следует остерегаться.

 Зная, что Фёдор ещё не в городе, поехал прямиком на завод. Там его ждала ещё одна новость. Даже две. Первая была из хороших. Об этом он догадался по улыбке секретарши Леночки, которая выразительно указывала пальчиком на дверь его кабинета.
– Нашёлся Роман Голубев, – зачем-то шёпотом проговорила она.
За дверью раздавались возбуждённые голоса.
– Мики – просто бес какой-то! – восклицал Стас Курганов. – Ему б в сыске работать. Как ему удаётся видеть всё, а самому оставаться неприметным – диву даюсь. Каждый раз по-новому. И где он его отыскал! В посёлке каком-то, за сотню километров отсюда. Прямо из-под подола какой-то бабы выцарапал. Прикиньте, пацаны, он там, оказывается, коз доит.

 Последнее было воспринято громким смехом. Иван толкнул дверь и сразу же вклинился в беседу.
– Ну и где он сейчас? – поинтересовался он.
– Да всё там же – то под козой, то на бабе скачет. Мишка его спугнуть боялся. Но если скажешь, то уже сегодня мы его в другое седло пересадим.
– Ковбой значит?
– А то! Специалист широкого профиля!
Воздух снова сотрясся гомерическим хохотом.
– Ну, это правильно, что его не тронули, – одобрил Иван. – Ты, Стас, за ним человечека приставь. Пусть посмотрит.
– Уже сделано, шеф. За ним присматривают.
– Хорошая работа, Стас. – Иван уселся в своё кресло и устало потянулся. – Ну, чем ещё порадуете?
– Уж не знаю, – протянул Василий. – Тут один парнишка нарисовался. К Стасу в команду просится. Но мы решили тебя дождаться.
– Кто такой? Чьих будет? – Иван покривился. Новых персон он воспринимал с осторожностью.
– Анатолий Климов, бывший афганец, – проговорил начальник охраны, стирая улыбку со своего лица. – Был ранен. Уволен в запас. Теперь – не у дел, как и многие, что из горячих точек вернулись. Кроме, как воевать, больше ничему не обучен, если верить его словам. На баклана или на барыгу не похож. Парень, как парень, вроде бы. Но попрессовать, конечно, стоит. Вдруг – крыса. Если обломается, то мы ему предъявим. Ну, а если пацан правильный, то вам решать. Как по мне, так лишним не будет.
– Ну а ты, Вася, что думаешь?
– Стас прав. Присмотреться к пареньку надо. Пусть пока в охране поработает. Поглядим, чем интересуется. Если нос не будет в чужие дела совать, то пусть прописывается. Чисто по-человечески – жаль парня.
– Ладно, – согласился Иван. – На твоё усмотрение, Стас. Только знайте: скоро бардак начнётся.
– Что ты имеешь в виду? – обеспокоенно спросил Василий.
– Скажу. Только после того, как Шлыков вернётся.
– Ты чего темнишь, Ваня? Тут же все свои.
– Я не темню. Просто – у меня половина ребуса, а вторая половина у Фёдора. С ним перетрём сначала, чтобы картинка цельной стала, а потом решим, что дальше делать.
– Как скажешь, шеф.
 Курганов со своим помощником удалились.
– Так как, Ваня, поделишься соображениями? – спросил Василий, когда они остались одни.
– Всё хреново, – бросил Иван. – Мы-то выкрутимся. За нами ничего такого не водится, чтоб в мясорубку угадить. А вот Лёха – ему придётся подумать, как от грязи отмыться. Но, как говориться, осведомлён, значит предупреждён. Если он с наркоты не спрыгнет, то я ему не завидую. Деревце старое и высокое, а корни подгнили. И те, кто в корнях прячутся, очень уж не желают, чтоб зелёные листочки пожелтели и вниз листопадом слетели.
– А если начистоту, без твоих иносказаний?..
– Чего тут непонятного? Крупный бизнес может пожрать мелкий и не в наших силах этому помешать.
– Насколько крупный, Ваня?
– Да настолько, что нас, мелочь пузатую, раздавят и даже не заметят. – Иван немного помолчал и добавил: – Захаров работал под прикрытием очень высокопоставленных чиновников. А теперь они, заметь – не без нашей помощи, лишились сука, на котором сидели. Как думаешь, что теперь будет?
– Ну, новые рынки сбыта искать не станут. Всё перестраивать – мороки много, да и сделать это незаметно не получится. Думаю, найдут замену.
– Вот именно, Вася. В правильном направлении мыслишь. А кто может заменить покойного Захарова, хотя бы на первых порах?
– Наверное тот, у которого уже всё схвачено.
– Ну?.. – Иван требовательно взглянул на Василия с тем, чтобы тот продолжал развивать сказанное.
– Неужели ты Сову имеешь в виду?
– В точку, Вася! Прямо в десятку. Вижу, что годы практики не прошли даром.
– Но Сова ведь, залёг. И кто знает, где он скрывается?
– Вот для этого нам и нужен Голубев. Он нас, как пить дать, на него выведет.
– И что дальше? Сам же сказал: нас растопчут.
– Есть такой вариант. Но факт возвращения Совы в город – дело времени. А это нам, как кость поперёк горла. Если его сюда вытащат, то мы окажемся среди двух огней. Так что – или он, или мы. А нам сливать воду рано. Ведь так? Поэтому, я думаю, нам нужен киллер. Сову надо по-тихому убрать – так, чтоб на нас ничего не указывало. Надо заставить их трепыхаться, вынудить перестраиваться, уйти с нашего региона. Глядишь, и уцелеем.
– Ох, не думаю, что таким образом мы сможем их в угол загнать. Не по нам рубашонка. Даже, если предположить, что замену этому беспредельщику станут искать, то уж точно не среди нас. Ну, я, конечно, на Лёху намекаю. А ещё, я далёк от мысли, что разыгрывать такие крупные ставки позволят законченному наркоше, как Сова Он ведь так – шестёрка. Должен быть кто-то ещё – солидный, кому доверяют.
 Василий был прав. Иван понял, что отвёл Сове слишком важную роль. Может от того, что питал к нему неприязнь, пропитанную каким-то подкожным страхом. У него никак не получалось исключить его из логической цепочки. Во всяком случае, пока тот жив.

 Шлыков вернулся к вечеру следующего дня. В аэропорту его встречала машина ГУМВД. Расположившись на заднем сидении «Волги», он распорядился доставить его в контору. По дороге он попросил водителя остановиться у телефонной будки, откуда сделал два звонка: Прибрежному и Величаеву, назначив встречу в кафе «Ива», что располагалось на берегу озера. Чуть позже, переступив порог Управления, Шлыков поинтересовался у дежурного: на месте ли Данилов. Тот сказал, что полковник не отлучался и ожидает его прибытия. Шлыков про себя выругался и направился в кабинет, отведённый Данилову на время следствия.
 
– Он не раскололся. Слова не сказал… и записать разговор не представилась возможность, – сходу доложил майор, пропустив момент приветствия.
 Полковник поднял тяжёлую голову, глянул поверх очков и, казалось, не удивился.
– Да, Зайцев – крепкий орешек, – постно проговорил он.
Шлыков постоял немного у дверей, потом шагнул к креслу и устало опустился на мягкую драповую обивку.
– А ведь вы знали, что я ничего не добьюсь. Даже ваши допросы с пристрастием не дали никаких результатов. Я прав? – задал вопрос майор, устремив на полковника острый взгляд. Прямого ответа на прямо поставленный вопрос, впрочем, он и не ожидал.
– Чего вы добиваетесь, Фёдор Никитович? – вместо этого спросил Данилов. Сняв очки, он облокотился на сложенные руки и, улыбнувшись уголками губ, продолжил: – Давайте будем закругляться, майор. Фигуранты дела выявлены, улик масса, факт суицида Захарова доказан, тракт наркооборота остановлен… ну а всё остальное, что касается заграницы, не в вашей компетенции. Так что…
– Я бы хотел быть убеждён, Олег Родионович, что транспортировка наркотиков через наш край действительно пресеклась, а не приостановлена на какое-то время.
– Всё в вашей власти, майор. Думаю, что после закрытия этого дела, вы получите назначение и вас утвердят в должности начальника Управления. По моим сведениям, и рекомендации уже отправлены. Станете самым молодым начальником в истории края. Неужели вам это не льстит?.. Давайте же не будем перегибать палку. А что касается наркотиков, как я уже и сказал, в вашей власти очистить область от местного сбыта этой гадости. Надеюсь, вы намёк поняли?
 
 Конечно же, Шлыков понял намёк Данилова. Они знают о Прибрежном и знают, что дружба бывших детдомовцев временной не бывает. Эта угроза прозвучала однозначно и уравновесила чашу весов: с одной стороны – прекращение следствия на данном этапе и назначение на высокий пост, с другой – Прибрежный и его торговля дурью затянет Шлыкова вместе с остальными на самое дно, в самую гущу трясины, из-под которой уже не выбраться. «Безотцовщина! – подумал он. – Некому нас прикрыть спиной, некому поддержать… Только мы сами, сами за себя можем сделать то, что постороннему, не вкусившему горечь сиротского детства, не дано понять.


29

Праздники и будни

 Колонна демонстрантов двигалась по проспекту Мира к главной городской площади, где на сооружённом постаменте их встречали областная администрация и высокопоставленные гости. Мощные динамики разносили звуки «Весеннего марша», воздушные шары, флаги и транспаранты колыхались над головами, впечатляя созерцателей многоцветной рябью течения, стиснутого берегами приветствующих торжество людей. Пожилые не скрывали слёз, молодые посмеивались в рукав, по-своему воспринимая напыщенные слова чиновников, доносящихся с высоких трибун, с которых ещё попахивало старым режимом. Но несмотря ни на что, лишённый политического окраса, праздник «Весны и Труда» был дорог всем – и старым, и совсем ещё юным. Что-то магическое витало в воздухе, поднимая настроение до самых небес, где в ясной синеве порхали стаи ласточек, радуясь тёплому дню и деревьям, приодетым в зелёный наряд.

 Фёдор Шлыков стоял на трибуне, чуть позади остальных, поглядывая на разношерстную толпу, счастливые улыбки взрослых, светящиеся глаза детей, думал о своём и никак не мог заставить себя повеселиться вместе со всеми, хоть ненадолго унять клубок путанных мыслей, забыть об обстоятельствах, принудивших его находиться среди этих людей, наверняка, в своём большинстве, достойных и честных, но всё же марионеток, выстроившихся по регламенту, словно куклы на полке.

