Нелёгкий путь в Палестину
Из Мукачево на Французскую Ривьеру
Я уже почти свыклась с мыслью, что осталась одна из всей нашей семьи. Была лишь надежда на то, что в далёкой Палестине есть старший брат Элиезер, уехавший туда ещё до войны. Сестра Хая была со мной рядом все лагерные месяцы. Ко всем ужасам Освенцима добавлялись её невыносимые боли от камней в почках. Приступы накатывались волнами по несколько раз в неделю. Однажды ей совсем стало плохо, лежала на нарах в полузабытье, будучи не в состоянии подняться. Нам удалось убедить старшую по бараку, что у неё свело мышцы и после нескольких дней отдыха она сможет нормально работать. Начальница поверила и перевела Хаю в больничный барак. В это время меня включили в колонну, уходящую из лагеря на рытьё противотанковых рвов.
Трудно передать, в каком состоянии я покидала лагерь. Мало того, что сама шла в неизвестность, так ещё почти не было надежды, что сестра уцелеет. Но она чудом выжила, и появилась в Мукачево через несколько дней после меня.
Один из уцелевших учеников нашей гимназии встретил её возле вокзала и сообщил, что я вернулась. Поэтому, подходя к дому, Хая была готова к нашей встрече. Я же ничего не знала, и в первые секунды её появления чуть не потеряла сознание от нахлынувшего волнения. Немного успокоившись, продолжая вытирать обильные слёзы, слушала её, постоянно держа за руку, поскольку до конца не верила, что это она.
Сестра не переставала говорить, а я не уставала слушать. Смотрела на Хаю и вспоминала, как она несколько месяцев назад, в минуты отчаяния, хотела броситься на колючую проволоку, через которую был пропущен электрический ток. Не видела тогда другого выхода, чтобы прекратить свои страдания. В какой-то момент, прервав словесный поток, сестра замолчала на минуту, а затем медленно, почти по слогам, произнесла:
- Ты забыла, что у нас есть брат в Палестине. Он женат на Пнине, и у них родился сын, назвали Яир. Помнишь, как дома, вместе с родителями мечтали, что придёт день, и мы сможем туда приехать. Несколько человек сказали мне, что в Будапеште действуют посланцы из "Джойнт", которые организовывают группы для эмиграции. Мы выжили чудом, и должны осуществить эту мечту.
//СПРАВКА. "Джойнт" – крупнейшая еврейская благотворительная организация, созданная в 1914 году. Штаб-квартира находится в Нью-Йорке. Действует в 70 странах. По окончанию 2-й мировой войны взяла на себя заботу об евреях, переживших Катастрофу и находящихся во временных лагерях беженцев, помогала финансово желающим эмигрировать в Палестину. //
Я согласилась с ней, и через несколько дней, собрав наши, более, чем скудные пожитки, тронулись в путь.
В венгерской столице за полдня нашли отделение "Джойнт" и вместе с сестрой начали готовиться к отъезду в Эрец Исраэль.
//СПРАВКА. "Эрец Исраэль – земля Израиля или Святая Земля. Так евреи называют район Восточного Средиземноморья, с большой долей условности, можно применять, как синоним термина Палестина. //
Хотели добраться туда, как можно скорее, но руководство этой организации считало иначе. Возложили на нас много работы. Надо было заботиться о людях, ожидающих алию (так на иврите называют эмиграцию в Палестину). Хаю послали в город Мишкольц. Там собралась немалая еврейская община, но было много ассимилированных людей, которые не знали иврит, имели весьма смутное понятие о сионизме, да и об Эрец Исраэль слышали немного. Ехали в эти далёкие земли, чтобы забыть ужасы лагерей, заглушить страшную душевную боль от потери самых близких людей и попытаться начать новую жизнь на новом далёком, от предавшей их Европе, месте.
Меня, ещё с несколькими членами движения, отправили в городок Бекешчабу, что южнее Будапешта. Там был приют для детей, осиротевших во время войны. Их собрали из разных мест, где они прятались во время войны: из монастырей, костёлов и частных домов. С ними уже были учителя и воспитатели.
