ЕРЁМИН В ЖУРНАЛЕ «ФЛОРИДА»
Ежемесячный Журнал Monday 5th April 2021
Николай Ерёмин
Родился в 1943 г. в Амурской области, с детства живет в Красноярске. Здесь окончил медицинский институт, а потом уже, заочно, – Московский литературный институт им. Горького (семинар Роберта Рождественского, Сергея Поделкова и Владимира Цыбина.) Член СП СССР с 1981 г. и Союза российских писателей с 1991г. Автор многих книг прозы и стихов.
Рассказ Николая Ерёмина «Альтернативный метод стихосложения» вошел в лонг лист Первого международного конкурса короткого рассказ журнала «Флорида» «ФлоридаКон-2011».
Живет в Красноярске.
Первая публикация в «Флориде» – 08/2011
№8(164) – 8/2014 Валентин Коллар
№10(142) – 10/2012 Всем по барабану
№2(134) – 02/2012 Куба – любовь моя!
№8(128) – 08/2011 Альтернативный метод стихосложения
ФлоридаКон-2011
Альтернативный метод стихосложения
Николай Ерёмин
- Ты помнишь чудное мгновенье? Перед тобой явился я – Как мимолeтное виденье, Как гений инобытия…- прочитал поэт Антон Новиков поэтессе Ирине Примеровой.
- Помню, помню, – сказала Ирина. – Я стояла на отвесной скале над Енисеем, а ты подошeл сзади и обхватил меня, и повернул к себе лицом, и поцеловал, и сказал, что если я сейчас же не стану твоей, то ты меня сбросишь со скалы… И я стала твоей! И до сих пор не жалею, и трепещу, вспоминая об этом. Это был май! Да, самое начало мая. По всему берегу цвели розовым и белым яблони-ранетки, и черемуха, и сирень, и ирга… Запах стоял обалденный, голова кружилась, и мы читали друг другу стихи…
- Тогда-то я и открыл свой замечательный метод альтернативного стихосложения, – сказал Антон, – вернее, ты меня вдохновила на открытие этого метода, потому что стихотворение Пушкина «Я помню чудное мгновенье», которое я хотел тебе прочесть, не смогло вместить в себя всей поэтической энергии, всего охватившего меня восторга… Именно благодаря тебе я достиг классических высот, прыгнул выше головы и стал наравне с классиками, а?
- От скромности ты не умрешь! – засмеялась Ирина. – Но этот метод сделал тебя действительно известным пародистом, и мне приятно читать твои перевертыши, радоваться и чувствовать себя причастной к чему-то новому. Кстати, что-то давненько мы с тобой не были на той скале?
И уже через тридцать минут были они за городом, на скале, и Антон, обнимая подругу, читал ей новое стихотворение, написанное альтернативным методом:
- Люблю иргу в начале мая
И с Ирой игры под иргой…-
А внизу нес свои холодные воды осенний Енисей, и на серебряных волнах стайками плавали золотые чайки и утки.
- Хочешь, сброшу тебя со скалы? – шептал Антон, бережно заслоняя Ирину от налетевшего ветра.
-Хочу! Хочу! – стонала она…
Николай Еремин
Красноярск
TAGS: ФЛОРИДАКОН-2011
AUG 1, 20110 COMMENTS
Новое имя
КУБА – ЛЮБОВЬ МОЯ!
Куба – любовь моя!
Николай Ерёмин
Певец Михаил Победоносцев лежал на операционном столе и протяжно декламировал:
- Стой, певец! Стой, родимый, куда ты?
У тебя ж – аденома простаты!..
Хирург Виктор Дегтярёв старательно мыл руки по методу Спасокукоцкого-Кочергина. Ассистент-анестезиолог готовился к проведению пациенту спинно-мозговой пункции. Операционная сестра Машенька раскладывала стерильный инструментарий.
Певец только что срочным порядком на такси был доставлен в хирургическое отделение Областной лечебно-профилактической комиссии, откуда он утром сбежал, чтобы провести в областной библиотеке творческую встречу.
Встреча длилась три часа без перерыва, и аденома простаты, рассердившись на отсутствие к ней должного внимания, в гневе пережала уретру и ввела певца, излучавшего творческую энергию, в предкоматозное состояние.
- Доктор, – сказал певец, – я ужасно боюсь!
- А вы не бойтесь. Маленький укольчик – и никакой боли. В течение всей операции вы будете находиться в ясном сознании и можете разговаривать.
- А без операции нельзя обойтись?
- Нет. Обследования, проведенные в терапевтическом отделении, из которого вы так удачно сбежали, говорят, что нельзя.