 Сознание того, что как бы близко он не находился к этими важными особами, он никогда не станет для них своим, выводило его из равновесия, колебало чашу весов совести и долга то вниз, то вверх. Становиться пешкой, разменной монетой в чужой игре он не хотел. А ещё более он не хотел стать предателем. Предать своих – означало лишиться самой основной опоры в жизни – фундамента братства, пусть и волчьего. Но эта стая была его семьёй. А кто ж отвернётся от семьи, даже в угоду своей гордости и клочка бумаги с прописанными на ней привилегиями? Ему ничего не оставалось, кроме того, как начать свою игру. И пока он наделён властью, Фёдор решил закрыть город, закрыть так, чтоб ни одна мышь не проскочила. А если всё же проскочит, он обязан знать её в лицо. С этих пор – он здесь «порядок».
– Ну что ж вы не откликаетесь, Фёдор Никитович?! – раздался голос мэра, вдруг выдернув Шлыкова из рассуждений. – Я вас уж несколько раз звал.
– Простите. Задумался…
– Ну бывает, бывает… Не хотите ли речь сказать городскому люду? С праздником поздравить?
– Нет. Воздержусь, пожалуй. Да и не моё это. Какой из меня оратор?
– Ну это вы зря… Граждане должны знать своих героев в лицо. Хотя… как пожелаете, конечно.

 Мэр снова повернулся лицом к народу и воодушевлённо замахал руками, приветствуя подходящую к трибунам колонну сталепрокатного завода «Металлург». Шлыков презрительно окинул массивную фигуру градоначальника, упакованную в пальто из кашемировой ткани, но тут же, устыдившись, отвёл глаза. Его подозрительность, казалось, перешла все дозволенные границы. «Пора кончать с этой паранойей, – подумал он. – Так и до нервного срыва недалеко». Не далее, чем вчера, он условился с Прибрежным и Величаевым о том, что те не станут искать приключений на свою задницу и мешать установке в городе нового порядка. А предложение Ивана убрать Сову, как только тот объявится, отмёл сразу. Сова был нужен ему живым. Он мог стать важным свидетелем, и это не давало Шлыкову права избавиться от него. Ведь, одного он уже потерял.

 На всех подъездах к городу стояли блокпосты, дежурно-постовая служба была предупреждена и снабжена ориентировками, наряды милиции сновали по улицам – как в форме, так и в штатском. Прибрежный, безусловно, был недоволен, и сидя за столиком в кафе «Ива», высказался резко:
– Ты что творишь, Федя?!
– Спасаю твою шкуру, – спокойно отреагировал Шлыков.
– Ну спасибо! Да меня на перо посадят! Ты хоть понимаешь, какие люди убытки терпят? Они ж не тебя, а меня на счётчик поставят.
– Не говори, Лёха, что я тебя не предупреждал. Говорил же: завязывай. Времени у тебя было предостаточно, чтоб соскочить.
– Нет! – вскрикнул Прибрежный. – Он не понимает! Кто-нибудь может объяснить этому менту, что так дела не делаются? Я толкую ему, что меня пришьют, а он ухмыляется.
– Угомонись ты, – осадил его Василий. – Расплатиться со своими поставщиками ты наверняка сможешь. А если нет, то мы тебе подсобим. Правда, Ваня?
– Ты, Вася, не врубаешься? Ему не денег жалко, а доходный бизнес.
– Да! Так, – снова вскипел Прибрежный. – Когда на завод деньги нужны были, ведь никто не побрезговал. А теперь-то что?..
– А теперь, ситуация изменилась, – ответил за всех Шлыков. – И я сейчас не как мент с тобой разговариваю, а как брат. Меня скинут – ты, Лёха, первым на лесоповал поедешь.
– Я понимаю, Федя: ты решил покончить с преступностью в городе. Навсегда и безвозвратно! Но…               
– От преступности избавиться невозможно, но сдерживать в рамках – реально, – прервал его Шлыков.
– Значит я, – не успокаивался Прибрежный, – выхожу за пределы твоих рамок?..
Шлыков уехал, так и не переубедив старого друга. Он знал, что в глубине души Лёха-Берег человек не злостный, справедливый и всегда готовый протянуть руку помощи. И он – майор милиции Шлыков, сделал всё, что мог. А всё, что произойдёт дальше, теперь не на его совести.

 Праздник закончился. Толпы людей схлынули с улиц, оставив после себя горы мусора. Народ вернулся к будням, но с предвкушением следующего торжества – 51 годовщины со дня Победы. Огорчало лишь одно обстоятельство: знаменательный и много значимый для России и для всего мира праздник придётся отмечать на фоне чеченской войны, в которой не было ни чести, ни славы, а только горы трупов.
Обсудив производственные вопросы на ближайшую декаду, Величаев распустил планёрку, и, оставшись наедине с Василием, включил новостной канал. Журналист Александр Невзоров комментировал видеоролик, снятый местным репортёром. А кадры были не для слабонервных. На переднем фоне горел бронетранспортёр, около которого дымилось тело солдата. Никто не тушил его, не накрыл плащом – другим было не до него. Они занимались спасением живых. Затем картинка сменилась: ров, длиною в сотню метров, заполненный телами убитых – братская могила павших в боях. Разрушенные дома, несчастные детские глаза, покалеченные люди – оператор, будто специально выбирал самые жуткие кадры, чтобы сказать… нет, чтобы крикнуть всему Миру: «Смотрите! Это жертвы безумия! Это торжество смерти! Запомните, как она выглядит! Десятки тысяч жизней! За что? За какие такие идеалы? Что вы делаете? Что все вы делаете?! Какие слова вы найдёте в оправдание для близких родственников погибших?..»

– На что мы надеемся?.. Мы пытаемся построить своё будущее в жалком мире ничтожных людей. Это, наверное, никогда не кончится. Люди будут рвать друг друга на части, пока не останутся одни руины. И даже тогда они не успокоятся: будут драться за камни, из которых сами возводили дворцы.
– Думаю, ты не прав, Ваня. Дело не в людях. Знаешь, легенды о Геракле приписывают ему много побед. Одна из них повествует о Лернейской гидре, которая своим зловонным дыханием губила людей. Геракл сразился с ней. Он отсекал её головы, на месте которых вырастали новые. И эта борьба ничем бы не закончилась, если бы на помощь не пришёл юноша по имени Иолай. Он поджёг бревно и стал прижигать раны, нанесённые Гераклом. После этого новые головы уже не могли вырасти. Но когда он вернулся с победой, царь сказал ему, что он не считает это подвигом, потому что ему помогли одолеть гидру, и послал его совершить следующий подвиг. Мораль в том, что пока существуют коварные властолюбивые правители, мир не настанет.


30

Начинка

 Звонок телефона застал Ивана в ванной. С некоторых пор он пристрастился к утреннему моциону. Контрастный душ бодрил его, освежал голову после ночных кошмаров, что являлись помимо его воли, и ему на некоторое время удавалось избавиться от дурных мыслей. Он протянул руку к мобильнику, который вибрировал в такт рингтону и упрямо скользил к краю умывальника, норовя сорваться и грохнуться на кафельный пол.
– Слушаю, – ответил Иван, напрягая слух из-за шума струящейся из душа воды.
– Есть новости, Иван Семёнович. О нашем козлодое…
– Погоди, Стас, – Иван перекрыл воду, набросил на спину полотенце и снова взял трубку. – Говори…
– Началась движуха. Оказывается, наш «голубок» не только коз доит, но и кефир из него производит. У него там, что-то вроде фермы имеется.
– Ну и что с того, Стас? Ты что у нас – из надзора за диетпитанием?
– Диетпитание не простое, Иван Семёнович. С начинкой…
– С этого места поподробней…
– Мики за пикапом проследил. Тот, гружённый ящиками, ушёл на северо-восток, куда-то к озёрам. Он его сопровождал, сколько мог. Пришлось вернуться, когда доехал до точки невозврата – бензин в тачке кончался. Но пока Рома отсутствовал, Мики на его предприятие заглянул. Короче, бутылочки те – с сюрпризом. В них пакетики в кефире плавают и не отсвечивают. Как-то так, Иван Семёныч.
Вооружившись новостью, Иван оседлал свой «бумер» и помчался к Прибрежному.
– А чего ты ко мне прискакал? – возмутился тот. – Надо было прямо к Шлыкову. Вот бы он порадовался, что в его крепости брешь образовалась.
– Он просил пока не звонить. Прослушки боится.
– Во как! И что делать прикажешь с этой новостью? Самим с этой сукой разобраться?.. А что? Я готов.
– Мелко мыслишь, Лёха. Чувствую, что Голубев с Совой якшается. Может, они новый канал пробивают. Так – мало-помалу пробуют.
– А мне – что с того? Опять же – не по адресу. Пусть менты этим занимаются. Шлыков меня в клещи взял, а Сову сказал не трогать. Чего ты теперь от меня хочешь?
– Ты не понимаешь, чем нам всем угрожает возвращение Совы? – Ивана начинала раздражать апатия, которая вдруг охватила Прибрежного. – Хватит увиливать и притворяться, что тебе всё равно. Мало он нам нервы попортил? За разборками соскучился?
– То, что «голубок» с Совой связан – это ещё доказать нужно. Я, знаешь ли, тоже не сижу, сложа руки. Стрелка, кстати, я нашёл. Представится случай – мы его завалим.
– Узнаю старого друга, – обрадовался Иван. – А то я уж, грешным делом, подумал, что ты сдулся.
– Я-то? Ещё чего?! Знать бы наверняка, откуда появится, так я бы ему подобающую встречу подготовил.
– А я подскажу тебе, – понизив голос, проговорил Иван. – Помнишь, я про ребус говорил?..
– Это тот, от которого у тебя одна половина?
– Точно. Вторую половину Шлыков разгадал. Почти со стопроцентной уверенностью можно утверждать, что Сова у яйцеголовых скрывается. Есть один мафиози по кличке «Монгол»… хотя, наверняка он монгол и есть. Так вот: он, вроде, главным поставщиком был. От него, после Захарова, разумеется, и Сове перепадало.
– Неслабая версия, должен сказать.
– Конечно. Ты же помнишь, откуда фуры шли? А монгола?..
– Помню я всё. Сова тогда груз для Захарова принимал, а себе проценты в виде порошка отжимал. Вот и сейчас мелочёвкой приторговывает, дурь в молочко пихает…
– В кефир, если точнее.
– Да какая разница. Вопрос в том: сам ли он гостинцы присылает, или для него кто старается?
– Чёрт его знает, Лёха. Может, бдительность проверяет. Вначале ручеёк, а после… Захарова-то нет уже…
– Да кто ему крупный бизнес доверит? – взмахнул руками Прибрежный, – Он же головорез, да и ума как у кошки: кто по шерстке погладит, покормит, к тому и прилипнет.
– Значит, Лёня, кто-то думает вместо него. А как исполнитель, он может и не плох.
– Ладно, Ваня. Считай, убедил. Поглядим, что из этого выйдет.