Я получила группу, состоящую из 10 девочек. Им было по 12-13 лет. Начала учить с ними иврит. Воспринимали очень тяжело. Тогда стала учить с ними песни. Утро начиналось со звука моей мандолины – это был сигнал подъёма. Шла от кровати к кровати и играла. Вместе с детьми ждала очереди на отправку. Для венгерских властей, которые не сотрудничали с "Джойнт", это был обычный детский дом для беженцев. Книги и тетради по ивриту старались прятать. Старшие дети ходили в организацию "Вицо", где удавалось получить немного дополнительной еды.
//СПРАВКА. "Вицо" – международная женская сионистская организация. Создана в 1920 году в Палестине. Содержит сеть детских больниц, детсадов, центров помощи нуждающимся семьям.//
Мы находились в постоянной готовности, ожидая отъезда. В один из вечеров подъехал грузовик, покрытый брезентом. Сначала детей бесшумно усадили в кузов, а затем поднялись и мы. Опустили за собой брезент и сидели тихо. Пунктом назначения была Вена. Когда пересекали границу, детям запретили говорить, чтобы язык нас не выдал. Вся группа состояла из 42 детей. Кроме меня было ещё две девушки и один парень, ответственный за группу. У него и были все выданные нам деньги.
По прибытию в Вену, прямо с места высадки, парень уехал в город вместе с деньгами. Прошло несколько часов, но он не вернулся – так и исчез со всем нашим небольшим капиталом. Однако мы всё же добрались до местных отделений "Сохнута" и "Джойнт", которые очень помогли нам тёплым отношением.
//СПРАВКА. "Сохнут" – международная сионистская организация, которая занимается репатриацией евреев в Израиль. Создана в 1929 году, штаб-квартира находится в Иерусалиме.//
Оказалось, что мы были первой группой детей, спасшихся от войны, что проезжала через Вену в Эрец Исраэль. Гуляли по огромному красивому городу – такое дети видели впервые, ведь многие были родом из посёлков. Жили мы в большом доме, вблизи дворца Шенбрун, с хорошей едой и сладостями. Побеспокоились и о времяпрепровождении – я ходила с детьми в плавательный бассейн и на развлечения в пригороды. Это было большое удовольствие, жизнь моя расцветала и тело возвращалось в естественное молодое состояние. Но каждое даже хорошее дело заканчивается. Подошёл день, когда надо было отрываться от этого рая и продолжать двигаться в Эрец Исраэль.
Перед тем как уехать, использовали пятницу для организации "кабалат шабат" (встреча субботы), как когда-то делали в нашей школе. После молитвы дети читали стихи и пели песни. Выучили всё на иврите, хотя большинство из них не понимало слов. Назавтра выехали из Вены.
Прибыли на юг Германии в г. Ансбах. Место возле города называлось "Стрит ин Ансбах". Там была организована школа. Учителя –добровольцы из Эрец Исраэль работали очень ответственно. Я была инструктором и учителем иврита в группе девочек. На очередном собрании сказала, что уже сделала всё, что могла и должна сама ехать в Палестину. Искала способ осуществить это и нашла. Присоединилась к группе молодёжи, говорившей по-венгерски, что должна была ехать в рамках "Алият ноар" (молодёжная эмиграция). Все были в возрасте 15 - 18 лет, я же была постарше.
С нетерпением ждала возможности отъезда. В одну из ночей в дождливую промозглую погоду в машине с покрытым верхом тайно выехали из Германии. Двигались на этом грузовике дня три, а когда наконец-то остановились у одноэтажного приземистого здания, то были такие усталые, что сразу заснули. Утром я проснулась от птичьих голосов и весеннего солнца. Мы были на Французской Ривьере. Жили в отдельном доме, рядом с виноградником и фруктовым садом. Переоделись в летнюю одежду, вышли и, услышав обрывки фраз на иврите, долетавшие из-за деревьев, двинулись туда.
В роще встретили группу молодёжи, парни и девушки стреляли в мишень, висящую на дереве и бросали деревянные бутылки. Инструктором был энергичный кудрявый парень. Это был первый "сабра" (уроженец Эрец Исраэль), которого я увидела. Мы присоединились к тренировкам, ведь готовились к нелегальной алие и ожидались столкновения с британцами на подходе к берегам Палестины. Я была постоянным переводчиком между девушками из Венгрии и инструктором.
