Она была черной, иссушенной и совсем еще не старухой. И даже выглядела временами на свои 38, хоть и исхудала за последние годы. Но… внутри была пустыня. Бесконечная и безжалостная.
Казалось, сломать ее легко, словно старую, давно засохшую ветку, до которой только дотронься - сама распадется на мелкие кусочки, рассыплется в пыль. Ничего живого в ней давно не осталось, настолько мертвой она себя чувствовала.
Несколько лет (а может столетий?) назад она была другой. Память об этом хранят яркие, не успевшие выцвести, фотоальбомы. Вот она в ярком желтом платье катается на качелях. Вот в белых кружевах – невеста. Вот смеется, пропалывая грядки на даче. Муж ее сфотографировал, сказав, что в лучах солнце она сама словно цветок… Муж… А был ли он когда-то? Или это чья-то чужая история? Чужой фотоальбом? Скорее всего так.
Каждое утро она просыпается и начинает день с тяжелого вздоха: «Что - я все еще здесь? Как - эта жизнь еще не кончилась?» Не кончилась. Это доказывает ее 3-летний ребенок, который кричит-не кричит, а словно поскуливает, что ли? Сын родился вроде бы здоровым, да только через пару месяцев он уже не смотрел, не слышал, почти не двигался.
После того разговора с врачами, она умерла. Она точно знала и даже помнила миг, когда почувствовала, что ее больше нет.
Но оболочка осталась, и эта оболочка должна была что-то делать. Собирать документы, ездить с сыном по больницам, учиться кормить его так, чтобы напрямую в желудок и много чего еще напрямую учиться делать.
Вопрос: «За что?» мучил ее недолго, хотя поначалу бился в голове дни напролет. За что? Почему со мной? Почему с моим ребенком? Что я сделала не так? За что ТЫ меня наказываешь? Да как ТЫ можешь? Ненавижу ТЕБЯ! И снова с каждым стуком сердца – за что? за что? за что? Ответа не приходило. Выходило, что ни за что, а просто так случилось.
Муж от нее ушел, но она не заметила когда. Знакомые реагировали по-разному: одни сразу лезли обниматься, мол, я с тобой, другие пытались развеселить, третьи неуклюже совали деньги, а четвертые просто перестали ее замечать. Последним она была благодарна больше всего. Впрочем, ей было все равно. Её не было.
Но ведь все равно была. Была! Забыть об этом ей не давал жуткий страх, который она чувствовала ежесекундно. Он схватил ее за горло еще тогда, в кабинете врача. Схватил и не отпускал. С тех пор она почти не дышала и не ела. Руки немели, тошнило, но она все же научилась оказывать первую помощь сыну до приезда медиков.
Еще она плакала. Но чаще слезы текли сами, просто текли днями и часами. Видимо, организм по-своему боролся со свалившейся на него бедой.
Шли месяцы и даже годы, но страх продолжал держать за горло. Она чувствовала его ледяную и одновременно липкую руку на своей коже. Однажды приснилось, что рука эта действительно есть. Во сне она пыталась оторвать руку от горла, но та только сильнее сжимала его, душила и засмеялась, когда увидела кровь…
Любовь к сыну – пусть и такому – теплилась в ее сердце. Она знала, что там внутри этого почти бесполезного тела была душа. И эта душа была ее сыном. Хотя - и тут она себя почти ненавидела - временами страх был так силен, что она почти молила Бога о том, чтобы уже самое страшное наконец произошло и она могла вдохнуть полной грудью. Хотя бы один раз. Чтобы страх отпустил, ушел за ненадобностью, исчез, растворился. Впрочем, она сразу ужасалась своим мыслям, била саму себя по лицу и снова молилась. Помоги, Господи, не попусти, дай сил! Отпускало.
Ненадолго, но вокруг нее что-то менялось. Становилось спокойнее. Сын засыпал, и она ложилась рядом. Сын пах лекарствами, болью, слезами и еще собой. Этот сладковатый запах ей не перепутать. Сын так пах, когда родился. Чем-то неземным, словно цветочек из божественного сада. Она целовала его пяточки, ладошки и проваливалась в беспокойный сон.
Надежды не было, но и ухудшение шло так медленно, что она его порой не замечала. Временами ей казалось, что она почти научилась жить со своими демонами. Сын несколько раз умирал на ее руках, но врачи успевали, и она почти привыкла с этим жить. В больном теле сына была здоровая душа, и ей не хотелось с ним расставаться. Он должен был жить. Зачем? Она не знала. Но была точно уверена, что должен.
В тот майский день сын уснул пораньше, и она перед тем, как лечь рядом, подошла к окну. Солнце, освещая красными, оранжевыми, сиреневыми сполохами небо, садилось. Даже на ее седьмом этаже чувствовался аромат цветущей липы. Она закрыла глаза и, немало удивив себя, прошептала: «Какая красота! Боже, как же это прекрасно!»
В ту же секунду она почувствовала, что внутри ее что-то шевельнулось. Что-то треснуло, сломалось, сдвинулось. Словно пошли токи, забил родник. Она не решалась двинуться с места. Только все сильнее и сильнее дышала, пытаясь всю себя заполнить липовым воздухом.
Внутри трещало громче, сильнее, рвалось, пробивалось наружу. Было больно, словно с нее слезала кожа, но она и не думала сойти с места.
Наоборот – распрямила спину, широко раскинула руки, расставила ноги. Всем телом она почувствовала, что это Бог заново вдыхает в нее жизнь. Его дыхание с первого же раза унесло все страхи, разгорячило кровь, наполнило свежестью легкие.
Слезы полились из ее глаз, и она вдруг услышала, как воркуют голуби, устроившись на дереве перед ее окном, кричат мальчишки на соседней спортивной площадке, смеются девушки, две мамы ведут детей домой, а те капризничают.
В тот же момент она ощутила, что невесома как перышко. Услышала задорный смех, и с удивлением поняла, что смеется. Она еще крепче закрыла глаза и взяла Его, того, кто только что вдохнул в нее жизнь, за руку. Ее душа взмыла вверх. С высоты закат выглядел еще грандиознее. Она летала меж облаков и кружилась как балерина. То играла наперегонки со стрижами, то, разрумянившаяся, ложилась на большую ладонь Бога, погружаясь в негу и блаженство.
- Живая! Живая! Я живая! – кричала она птицам и захлебывалась от счастья и любви. – Живая! Живая! Живая! Живая!
Кровь бурлила, щеки разрумянились, тело вновь стало молодым и сильным.
…Она очнулась, когда на небе уже вовсю были звезды. Сын спал. В ее теле цвели цветы, и она чувствовала их нежную красоту каждой своей клеточкой. Улыбнулась, сжала кулаки, почувствовала их силу и снова прошептала: «Живая! Живая! Живая! ЖИВАЯ!» Хотелось кружиться, петь и кричать, но она вернулась в комнату к спящему сыну.
- Завтра мы пойдем гулять на балкон и будем дышать липой, и слушать птиц, и смотреть на облака, - сказала она ему на ушко. – Потому что мы живые, сынок, слышишь? Живые! Бесконечные. Бессмертные. Вечные!
Автор - Мария Пашинина