 И вышло – как раз после парада Победы, который всё-таки состоялся. И как говорится: «человек предполагает, а бог располагает». Но что это за бог, что позволяет такому вообще случаться? Так подумал Иван после звонка, раздавшегося в офисе поздней ночью. По совести сказать, перед этим у него промелькнула мысль, что он становится похожим на бывшего Наташиного мужа, который всё время пропадал на работе, чем давал множество поводов свей жене усомниться в его любви, и собственными руками подтолкнул её к поискам ласки на стороне. Чем он был лучше? Уж который день не появлялся дома, не интересовался Наташиными делами и даже не знал, чем она занимается всё это время. И ведь действительно не знал, подумалось ему, не знал: как она проводит день, где бывает и с кем общается? Что он вообще знал о своей любовнице, кроме того, что она домохозяйка, а с некоторых пор и хозяйка завода, управление которым целиком и полностью передала в руки финансового директора. Почему он – Иван Величаев, не подумал узаконить их отношения и стать, возможно, полноправным владельцем «бетонки»? От чего он даже не задался таким вопросом? Не хотел услышать отказ? Боялся, что она неправильно поймёт его? Но он, ведь, и не попытался.


31

Недетский шантаж

 Сквозь рыдания в трубке пробивались невнятные слова: «Дети… их похитили… Что делать, Ванечка?..»
– Успокойся, Наташа – У Ивана заныло под ложечкой и, между тем, мысли принялись гнаться друг за другом, не хуже скакунов на ипподроме, подгоняемые неумолимым жокеем. – Я не могу разобрать ни единого слова. Где дети?.. Кто похитил?.. Когда?.. Чего они хотят?..
– Они… сказали, – Наташин голос дрожал и срывался, – что я должна подписать какие-то документы… Я не поняла какие…
– Где ты находишься?
– Дома… у себя дома…
– Ладно. Я выезжаю.
 Иван выскочил из кабинета и побежал к машине, на ходу набирая телефон Стаса Курганова. «Хоть бы он взял трубку, – мысленно умолял он. – Хоть бы не завис в каком-то баре, был трезв и услыхал звонок, который запросто можно было пропустить из-за громкой музыки». В другое время Ивану бы и в голову не пришло так подумать о своём начальнике охраны. Он знал, что Стас из спиртного употребляет только пиво, да и в то, что он проводит ночь в баре, можно было поверить с трудом. Иван пытался сосредоточиться на какой-то определённой мысли, пока остальные бесились в его мозгах.

 Его «бумер» вылетел на проспект Мира и помчался со скоростью в 160 км/час, пролетая перекрёстки на красный свет светофора. Его самые дурные мысли претворялись в реальность – в ту самую реальность, которую он так пытался избежать. Он знал только одного человека, который был способен на подобную гнусность. Это был Роман Сова. Ему каким-то образом удалось улизнуть от ловушки, подготовленной для него Прибрежным. Иван сбросил скорость, глянул в зеркало заднего вида: слава богу, гаишники на хвост не сели – ему только задержки не хватало. Проехав несколько сотен метров, свернул вправо, желая срезать путь, и тут же пожалел об этом. Какая-то компания молодых людей шла прямо по дороге, горланя песни и распивая спиртное прямо из горлышка бутылки. Ивану пришлось притормозить. Он посигналил, но этим лишь раззадорил загулявших парней. Они облепили машину, кто-то бросился на капот, в адрес водителя полетели матерные выражения. Медленно продвигаясь вперёд, Иван опустил боковое окно и предупредил, что если они не отвяжутся, ему придётся их приструнить. Один из парней, оценив численное превосходство, возмутился и замахнулся бутылкой, метя в лобовое стекло. Ивану ничего не оставалось, как остановиться. Распахнув дверцу, он вышел из машины и направил пистолет на самого резвого из компании.
– Ещё один шаг, и я прострелю колени. Дважды повторять не стану! – спокойно заявил он.
 Такого поворота никто из молодых людей не ожидал. Кураж поубавился. Осыпая ругательствами предприимчивого незнакомца, компания бросилась наутёк.

 Поднимаясь на лифте, Иван чувствовал, что сердце всё ещё колотится, словно заячий хвост. А ведь он и правда был готов выстрелить в безоружную толпу пусть и пьяных хулиганов, но, по сути, ещё подростков. Кем же он становится? Во что превращает его эта жизнь?

 Наташа сидела на кухне, во хмели раскачиваясь в разные стороны. На четверть опустевшая бутылка бренди только усугубила её состояние. По бледным щекам текли слёзы, безумные глаза застыли на скатерти, которую сжимали её руки. Иван присел рядом и попросил взглянуть на него. Но она лишь качнула головой в сторону пачки бумаг, что лежали на краю стола.
– Вот. Только что под дверь сунули.
 Иван полистал документы. Ему не потребовалось много времени и специальных знаний для того, чтобы понять, что от Натальи Захаровой в одностороннем порядке требовалось подписать бумаги о продаже завода, переоформления активов, план отчуждения собственности, и что она ни сейчас, ни впоследствии не будет претендовать на какой-либо доход от бывшего предприятия. Иван также обратил внимание на то, что строка – «подпись покупателя» была свободна, а сумма выплат оказалась смехотворной. Это попросту был грабёж. Но на кону стояли жизни её детей, и лишь только поэтому безутешность Натальи была безграничной. Она была напугана и желала лишь одного – вернуть их домой. На всё остальное ей было наплевать.

 В два часа ночи оживился мобильник. Он успел прозвонить трижды, прежде чем Наташа решилась ответить.
– Поставь на громкую связь, – попросил Иван.
Голос показался знакомым, хоть его и пытались исказить – скорее всего, говорили через носовой платок. В трубке слышались характерные уличные шумы: проезжающий мимо транспорт, отдалённые голоса людей, приглушенный детский плач. Услыхав всхлипывания ребёнка, Наталья, прикрыв рот руками, напружинилась, прислушиваясь, но твёрдая мужская ладонь, лёгшая на плечо, немного её успокоила.
– Надеюсь, времени, Наталья Павловна, было у вас предостаточно, чтобы всё обдумать, – прозвучал глухой голос.
– Я подпишу... всё подпишу… Позвольте поговорить с детьми.
– Всему своё время. Давайте, в порядке очереди. И не делайте глупостей. В ваших же интересах не напортачить. А то, знаете ли: не будете следовать моим правилам, то для начала я вам пришлю ноготки, затем – пальчики, после – веки…
– Прекратите! Вы мерзавец и негодяй! Вам вообще не стоило прибегать к похищению. Вы даже не попробовали поговорить со мной. Вы – трусливый ублюдок…
В трубке раздался смех. Но прежде, чем отключиться, человек на другом конце линии сухо произнёс – произнёс тоном, не терпящим пререканий: «У вас два часа. За документами придут. И как только они окажутся у меня, я отпущу младшего… в качестве жеста доброй воли. А если и дальше пройдёт всё гладко, то получите и старшего – живого и невредимого».
– Не переживай, Ната. Мы их отыщем – раньше, чем он успеет опомниться. Я подниму на уши всех, кого только смогу. Мы эту тварь прищучим…
– Как, Ванечка… как ты его найдёшь? Ведь ты даже не знаешь, кто он.
– Я догадываюсь. Лишь один человек способен на подобную подлость.
– Ты догадываешься?! – Наталья открыла рот от удивления. – И кто же он?
– Наш старый и заклятый враг… – Ивана словно оглушило. «Вот оно: они решили подобраться с другой стороны. Наверняка им известно о моих чувствах к Наталье, о привязанности к её детям и о том, что я болван, даже не попытавшийся завладеть заводом. Теперь они разыграли эту карту. И надо сказать: это у них неплохо получилось».
 
 Иван машинально подошёл к окну, выглянул из-за шторы: тихая ночь, мелко моросящий дождь, чуть искажающий свет фонарей и лишь несколько бледных размытых пятен в доме напротив. «У кого-то бессонница, – подумалось ему, – запоздалая беседа или романтическая встреча». В любом случае, эти признаки жизни были обыденными и не давали никакого основания для тревоги. Он ещё раз пробежался глазами по улице. И тут его взгляд зацепился. То, что поначалу он принял за тень дерева, пошевелилось. Сейчас, когда Иван внимательно присмотрелся, у него не осталось сомнений, что это был человек. Тот пытался слиться со стволом дерева. На нём был длинный плащ, а его голову укрывал зонт. С высоты седьмого этажа он был почти незаметен, но всё же не укрылся от зоркого глаза. Возможно, он кого-то ожидал и не имел никакого отношения к происходящему, но всё же его поведение показалось Ивану странным. В душе он понадеялся, что это не паранойя, постоянно преследовавшая его и порядком надоевшая в последнее время.
Иван задёрнул штору и направился к выходу.
– Ты куда? – взволновано спросила Наталья.
– Сейчас вернусь. Кое-что проверю и тут же назад, – ответил он, натягивая ветровку. Посиди пока и никому не открывай. Я сам запру за собой дверь.
Стремглав сбежав по лестнице, он оказался в широком вестибюле и осторожно приблизился к дверям. Постоял немного, успокаивая пульс, и переведя дыхание, аккуратно высунул голову наружу. Затем вышел, спустился по ступеням и перешёл дорогу, держа руку на рукоятке пистолета. Иван несколько раз обследовал аллею, но так никого и не обнаружил. Ему не могло показаться. Человек стоял здесь, у этого дерева. Он даже сумел разглядеть следы ботинок на мокрой земле. Но тот исчез, будто фантом, словно причудливое явление, оставив после себя лишь иллюзию своего присутствия. Следы, впрочем, могли быть и не свежими, но Иван, будто кожей ощущал опасность, исходившую от них. Он повернул назад. Повинуясь какому-то шестому чувству, заглянул под днище своей машины, но и там ничего подозрительного не обнаружил.

 Иван, не доверяя лифту, не спеша поднялся на седьмой этаж. Немного постояв у двери, повернул ключ в замке и тихо вошёл. Услыхав голос Натальи, затаился в коридоре. До его слуха доносились обрывки коротких фраз. Они предназначались кому-то, на другом конце телефонной линии. «Ты уверен?..» «Не переусердствуй…» «Я хочу, чтоб это поскорее закончилось…» «И чтоб ни один волос не упал… Ты меня понял?..»
 Иван бросил ключи на тумбочку в прихожей. Они звякнули, и телефонный разговор тут же оборвался.
– Ты с кем-то говорила? – спросил он, войдя в гостиную.
– Да. Они сказали, что посредник уже в пути.
– Ну вот и хорошо. Подождём.
– Знаешь, Ваня, – Наташины глаза с беспокойством забегали, осматривая предметы мебели, будто она видела их впервые, – ты прости меня, но тебе лучше уйти. Они меня предупредили, что если я не буду одна, сделка сорвётся. А ведь ты понимаешь, что поставлено на карту.
С минуту Иван раздумывал. Затем кивнул, соглашаясь.
– Ладно. Я уйду, – не очень твёрдо сказал он. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– Я справлюсь, Ваня, – заверила Наталья, – справлюсь. Они не сделают мне ничего плохого. В этом нет смысла.
– Куда уж более, чем уже сделано. Но, если что…
– Да, конечно… Я сразу же отзвонюсь. Я сообщу тебе, когда они уйдут.