Однажды ночью поднялись по узкой тропе к крутому склону на берегу моря. Это было тайное место Ла-Сиута на юге (городок в заливе между Марселем и Тулоном). Там ждал корабль – старенький и маленький. Члены Хаганы (еврейская боевая организация в Палестине, занимавшаяся после войны также нелегальной доставкой еврейских беженцев в Эрец Исраэль) купили его у норвежских рыбаков и перегнали на юг Франции. Отремонтировали эту невзрачную посудину и поставили нары в три этажа. Нас затолкали в трюм, как сардин. На судно, что использовалось для 20-30 рыбаков, загрузили сотни беженцев. Условия были тяжёлые, но это был путь на свою родину, на свою землю.
Вышли в плавание. Пассажиры были напуганы, почти все впервые плыли на корабле. Затем началась морская болезнь, поскольку корабль, то поднимался на очередной волне, то будто проваливался вниз. Дышалось тяжело, в трюме не хватало воздуха. Я поднялась по ступенькам на палубу и стала на носу корабля. Вокруг темнота, только слышен плеск волн. Так проводила сумерки и, простояв почти всю ночь, встретила новый день, ещё на шаг приблизивший меня к месту мечты.
Рядом стоял парень из Хаганы. Познакомились. Дал мне мыло и вытащил на верёвке из моря ведро воды. Я умылась и почувствовала себя лучше.
В последующие двое суток море успокоилось и всем стало легче. Ещё через дня три появился британский самолёт, выслеживавший корабли с беженцами. Ночью парни перекрасили палубу, но это не помогло, англичане уже засекли нас.
На десятый день плавания корабль подошёл к берегам Палестины. Смотрела на гору Кармель, на её склоны, освещённые солнцем, и слёзы текли из глаз. Сама себе шёпотом запела "Атикву" ("Надежда" - песня, написанная в последней трети 19-го века, ставшая впоследствии гимном Израиля).
Вскоре нашу посудину, как клещами, закрыли два британских корабля. Начался бой к которому мы готовились на Французской Ривьере. Бросали в солдат пустые бутылки. Разозлившись, британцы применили гранату со слезоточивым газом. Мы тёрли слезящиеся глаза, а они поливали нас водой из больших шлангов.
На Кипре
Бой окончен. У нас и среди британских солдат было несколько легко раненных. Один парень из наших погиб. Англичане захватили корабль, ведь нам нечем было сопротивляться, кроме зубов и ногтей. Молча стояли друг против друга. Они проявили "джентельменство" – обращались вежливо, предложили тёплое питьё и еду. Мы отказались. Стояли, не ели, демонстрируя гордость и пели "Атикву". Все уговоры отвергали. Один офицер подошёл к женщине с грудным ребёнком и предложил попить, хотя бы ради малыша. Она отказалась. Но время работало против нас, все были измотаны. Пришлось перейти на английский корабль. Делали это нарочито медленно. Парни отказались подчиниться вообще. Легли на палубу, но солдаты силой перетащили их. Судно было большим, и качка почти не чувствовалась. Вскоре бросили якорь возле какого-то пустынного места. На берегу не было ни причала, ни даже какого-либо дерева. Это оказался один из маленьких островков возле большого острова Кипр.
Переправившись на шлюпках на берег, увидели много беженцев, обитавших в больших жестяных бараках. Когда-то в этих примитивных сооружениях жили английские солдаты. Поскольку большинство, прибывших на корабле, были молодыми людьми, то по приезду мы создали новый лагерь и назвали его "Деревня молодёжи". Сознательно не использовали слово "лагерь", как напоминание о страшном прошлом.
В одном из бараков располагалась маленькая комнатка, где места было лишь на две простые железные кровати. Там жила я с Шушаной, красивой стройной девушкой. Она была из Вильно, выпускница школы "Тарбут", говорила на хорошем иврите, работала санитаркой в поликлинике и была очень хороша в белом халате и белом чепчике с красным магендовидом (шестиугольная звезда). Мы подружились. Я была готова рассказать о своём прошлом любому, а Шушана большую часть времени была замкнута в себе. В те часы, когда она работала в поликлинике, я проводила уроки иврита в нашей комнате. На одной кровати сидели ученики, а на другой поставили доску, на которой лежал матрас, и я писала на ней. Всё это благодаря Шушане, доставшей где-то кусочки мела. У нас не было книг и тетрадей, но ученики желали учиться.
С момента прибытия на Кипр, я установила связь с братом Элиезером, что жил в кибуце (сельскохозяйственное поселение) Манит (за Хедерой). По моей просьбе он прислал пачку тетрадей и несколько книг. Потом приехали посланцы из Эрец Исраэль и привезли многое другое необходимое для учёбы.