- Как же мне было не сбежать, если у меня сегодня день рождения? 62 стукнуло! Да и творческая встреча. Обещал, обещал, да всё откладывал.
- Вот и дооткладывали, – сказал хирург, склоняясь над певцом. – Так, делаем послойный разрез от лобка до пупка…
- Доктор, а можно без этих комментариев? У меня от них, как представлю, мурашки по спине…
- Можно, да только осторожно, – сказал хирург. – Хорошо. Комментарии мои будут лаконичны и понятны только моим ассистентам. Но пока мы будем заниматься своим делом, расскажите-ка нам о своих делах. Я по сути ничего ведь о вас и не знаю. Кроме того, что вы – певец и народный артист.
- Это плохо, – сказал певец. – А ведь я спел все ведущие партии в нашем прекрасном Абаканском оперном театре! «ИОЛАНТА», «КНЯЗЬ ИГОРЬ», «АИДА», «ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН», «ПИКОВАЯ ДАМА», «ТОСКА», «ЦАРСКАЯ НЕВЕСТА», «ДОН ПРОКОПИО», «РИГОЛЕТТО», «ПАЯЦЫ», «ТРУБАДУР»… Какой репертуар!
- И ни на одной из этих опер я не был! – сказал хирург. – Зато прооперировал всех ваших коллег-артистов. Ну, да ладно. Лучше расскажите, как вы дошли до жизни такой? Где родились. Кто ваши родители.
- Ах, доктор! Родился я в Магадане. Слышали о таком городе? Много о нем песен есть, но Канделаки любил вот эту:
Магадан теперь, как Сочи!
На-ни-на… На-ни-на…
Солнце греет, но не очень…
На-ни-на…На-ни-на… Ну, и так далее.
И были у меня два отца и одна мать…
- Шутить изволите?
- Какие тут могут быть шутки? Моего будущего биологического отца по сфабрикованному делу репрессировали как врага народа и сослали в места лишения свободы на 10 лет. Но мне ужасно повезло. Мой второй, идеологический отец, вождь всех времен и народов, издал указ, по которому жены заключенных могли в последний год срока приехать и разделить с мужем его участь. Каково? Таким образом, он поспособствовал моему зачатию. Мать доехала до Владивостока на поезде. А дальше, до Магадана, – на пароходе «Находка», вместе с тремястами таких же декабристок. В 200 метрах от берега «Находка» подорвалась на мине. Но, слава Богу, все были спасены. И вот ровно через девять месяцев, в бараке, на зоне, я и увидел свет.
Все три оставшиеся до освобождения месяца я так орал, что зэки сочувственно говорили моим родителям: «Не иначе, как певцом будет!»
И не ошиблись.
Из Магадана мы переехали жить в прекрасный сибирский город Абаканск.
Папа работал на ПВРЗ – паровозовагоноремонтном заводе слесарем, пока его не выгнали за пьянку. Мама там же – техничкой. Жили во времянке, втроем, и еще угол сдавали то одному, то другому постояльцу.
Когда учился я в шестом классе, в школе ввели уроки пения и организовали хор. Хормейстер Федор Федорович устроил прослушивание, заставил всех по очереди петь самую популярную тогда песню «Куба – любовь моя».
Я проорал первый куплет так громко, что Фефе, как мы его прозвали, захлопал в ладоши и, перекрывая мой ор, воскликнул:
- Довольно! Хватит! Михаил, у тебя нет ни голоса, ни слуха. Поэтому я буду ставить тебе пятерки просто так. Только ты на занятия ко мне не ходи. Договорились?
И стал я частично свободным человеком. У всех – пять уроков, а у меня – четыре. Что хочу, то и делаю. Мама – на работе, папа – неизвестно где и с кем выпивает. Дома – квартирант дядя Рома, аккордеонист филармонии.
Вот он-то однажды меня и спросил: «В чем дело?» И удивился. И за неделю научил меня правильно петь «Куба – любовь моя», и всю нотную грамоту потом объяснил, и голос мне поставил.
И вот в конце учебного года пришла комиссия из РайОНО, познакомиться с успехами нашего школьного хора, и увидела, что все на сцене поют, а я молчу. Молчу, потому что Фефе запретил мне рот открывать.
- Мальчик, а почему ты молчишь? – председатель комиссии спрашивает.
- Да ему медведь на ухо наступил! – объясняет Фефе , и все хористы дружно смеются.
А председатель берет в руки баян и говорит:
- Что ж, давайте проверим! А ну-ка, спой нам песню «Куба – любовь моя», да так, чтобы Фидель Кастро услышал.
И я запел.
И все были поражены.
