Облога заповедные чертоги!
Царица-мать Калинова сосна
за много вёрст от старого Облога
в погоду ясную с бугров видна.
Бор начинался сразу без подлеска.
Стояли сосны, ровно частокол,
вершинами качаясь в поднебесье,
Как стражи, охраняя доступ в дол.
Царица всех старее, в два обхвата,
без всякого порока, как стрела,
украшенная снегом таровато,
над лесом гордо крону вознесла.
Но объявился Кнышев - гнилой барин,
лесам губитель! Сосен частокол
повален им. И вот в шальном угаре
он с топором к Царице подошёл.
Был ясный день, такие часты в марте,
как первые запевки по весне.
Кныш размахнулся, топором ударил,
и звон, как стон, промчался по сосне.
Топор стучит всё злее, злее, злее,
щепа подруба комель облегла.
От ярости лица нет на злодее,
он взмок во зле, но не бросает зла.
И напоследок несколько ударов
нанёс он с оборотной стороны
и отскочил, чтоб видеть, как подарок,
падение Царицы, смерть сосны.
Снег заструился вниз с ветвей порошей.
Сосна стоит, но хрустнуло внутри.
В лесу перед судьбой ничто не ропщет! -
То прозвучал сосны прощальный крик.
Вот вздрогнули чуть-чуть ветвей ручищи,
И замерла красавица на миг.
И вдруг пошла! Ветвями гневно свищет
И рухнула… и ствол к земле приник.
И стало зримо торжество погубы,
когда улёгся вверх взметённый снег.
Сосны погубщик, други-лесорубы
на пне Царицы праздновали грех.
Как кнышевского на сосне подруба,
читая «Русский лес», всегда страшусь:
такая же нелепая погуба
Не ждёт тебя ль, моя слепая Русь?