Однажды Шушана вернулась из поликлиники раньше времени. Что-то было в ней не так, как обычно. Легла на кровать и заплакала. Я испугалась, села возле неё на стул и осторожно начала спрашивать, что случилось. Она не отвечала и продолжала плакать. Потом начала говорить. Первый раз за всё время знакомства упомянула о своём хорошем друге, Давиде, что был в Вильно. Они перед войной решили пожениться, но немцы его арестовали. С тех пор Давид пропал. Шушана поклялась себе быть верной и ждать. До сих пор ей это удавалось и всех женихов безоговорочно отклоняла. Но сейчас в поликлинике влюбилась в доктора. Следила глазами за работой врача Акерлинга, и удивлялась вниманию, какое он оказывал каждому больному. К нему шли, как к последней надежде. Этот доктор не только лечил, но и говорил слова поддержки. Шушана чувствовала, как каждым часом любит его всё больше. Он же не знает о её крепнущей любви. Мучилась, размышляя, что будет с клятвой ждать Давида? А пока была уверена, что если доктор поедет на необитаемый остров, она без колебаний последует за ним. Не было у неё также сомнения, что он холостой.
Хамсины (горячие ветра) на Кипре переносились тяжело, тем более для нами, которые прибыли из европейского климата. В маленькой комнатке барака воздуха не хватало. Поэтому часто сидели у входа, хотя было ненамного легче. Зной был везде.
Вдруг послышался шум мотора у другого конца барака, где жил врач. Там остановилась машина и мы увидели, как он вышел из комнаты, протянул руку приехавшей жене, обнял и поцеловал старшего сына, а другого взял на руки. С трепетом я смотрела то на Шушану, то на появившуюся семью. Её лицо сказало всё без слов. Девичья мечта исчезла в мгновение. Я начала говорить с ней, тараторила без перерыва, не помню о чём – главное было отвлечь её внимание. Она же почти не двигалась, а молча плакала навзрыд. Потом долго мы молчали и после этого случая общались только на тему алии.
Вокруг деревни был проволочный забор, что действовало нам на нервы. Понятно, там не было электрического тока, и охрана стояла не немецкая, а английская, но это была проволока и были вооружённые солдаты. Такой пейзаж навевал тяжёлые воспоминания. Однако свет в конце туннеля уже виднелся.
На Кипре существовало два лагеря. "Летний лагерь", где все жили в палатках и наш "Зимний лагерь" с бараками. Между лагерями был небольшой мост, возле которого стоял солдат с винтовкой. Я знала иврит и английский, поэтому была выбрана для связи между лагерями и свободно передвигалась от одного к другому. Постоянный охранник знал меня, всегда ему улыбалась, подмигивала и проходила по мосту. Так шла и на этот раз.
В клубке моих волос на макушке была маленькая расчёска. Она прикрывала письмо или деньги, что передавали люди Хаганы в другой лагерь. Ещё одна записка была в носке. Шла ровно спокойно, но увидела, что охранник поменялся. Сердцем почувствовала опасность, приблизилась и улыбнулась. Он был холодно-равнодушным, даже не посмотрел на меня, а позвал солдата, сидящего рядом в машине и приказал отвезти меня в ближайший город к офицеру. Так выехала на прогулку в удобной машине. В городе, остановившись у двухэтажного дома, солдат довёл меня до дверей, постучал и впустил во внутрь.
В кабинете передо мной сидела женщина-офицер, которая, не предложив сесть, приказала раздеться. Молча сняла всё, оставшись в трусах и лифчике. Она повторила: "Снимай всё!". Я стояла. "Ты не поняла?"- закричала она. Медленно начала снимать остальное, а сама думала: "Что случилось? Найдёт ли то, что у меня с собой?" Сняла даже ботинки. "И носки снимай" – сказала офицерша. С отвращением вывернула носки, и оттуда выпал на пол листок. Она тут же нагнулась и схватила его. Позвала водителя и приказала вернуть меня в лагерь.
Обратную дорогу уже не смотрела на дома и улицы в города, а думала о провале, об ущербе, который причинила. Уже потом ребята из Хаганы сообщили мне, что предусмотрительно записку зашифровали и никакого ущерба нет.