И когда я кончил петь, все от души захлопали в ладоши, а председатель объявил, что включает меня в группу школьников, едущих на Кубу для творческого обмена.
На Кубе я действительно познакомился с Фиделем Кастро. Мы до сих пор с ним изредка переписываемся. За месяц, проведенный на острове Свободы, я обучился испанскому языку, стал петь по-испански и, несмотря на строжайшую дисциплину и контроль, попробовал и кубинский ром, и гаванскую сигару.
Так что, когда я вернулся в школу, стал я легендой, героем и звездой первой величины
Мама моя по-прежнему работала техничкой, и мы, благодаря квартиранту, кое-как сводили концы с концами. Но внезапно появлялся пьяный папа и требовал у мамы денег. А однажды пришел поддатый, открыл дверь и говорит ей:
– Не дашь денег – убью! – Да как метнет в нее кухонный нож! Да так сильно, что я потом не смог его вытащить из деревянной перегородки.
Мама молчит, слова вымолвить не может.
А я встал вдруг между нею и отцом и говорю:
- Уходи из нашего дома! И чтобы глаза мои тебя больше не видели!
Сказал – и аж задрожал весь.
- Ты чего, сынок? – начал было отец.
- Уходи! – повторил я.
И, представляете, ушел он. Ушел навсегда из нашей жизни.
Говорят, после этого он за ум взялся, пить бросил. Женился, и даже мальчик у них родился. Брат мой. Но я о нем так до сих пор ничего и не знаю.
Школу я закончил с похвальной грамотой, и устроила меня мать на ПВРЗ учеником токаря.
- А с пением как же? Бросили? – спросил хирург и добавил, обращаясь к ассистенту и операционной сестре: – Начинаем экстирпацию. Будьте особенно внимательны. Так. Зажимы. Кетгут. Скальпель.
- Как же, бросишь тут, когда мать постоянно твердит: «Учись, человеком станешь!» Так что днем – работа, а вечером музыкальная школа при Дворце культуры имени Карла Либкнехта.
И потом, в армии, когда в стройбате служил, – пел в свободное время.
Лишь после армии, когда поступил я в музыкальное училище, только тогда я запел по-настоящему. Благодаря любви. Да.
Звали ее Зоя Ильинична Сологуб. Была она преподавателем вокала.
Только меня увидела, только меня услышала, так через день и призналась:
- Мишенька, – говорит, – двадцать два года я ждала этой встречи!
Разве на такие слова что-нибудь возразишь?
Всю свою душу она в меня вложила, всю свою любовь, пока приемам пения и тайнам дыхания обучала… А когда пришло время окончания училища, сказала:
- Все, Миша, ты теперь сформировавшийся певец. И никто тебя ничему новому не научит и не переучит Можешь петь в любом театре. Но, знаешь, без высшего образования, без диплома, в нашей бюрократической стране все дороги будут тебе закрыты. Поэтому езжай в Москву, в консерваторию. Вот тебе рекомендательное письмо. Там меня знают. И ценят. Держись самостоятельно – и тебя тоже будут ценить.
- А как же наша любовь, Зоенька? – спрашиваю я.
- А никак. Стара я, Миша, стала для тебя, ушли мои годы. Спасибо тебе за то счастье, что я испытала. Езжай. И не оглядывайся назад. Жизнь оперного певца всегда полна любовью. Новая партия – новая любовь. И никуда от этого не денешься. Любовь – одна. Принимай каждое новое чувство как продолжение предыдущего. С открытым сердцем.
- И как вас в консерватории приняли? – спросил хирург и добавил чуть тише: – Зажим. Кетгут. Скальпель.
- Всё было, как сказала Зоя. И как Вольф Мессинг мне предсказал. Случилось так, что возвращался он с гастролей в Москву, и ехали мы с ним в одном поезде, в одном купе. Я молчал, думал о поступлении в консерваторию. А он вдруг все мои мысли и озвучил. Разговорились. И потом, когда в Москве прощались, задержал он мою ладонь в своей и, глядя пристально в глаза, произнес с каким-то особенным чувством: – Пой, Миша, пой! Все сложится хорошо. Потому что дано тебе столько, сколько и десятерым вместе взятым не снилось!
И стал я студентом консерватории.
И познакомился со всеми знаменитостями. И все приняли меня в свой круг. Свешников, Светланов, Бабаджанян, Магомаев, Покровский, Ведерников, и Гуго Тиц… Слышали о таком?
- Нет, не слышал, – сказал хирург, – Сейчас может быть немножко больно, так вы потерпите… Зажим. Кетгут. Скальпель… Хорошо! Не больно?
