Утро опять предвещает жару. С самого начала этого лета не было дня хотя бы с намёком на облака. Прожарив, просушив и так иссушонную землю, солнце садится в мутную мглу, обещая на завтра продолжение пекла. Идёт "горящее лето" 2010 года.
А сейчас, в воскресное утро, смотрю в окно на недальнее заречье; в той стороне, в прибрежном лесу моя дача.
И что-то не нравиться дымка, поднимающаяся над прибрежными осокорями. Звоню соседу по даче, он пенсионер, живёт там всё лето.
-Толя, привет! Как ты...?
-Тут такое... приезжай скорее! Горит всё сильнее...пожар, пока далеко, но быстро идёт... в нашу сторону.
- Пожарных вызвали?
-Да, уже машины вижу, гудят кругом, слышно.
От дома до дачи -пара километров, за рекой. На машине, кружаля, набирается все пятнадцать, да вряд ли проедешь, уже, наверняка, оцеплено. Чуть не бегом на мост, он рядом, а там, к железной дороге тропы к дачам. В леске перед насыпью встречаются, бредущие под тяжестью спасаемого добра, дачники. На мои торопливые расспросы только отмахиваются: "Там всё горит".
Поднимаюсь на насыпь, путь перекрывает подъезжающий, как понял, пожарный поезд. Остановился состав. Картина с высоты насыпи страшная. По всему дачному массиву огонь и дым. Клубы гари поднимаются на высоту, и там, вверху, взрываются яркими сполохами огня. Поднятый огнём и жаром ветер несёт высоко перед огненным валом горящий мусор, поджигая новые очаги. Пожарные с поезда быстро распускают рулоны рукавов, бегом разносят, стыкуют, и вот уже видны в разных местах серебрящиеся струи из брандспойтов. Но это здесь, близко, а там, в середине массива, море огня. У пожарных, как понял, уже нет возможностей тушить каждую дачу. Вижу, как их машины, одна за одной, едут куда-то вдаль. Значит, что бы остановить огонь на пути к пригородным деревням, не пустить дальше в пойменный лес. А вот полиция выводит
большую группу садоводов из пожарища. Многие с грузом спасаемого добра.
Похоже - дачи наши обречены. Под канонаду стреляющего шифера, уханья взрывающихся газовых баллонов, ухожу в печали домой. Новую дачу мне уже не осилить, надо принять случившееся, заканчивать с этим. На обратном пути, с моста виден чёрный шлейф дыма, уходящий далеко над окраиной города. Река спасительница, а берег в огне до воды..
На следующий день едем с женой посмотреть, погоревать. Въезжаем в ещё кое-где дымящееся пожарище. Картина для съёмок военных фильмов -искарёженные огнём строения, развалины, поверженные огромные осокори.
И видно всё далеко-далеко, нет ни деревьев, ни кустов. Подъезжаем и... вижу дачу мою, дачу соседей... невредимые, ещё несколько. Конечно, очень обрадовались. Анатолий, сосед, уже бродит по участку, тоже не скрывает радости. Как же так нам повезло? А всё просто - ещё в мае полыхнули рядом с нами заброшенный дачи, выгорело несколько, были быстро потушены. Обошёл нас огонь, гореть нечему.
Но часть огородных посадок, одна яблоня, пострадали от огня. Но грех нам ныть. Рядом от домиков, а где и хороших домов, плодовых деревьев - обгорелые развалины, слой золы, горюющие люди с тоской смотрящие на ушедшее прахом добро, создаваемое и выращиваемое многие годы. У нашего домика огонь всё-таки "слизнул" несколько кустов вишен и куст тёрна. Давно, при покупке участка, старый хозяин, старый во всех смыслах, рассказал, что участок этот на месте лесной опушки; здесь тёрн рос, шиповник. А этот куст убирать не стал, и слегка смущаясь своей сентиментальности, сказал, что соловьиное гнездо в нём. "Разные или одна и та же пара тут живут, поют всю весну.
Бывало, с женой прям заслушивались, теперь вот один... только вспоминать остаётся. Вы уж, того, тоже не убирали бы куст, просьба моя такая вам".
Конечно, куст и не подумал убирать. И первую же весну, под вечер, начинался соловьиный концерт; наш, прямо солист на фоне отдалённого хора вторящих ему из прибрежных зарослей ивняка и черёмух. А сейчас... только острые пенёчки от стволов куста торчат из чёрной земли в ряду погоревших, но сохранившихся вишен. Значит гнездо нашего певца с ещё не вылетевшими птенцами ушло в горящую высоту. Сколько их, таких птичьих трагедий, да только ли птичьих, в таких страшных явлениях происходит. Солнце меж тем набирает сил. Ладно, всё на потом, пока пусть хоть проветриться, что ли...
И вдруг из уцелевшего вишарника... соловьиная песня. Да какая! Звонкое щёлканье, с переливами, руладами, какая-то отчаянность, трагичность в этом пении. Жена застыла в изумлении, показывая мне на кусты, откуда шли
звуки, напоминающие о давней весне. Но...начало июля. Какой соловей. Чувствую волной накатывающуюся грусть от этой несвоевременной, явно нерадостной песни. Подошёл Анатолий.
-Ребята, а ведь это он от тоски, от горя, видать, так заходиться. Вот ведь,
пичуга малая, а как потерю свою переживает.
Мы стояли, молча слушали прощальную песню малой птахи, переживающей свою большую беду, оглядывая одноцветную картину пожарища, и была она чёрного цвета. И только небо, высокое, безоблачное, обещало впереди доброе и светлое.
Неостановима жизнь. Уже осенью, следующей весной застучали топоры, молотки, зажужжали мотопилы. Поднимались новые дома, малые, разные, сажались тоненькие ещё, деревца, будущие яблони. С радостью видели мы, как от пеньков вишен,
от корневищ бывших виноградных лоз, буйно идёт новая поросль. И терновый куст не отстал, зазеленели новые ростки, а это значит уцелевшие мощные корни быстро всё восстановят. Потом вовремя, как положено, очень редко где,
но зазвучали в начинающихся сумерках соловьиные песни. И однажды с радостью услышали из гущи вишен звонкую, радостную песню, наверняка, нашего соловья.
Но всё меняется. Молодым не интересно, работают они сейчас по другому, потому дачи на стариках, да сколько их остаётся. Всё чаще пустующие участки, заброшенные дачи. И снова опасность пожаров, которых раньше не было потому, что зелёные грядки не горят. Но во многих местах уже какой-то порядок, образуются новые отношения, ответственность. Но чем дальше будут погружаться люди в городской ритм и суету этой жизни, всё больше будет желание у них побыть с близкими на даче, отдохнуть душой и телом на природе, тем более сейчас не надо так заморачиваться погоней за урожаем, а сажать и ухаживать за растениями для интереса, красоты ради, ради жизни.
А мы с женой, веснами, в начинающие соловьиные сумерки, стоим у открытого окна и слушаем как из заречной ночИ доносятся до нас далёкие трели. И кажется нам, что один из певцов громче, счастливее поёт. Пусть эти соловьиные ночи будет радостью для молодых, идущих на смену нашему поколению.