Жизнь с хмурой Шушаной давила на меня. Предложила ей поехать со мной в "Летний лагерь". Оттуда быстрее можно было попасть на желанный берег Палестины. Она отказалась, а я оставила её и переехала. Была весна, жили в палатках на берегу моря. Одевались легко. Работы не было, и целый день проводили на море. Я родилась в городе, который пересекала река Латорица, мы ходили туда летом часто, поэтому немного умела плавать. Но, когда оказалась в открытом море с далёким горизонтом, то испугалась, к тому же часто волны были большие. Это потом уже привыкла и плавала без страха у берега.
На Кипре среди беженцев встречалтсь талантливые люди, что находили себе занятие и не бездельничали. Один парень из Румынии, по имени Доцо, имел золотые руки. С помощью перочинного ножа вырезал комплект шахмат и коробку к нему, открывающуюся на петлях. Другой, Шмулик Кац, рисовал нам открытки, которые храню до сих пор. Он живёт в кибуце Гетаот и является известным в Израиле карикатуристом.
Однажды сообщили, что "гости" из Эрец Исраэль должны прибыть к берегу. Надо было скрыть этот визит. Ночью собрали ветки, разожгли костёр у кромки воды. Организовали "кабалат шабат" (встреча субботы), пели, веселились. Охрана не смотрела на нас. Парни с Хаганы прибыли к берегу уже в темноте. Им надлежало сформировать группы для алии. Утром же сказали охране, что это команда с другого лагеря прибыла играть в футбол, и они смешались с нами. Никогда не интересовалась футболом, но сейчас пошла смотреть вместе с другими беженцами. Играли упитанные британцы и наши беженцы. Болела за своих. Игра была неравной, поскольку британцы играли грубо.
Всё время думала, когда это "подвешенное" состояние закончится. Когда уже покинем эти "ворота родины", как мы называли Кипр.
В лагере стояла доска, со списком беженцев, которым подошла очередь на иммиграцию. Порядок был логичный. Кто раньше прибыл на остров, тот раньше и уезжал на историческую родину. Посмотрев внимательно на списки, увидела, что одно имя почему-то отсутствует. Осторожно вписала свои данные на это пустое место. Подружилась с девушкой из этого списка, которая оказалась разговорчивой. За два дня она рассказала мне все детали о том корабле, на котором прибыла их группа: как плыли, что ели, что делали. Слушала, как внимательная ученица перед экзаменом. Могли ведь что-то заподозрить и спросить. Подошло время отправки. Зашла в большую палатку, где сидели представители разных движений, которые организовывали доставку людей в Палестину. Задавали вопросы, чтобы отобрать своих. Спросили, какая была погода, когда вы ехали сюда? Всё. Провал. Это я не учила. Но выхода не было. Ответила: когда вышли из Германии было холодно, потом начались дожди и снег растаял. Угадала и прошла. Не знала, от счастья, что делать. Но радость была короткой. Вечером пришёл один инструктор и попросил меня отменить свою очередь в пользу беременной женщины. Роды могли начаться в любую минуту, а она очень хотела родить в Эрец Исраэль. Тяжело было опять ждать, но я уступила.
Присоединилась к группе из движения А-Шомер А-Цаир ("Юный страж"), что ехала в кибуцы и тогда, наконец, пришёл мой большой день. Поднялась на британский корабль, после короткого плавания бросили якорь в Хайфе. Затем всех нас доставили в посёлок Атлит (в десяти километрах южнее Хайфы). Там был большой перевалочный лагерь для новых репатриантов. Некоторые проводили тут долгие месяцы, поскольку не было условий для быстрого размещения такой массы людей. Я же пробыла в Атлите всего два дня. Ждать больше не могла. Подошла к одному из ответственных за отправку вновь прибывших и сказала, что у меня есть брат в кибуце Манит, он знает о моём приезде и ждёт. Меня быстро отпустили и дали апельсин в дорогу. Так в Атлите и получали фрукты - один апельсин в день. Эти плоды я впервые тут и увидела.
В гостях у брата
Из Атлита поехала автобусом в Хедеру. Дорога проходила возле арабского села, и я первый раз увидела, как молодёжь из этих придорожных сёл бросает камни в автобусы. Бросали камни и в наш транспорт. В Хедере водитель автобуса проводил меня до такси и объяснил таксисту, что мне надо в Манит. Сразу заметила, что мой иврит несколько отличается от того, на котором говорят тут.