- Нет, – сказал певец. – Так вот, Тиц, профессор консерватории, педагог, солист Всесоюзного радио. Когда Гитлер грозился захватить Москву, то сказал, что первым расстреляет диктора Левитана, а вторым – певца Гуго Тица, за его антифашистские песни. Вот под руководством Гуго Ионатановича я и имел честь обучаться и заканчивать консерваторию.
- Про Тица ничего не знаю, а вот про Вольфа Мессинга наслышан. Два купленных на свои деньги и подаренных военным летчикам самолета… Чтение мыслей, предсказания, гипноз… Неужели это все правда?
- Правда, чистейшей воды. Я несколько раз встречался с Вольфом Гершеньевичем, так, представьте, после этого как под гипнозом был. А восьмого ноября, когда он умер, спел Риголетто и, когда узнал, голоса лишился. И подумал, грешным делом, все, гипноз закончен. Петь больше не смогу.
Друзья мною восхищаются: – Вчера ты пел, как Бог! – А я в ответ шепчу им: – Да, вчера, а вот сегодня…
И посмотрела меня главный фониатр клиники Большого театра, выдающийся оториноляринголог, профессор Валентина Антоновна Фельдман-Загорянская, и говорит:
- Мишенька! Да у вас огромная дыра между голосовыми связками. Дыра явно психогенного характера. Я, конечно, могу укол сделать, скальпелем кое-что, но тогда мне придется взять у вас расписку, что все последствия вы берете на себя. Лучше давайте поступим так. Подождем полгодика. Никакого пения и никаких разговоров. Вы даете мне обет полного молчания! И мы ждем.
- Ну, и как, выдержали вы обет молчания? – спросил у певца хирург.
- А что мне еще оставалось делать? Молчу, а сам арию Фигаро из оперы Моцарта «Свадьба Фигаро» мысленно повторяю.
Зато когда голос вернулся ко мне и приехал я в город Казань на ярмарку вокалистов, уже как выпускник консерватории, произошло невероятное. Я так спел на ярмарке, что все театры Советского тогда Союза одновременно пригласили меня к себе на сцену.
- Небывалый случай! – воскликнул ректор консерватории. – Миша, куда тебя распределить? Решай!
- Ну, нет уж, – сказал я, – во все театры одновременно я распределиться не могу, а обижать никого не хочется. Давайте мне свободный диплом!
И стал я свободным художником.
И вернулся сюда, в распрекрасный наш сибирский город Абаканск, к маме. И мне, наверное последнему оперному певцу при социализме, дали возможность самому выбрать себе по вкусу государственную квартиру!
И стал я ведущим солистом Абаканского государственного театра оперы и балета, где никто, кроме меня, две с половиной октавы взять не мог. Женился. Детьми обзавелся, внуками…И почувствовал себя самым счастливым человеком в мире, который, кстати, весь этот самый мир и объездил с гастролями вдоль и поперек. Так что все, чего я хотел, все у меня сбылось. И лишь одно меня тяготит, что до сих пор не знаю, где могилка моего отца. И брата своего не видел, найти бы его!
Сегодня мне исполнилось 62 года. Как вы, доктор, думаете, сколько я еще проживу? Я ведь преподаю в Академии музыки и театра, хочется своих учеников на ноги, как говорится, поставить и на большую сцену вывести.
- По моим наблюдениям, – сказал хирург, – тот из мужчин, кто пережил свой критический возраст, 62 года, тот еще долго живет.
Вот, полюбуйтесь-ка на свою аденому. Какую красавицу вы в себе вырастили! Теперь она мешать вам не будет. Живите, сколько хотите! Машенька, – обратился он к операционной сестре, отправьте пунктат на анализ, а ее положите в банку со спиртом, чтобы потом студентам показывать. Редкий по своей величине экземпляр!
А что касается поисков брата, так по некоторым признакам я и есть, Миша, брат твой младший. Как звали батюшку нашего репрессированного и посмертно реабилитированного? Семен Семенович Дегтярев?
- Точно. И я был бы Дегтяревым, да когда получал паспорт, взял фамилию матери.
И прославил ее как Михаил Семенович Победоносцев, певец, народный артист, профессор, доктор искусствоведения.
- А я взял фамилию отца и вот, весь на виду – Виктор Семенович Дегтярев, хирург, профессор, доктор медицинских наук.
Выздоравливай, брат мой! Сам вставай на ноги и учеников ставь. Операция прошла успешно. Вместе сходим на могилку отца. Я знаю, где она.
- Точно?
- Точнее не бывает.