 Иван сошёл вниз, сел в машину, отогнал её от дома на достаточное расстояние, чтоб не бросаться в глаза, но с тем, чтобы подъезд оставался в поле зрения. Он снова подумал позвонить Стасу, который так и не ответил на его звонок, но решил не тревожить его попусту. С одним или с двумя людьми он в силах справиться и в одиночку.

 Не смыкая глаз, он просидел в машине до самого утра, но у дома так никто и не появился. Иван уехал лишь только тогда, когда какая-то женщина вышла из подъезда, держа маленькую собачонку на длинном поводке. Было ещё слишком рано. Но в то же время и поздно для встречи с кем-либо ещё.


32

Смертельная ловушка

 Неприятности, с той последовательностью и постоянством, с которой они происходили, могли запросто «сорвать крышу». Собственной кожей Иван ощущал, что всё это добром не кончится. В его голове, словно огненные молнии, вспыхивали и затухали мыслимые и немыслимые варианты дальнейшего развития событий. Но он не мог сосредоточиться ни на одном из них. В ушах всё ещё слышался телефонный разговор Наташи. Впервые, за долгое время, он понял, что любимая женщина ему лжёт. Неужели, всё дело в детях? Неужели, тревога за них побудила её лгать? «Это просто страх, – уговаривал он себя, – страх слабой женщины, ставящей жизнь детей выше своей собственной. Но тогда, это подвиг. И вряд ли подобный поступок – проявление слабости. Нет, в трусости её не упрекнёшь. Тут что-то другое. Вопрос в том: зачем она меня выставила? Я бы мог спрятаться. Не стали бы они обыскивать всю квартиру. Они?.. Почему – они?.. Наташа ведь сказала: посредник…»

 Снова шёл дождь. Серые рваные облака плясали бесами в сибирском небе, как бы подтрунивая над весной. «БМВ», едва вписываясь в повороты, нёсся по дороге, орошая тротуар тысячами брызг. Иван всё давил и давил на газ, рискуя быть выброшенным за бордюр и врезаться в один из фонарных столбов. Трудно предположить, что бы произошло с ним в это утро, если бы не телефонный звонок, заставивший его, наконец, выжать тормоз. Остановившись у обочины, он ещё несколько секунд слушал трель звонка. Первым, о ком он подумал, была Наташа. Наверное, звонит, чтобы сказать, что документы подписаны и самое страшное уже позади. Иван вытащил мобильник и глянул на дисплей: вопреки его ожиданиям, это был Василий.
– Слушаю, – резко ответил Иван.
– У нас тут несчастье, брат.
– Почему-то я не удивлён. Что на этот раз?
– Стас… Кто-то установил растяжку на двери его квартиры…
– Твою ж мать! – Иван сжал кулаки так, что хрустнули костяшки пальцев. – Он жив?!
– При смерти. Он в Первой городской. Врачи сомневаются, что он выживет.
– Я еду.
Иван добрался до больницы к тому времени, когда почти все, кто мог, собрались в вестибюле приёмного покоя. Мики ходил от стены к стене, нервными шагами меря тесный коридор.
– Что тут у нас? – спросил Иван.
– Никто не знает. Врач ещё не выходил.
Почти вся администрация завода, включая бойцов охраны, тихо перешёптывались, толпясь у дверей, у которой стоял Василий, вглядываясь в безлюдный коридор, ведущий к операционным. Его пальцы выбивали дробь на оконном стекле. «Я не верю, – проронил кто-то из отряда Стаса, – не верю, что он десять раз не проверился, прежде чем войти в квартиру». «Как он мог заметить, – спросил другой, – если растяжка находилась внутри?.. Кто-то побывал внутри раньше него. Вот и устроил ловушку». «Этот кто-то – из бывалых, – заметил ещё один. –  Мастерски сработал».
Прошло более часа, прежде чем чей-то силуэт в белом халате мелькнул в пустоте и стал приближаться. Это была женщина – скорее всего, медсестра. Она вошла в одну из дверей, на несколько секунд пропав из виду. Затем вышла оттуда в сопровождении сухощавого высокого мужчины в зелёной униформе. Они оба направились к входу. Иван с силой сжал локоть Василия.
– Имеются ли родственники у Станислава Курганова? – поинтересовался доктор, поглядывая в формуляр.
– У него нет родственников, – за всех ответил Иван. – Вся его семья – это мы.
Говоря это, Иван не мог отвести глаз от медсестры, как, впрочем, и Василий. Ей оказалась Светлана. Та самая Светлана, которая когда-то в далёком детстве поделилась с Иваном шоколадным батончиком, вкус которого до сих пор ощущался на языке.
– Ну что ж, – со вздохом произнёс хирург. – Ваш друг в коме. Мы сделали всё, что могли. Вы, конечно же, можете навещать его. Но когда он очнётся, – одному богу известно. – Иван, наконец, взглянул на изнеможённого врача. – Да, и вот ещё что: я обязан сообщить в полицию о происшествии.
– Делайте всё, что необходимо, доктор. Да мы и сами сообщим, кому надо, – заверил Василий.
– Ну, вот и славно, – сказал доктор и удалился.
Иван с Василием снова повернулись к Светлане. В её глазах стояли слёзы, а облик говорил о неподдельном сопереживании.
– Я помню Стасика, – сказала она. – Я о нём позабочусь. Не сомневайтесь.
Иван порывисто обнял её.
– Никто не сомневается, сестрёнка. Лишь бы он сам не подкачал.
Он отстранил от себя Светлану, долго глядел на неё и, качнув головой, произнёс:
– Вот уж не ожидал тебя здесь встретить.
– Ты же не звонишь, не навещаешь меня… видимо, судьба сама решила побеспокоиться об этом.
– Ты права. Не к месту и не ко времени, но я рад тебя видеть.
Светлана молча похлопала Ивана по груди, махнула Василию и ушла вслед за врачом. Иван проводил взглядом старую подругу, подумав, что прошедшие годы почти не тронули её прежней красоты. Она действительно сохранила прелестную фигуру, пышные каштановые волосы, слегка туманный нежный взгляд и чистое без единой морщинки лицо. Она была хороша и по-прежнему добра, лишённая чёрствости и отчуждённости – качествами, коими слыли повзрослевшие детдомовские дети. Светлана обладала тем самым магнетизмом, что так нравилось Ивану в людях противоположного пола. Лишь некий эпизод их общего детства, чёрным пятном отпечатавшийся в его душе, всякий раз омрачал их редкие встречи. Поборов нахлынувшие воспоминания, он обратился к сослуживцам:
– Беда с нашим другом не должна помешать нашему общему делу, – заявил он, спрятав раздражение за твёрдым голосом. – Мы должны пообещать самим себе, что преодолеем все препятствия, и ничто не сможет помешать продвижению наших планов. Я, со своей стороны, обещаю вам, что найду того, кто это сделал. И этого человека постигнет участь, о которой он пожалеет.

33

Беда одна не ходит.

 Заканчивалась вторая бутылка водки. Обстановка в заводском офисе напоминала преждевременные поминки. Дождь хлестал, как из ведра, навесив над городом серую хмарь. От скверной погоды на душе было ещё пакостней. Пару часов назад Иван назначил Михаила Стрижа начальником охраны.
– Пропаши весь город, Мики, – приказал он ему, – подними на уши всех информаторов, всех ментов проплаченных, но к вечеру у нас должен быть полный расклад.
Затем он позвонил Прибрежному.
– Ну что, Лёха? Фраернулся твой стрелок?
– К чему такой базар, Ваня? –  с досадой, но беззлостно спросил тот.
– Да к тому, что Стас в больнице. И мы не знаем, дотянет ли он до завтрашнего дня. Его, блин, подорвали в собственной хате.
– Думай, что говоришь, парень. Ты мне что – предъяву кидаешь? Мой стрелок ещё не отчитался. А это значит, что цель не достигнута. А если цель не достигнута, – повысил тон Прибрежный, – стало быть, наш общий друг не объявлялся. Он не мог этого сделать, если, конечно, не телепортировался, мать его!
– Больше некому, Лёха.
– А ты пораскинь мозгами, – может и нароешь ещё что.
– Что, например?..
– Мало ли, кому ты дорогу перешёл, – в воздухе повисла недолгая пауза, а затем
 Прибрежный добавил: – Ищи крысу, братан. Без пособников не обошлось. Зуб даю!
Иван пожалел, что накинулся на старого приятеля. Но душу так разъедало, будто туда плеснули добрую порцию извести. Отложив телефон, он залпом опрокинул стакан водки, но сорокоградусная жидкость влилась в гортань, словно вода из-под крана.
 Василий сидел, вжавшись в кресло, и даже слова не проронил за всё это время.
– Ты как? – поинтересовался Иван. – Что молчишь?
– А что тут скажешь? – совсем тихо проговорил Василий. – Разве можно подобрать подходящие слова в подобной ситуации.
– Да я не об этом. – Иван плеснул водки в стакан и пододвинул его к другу. – Я же тебя, как облупленного знаю. Это твоё молчание означает совсем другое. Так колись уже. Что у тебя на уме?
 Василий пожал плечами. Быстро же он его раскусил. Но поведать Ивану о своих мыслях не торопился. Ещё день назад сказал бы. Но сейчас его зреющее решение могло показаться предательством. Он выпил, не чокаясь.
– Давай, Ваня, – произнёс он, отмахнувшись, – отложим этот разговор на некоторое время. Во всяком случае до тех пор, пока обстановка не разрядится.
– Хм. Я бы, Васёк, на это не надеялся. В ближайшее время этого не случится… Так может, всё-таки поделишься?
 Василий снова умолк. Как он мог сказать? Как он мог посметь поставить личные интересы выше общего дела, которому отдано столько сил и немало жизней? Нет, не сейчас.
 В его голове возник образ Екатерины: густые чёрные волосы, спускающиеся волнами до самой талии, изумрудные, словно подсвеченные изнутри, глаза, нежная, чуть смуглая кожа, упругая девственная грудь и обворожительная, сверкающая белизной, улыбка. Её облик казался каким-то неземным, а может, из какой-то другой жизни, но уж точно не из этой. Он вспомнил, как впервые дотронулся до неё. Тогда, легко касаясь пальцами её лица, он боялся замарать нетронутую чистоту её души. Замарать руками, что убивали людей, очернить своими мыслями девичьи помыслы, а самое главное – он боялся отпугнуть её от себя, признавшись ей во всех своих грехах.
А потом, когда они признались друг другу в любви, когда её тонкие пальчики погружались в его чёрные кудри, когда вкус её губ затмевал сознание, он забывал обо всём на свете. Был только этот восхитительный миг и пылкая мысль в голове Василия: «Пусть он никогда не заканчивается! Пусть я умру – прямо в эту минуту с чувством немыслимого счастья. Ведь счастливее, чем сейчас я уже никогда не буду».
В тот вечер, в квартире Василия, они сидели на полу напротив электрического камина, имитирующего живой огонь. Рядом расположился старый мохнатый пёс. Он попеременно приподнимал висячие уши, прислушиваясь к тихой беседе, и изредка поскуливал, – возможно из ревности, а может быть, его животные инстинкты подсказывали ему нечто такое, чего невозможно было предсказать. Тогда-то Екатерина и сказала Василию:
– Знаешь, Васенька… мы собираемся покинуть эту страну.
Это было сказано в полтона, но в мозгу влюблённого человека раздался звон, сродни удару молотом по чугунному котлу.
– Что это значит? – спросил Василий, затаив дыхание.
– Я хочу предложить тебе поехать со мной, пока ещё не слишком поздно, – вместо ответа произнесла Екатерина.
– Значит, вы собрались на историческую родину, – догадался Василий, – в Израиль. – Катя промолчала. – Но меня же туда не пустят. Я же не еврей. Правда, ради тебя я могу стать хоть потомственным раввином.
– Верно – не еврей, – усмехнулась девушка, – хотя, очень похож. Но ты можешь присоединиться ко мне – в качестве моего мужа, если, конечно, пожелаешь.
– Я! – воскликнул Василий. – Конечно же я пожелаю!
В этот момент пёс гавкнул и, поднявшись на передние лапы, громко заскулил, напоминая о своём существовании.
Василий протянул руку и потрепал собаку по загривку.
– Чего всполошился, Гоша? Ты не боись. Беспризорным не останешься.

