1
Сашка был из партийных. Отец и мать его в парткоме вечно заседали, и он с ними. Пока был ребенком – в соседней с актовым залом комнатушке играл и засыпал, зарывшись в чужие пальто и искусственные шубы. Родители шумели, и он засыпал с улыбкой. Знал, что близкие рядом, в обиду его никто не даст.
Вырос и, как полагается, стал октябренком, пионером, комсомольцем. Так же шумел, отстаивал, действовал. Чувствовал поддержку родителей за спиной. Те смотрели на него, улыбались и кивали головой. Мол, правильно говоришь! Продолжай в том же духе!
Школу окончил, в институт пошел. Профессию строителя получил, но куда там до чертежного стола и строек на целине. Так и пошел по партлинии. Светлое будущее и в кабинетах можно строить.
Жену тоже выбрал партийную. В глазах у Лидки был огонь, тяжелую свою косу она теребила, когда нервничала, на собраниях всегда первая была. Ух, любовался ею Сашка, когда она громче всех правду свою отстаивала или ругала тех, кому правда эта не по душе была.
Правда-то была тогда общая, на всех. И план был на всех. И распорядок дня и жизни тоже на всех. А то, что так не бывает – чтобы что-то одно всем без разбору подходило – об этом никто не думал. Правым, конечно, лучше жилось. Было понятно, что думать, о чем говорить и как действовать.
Словом, жил Александр правильно. Утром на работу, вечером с работы, в выходные к родителям или на дачу.
Так двадцать лет и прошли. Детей они с женой рожать не стали. Некогда было: то работа, то командировки, то собрания. Друг за друга горой стояли. Настоящие товарищи. Все было у них дружно. Знакомые за спиной посмеивались, говорили, что они и дома собрания устраивают, решают, кто «за», кто «против». Саша с Лидой злобы не держали. А что такого, если так действительно проще? Сесть, поговорить, обсудить, решение вынести. Цивилизованно? Да. Недовольные есть? Нет.
Все бы ничего, да только стала Лида замечать вдруг, что Саша уже не так часто на собраниях выступает, не так пылко правду отстаивает. Отсиживается, в стену смотрит. Спросят – скажет. А не спросят – сам руку не поднимет. Да и дома отмалчивается, слова лишнего не скажет.
Тут время отпуска подошло. Лиде очередную путевку в санаторий на море дали, Саша от своей неожиданно отказался. Сказал, к бабушке в деревню поедет. Письмо вроде как она прислала, помочь надо. Да только самого письма Лида так и не увидела, сколько ни просила показать.
2
У бабы Дуни супруги были несколько раз. Картошку копать помогали, забор новый ставили. Партийной бабушка не была, красный уголок в избе пуще глаза берегла. Поэтому родство с Авдотьей семья Александра тщательно скрывала.
Жила старушка в трехстах километрах от их большого города. В деревушке, где домов-то штук пятнадцать осталось, а жителей и того меньше. Переезжать в город баба Дуня наотрез отказывалась, что семье было только на руку. Здесь почти все ее родственники упокоились, за леском на погосте лежали, крестами деревянными отмеченные. Дуня цветы им приносила, заботилась, доброе слово каждому говорила.
Рядом с домом её церковка стояла, маленькая, старинная, советским хлыстом не тронутая. Дуняша в ней прибирала, сколько себя помнила, свечки ставила, с иконами разговаривала. Батюшки уж давно не было. Умер, а нового не присылали. Может, не было желающих, а может, забыли давно про село это умирающее. Кого там крестить да венчать? Некого.
Огородик Дунин на высоком берегу был разбит. Вдаль, сколько взглядом не возьми, синела река. Широкая, красивая, мудрая. Дуня и с ней поговорить любила. Не вслух, душой.
- Куда путь держишь, реченька? – спрашивала, стоя на высоком берегу, Дуняша.
- В края далекие, да только хотелось бы мне раз бег свой замедлить, остановиться, отдышаться, свой путь проложить, да не дано мне этого, - печалилась река.
- Не грусти, реченька, - отвечала Дуня. – Я вот хотела бы в твои края далекие, да не могу. Здесь все мои, на кого ж оставлю?
- Не лукавь, Авдотья, никого уж не осталось, - улыбалась река и начинала искриться на солнце.
- А то, что все на погосте, не значит, что никого не осталось, - объясняла Дуня. – Все мы вместе, что тут, что там. Схожу к ним, потом в церковке помолюсь, и чувствую – светлее вокруг стало. Значит, слышат они меня, заботу принимают и сами обо мне заботятся.
- Ну, живи как знаешь! - кричала река издалека и убегала за высокий холм.
3
Саша приехал, как и полагается, с гостинцами. Колбаса, зеленый горошек, конфеты, консервы. Авдотья внуку была рада. Ни о чем спрашивать не стала, стол накрыла, хрустящих огурчиков к молодой картошечке достала.
- Я, баб Дунь, помочь тебе приехал, - начал бодро Сашка, но быстро сник. Слезы в глазах появились. Всю силу собрал, чтоб сдержаться. Да и что плакать? Горя-то никакого нет. Это он сразу бабушке сказал, только она его из калитки увидела. Просто так к ней никто не приезжал, только после ее писем. А те идут по две недели, да и потом еще собраться надо, подгадать. А тут внук нежданно-негаданно. Вот и испугалась Авдотья.
- Да вижу я, Саш, - вздохнула бабушка. – Ты сначала выспись, отдохни, к нашим на погост сходи поздоровайся, а там и решим, чем поможешь.