- Ну, а я тогда, брат мой, приглашаю тебя на Кубу! В гости к Фиделю Кастро! На остров свободы, рому кубинского попить, сигар гаванских покурить, – сказал певец и включил свой знаменитый баритон:
- Куба – любовь моя!
Остров зари багровой.
Песня летит, над планетой звеня.
Куба – любовь моя!
- У больного послеоперационная эйфория! – сказал хирург. – Машенька, сделайте ему два кубика димедрола с промедолом, пусть счастливый человек хорошенько отоспится!
Николай Ерёмин
Красноярск
TAGS: НИКОЛАЙ ЕРЕМИН, НОВОЕ ИМЯ
ВСЕМ ПО БАРАБАНУ
В гостях у сказки
Всем по барабану
Николай Еремин
Увы, я родился немым.
Случилось это в военном 1943-м году в прекрасном сибирском городе Абаканске. Помню, в один из праздничных дней моего рождения по городу, как бы специально, кто-то развесил плакаты: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» А по радио мальчик-невидимка пел про веселого барабанщика.
Песня мне очень понравилась. Мой папа, включив радио погромче, маршировал по комнате в такт барабанным ударам и подпевал:
«Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо.
Вперед продвигались отряды.
Спартаковцев, смелых бойцов.
Средь нас был юный барабанщик,
В атаку он шел впереди
С веселым другом барабаном,
С огнем большевистским в груди…
Однажды ночью на привале
Он песню веселую пел,
Но, пулей вражеской сраженный,
Допеть до конца не успел.
Промчались годы боевые,
Закончился славный поход.
Погиб наш юный барабанщик,
Но песня о нем не умрет!»
Помню, как я заплакал после слов «Погиб наш юный барабанщик». Мне стало жалко юного барабанщика, потому что мы жили в бараке на улице Спартаковцев, и барабанщик вполне мог быть одним из моих многочисленных друзей.
Мне захотелось, чтобы у меня тоже был барабан и чтобы я научился на нем барабанить, и чтобы все мои друзья слушали, как я хорошо барабаню, и маршировали бы вместе со мною и с папой.
Мой папа был контужен на фронте, комиссован и как инвалид работал плотником в вагонном депо станции Абаканск.
Я был немым, но не глухим, и все слышал. И хорошо слышал, как однажды в наш барак пришли какие-то люди и арестовали моего папу за то, что он рассказал на работе анекдот про Сталина.
Папу посадили в тюрьму, маму выслали на Дальний Восток, а меня определили в интернат для глухонемых.
В интернате я очень плохо засыпал по ночам. Тогда ко мне подходила старая воспитательница тeтя Мотя, садилась на табуретку у моего изголовья, гладила меня по голове и пела мне песню:
«Белое море, красный пароход.
Сяду, поеду на Дальний Восток.
На Дальнем Востоке пушки гремят,
Белые солдатики убитые лежат…
Мама будет плакать, плакать и рыдать,
А папа поедет на фронт воевать…
Дайте мне подушку, дайте мне кровать,
Сяду на лягушку, поеду воевать!»
Я представлял маму на Дальнем Востоке, вспоминал папу и засыпал.
В интернате меня приняли в пионеры, повязали на грудь красный галстук и научили играть на барабане. Во время торжеств я всегда стоял у красного знамени, барабан на груди, левая рука с барабанными палочками опущена, правая поднята в салюте над головой. А вокруг меня хор воспитателей пел песню про барабанщика.
Но я уже не плакал. Мне уже не жалко было веселого барабанщика, жалко было папу и маму, но к этой жалости я привык.
Когда мне в 1953-м году исполнилось десять лет, Сталин умер, и про него стало можно рассказывать анекдоты.
Тогда моего папу выпустили из тюрьмы, а маме разрешили вернуться в прекрасный наш город Абаканск.
Встреча с родителями в вестибюле интерната была настолько для меня неожиданной и радостной, что я закричал:
- Здравствуй, мама! Здравствуй, папа! – и таким образом избавился от немоты.
- Это чудо! – сказала, обнимая меня, моя мама. – Слава Богу!
- Никакое это не чудо, – сказал, обнимая меня, папа. – Просто в интернате очень хорошие врачи, и они вылечили нашего мальчика, ведь, правда, сынок?
- Да, – сказал я, – здесь очень хорошие врачи! – и надел на грудь барабан, и стал отбивать торжественный марш.
На дробь барабана сбежался весь интернат. Все радовались за нас, и поскольку я уже не был немым, меня отпустили, и стали мы жить все вместе в прежнем бараке на улице Спартаковцев.
Мама устроилась уборщицей в школу, куда я стал ходить в третий класс.
Папу на прежнюю работу в депо плотником не взяли, и он стал работать могильщиком на кладбище Бадалык.
