- В любом случае, - проговорила Рона, - нужно как-нибудь получить разрешение на то, чтобы поговорить с этим пасечником. Как ты думаешь, - обратилась она к Вернеру, - полицейские это позволят?
- Ах, - посетовал я вслух, - будь это всё пять лет назад, и будь Холмс в прежнем положении, не только, что позволили – сами, без принуждения, прибежали бы просить его. Вы себе не представляете, леди и джентльмены, какое влияние он мог оказывать на полицейских. Те ревновали, тряслись за свою репутацию, но поделать ничего не могли.
- Но сейчас мы этот козырь предъявить не можем, - резонно заметил Вернер. – Не о чем, стало быть, и плакать и вздыхать. Наберитесь терпения, доктор Уотсон. Скажите лучше, вам удалось что-то определённое увидеть в лесу?
- Да, кое-что мы увидели, – подтвердил Холмс, и я стряхнул с себя ностальгию. – Разобрали, что утром кто-то – вернее всего. Мармората – приходил оформлять мизансцену в такой вид, который подходил для полиции.
Я в очередной раз заметил, что и речь Холмса, и его словарный запас, и даже выговор вернулись к привычному моему уху лондонскому. Но сам он, кажется, этой перемены не замечает. А может быть, и ловит себя на ней, но не подаёт виду.
- А ещё кто-то, продолжал между тем Холмс, - вернее всего, пасечник, имел возможность это действо наблюдать. И не факт, что его свидетельство осталось незамеченным.
- Это нам пока что не особенно помешает, - сказал Вернер. – Пасечник под стражей, и говорят, что мертвецки пьян. А Мармората задержан, но препровождён всего лишь в Клуни–Ярд под егерской стражей.
- Вот пустили лису в курятник, - скептически хмыкнула Рона. – Понятно, что это всё – одна шайка, и там они наилучшим образом сговорятся.
- Всё равно это лучше, чем если бы его спокойно отпустили в Инвернесс. Теперь задумай он снестись с профессором, это можно будет заметить. Дорога-то одна. А что до сговора, - рассудил Вернер, - полицейское расследование – не наша забота. И то, что им ещё только предстоит узнать, мы всё равно и так знаем.
- Тем более, что тем, о чём знаем мы, - вставил я, - с ними делиться нет никакой необходимости. На профессора у них клыки коротки, так что, задумают вмешиваться, только напортят и спугнут нам зверя.
- О, - съехидничал Вернер. – У вас уже появилась охотничья терминология, доктор?
- Или я не прав? – запальчиво взвился я.
- Правы. Правы, кругом правы. Даже если здешние полицейские честны и неподкупны, что ещё не факт, едва ли они станут хоть как-то прислушиваться к нам и принимать во внимание то, что мы знаем – не в их это правилах, обращать внимание на бредни обывателей. А раз так, придётся нам быть и похитрее, и понастырнее. Узнать, что видел и о чём знает пасечник, непременно надо. А вот как убедить полицейских позволить нам разговор тет-а-тет?
- Да верно ли , что он пьян? – неожиданно вслух засомневалась Рона. – Что он мог там увидеть такого. От чего понадобилось забываться в алкогольном дурмане? Мёртвое тело? Он же не женщина!
- Кстати, судя по женщине, имеющейся в нашем ближайшем окружении, - заметил Вернер, – оно и слава Богу. Не то этот бедолага не пить бы стал, а кинулся бы прямо там на Мармората, повалил, связал, освежевал бы его и сдал бы полицейским не только с обвинительным заключением и полной приправой доказательств, а ещё и препарированного по всем правилам анатомического театра.
Замечание настолько разрядило обстановку, что мы все, за исключением Роны, но при этом отнюдь не исключая Холмса, безудержно расхохотались его словам, а Рона покраснела-покраснела, похмурилась старательно, да и, махнув рукой, рассмеялась тоже вслед за нами.
- А может быть, - успокаиваясь, вслух предположил я, - на него подействовало не само мёртвое тело, а то, что убит именно Готье? Они могли быть близки, их могло что-то связывать. Помните. Вернер, тот допрос в пабе, от которого вы и доктор Ленц меня едва выручили? Они ведь были вместе тогда. Что, если увидев, что Готье убит, пасечник сам почувствовал угрозу? Я знаю, какие эмоции чаще всего заставляют человека топить здравый рассудок в алкоголе – тут вы можете мне поверить. Не тоска, так страх. А когда и то, и другое вместе, то тут уж – к гадалке не ходи – дело кончится запоем.
- Я вашему богатому опыту поверю, - хмыкнул Вернер. – Но и тем более нужно поговорить с ним. Думайте, леди и джентльмены, думайте. Нужен неотразимый повод.