Неграмотна была Авдотья, на собраниях не выступала. Советская власть умирающее село сильно не трогало. Все, кто хотел, давно из него уехал, будущее свое по-новому строить. А Авдотье прошлое надо было беречь. Ейные все тут лежали… Словом, поняла она все. Словами бы не сказала, а сердцем все почувствовала. Заплутал внук, корни свои забыл, душой свернулся.
4
Поел Сашка, на полати залез и уснул. Авдотьюшка на огороде сначала прибралась, затем к своим сходила, после в церковь зашла. Полы-то хоть и каменные были когда-то, да сейчас трава сквозь них пробивалась. На крыше целый куст вырос. Корни деревьев стены подпирали, того гляди и развалится ветхое домишко. Но третий век стояла церковь, внутри только светлее становилось. Солнце сквозь окна и щели било, светило, силы каждому своему ростку давало.
- Освяти и меня, солнышко, - зайдя в церковь попросила Авдотья и, неспешно, очень бережно и ласково, протирая лики на иконах, поведала святым о своей печали.
- Внук вот ко мне из города приехал, - вздохнула. – Партеец он. Видно, дела-то у них, в партие не так хорошо идут, как по радиву передают. На вид-то Сашка здоровый, а все равно что полумертвый. Ну да правильный путь выбрал, сюда приехав. Здесь силы его прибавятся.
Икон в церкви было всего две – Дева Мария с сыном Божьим на руках да Николай Чудотворец. Любила Авдотья с ними поговорить, а то и просто посидеть рядом на скамеечке. Всё ей казалось, что они улыбаются, когда она приходит. Радуются как дорогой гостье.
5
Сашка проснулся и долго лежал. Двигаться не хотелось. Вообще. Никогда. Хотелось снова уснуть или уже выплакать камни, что давно уже на сердце лежали и, казалось, с каждым днем становились все больше. Но на последнее не решался. Взрослый мужчина уже совсем. Негоже.
Полежал еще. Не спалось. Бабы Дуни нигде видно не было. «На огороде, поди», - подумал Сашка и встал с кровати. Надел на себя костюм спортивный, советский, синий и вышел на крыльцо. На грядках бабушки тоже не оказалось.
Решил прогуляться. Тропинок-то тут было всего три – в церковь, на погост и к реке. Ноги понесли на погост. Крестов много, да не подписаны. Но помнит Сашка, все здесь свои. Полдеревни одну фамилию носили, полдеревни – другую, да только давно уже все были друг другу родственниками.
Цветов баба Дуня много насажала. Хорошо здесь было, привольно, свободно. Сел Сашка прямо на траву.
- Ну… здравствуй, семья! – только и смог прошептать.
Где его хваленый голос, что так громко и бодро на собраниях правду отстаивал? Горло сжало, слезы покатились, сердце защемило. Зарыдал, наконец, Сашка. Громко, в голос, завыл. Жгло его изнутри, сильно жгло. Но был сейчас он словно не собой. Сотрясало его, кидало из стороны в сторону. Словно что-то снять с себя хотелось, содрать, разделаться с этой искусственной кожей, которая налипла на него когда-то, да не была его. «Ненастоящий! Вот кто я! Искусственный! Ничейный! Корней лишенный!» - молниями били эти мысли Сашку изнутри.
Все это наносное, чужое, инородное хотел исторгнуть из себя Сашка, но не мог. Само стало выходить. Со слезами и воем. Долго он катался по траве, бился головой, ногтями себя полосовал, чуть не землю ел. Наконец, отпустило. Лег Сашка на землю, головою к кресту неизвестному прижался, обессилел, затих.
Баба Дуня подходить не стала. Издалека увидела, что на погосте с внуком происходит, домой повернула. «Пусть поплачет, наши-то его защитят, - перекрестила она его издалека. – Где еще слабым-то быть, как не в семье? Поплачь, внучок, поплачь. Бог с тобой!»
6
Вернулся Сашка под вечер, солнце уже закатывалось за реку. Заплаканный, помятый, на себя не похожий, но уже светлый, ясный.
- С козой подрался, что ли? – спросила баба Дуня, хитро улыбнувшись, и схватилась за ухват. Внуку щей постных наварила.
- Не на жизнь, а насмерть дрался, бабушка, - прошептал Сашка. - Чуть на погосте не остался. Веришь ли, когда уже думал, что все, конец мой пришел, сейчас с высокого берега и в воду, деды вокруг меня встали, а жены их рядом. И видел я их также ясно, как тебя сейчас. Силу свою дали, душу очистили, камни из меня вытащили.
- Отчего ж не поверю, Сашенька? – снова улыбнулась Авдотья. - Все мы вместе, что тут, что там. Сила в нас одна течет, и нет ей конца, что реке нашей за окном. Ты ешь, внучек, ешь.
***
Наступила ночь, звезды осветили деревушку. Лунным светом засияли крыши, деревья, тропинки. Авдотья давно уж спала, а Сашка все сидел на крыльце. Его босые стопы ощущали связь с землей, руки, словно ветви, наполнялись силой, кровь пульсировала и с каждым ее новым толчком Сашка оживал и распрямлялся.
- Расцветаю, - с улыбкой прошептал он. И снова, всего лишь на секунду, он увидел вокруг себя множество людей. От каждого из них исходила сила и любовь. И все они были его семьей. Прародители улыбнулись Сашке и растаяли в лунном свете.
Вскочил Сашка и увидел, что всё сияет вокруг, всё наполняет его силой. И река, и церковка, и лесок, и погост. И понял он, что все это – его душа. И нет в его душе ничего, кроме света.
Автор - Мария Пашинина