Жили мы хорошо.
В те годы много людей умирало, и никто из родственников умершего не скупился на похороны, у всех по давней русской традиции было кое-что отложено «на черный день».
Так что можно сказать, в Абаканске были сплошные черные дни. А про белые ночи я тогда еще ничего не знал.
Иногда папа брал меня на кладбище, и там я познакомился с художником-графиком Петром Ивановичем, который на мраморной полированной надгробной плите при помощи молотка и острого закаленного гвоздя высекал портреты умерших.
- Что стоишь, глазеешь?- сказал однажды мне Петр Иванович. – Вот тебе фотография, вот инструмент, попробуй, чем зря время терять.
Я попробовал, и у меня получилось! Да так похоже.
- Как живой! – похвалил Петр Иванович, – чуток подправлю, и порядок. Вот тебе три рубля за работу.
Три рубля!
Это были деньги.
Сто граммов конфет подушечек стоили десять копеек.
И я почувствовал, как хорошо быть богатым человеком.
Родители поощряли мое занятие.
- Все-таки помощь семье, – говорила мама и забирала у меня заработанные деньги. – Мал еще деньгами распоряжаться. Не думай, что от них одно добро, зла не меньше!
И действительно, чем больше мой отец зарабатывал, тем больше пропивал с могильщиками или в одиночку. Каждый день приходил он с работы пьяным, оправдываясь, что пьет из-за старой фронтовой контузии, вызывающей у него постоянные сильные головные боли. Ругался с мамой все чаще и чаще из-за каждого пустяка и однажды во время очередного скандала умер от разрыва сердца.
Я окончил школу и, освобожденный от службы в армии из-за плоскостопия, занял его рабочее место на кладбище.
И поклялся над могилой отца: никогда в жизни не выпивать!
И сдержал свою клятву.
Можно сказать с уверенностью, что я единственный трезвенник в Абаканске, поскольку непьющих у нас в городе нет. Все вокруг пьют, веселя душу свою.
Вот и Петр Иванович умер, хлебнув технического спирта…
А я сижу на его табуретке перед мраморной плитой у входа на кладбище и высекаю очередной портрет… А умершие все богаче, все круче, все авторитетнее. А памятники все дороже, все вычурнее, а портреты все крупнее…
И, в конце концов, решил я поставить свое дело на широкую ногу. Прошелся по художественным школам, отобрал десять молодых одаренных парней, обучил их графическому мастерству, заставил свою маму окончить курсы бухгалтеров, заказал печать, открыл счет в банке, зарегистрировал ООО «Мрамор» – и дело пошло.
Деньги делают деньги, а я – свободный частный предприниматель – руковожу процессом.
А как построил себе трехэтажный коттедж и переехал туда с мамой из барака на собственном мерседесе, так стал подумывать о женитьбе.
Вокруг молодые преуспевающие бизнесмены по саунам да по ночным клубам счастья своего ищут. А я не такой. Женский контингент этих заведений хорошо известен – жадные вертихвостки…
Мне же хочется, чтобы невеста моя была и умной, и красивой, и верной, и хозяйственной, и доброй, и страстной, когда надо, короче, и женой и любовницей одновременно.
Этакой сказочной Василисой прекрасной.
Только где ее возьмешь?
Пораскинул я мозгами и придумал. Решил организовать духовное общество под названием «Взаимный интерес» при областной библиотеке, чтобы приходили туда, кто хочет, пели, стихи читали, раскрывали свои таланты, данные от Бога, разговоры вели, чай с конфетами и печеньем пили…
Директор библиотеки ухватилась за мою идею.
Организовал я рекламу на радио, телевидении, в газетах и в журналах – и надежды мои полностью оправдались!
Она возникла на третьем музыкально-поэтическом вечере.
Назвалась Татьяной.
Красавица, умница, стихи пишет, на гитаре играет, музыку сочиняет – и поет , да как поет! – ангельским детским голосочком. Закроешь глаза – и кажется, что ты опять маленький мальчик, и не можешь уснуть, а хочется, и откуда-то с высоких радужных небес доносится до тебя колыбельная песня, не песня, а мечта воплощенная, и бередит она сердце твое, и волнует, заставляет учащенно биться, а потом нежно успокаивает…
И влюбился я в Татьяну.
И провели мы с нею несколько белых ночей среди цветущей черемухи, и ответила она мне полной взаимностью.
Так что на радостях срочно купил я оборудование для музыкальной студии, разместил его на третьем этаже своего коттеджа, пригласил Татьяну и сказал:
- Вот, дарю тебе! Чтобы ты записала здесь первый альбом своих песен.
