Как-то, когда я, сидя за своим письменным столом, вдруг огляделся, корешки книг моей библиотеки, лежащих плашмя от пола до потолка штабелями (а последние стоят вплотную друг к другу по всему периметру комнаты, кроме окна и двери), представились мне лицами зрителей, собравшихся на цирковой арене, чтобы поглазеть на меня. Лица эти были не округлые, а прямоугольные, как если бы их расплющили гидравлическим прессом, в результате чего они, раздавшись в ширину, стали горизонтальными. Каждое из них, кроме имени, благодаря художнику-оформителю, несло на себе уникальное, только ему присущее, выражение.
Например, бледнолицый альбом СОМОВ был благообразен и строг, а Frantisek Kupka, напротив, как-то непристойно игрив. JULIAN SCHNABEL всем своим видом наводил скуку, а Art Nouveau улыбался желтыми буквами на синем фоне. Но общим у всех у них было то, что они не сводили с меня своих взглядов, разглядывая нагло, в упор. Их бестактность заставила меня насторожиться, и в тишине моей комнаты мне удалось различить тихую речь.
- Что это он вдруг о нас вспомнил – прошелестел альбом-толстяк Saudek.
- Может быть, у него проснулась совесть, и он осознал, что обращается с нами бесчеловечно. С меня, например, за 15 лет – со времени покупки – ни разу не стирали пыль, - капризным тоном проблеял сборник репродукций ARTODAY.
- Ишь, чего захотел! Да нет у него никакой совести! Если б была, он бы нас, предназначенных, чтобы гордо стоять вертикально на полках, не унизил горизонтальной позой, целыми сотнями уложив в штабеля, как трупы в Майданеке. – задыхаясь от ненависти прохрипел двухтомный Soutine, одетый в элегантные голубые суперобложки.
- Вот ведь кретин – заметил путеводитель “Vien” (Вена) – ведь он сам испытывает огромные неудобства, когда ему нужно достать нужную книгу, особенно, если она лежит в самом низу.
- А он, как положит книгу в стопку, так в нее больше никогда и не заглядывает – произнесла «История византийской живописи» сдавленным голосом, так как под весом лежащих на ней книг ее страницы между собою аж слиплись.
- Так на кой леший он нас накупил в количестве десять тысяч? – с наигранным удивлением воскликнула «Цивилизация» Фергюсона.
- Был молод; казалось, - вся жизнь впереди;- надеялся, что все прочитает – сказал примирительно «Брисбен» Евгения Водолазкина.
- Так он сейчас на работу не ходит, - вот бы и читал себе - раздраженно выкрикнул «Моноклон» Владимира Сорокина.
- Он пишет – сказал трехтомник Борхеса, состроив язвительную мину.
- А что пишет? – поинтересовались «Мартовские иды» Уайлдера с притворным интересом.
- Да прозу же! – ответил, как выдохнул, Борхес.
За этим со всех сторон послышался шорох, в котором угадывался дружный книжный смех.
- Тоже мне, новый Достоевский выискался – сказало «Обретенное время» Пруста, похохатывая; – небось, принимает себя всерьез.
- Чем бы престарелое дитя ни тешилось – пытался за меня вступиться «Брисбен».
- Что, - он тут оборудовал для нас Бастилию, а мы будем ему потакать? – возмутилась «Божественная комедия» Данте с рисунками Густава Доре.
- А вы что предлагаете? – поинтересовалась монография «Татлин».
- Раздавим гадину! Если все дружно на него обвалимся, - ему крышка! – сказал том Данте.
- Тссс! – прошептал альбом «Павел Филонов» - он нас подслушивает.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Только теперь я потерял покой.
Я их боюсь.
Ноябрь 2020 г.