 Спустя сутки пришло известие: «Станислав Курганов скончался, не приходя в сознание». Буря негодования поднялась в обеих бригадах. Все, кто хотя бы мало-мальски знал Курганова, требовали мести. Лишь обладая безграничным влиянием на своих парней, Прибрежный сдерживал их порыв, который мог закончиться бессмысленно утраченными жизнями. Да и явного врага не наблюдалось. Величаев приказал доставить Романа Голубева. Он решил пожертвовать единственным человеком, который мог вывести его на Романа Сову. Жертва, ради смирения разъярённой толпы. Впрочем, и ему самому уже не терпелось допросить его.
 
 Удивлённый своим раскрытием, помня, как наяву, насквозь промёрзший стол в подвале сарая и пузырьки шампанского в своих лёгких, Голубев заговорил сразу.
Его признание в некоторых побудило желание тут же расправиться с предателем, а в душе Ивана воспламенился гнев, помешанный на полном разочаровании. Голубев также сознался в своей причастности к поджогу склада. Кто-то из людей Прибрежного, прибывших к месту встречи раньше остальных, принялся звонить тому на мобильный, молясь, только бы не было слишком поздно. Предупреждение Голубева было однозначным. Берег долго не отвечал, а когда поднял трубку, то сказал, что он уже выехал и скоро прибудет. «Беги!!!» – только и успел выкрикнуть парень. Но, очевидно, опоздал. Сначала послышался голос его шефа: «Во как?!» А следом, в телефоне раздался хлопок. От неожиданности парень уронил трубку.

 Место взрыва напоминало воронку от авиационной бомбы. На следующий день эксперты сообщили, что взрывчатки, заложенной в машине, хватило бы на снос целого квартала, и лишь только по чистой случайности больше никто не пострадал. Стало ясно: это было не просто убийство, не только сведение счётов – это был акт устрашения всем уцелевшим. Тщетно в эти дни Фёдор Шлыков пытался дозвониться хоть до кого-нибудь. Его звонки откровенно игнорировались. Лишь однажды Иван поднял трубку и в сердцах рявкнул: «Пока ты сосёшь большой палец, начальник, убивают наших братьев!»
 
 Тем же вечером к Роману Голубеву присоединился ещё один человек, которого тот с лёгкостью сдал на милость победителям. Им оказался Анатолий Шилов. Тот самый паренёк-афганец, который не так давно был принят на работу в штат охраны и за которого Стас поручился.
 Парень, несмотря на свою молодость, оказался твёрдым орешком. Устные угрозы, поначалу, не подействовали, потому перешли к физическому воздействию. В рядах охраны нашёлся человек – бывший вертухай, – который знал, что нужно делать в подобных ситуациях, тем более что было не до церемоний. После того, как изменщик лишился второго уха, нарочно отрезанного тупым ножом, разговор, наконец, состоялся. Истекая кровью и моля о пощаде, Шилов рассказал обо всём, о чём мог знать. Знал он немного. Но некоторые озвученные имена повергли Ивана и Василия в шок. Услыхав их и не на шутку разгневавшись, Иван не поверил и пригрозил убить «иуду», если тот не станет говорить правду. Но тот поклялся, что не лжёт. С гримасой крайнего презрения Иван держал пистолет у виска Шилова, с силой вдавливая ствол в его череп. Он готов был нажать на спусковой крючок, но пальцы не слушались. У всех, кто мог наблюдать за этой сценой, возникло чувство недоумения: от чего в глазах, перекошенного яростью лица, стояли слёзы? Об этом знали лишь два человека: сам Иван и Василий. Был ещё один – Стас, но тот уже лежал в земле.
 
 Иван отошёл на пару шагов. Он понимал, что его поведение было проявлением слабости в глазах окружающих. Этого он допустить не мог. Круто развернувшись, вздёрнул пистолет и выпустил всю обойму в грудь Шилова. За спиной послышались возгласы одобрения. Тело Голубева забилось в конвульсиях: страх довёл его до приступа паники. Под стулом растеклась жёлтая лужа. «Незачем взывать к милосердию, – подумал Иван, – когда самое худое ты уже совершил».
– Уберите эту тварь, – тихо проговорил Василий, указывая на вторую жертву. – Он нам ещё пригодится.


34

Кара

 На памятник – шестисотый «Мерседес», высеченный из монолитного гранита, над которым возвышался Лёхин бюст – сбросилась вся братва. Народу на кладбище собралась тьма. Со всего края съехались все, кто только мог, среди которых присутствовали не только сопереживающие. Но только здесь и сейчас стало возможным вообразить масштабы империи, созданной Прибрежным. Памятник Курганову был скромнее: фигура на мраморном постаменте – один в один с ростом погибшего, серьёзное лицо со смотрящими вдаль глазами, и рука, попирающая голову змеи.
Светлана стояла рядом с Иваном. Одна её рука сжимала его ладонь, другая теребила серебряный нашейный крестик. Её голову покрывал чёрный платок.
Несколько раз пальнули в воздух. А затем, так же тихо, как и собрались, чёрно-кожаная толпа рассосалась, назначив сходку через сорок дней. Дежуривший за оградой наряд милиции, тоже покинул свой пост, нисколько не сожалея о том, что бузить никто не стал.

 Шлыков на кладбище не появлялся. Видимо побоялся быть дискредитированным. Но ночью у свежих могил можно было заметить одинокую фигуру со скорбно опущенной головой.
 В ту ночь Иван с Василием сидели друг напротив друга, не отрывая глаз от мобильного телефона. Они ждали сведений от Константина Стеклова – телохранителя Прибрежного. Что-то назревало. Что-то скверное, необратимое, как ход времени. От нанятого киллера не было никаких известий: то ли момент был упущен, то ли Шилов солгал, говоря о том, что Роман Сова уже в пути и должен прибыть в город со дня на день.
– Чудовище должно умереть, – проговорил Иван, словно обращаясь к собственным мыслям.
– На самом деле нет никаких чудовищ, Ваня, – тихо в тон другу произнёс Василий. – Есть только те, что порождает твой собственный разум.
Иван закурил очередную сигарету и резко поменял тему.
– Я знаю, – сказал он, – ты думал, что я отреагирую как-то иначе. Но раз ты так решил, то пусть так и будет.
– Ты это о чём? – озадаченно задал вопрос Василий. – Ни о каких таких решениях я тебе не сообщал.
– А этого и не требуется. Я научился слышать тебя даже тогда, когда ты молчишь. Уезжай, Вася. Уезжай с Катериной… и поскорее. – Василий покосился на друга. – Господи! – воскликнул тот. – Столько лет прошло, а я так и не привык к твоему косоглазию.
– И кто, интересно, наградил меня этим?
Иван рассмеялся, впервые за последние дни.
– Да, знаю.  Но это ничуть не портит твоего обаяния. Ты уж прости меня.
– Надо же! Только сейчас опомнился? Не помню, чтоб хоть когда-нибудь ты выразил сожаление об этом.
– Точно. Я болван. – Иван стукнул ладонью по лбу и, немного помолчав, сказал: –
Однажды всё закончится. Всё прошлое станет призрачным. Семья, работа и простой быт будут отнимать у тебя всё больше времени. Но иногда, словно колокольчик, что-то зазвонит в твоей душе, и чем старше ты будешь становиться, тем чаще мысли о прежних деньках будут навещать тебя, какими бы ужасными они не были. И знаешь, в чём парадокс?.. Ты будешь проигрывать воспоминания снова и снова только для того, чтобы ничего не забыть.   