И пока мы в обществе музыкантов, аранжировщиков и прочих деятелей искусства записывали диск, чувства наши окрепли, и решили мы пожениться.
С тех пор и живем, общие песни поем, новые альбомы в свет выпускаем.
Было дело, благотворительный концерт для сотрудников интерната глухонемых мы дали, а потом для учеников и преподавателей школы, где я учился и где мама моя уборщицей работала.
Успех – не передать словами.
А когда родился у нас маленький Алик и встал на ноги, купил я всем членам нашей дружной семьи по барабану.
Ходим мы втроем по зеленому лугу около коттеджа, смеемся, прикалываемся, стучим в барабаны и горланим песню о веселом барабанщике…
А мама моя сидит в сторонке на кресле-качалке, на коленях барабан и барабанные палочки держит и потихонечку плачет, глядя на нас…
Старенькая она уже.
Николай Еремин
Красноярск
TAGS: В ГОСТЯХ У СКАЗКИ, НИКОЛАЙ ЕРЕМИН
OCT 1, 20121 COMMENT
1 Comment
1. nik_eremin says:
October 4, 2012 at 9:26 am
Перечитал свой рассказ в журнале и над последней строкой заплакал, как Максим Горький. Это были слёзы очищения, некий ктарсис, который я желаю пережить и моим неизвестным читателям, от всей души. Николай ЕРЁМИН 4 октября 2012г Красноярск
Рожденные в августе
Валентин Коллар
Валентин Коллар
16 августа 1937г – 22 июня 2006г
ВАЛЕНТИН КОЛЛАР
Валентин Коллар
К сожалению, и ГУГЛ ничего не знает о великом украинском поэте, о котором до сих пор умалчивают на Украине.
Валентин Иосифович Коллар всю жизнь проработал шофёром в Николаевском порту.
Он учился вместе со мною в московском Литературном институте им Горького с 1971 по 1977 год, на заочном отделении.
Его отец был репрессирован. Об этом знали только я да ректор Владимир Фёдорович Пименов, добрейшей души человек. Который принял его на заочное отделение и при встрече всегда ободрял и обнадeживал Валентина до самого момента реабилитации его отца.
Когда настал долгожданный день, Валентин показал мне этот документ. Глаза его лучились.
А стихи он писал замечательные.
Это неоднократно подчeркивал наш творческий руководитель Владимир Дмитриевич Цыбин.
В Одесском издательстве каким-то чудом увидели свет две тоненькие, не толще спички, книги Валентина Коллара.
Они у меня есть, с дарственными надписями.
И всё!
По характеру Валентин был общительно-стеснительным.
Но упорным и целенаправленным.
Мы дружили, и свои дипломные работы защищали в один день.
Председателем комиссии был писатель Вл. Лидин.
Член комиссии поэт Дмитрий Ковалёв, поздравляя Валентина и меня, сказал, растроганно:
- Это редчайший случай, чтобы два поэта, из одной группы, и защитились с отличием в один день!
Валентин, воодушевлённый, уехал к себе в Николаев, но в литературную среду не стал внедряться, а продолжал работать шофёром и писать стихи по-украински.
У него была жена Галя и сын Олег, которых он очень любил и заботился о них самозабвенно.
Жили они на первом этаже в маленькой хрущёбе. Поэтому стихи он писал, запираясь в туалете.
Я был у него в гостях в Николаеве.
Сохранился снимок.
Мы переписывались. Из писем я узнал, что когда случилась Чернобыльская трагедия, Валентин первым пришeл к начальнику гаража и сказал:
- Посылай меня на ликвидацию последствий!
- Тебе что, больше всех надо? Работай, как работал. Никаких указаний сверху насчeт «посылай» не было.
И всe же Валентин сходил, куда надо. И поехал в Чернобыль. И тушил излучающий смертельную радиацию энергоблок.
И, конечно же, схватил запредельную дозу…
А потом опять просил его командировать, и ездил ещe и ещe…
Николай Ерёмин слева и Валентин КолларИ вот – нет на земле моего друга, великого украинского поэта Валентина Коллара.
И нет о нeм ничего в ГУГЛЕ.
Остались только две тоненькие книжки.
И всё.
Аминь
Царствие ему Небесное! Земля пухом…
А я смотрю на фотографию, где мы вдвоём, и повторяю его стихотворение:
ПАРУСА:
«Пусть хлещет кровь из ран!
Не врите,
Что с болью
Невозможно жить…
И паруса
На бинт
Не рвите!
Иначе как нам дальше плыть?»