- Чем нелепее, тем лучше, - предложила вдруг Рона. – Нас вчера вблизи того места ночью видели егеря – давайте скажем, что и мы там видели кого-то, кого не разглядели впотьмах. Пусть нам позволят поговорить с пасечником, и мы по его ответам, может быть, уличим его. Или узнаем глазами.
- И в самом деле нелепее некуда, - недовольно отозвался Вернер. – Они же спросят, во-первых, почему мы не сказали сразу, а во-вторых, почему говорить с пасечником непременно нужно наедине.
- Наедине, потому что при полиции он может начать запираться. Пусть подслушивают за стеной, если хотят – думаю, у тебя ума хватит так построить разговор, чтобы пасечник и вы друг друга поняли, а полисмены – нет. А не сразу, потому что малолетняя сестра и тебе–то не сразу рассказала, что видела – что взять с глупышки! Испугалась чего-то, а вдруг и призналась.
- Нелепее некуда, - подтвердил ещё раз Вернер. – Но и, как всякая совершенно вопиющая нелепость, может сработать. Пасечник, кстати, мог знать, что Готье собирается встретиться с кем-то, и мог знать, с кем. И пресловутую записку он, может быть, видел.
- С кем он собирался встретиться, я не могу сейчас сказать, – подал голос Холмс, в очередной раз заставив нас вздрогнуть и обернуться, как почти всегда, когда он после долгого молчания открывал рот. – Но кто его убил, я знаю. Тот, кого называют Волкодав Лассар. Видел ли его пасечник? И видел ли его вместе с Мармората? Если видел, это может оказаться очень полезно для нас. Отправляйтесь, Вернер, к полицейским, морочьте им голову сказкой, которую придумала девочка, и если удастся убедить, вот это самое в первую очередь и постарайтесь узнать. Чтобы вас пропустили к пасечнику, скажите, что сестра видела кого-то в лесу мельком, местных жителей знает мало и чтобы что-то утверждать, нужно, чтобы ей показали. А покажут – уже ваше дело, юная леди. разыграть замешательство, страх и нерешительность, чтобы Вернер вынужден был задавать свои вопросы в вашу защиту и ради прояснения ситуации. Вы оба достаточно умны, хитры и изворотливы, чтобы извлечь из этого максимум пользы.
- План, конечно, не блестящий, - с сомнением заметил Вернер. – Но другого всё равно нет. Бог знает, сколько они его продержат под замком и сколько за это времени лжи и увёрток он придумает. А ещё больше их придумает Мармората. так что, пожалуй, отправлюсь прямо сейчас. Начинай. Рона, репетировать перед зеркалом глупое выражение лица – если повезёт, оно тебе понадобится. И сама никуда, смотри, не торопись – если всё получится, думаю, они сами за тобой пришлют. Или я зайду.
Он кивнул нам, взял шляпу и вышел, а мы остались втроём.
- Ну что ж. – помолчав, проговорила Рона. – Нет способа поглупеть на вид лучше, чем занявшись домашней женской работой. Ужинать-то всем всё равно захочется. Женская доля – заботиться о пропитании мужчин, - она тяжело вздохнула и обратилась ко мне, скосив глаза к носу. – Взгляните, Джон, я уже достаточно поглупела? Тогда вот что. Принесите-ка мне воды, джентльмены, и угля – я займусь попечением о хлебе насущном.
- А я продолжаю полагать, - проговорил я, берясь за звякнувшее ведро, - что Готье решился совместить агентурную работу на полицию с извлечением личной выгоды. За то и поплатился. Знавал я во время совместных с вами, Холмс, приключений нескольких разного пошиба шантажистов. Все примерно так и кончали, не смотря на рамах и на респектабельность. Неблагодарное и опасное это занятие. И малопочтенное, к тому же – предполагает порядочную гадость в душе. Так что мне Готье, пожалуй, не жаль.
- Если вы в корне не ошибаетесь на его счёт, - заметил Холмс, примеривая к руке топор. – Опрометчивость, если я не ошибаюсь, и прежде служила вам плохую службу, и порой даже очень плохую…
По многозначительности его тона я понял, что он намекает мне сейчас на события в Швейцарии и нашу с ним размолвку – сам ведь рассказал ему о ней. Крыть мне было нечем, но я всё-таки сказал:
- Когда человеком владеют эмоции, опрометчивость не только неизбежна. Но и простительна. Вы сами не были там хладнокровны. Холмс, и жаль. потому что будь вы хладнокровны, может быть вы нашли бы слова достаточно убедительные для меня. Но вы в обиде и искать не стали – вот и вышло всё, как вышло. Нам теперь остаётся только простить друг друга за эти пять лет – чего другого-то?