Вышла у въезда в кибуц, прошла немного и остановила молодого кибуцника. Сказала, что я - сестра Элиезера. Парень поставил сумки, которые нёс, на обочину дороги и проводил меня до ближайшей развилки дорог. Я сказала, что сумки оставлены без присмотра, и их могут украсть. Он ответил, что внутри кибуца воров нет. Это был первый жизненный урок. Подошли к кибуцной столовой. Получила небольшой шок: вокруг здания стояли десятки мешков с апельсинами. Затем парень повёл меня к курятнику, поскольку я знала, что там работает жена брата. Появившаяся Пнина, радостно бросилась обнимать меня. Потом сказала, что Элиезер сегодня вернётся домой поздно.
Повела она меня в маленькую комнату в бараке, где они жили и начала хлопотать по хозяйству. Вскоре вернулся брат. После объятий и поцелуев объяснил, что обстановка в Палестине очень напряжённая и неизвестно, что принесёт новый день. Сказал также, что, несмотря на полученное до войны медицинское образование в Праге, по приезду в эти края, учился ещё. Сейчас у него есть джип с водителем, и он ездит по кибуцам, организовывая поликлиники первой помощи. Мы сели за стол. Я смотрела как он взял большое зелёное яйцо, разрезал, вынул большую косточку и намазал мякоть на хлеб. Сказал:
- Возьми, попробуй фрукт из рая, авокадо, ты такого ещё не ела.
Неделю не разрешали мне начать работать из-за неспокойной обстановки вокруг. Всё хотели откормить меня. Один из соседей работал на фабрике "Глас", что, среди прочего, выпускала халву. Когда узнал, что я её люблю и давно не ела, начал приносить по пачке в день.
Из-за многочисленных стычек с арабскими бандами, многих парней призывали в Пальмах (боевая еврейская организация), это сокращало количество рабочих рук. Члены кибуца Манит работали от рассвета до вечера, а ночью выходили на дежурство, ведь вокруг располагалось немало арабских деревень. Стояли на постах, хотя имели всего несколько ружей. Внутри кибуца существовала сеть окопов. Дежурили по двое. При нападении на пост, тот, что с ружьём, должен был стрелять, а другой, безоружный, бежать к столовой, где находился дежурный по кибуцу и сообщить о нападении на пост. В первый же вечер Пнина показала мне большую железную тарелку, которая висела возле барака на верёвке. Объяснила, что при опасности бьют в эту тарелку, объявляя общую тревогу, а детей ведут в укрытие.
Затем начала работать на кухне, а вечерами шла на охрану кибуца. Удивилась, что многие кибуцники хотели дежурить со мной в паре. Оказалось, что они прибыли сюда ещё до войны из Чехословакии, Польши и, во время немецкой оккупации этих стран, потеряли многих близких. От меня, как пережившей ужасы фашизма, хотели услышать, как это случилось. Я рассказывала всё, что знала – людям должна была быть известна страшная правда.
Как-то на моём дежурстве чуть не случилась трагедия. Я разглядела ночью силуэты людей и сказала об этом вооружённому охраннику. Он тоже увидел, приготовил ружьё и послал меня сообщить дежурному по кибуцу. Тот уже хотел объявлять тревогу, но, как выяснилось, это была полевая группа Пальмаха (боевые еврейские отряды, часть Хаганы) возвращалась с учений и вовремя не сообщила о своём приходе в кибуц.
Часто ездила с братом по поселениям и удивлялась, как хорошо он знает каждый кусочек Эрец Исраэль. Заранее называл еврейский посёлок и все окружающие его арабские сёла. Я же не запоминала эти странные названия. Когда приближались к британскому посту, он прятал оружие и быстро доставал его у арабской деревни. Затем ситуация стала ещё более напряжённой. Женщин с детьми отправили в ближайшее большое поселение Пардес-Хана. Дежурили в окопах и передвигались по ним только пригнувшись.
Днём работала на кухне, но не варила, а вместе с новыми подругами готовила бутерброды для солдат и охранников. Как-то раз днём в столовую попал снаряд. Никто не пострадал, но была повреждена стена. Укрылись рядом в окопе, и тут же рядом взорвался второй снаряд. Мне засыпало жёлтой пылью лицо и волосы.