Николай Ерёмин, г Красноярск
От редакции. Сибирский поэт и автор «Флориды» Николай Еремин весной этого года издал за свой счет первую в России книгу своего друга и сокурсника Валентина Коллара. Он так и назвал ее «Валентин Коллар – великий украинский поэт». Оформил книгу сын поэта художник Олег Коллар. Пусть после смерти, но справедливость восстановлена и стихи поэта из Николаева будут жить, а значит, будет жить память об этом скромном и талантливом человеке.
AUG 1, 20141 COMMENT
1 Comment
Николай ЕРЁМИН says:
August 7, 2014 at 1:09 pm
Думаю, читателям «ФЛОРИДЫ» будет интересно прочитать несколько стихотворений из книги. Николай ЕРЁМИН.
Валентин КОЛЛАР
* * *
З хмарочоса сторч головою не кинуся,
Щоб розважити вчинком дивним знайомих…
Мене б занести до книги Гіннеса –
Народився в СРСР п;ятдесят з гаком років тому
І досі живу… мислити здатен…
Не пам;ятаю жодної дати…
* * *
Я николи вільним не був,
Хоч це слово знав… і забув.
Я залежав від спеки і снігу,
Неприємностей, випадку, вигод.
Від малих і великих обставин,
Світ якими мене обставив.
Та по-справжньому вільним стану, коли
Припаркують до тіла мого домовину –
Ланцюги обумовлення скину
І… душа заболить.
* * *
О, преславна повіє, славо!
Скільки душ загубила ти,
Щоб привласнити дике право –
Нас до світлої вести мети?..
Заблукали твої керманичі,
Затуливши зірками очі…
Клан могутніх Іванів Іваничів
Нашим лихом гендлює охоче…
Проросли Карабахи та Прип;яті
Із байдужості наших сердець…
Скільки ж лиха нам треба випити,
Щоб дикунству покласти кінець?..
* * *
А.А.
Грішним пензелем намальований
На іконі сумує Бог.
А художник, нестатком згорьований,
Набирає у шинку борг,
Що зроста веселковою аркою…
– Де ж твій Бог? – запитують люди.
А художник, схилившись над чаркою,
Сам собі: – і ніде… і повсюди…
* * *
Що мене під зорями вабить –
Гроші, слава, горілка, баби?..
Врешті решт це все суєта,
Швидкоплинна, нікчемна мета…
А пройти б крізь кохання, падіння і шал,
Щоб не вмерла безсмертна душа…
* * *
Дали волю!!!
Боже, ти прийми подяку!
Підкажи, що з волею робити?..
Захиріли, ледь не дали кляку –
В черзі сім десятків на це вбити!..
А які там ще грядуть Укази?…
Що пїдкине нам Козирний Туз?..
Простягаю, професійний блазень,
Для подачки свій старий картузі…
* * *
Очі бездумно блукають по стелі…
Що намагаюся там відшукати?…
Самотньо мені, як пісчинці в пустелі,
Де всі, як на подив, мільйони – близнята,
І долі одним візерунком вишито,
І душі духом одним прошиті…
Однаковим легше у світі вижити…
Вижити легше, звичайно… а жити?..
* * *
Треба в море… та вкрали весла…
Не душа , а журлива гора,
Бо приречений жити чесно,
Я живу, як звичайний жебрак…
* * *
Ми за життя не ганьбимо нікого,–
Я маю на увазі керівних.
А прийде час – лиш відпливуть до Бога,
То ми, як зграя дика, всі на них.
Ми за життя не славимо нікого –
Я про поетів з іскрою в душі.
Коли ж в труні їх похолонуть ноги –
Здіймаєм плач до світових вершин.
Чи щирості нам ненька не додала?..
Чи розгубили людяність свою?…
Система, кажуть, просто засмоктала
І трин-трава!.. І все нам по …
* * *
“…настоящая русская еда –
украинский борщ…”
Програма “Утро”, ЦТ,
21 червня 1991 p.
Хто в вас, люде, губи не оближе,
Гріх таке й подумати, їй-бо! –
Вчувши, що російська ліпша їжа –
Український знаменитий борщ!
Маю душу, як гора круту,
Неприступну, наче скіфський щит:
Пропоную фірмову туфту –
Українські славнозвісні щи!
Стихи прислал мне из города Николаева по моей просьбе сын Валентина Олег. А подготовить их к печати помогли Владимир Рыжков из Ростова-на-Дону и “В. Кувшинов, ass.” из города Донецка
Остаётся только добавить, что снимки сделал Олег, когда я был у моего друга в гостях в городе Николаеве
С уважением ко всем, кто прочитал этот материал Николай Ерёмин г Красноярск
Leave a Reply