 На следующий день, никого не предупреждая, Иван отправился в мэрию. Настало время отсечь одну из голов гидры. Но для начала он намеревался добиться ответов на некоторые свои вопросы. Припарковавшись неподалёку, он пошёл пешком, попутно изучая пути отхода.
 У входа обнаружились трое охранников. Они курили и смеялись, перебрасываясь сальными шутками. Презентабельный вид молодого человека, в строгом костюме и с дипломатом в руке, не вызвал у охраны никаких подозрений. Практически беспрепятственно он проник вовнутрь. Иван специально прошёлся по коридору первого этажа, минуя главную лестницу. Дошёл до конца, обернулся: несколько служащих, занятых своим делом, сновали позади него. Он вошёл через аварийный вход и поднялся по пыльным ступеням на второй этаж. Коридор был пуст. Дойдя до кабинета заведующего земстроем, прислушался. До его ушей донёсся еле слышный звук клавиш. Вошёл без стука. За столиком в приёмной сидела та же секретарша Катенька с тунгусскими глазами, с той лишь разницей, что теперь от письменного стола её отделял выпуклый живот.
– Иван Семёнович! – воскликнула она, узнав в посетителе знакомого человека. – Давненько же вы нас не навещали.
– Точно. Но ты, я вижу, время зря не теряла.
– Ах, вы об этом?! – сыграла смущение Катенька. – Да, ждём прибавления в семействе.
– Чудно. И большая у вас семья?
– Не очень. Это второй ребёнок.
– Даже так?.. Действительно, я многое пропустил… Шеф у себя?
– А где ж ему быть? – Попытка приподняться далась ей с трудом. – Сейчас доложу.
– Не беспокойся. Я сам справлюсь, – заверил её Иван.
– Да? Ну ладно. Проходите.
Иван открыл дверь нараспашку. Заведующий стоял у окна, погрузившись в свои мысли, и сразу не заметил присутствия кого-то ещё в своём кабинете. Ивану пришлось окликнуть его:
– Доброго здравия, Максим Фёдорович.
Погребной от неожиданности вздрогнул, но узнав Ивана, поспешил ему на встречу.
– Боже мой! Сколько лет, сколько зим! Совсем забыл старика, а?
– Всё дела, Максим Фёдорович. Времени совсем не остаётся.
– Верю, дорогой, верю. Сам таким был. Теперь уж силы не те, – похлопав визитёра по плечам, он пригласил его за круглый столик у бара. – Давай, отметим встречу.
– Но сейчас утро, – попытался устраниться Иван.
– К чертям собачьим! Какая разница? Всё одно не получится сохранить трезвость мысли. Да и не к чему. Всё, чем я тут занимаюсь, может пройти с тем же успехом. –
 Погребной разлил коньяк и направился к двери, отделяющей его кабинет от приёмной. – Катенька, сваргань нам чего-нибудь горячего, если тебе не трудно, – попросил он, но затем спохватился. – А знаешь, сиди. Я сам сделаю.
Он вышел за дверь. Иван открыл кейс, достал оттуда пузырёк и влил его содержимое в бокал Погребного. Он проследил, как жидкость, чуть изменив цвет коньяка, через несколько секунд растворилась без следа. Он сделал всё в точности с инструкцией, что дала ему Светлана, вручая лекарство, которое могло стать как средством исцеления, так и убийцей.
Шеф земстроя вернулся с подносом, на котором дымились две чашки крепкого кофе.
– Ну-тесь, молодой человек: чем обязан внезапному визиту? – поинтересовался Погребной, усаживаясь.
– Вы, Максим Фёдорович, наверняка наслышаны о последних событиях?
– Смерть Прибрежного имеешь в виду?.. Конечно. Как не слыхать. Дело резонансное. Слышал также, что убийцу пока не нашли.
– Скажите честно, Максим Фёдорович. Вы не приложили к этому руку?
– Я! – возмутился Погребной. – Да как тебе в голову пришло?! Ты что, считаешь меня причастным к бандитским разборкам? С какой стати? Да и с какой выгодой? Господи боже! Мальчик, да ты совсем спятил!
Иван внутренне вскипел. Погребной врал. Его лоб покрылся испариной. Он заметно нервничал. Не сдержав эмоций и не чокаясь с Иваном, он выпил свою порцию спиртного и вяло облокотился на спинку.
– Мне многого от вас не нужно, – вкрадчиво обратился к нему Иван. – Только одно имя: кто стоит за всем этим? Мне просто нужно, чтоб вы подтвердили то, о чём я и так знаю. Скажите правду.  И я тотчас же уйду. Вы и я забудем об этом разговоре, будто его и не было. – Погребной молчал. – Ну же, Максим Фёдорович.
Старик поник и вновь надолго замолчал. Иван испугался, что раствор калия подействует раньше времени и больное сердце Погребного не выдержит, а он так и не получит ответа.
 
 Погребной, наконец, тяжело выдохнул и заговорил:
– К чертям собачьим! Я всё равно уже не жилец. – Он поднял седые брови и устремил на Ивана потемневший взор. – Я виноват, мальчик. Ох, как виноват. Но раскаиваться уже поздно. Тебе нужно не одно имя, а список имён… но ты просил одно. И прежде, чем я тебе его назову, хотел бы узнать: что ждёт этого человека?
– Я его ментам солью, – соврал Иван. – Пусть будет всё по справедливости.
Погребной хохотнул.
– Боже! Святая невинность. От кого ты ждёшь справедливости? От властей? Но они все погрязли по уши в этом дерьме. Неужели не понимаешь?
– Понимаю. Но Фёдор Шлыков мой друг. Он пообещал мне довести это дело до конца.
– До какого конца?! Разве что, только до своего собственного. Ты даже себе не представляешь, куда это всё тянется. – Для пущей показательности Погребной воздел указательный палец в потолок. – Ничего не будет, парень. Не будет даже суда.
– Где сейчас Роман Сова? – вдруг спросил Иван.
– Сова?! Я был убеждён, что эта мразь уже в могиле…
– Не играйте со мной, Максим Фёдорович. Я уверен: вы знаете.
– Ты хоть понимаешь, о чём меня просишь? Ты понимаешь, чем это тебе грозит?
– Не надо притворной жалости, Максим Фёдорович. Хватит, – Иван понизил тон. – Хватит водить меня за нос. Говорите. Я больше не намерен хоронить друзей.
Погребной смочил глотком воды пересохшее горло и, покривившись, потёр грудь.
 Чёрт с тобой, Ваня. Вижу, ты действительно владеешь информацией. Я старый лис. Я понял, зачем ты появился здесь с самого начала.
– Тогда прекратите проверять меня.
– Ладно. Но тебе будет не просто принять это.
– Я готов ко всему. Поверьте мне. Так что можете говорить, не прибегая к хитрости. –
 Погребной утёрся носовым платком. Пот с его лица катил градом. Лицо посерело. Он снова отпил воды из стакана.
– Сова на центральном складе шиномонтажа. Прибыл сегодня, около часа ночи. Что же касаемо Прибрежного: да мне приказали убрать его. Он сам виноват. Никак не унимался… не хотел сдавать рынки сбыта и спокойно уйти, пока ещё была такая возможность. А ведь его предупреждали… неоднократно. Но в смерти Курганова моей вины нет. Он слишком близко подошёл к человеку Совы, вот тот и отсёк его.
– Голубев?.. Он уже ждёт своей кары в моём подвале. Но это так – мелкая сошка.
– Даже так? Ну что ж. Тогда и другие фигуранты тебе не менее знакомы. – Голос Погребного слабел с каждой минутой. – Бывший начальник милиции Зайцев, по прозвищу «Беляк», и полковник ФСБ Олег Данилов поочерёдно являлись любовниками… – голос старика тут запнулся, он обмяк и следующие слова произнёс невнятно, почти шёпотом: – На-а-тальи Заха-харовой. Она – босс… она ответс-стве-вена за всё, включ-чая смерть собственного мужа. Это ей он зво-о-нил перед смертью.
Рука Погребного, потянувшаяся было за стаканом, безвольно повисла. С минуту Иван сидел напротив покойника, не решаясь подняться. Он был близок к нервному срыву. Бог знает, каких усилий стоило ему подняться, взять бокал Погребного, заблаговременно обёрнутого носовым платком, опустошить его содержимое в цветочный горшок, прополоскать тем же коньяком и снова плеснуть янтарной жидкости на самое дно.
Затем он вышел в приёмную.
– Катя, – обратился он к секретарше, – вы только не волнуйтесь. У вашего шефа кажется сердечный приступ. Вызовите скорую.
Не дожидаясь прибытия врачей, Иван покинул мэрию.
Оказавшись на улице, он набрал телефон Константина Стеклова.
– Сова на шиномонтажном складе. Пусть твой стрелок на этот раз его не упустит.
– Хорошо, Иван Семёнович. Я свяжусь с ним, – пообещал телохранитель.
– И отзвонись мне, Костя, – потребовал Иван. – Нам всем нужна голова этого недоноска.

 Киллер по кличке Кнут занял позицию напротив ворот, за которыми разместился двор, сплошь и рядом заваленный старыми покрышками. С третьего этажа заброшенного дома территория хорошо просматривалась. Дом, покинутый жильцами из-за аварийного состояния, был довоенной постройки. Ночами здесь ютились бомжи и местные наркоманы. Места, тише и безлюднее этого, трудно было отыскать во всём городе. Посреди двора стоял видавший виды грузовик. Несколько рабочих занимались погрузкой, забрасывая за борт изрядно потрёпанную ухабистыми дорогами резину.
 Спустя час они решили передохнуть. На застеленном газетой ящике появились кусок сала, луковица, солёные огурцы и початая бутылка водки. «Так себе поляна», – подумал Кнут, и только сейчас почувствовал, насколько он проголодался. За последние сутки он уже несколько раз менял лёжку  и за это время лишь один раз перекусил сухим печеньем. Но на этот счёт у него сложилось собственное кредо: держать желудок пустым, пока работа не будет выполнена. К своей профессии киллера он относился серьёзно, и никто, вплоть до сегодняшнего дня, не смог бы упрекнуть его. Он на несколько секунд оторвался от окуляра оптического прицела и с хрустом выпрямил спину. Его работа требовала беспредельного терпения. Отхлебнув от фляги, он прополоскал рот, сплюнул на пол остатки воды и снова вернулся к прицелу. Во дворе ничего особенного не происходило. Может, за исключением того, что какой-то мужик с нависающим поверх ремня животом, – очевидно начальник, бранился на своих работяг за устроенную ими пирушку в неурочный час. Кнут ждал.
 Это прозвище он получил в ту пору, когда был ещё совсем юнцом, и так сросся с ним, что частенько не откликался на своё настоящее имя. Он вырос в деревне и первым из своих сверстников овладел умением пользоваться плетью. Он терпеливо и старательно тренировался, пока не услышал тот самый характерный громкий звук, который происходит от того, что конец плети преодолевает сверхзвуковую скорость.
 Но тогда он ещё этого не знал. Научившись, он нередко отпугивал им бродячих собак или взрослых пацанов, которые набрасывались на малолеток – не со зла, а так, ради забавы, от того, что делать больше было нечего. С тех пор он никогда не расставался с плетью. Вот и сейчас её рукоять торчала из-за пояса на его спине.
Кнут напряг зрение: двор оживился. У входа на склад показались двое с автоматическим оружием. Один из них – монгол, решил он. Кнут вырос в Сибири и мог с точностью отличить бурята от тунгуса или эвенка от эвена. Примерно через две минуты вышел третий, отдал распоряжение, после чего рабочие подхватились и стали натягивать тент на кузов. Когда работа была сделана, в дверях появился человек в нахлобученном капюшоне. Снайпер видел его в прицеле лишь секунду. Человек нырнул в грузовик и скрылся. Кнут выхватил телефон, нажал на кнопку быстрого набора. Отозвались на втором гудке.
– Костя, это точно Сова, но он вне зоны стрельбы.
 Кнут описал грузовик: марку, цвет и номер, после чего Константин Стеклов объявил план-перехват, запланированный на случай провала. Но и Кнут был не тем человеком, который быстро сдаётся. Сбежав вниз по выкрошенным ступеням, он оседлал мотоцикл «Suzuki», который был способен развить скорость до 300 километров в час, и выехал в переулок, из которого хорошо просматривался въезд на слад. Он был готов к преследованию. В нём вскипел азарт голодного волка с решимостью гнаться за добычей столько, сколько потребуется, но, в конце концов, ощутить вкус крови на своих зубах.