Я на месте
Постепенно привыкла ко всему, но моей мечтой было поселиться в новом месте, начать с палаток и создать новый кибуц. Оставила Манит, поехала в Гиват Хавив, посетила Оген, но там господствовал венгерский язык, а я хотела говорить на языке предков. Затем в Хедере встретила Йону и Меира Блуштейнов, с которыми была на Кипре и прибыла на одном корабле. Йона пригласил меня в кибуц Якум (возле Нетании), там и осталась. Через полгода встретила Зеева, свою любовь, друга и спутника жизни.
Его путь на древнюю родину был таким же долгим, как и мой, хотя и менее драматичным. Евреи Румынии могли считаться "европейскими везунчиками". Эта страна была союзницей гитлеровской Германии, и румынские войска воевали вместе с немцами против Советского Союза. Десятки тысяч румынских парней навсегда остались вдали от родных очагов в мягкой кубанской земле и в мёрзлом грунте под Сталинградом.
Однако такой союз уберёг румынских евреев от отправки в концлагеря. Они выжили, но не смогли изгнать из своих душ ужас Катастрофы, о которой весь мир узнал в последние месяцы той страшной войны. Значительная часть еврейского населения Румынии устремилась на древнюю родину. Понимали, что их ждёт бедная полупустынная земля, но там свой народ, пусть даже страдающий и воюющий. Нельзя более оставаться в "цивилизованной" Европе, позволившей фашизму, за считанные годы, уничтожить человеческую мораль.
Зеев примкнул к группе еврейских парней, которая решила не ждать, пока посланцы из Эрец Исраэль найдут очередной корабль и договорятся о транспортировке эмигрантов из Румынии на Святую Землю. Пусть плывут старики, женщины и дети. Мы сами пройдём сколько сможем и проверим себя на прочность, решили они, ведь не исключено, что там, в далёкой Палестине, придётся сражаться за независимость новой родины.
Переправившись через Дунай, группа двинулась на запад к побережью Адриатики. Шли пешком, пока были силы, затем ехали на попутных машинах, тряслись в крестьянских телегах. Весь четырёхсоткилометровый путь до югославского порта Дубровник растянулся на несколько месяцев. Но все трудности и волнения показались совсем незначительными, когда узнали, что через два дня будет возможность подняться на корабль, отплывающий в Италию. Отдав какому-то чернявому мужичку последние часы и несколько золотых цепочек, они оказались на юге этой солнечной страны. Прошагав ещё почти сотню километров, ребята добрались до одного из лагерей еврейских беженцев. Тут, время от времени, формировались группы для отправки людей на небольших судёнышках к берегам желанной Палестины.
Будущему мужу, как и мне, пришлось пройти через лагерь на Кипре и добраться до Святой Земли в конце 1947 года. При оформлении документов он превратился из Захарии в Зеева, сохранив, однако, фамилию предков.
Наша свадьба была одной из первых в кибуце. Парни притащили несколько длинных досок, взятых на время с площадки строительства теплиц. Из четырёх штук сбили стол, две другие пошли на скамьи. Первый дом, а точнее, небольшую будку, из собранных по всему кибуцу обрезков досок и деревянных брусков, построили с помощью соседей весной сорок восьмого. Новоселье отмечали на травяной лужайке, поскольку "семейное гнёздышко" не могло вместить и десятой доли пришедших друзей. Это событие почти совпало с днём провозглашения независимости Израиля. А ещё через неделю Зеев, вместе с другими парнями из кибуца, отправился защищать нашу новую, такую желанную и долгожданную, страну от напавших арабских армий. Он воевал под Иерусалимом и в Негеве, был контужен, и с тех пор плохо слышит на левое ухо.
Я же проработала в поле под жарким солнцем совсем немного. В кибуце открыли школу, и надо было учить детей ивриту, ставшему государственным языком новой страны. Так я и осталась учительницей на долгие десятилетия. Годы бежали в заботах и тревогах – чужих детей учила и своих троих растила.
Вот так и "золотой" возраст подошёл. С некоторой опаской ждала день перехода в статус пенсионерки. Это был не страх, а естественная боязнь нового, абсолютно непривычного уклада жизни. Ученики уже не будут ждать тебя в школе, начальство не поинтересуется твоими делами. Не будет ничего, что обязательно надо сделать сегодня и нельзя отложить на завтра.