 К этому времени Стеклов уже успел предупредить Величаева, один взгляд которого дал понять Михаилу Стрижу, что предпринят план «Б». Все без исключения бросились на заводскую парковку. Уже на выходе Иван остановил Василия.
– Ты остаёшься, Вася, – приказным тоном сказал он.
– Это ещё почему?
– Твоя война окончена, брат. Я же обещал: больше ни один мой друг не умрёт.
Василий попробовал возразить, но Иван прервал его, сказав, что спор бесполезен, и что его решение необходимо принять, ради их обоих. Василий и опомниться не успел, как парковка опустела, оставив после разъехавшихся машин густой столб пыли.

 Охота велась с поразительной скоростью и хладнокровием. Практически весь город был взят в кольцо, и оно быстро сужалось. Будто рассвирепевший вепрь, грузовик метался по улицам и всюду натыкался на заслоны. Его не атаковали, давали возможность выехать из города лишь одним путём – на юг. Там, за рекой, где начинался лес, его поджидал Иван с небольшим звеном своих бойцов.
Стеклов был на постоянной связи с Мики.
– Он скоро должен выскочить на вас, – говорил он. – И должен предупредить: к ним присоединился фургон, полный боевиков.
– Откуда они взялись, черт бы их побрал?!
– Хрен их знает. Появились из ниоткуда. Короче, вы их встретите, а мы прижмём сзади.
– Ладно. Не гоните. Не привлекайте внимания ментов. Нам ещё хвоста не хватало.
– Не переживай. Не первый день живу. Смотрите, только в нас не шмальните.
Иван стоял посреди дороги, перекладывая пистолет из руки в руку, попеременно вытирая вспотевшие ладони. Его неподвижная фигура напоминала стелу, воздвигнутую неизвестным мастером – памятник волевому человеку, без рода и племени, поднявшемуся из праха и тлена дома бездольного детства.
Из машины, в которой ехал Стеклов, был виден борт фургона, прикрывавший грузовик сзади.
– Дай, Костик, я в них из РПГ пальну.
– Не торопись, братан, – отрезал Стеклов. – На ходу промажешь. Из города выедем, тогда посмотрим.
Он обернулся: следовавшие за ними джипы не отставали. Ещё несколько машин мчались по параллельным улицам. Но скоро, уже совсем скоро, все окажутся на главной трассе. А там мост над рекой, а за ней лес. Дорога, хоть и была широкой, но всем не разъехаться, – размышлял Стеклов. Если по ним начнут палить из всех стволов, будет гора трупов. Он потеряет лучших из своих людей. Местность он знал хорошо. В его голове созрел план. Он был рискованный. Существовала вероятность, что джипы застрянут на бездорожье. Но ведь внедорожники для того и предназначены, их производят не только для понтов, но и для того, чтобы справляться с подобными трудностями. Он позвонил своим людям и приказал четырём машинам ехать в сторону дамбы с тем, чтобы не дать грузовику переправиться через мост. Разница в четыре минуты его вполне устраивала. Затем он позвонил Мики и сообщил ему об изменении плана, объяснив это тем, что пытается избежать лишнего кровопролития среди своих бойцов. У группы Ивана было семь минут, чтобы добраться до пересечения шестой магистрали и дороги №200. Этого было достаточно, чтобы приготовиться к встрече.

 С возвышенности было хорошо видно, как грузовик сделал поворот и выехал на трассу. За ним, как и предупреждал Стеклов, двигался крытый фургон. Дорога извивалась вдоль фарватера реки. Деваться было некуда, кроме как двигаться вперёд, туда, где их ждал Иван. Путь был перекрыт джипом, которым решили пожертвовать, лишь бы остановить загнанных в западню бандитов. «Вот и всё, – подумал Иван, наконец-то мы встретимся лицом к лицу».
– Слышь, Иван Семёнович, – почему-то полушёпотом произнёс Мики, – грузовик забит покрышками. Даже если мы польём свинцом кузов, эта падла уцелеет.
– Кончай водилу, а кузов я сожгу. Собаке – собачья смерть.
– Такой смерти я бы ни одной собаке не пожелал.
– Ладно, Мики, приготовьтесь. Пусть ребята засядут по обочинам. Пора встретить гостя.

 Люди быстро рассредоточились. До грузовика оставалось около двухсот метров, когда он остановился, очевидно, заметив препятствие на своём пути. Сзади показались два джипа, двигавшиеся параллельно, перекрывая всю полосу трассы. Из кабины грузовика вышел человек с гранатомётом в руках.
– В укрытие, – скомандовал Мики.
 Снаряд вылетел незамедлительно, оставляя за собой бело-сизый след. Он взорвался неподалёку, перелетев через машину и не повредив её. В это время из фургона раздались выстрелы. Стреляли по джипам. Бойцы Стеклова открыли ответный огонь. Мики со своими парнями двинулись вперёд вдоль по обочинам. Иван следовал за ними, стратегически оценивая ситуацию и следя за грузовиком. Спустя некоторое время он заметил, как кто-то ножом разрезает брезент над кабиной. Потом он увидел перекошенное злобой лицо и ствол тяжёлого пулемёта.
– Ты это видишь? – спросил Иван, двигавшийся за спиной Михаила Стрижа.
– Вижу. Это Сова, зуб даю.
– Знаю. Давай, прикончим гада.
 Один джип уже пылал. Огонь из фургона не прекращался, пока все не покинули его. Около двадцати человек – столько успел насчитать Иван, пока те не скрылись среди деревьев. Бойцы Стеклова отстреливались, скрываясь за машинами. Тут застрочил пулемёт: асфальт вмиг превратился в месиво из крошки. Пули веером ложились от кювета к кювету. Было ясно, что стрелявший не видел целей, палил наугад. Группа Мики приближалась к месту боя. Наконец, можно было стрелять прицельно. Они открыли счёт в свою пользу, зайдя в тыл противника, и отвлекая на себя половину боевиков. В их сторону полетели несколько гранат. Послышался крик раненых. Пулемёт переместился вбок. Сова стрелял на звук выстрелов. В это время на перекрёсток один за другим выскочили четыре джипа, уже на ходу поливая очередями обе стороны дороги. Фланг был прорван, фургон отрезан от грузовика. Кто-то вытащил гранату и направился к устроенному над кабиной дзоту. Иван, заметив это, остановил парня.
– Он нужен мне живым. Во всяком случае, полуживым.
Мики с парой парней подбежали к борту грузовика. Один из них подкатился под днище и прикрепил взрывчатку с часовым механизмом около бензобака.
– Это его не убьет, – сказал он, поравнявшись с Иваном. Но шороху наделает.
 Через минуту часовой механизм сработал. Прозвучал оглушительный взрыв, ударной волной всколыхнув деревья до самых макушек. На какой-то миг стрельба прекратилась. Полыхнувший грузовик посеял сомнение в душах наёмников. Они не знали: осталось ли за кого сражаться, и кто заплатит им за их труды?
Иван и Мики приблизились к борту грузовика, до которого ещё не дотянулись языки пламени.
– Вылезай! – крикнул Иван. – Всё кончено.
 Прозвучало ещё несколько одиночных выстрелов и всё стихло. Из кузова никто не откликнулся.
– Вылезай! – повторил Иван. – Ты остался один. Больше тебя никто не прикроет.
Тишина. Затем кто-то вскрикнул:
– Смотрите! – Он указал в сторону леса, вглубь которого убегал Роман Сова.
– Вот сволочь! Он выбрался через своё долбаное дупло.
 Иван с Мики бросились в погоню, приказав остальным прибраться на месте боя. Они двигались быстро. Капли крови, оставшиеся на ветках, не укрылись от их глаз.
– Он ранен, – сказал Иван. – Но не думай, что он менее опасен.
– А я и не думаю. Кроме того: если он под кайфом, то боли не чувствует.
– Ты прав, Мишаня. Но подзарядиться мы ему не дадим. А эффект от дури кратковременный. Мы его достанем.
 Спина Романа Совы то возникала, то пряталась среди деревьев, пока вовсе не исчезла.
– Куда он подевался? – встревожился Мики и остановился, прислушиваясь.
– Он знает эти места не хуже нас с тобой. Так что будь осторожен, – посоветовал Иван.
– Я всегда осторожен, Иван Семёнович. Просто… дальше лес становится гуще. Надо поторопиться.
 Прошло около получаса, прежде чем Мики обнаружил окровавленную тряпку среди ковра из сосновых иголок.
– Он пытался перевязать раны, – заметил Иван.
– Точно, – подтвердил Мики. – Значит, мы двигаемся в правильном направлении.
 Выстрел прозвучал внезапно, спугнув лесных птиц, со свистом сбившихся в стаю и улетевших в другую часть рощи. Мики припал на колено и застонал от боли. Иван подскочил к нему, по ходу определяя, откуда стреляли.
– Ты как? – справился Иван. – Где рана?
 Пуля прошила набедренную часть и вышла наружу.
– Сквозная, – простонал Мики. – Прости, Иван Семёнович, но я теперь не ходок.
– Ладно. Отлежись. Зажми рану, а я скоро. Позвони своим. Пусть найдут тебя. Это на тот случай, если я не вернусь.
– Брось, Иван Семёнович. Ты обязан вернуться.
– Хорошо. Я обещаю.
 Иван двинулся вперёд, изучая землю под своими ногами. Следы петляли, ведя его из стороны в сторону. Затем повернули налево и ещё налево по некой окружности. В мозгу Ивана пронеслась чудовищная догадка: он возвращается к месту, где ранил Мики. Неужели, он настолько бездушный и беспощадный, что намерился добить свою жертву? Ох, как это похоже на Романа Сову.

 Иван бросился круто влево – наперерез хищнику. Он бежал со всех ног, всё время ускоряясь и почти не чувствовал землю под своими ногами. Только бы успеть. Перелетая через поваленные стволы, он молился: лишь бы не упасть, не растянуться на земле, не вывихнуть лодыжку и не опоздать. Ещё один глухой выстрел, ещё левее – звук, потонувший среди сосен. Иван тут же изменил курс и прибавил скорости. С такой прытью он не бегал с юности. С такой скоростью он когда-то убегали с Василием, унося мешок с деньгами. Но тогда ими двигал страх. Теперь же страх был смешан с яростью, выбрасывая всё новые и новые порции адреналина в набухшие жилы охотника.

 Когда Иван отыскал Мики, то тот лежал ничком, распластавшись на торчавшем из земли корневище. В спине зияла огромная рана. Иван взвыл от бешенства.
– Падаль! – изо всех сил закричал он. – Стреляешь в спину?! Подлая тварь! Выходи! Я знаю, что ты меня слышишь.
– Я тебя слышу, урод, – послышалось из-за кустов. – Ты искал смерти? Считай, ты её нашёл.
 Иван вскинул пистолет в том направлении, откуда раздавался голос.
– Покажись, сука. Докажи, что ты не трусливое чмо. Давай, разберёмся по-пацански – без оружия.
– Хочешь погеройствовать? Ну, ты сам напросился. Можем и без оружия. – Сова вышел, держа автомат в вытянутой руке. – Ну, давай... Давненько я так не забавлялся.
– Это будет твой последний раз, гнида.
 Сова усмехнулся. Наполовину обгоревшее лицо лишь добавляло звериной злости его выражению. Наскоро перевязанная нога, кровила. Если бы не это ранение, затруднявшее его передвижение, смекнул Иван, он бы ушёл.   
– Не много ли ты на себя берёшь, доходяга?
– А это мы сейчас посмотрим.
 Иван отбросил пистолет в сторону. Автомат Совы также упал на землю. Они стали сходиться. Эта рукопашная схватка должна была закончиться смертью одного из них.
Первый выпад сделал Сова. Иван успел увернуться, но следующий удар в челюсть поверг его наземь. Сова был силён и свиреп, словно раненый бык. Его глаза блестели, ноздри раздувались, а губы плотно сжимались. Он был полон решимости и почти уже праздновал победу от того, как скоро он уложил врага к своим ногам. Ещё один удар пришёлся по почке. Он был такой силы, что послышался хруст рёбер.
 Преодолевая щемящую боль, Иван перекатился через спину и вскочил на ноги. Приняв защитную стойку, он подыскивал подходящий момент для атаки. Сова напирал на него, растопырив руки, и стал похож на медведя, вставшего на задние лапы. Иван выбросил вперёд кулак левой руки, но Сова уклонился. Незамедлительный удар правой угодил в висок неприятеля. Сова выпрямился, но покачнулся: его мозг, очевидно, получил приличную встряску. Иван нанёс ещё один удар в голову, за тем ещё один. Сова упал. Выставив одну руку вперёд, попытался подняться. Иван предоставил ему эту возможность. Он превозмог первое поражение, овладел собой и был готов к схватке.
 Сова приподнялся на корточки, но тут же, будто освободившаяся от стопора пружина, бросился на соперника и толчком повалил его на спину. Тяжёлый кулак опустился на лицо Ивана. Из носа хлынула кровь. Ему показалось, что глаза выпрыгнули из глазниц. На какое-то время он ослеп. А Сова всё наносил удар за ударом, стараясь вбить голову неприятеля в землю. Сознание Ивана затуманилось. Перед невидящим взором поплыли покойники – все друзья, которых он потерял. Они звали его за собой, манили идти за светом. Но вдруг возник образ Василия. Он смотрел с укором, молился и среди слов Иван смог разобрать только несколько: «Не сдавайся, брат. Вставай. Ты сможешь одолеть его». В одно мгновение Иван перехватил руку Совы, взбрыкнул всем телом и скинул недруга со своей груди. Резко поднявшись, он замотал головой, упорядочивая серое вещество в черепе.
– Вижу, подыхать ты не хочешь… – зарычал Сова.
– А кому ж охота?
 Иван выплюнул изо рта, по крайней мере, два зуба и сделал нерешительный шаг вперёд. На честную игру рассчитывать не приходилось. Иван подозревал это, а теперь и убедился, заметив сверкнувшее лезвие ножа в руке Совы. Помахивая ножом, тот стал приближаться, очерчивая перед собой воображаемый полукруг. Иван отступал, уворачивался, но лезвие всё же резануло по рукаву куртки, распоров его до самого манжета. Иван пропустил ещё один выпад и почувствовал, как засаднило плечо от колющей раны. Сова наступал, и в следующий момент Иван подумал, что ему не справиться. Противник, хоть и потерял много крови, обладал недюжинной силой и неутомимой выносливостью. Ещё один стремительный бросок, и лезвие коснулось кожи на груди. За ним последовал следующий взмах, и след ножа запечатлелся на щеке. Хлынула горячая кровь. Иван никогда в жизни не был так близко к смерти. И тут случилось совсем уж неожиданное: вначале, в ушах раздался щелчок, от которого барабанные перепонки чуть ли не треснули; затем, будто в замедленном кино, Иван увидел, как обвисла рука Романа Совы – та самая, в которой он держал нож; а потом, кожаная петля сжала его шею. Тот стал задыхаться, хватаясь здоровой рукой за сыромятную кожу, пытаясь ослабить давление на горло.
– Ты кто? – недоумевая, спросил Иван. – И откуда взялся?
– Меня зовут Кнут, – спокойно ответил незнакомец.
 У Ивана сложилось такое впечатление, будто тому не стоило труда удерживать тяжёлое тело на своей привязи. Одной ногой Кнут повалил Сову на землю, и ещё туже затянул петлю. Раздался хрип, лицо, перетянутое хлыстом, посинело, глаза выкатились наружу, тело забилось в конвульсиях… Спустя несколько секунд всё стихло. Снова шумел ветер в кронах, снова запели умолкшие птицы. Накатила дикая слабость. Ватные ноги заставили Ивана опуститься на землю и опереться о сосновый ствол. Казалось, силы совсем покинули его.
 
 Перед ним лежало мёртвое тело смертельного врага. «Гори в аду, гад!» – прошептал он. Не стало человека, внушавшего ужас всем тем, кто по какой-то причине перешёл ему дорогу. Иван был на волоске от гибели, но почему-то он не испытывал чувства радости, хоть и смерть обошла его стороной. Спустя некоторое время, когда рассудок вернулся к нему, он осознал, от чего в нём сидит это ощущение неопределённости. У него осталось ещё одно дело: нужно было объясниться ещё с одним человеком, поставить точку – он надеялся, последнюю. Откуда-то изнутри, змеёй, выползающей из своей норы, снова поднимался гнев, отравляя всё на своём пути. Виски пульсировали всё сильнее, руки сжимались в кулаки, к горлу подступала тошнота. Наконец, его вырвало. Пустой желудок свело судорогой. Всё тело натянулось струной, слизь на траве смешалась с каплями крови из резаной раны на его щеке. Иван подумал, что только что он выплюнул яд, так сильно сжигающий его нутро. Потом он услышал голоса. Они раздавались отовсюду. Кто-то выкрикивал его имя…

***
         
 Его палец, подрагивая, вдавливал спусковой крючок. Он смотрел в её глаза – такие любимые и такие ненавистные, – а буря противоречивых эмоций устроили битву в его душе.
– Сделай это, Ванечка. Сделай и положи конец всему этому. Я заслужила…
– Это подло, – тихо произнёс Иван, в сердце которого не осталось ничего, кроме презрения. – Ты использовала меня, использовала всех нас и подставила под пули.
 Ты и только ты повинна в гибели моих друзей. Ты спекулировала моими чувствами. Ты даже инсценировала похищение детей. Надо отдать тебе должное: это было правдоподобно.
 Иван поднял пистолет. В ней не было страха, лишь подчёркнутое смирение, покорный взгляд и готовность встретить свою судьбу. Ах, если бы она умоляла, просила пощады ради неё самой или её детей, если бы искала оправданий и нашла их, хотя бы самые ничтожные, чтобы остановить его. Но она не пыталась, не икала повода и не сопротивлялась. Он бы помолился, если бы умел, о спасении её души. Но вряд ли какая-то молитва изменит то, что уже случилось.
 
Выстрел прозвучал сухо, – будто сломанная ветка. Он не посмел выстрелить ей в лицо. Ещё какие-то мгновения он наблюдал за тем, как угасают её глаза. Наташино тело повалилось назад и распласталось у его ног. Иван опустился на колени, его голова уткнулась в её грудь – бездыханную, тёплую, где ещё секунду назад билось сердце любимой женщины. Беззвучный крик, полный тоски и скорби, вырвался из его горла. Сокрушённый, он упал рядом с Наташиным телом. Этот удар судьбы был настолько потрясающим, что его рука сама собой направила пистолет под нижнюю челюсть.



ЭПИЛОГ

– Ну, а как бы вы охарактеризовали вашу нынешнюю жизнь, Василий? – спросила журналистка. – Какие события, в виде ярких пятен, случились в ней? Я имею в виду те, которые бы тоже вспоминали всё отведённое вам время. Желаю вам дожить до 120, конечно.
– Безусловно, это рождение ребёнка. Этот счастливый день я точно никогда не забуду. А спустя год произошла совсем уж неожиданная встреча. Случайно, на рынке, около фруктовой лавки, я услыхал знакомую интонацию голоса. Представьте, каково было моё удивление, когда в одной из супружеских пар я узнал своих приёмных отца и мать. Если бы мне предрекли это, я бы не поверил. Но, случилось то, что случилось. И они были вдвойне рады, когда осмыслили, что вновь обрели сына, и узнали о том, что теперь у них есть внук. – Василий сделал короткую паузу, отпил от чашки с остывшим кофе и сказал: – Да, и вот ещё что: я воплотил нашу с Иваном мечту. Элитный посёлок выстроил – 40 вилл. Здесь, в пригороде Тель-Авива. Я решил, что таким образом воздвиг памятник своему другу. Пусть, наблюдая за мной с небес, он знает, что я его не забыл. Пусть его душа найдёт покой и примирится. Ведь я же примирился с его смертью. Я знаю, когда-нибудь, может в другой жизни, я смогу обнять его… – на глаза Василия накатились слёзы, – Мне тут предлагали косоглазие вылечить, но я не стал. Не потому, что не хочу, а потому… ну, не знаю… может, просто не хочу меняться. С возрастом, знаете ли, ты по-иному воспринимаешь жизнь. У тебя будто открывается другое зрение. Ты видишь то, чего раньше не замечал или не придавал этому значения. То, что когда-то было нормой, теперь кажется безрассудством, безответственностью, а порой, и вовсе преступлением по отношению к другим и самому себе. Собственное «Я» уже не кажется таким великим. Тебе меньше хочется выпячиваться, а больше задумываться, анализировать. Вы спросите: «Ну и что ж такого? Приходит время, когда приходится пересматривать свою жизнь». И я, безусловно, соглашусь с вами. Жизнь – не что иное, как короткий миг длинного пути, что дан человеку для осознания соей роли, собственного предназначения в нескончаемой цепочке бытия.
   












;

;