Моя жена из везучих, и порой нет-нет да и находит себе чего-нибудь ценное.
Недавно, к примеру, урвала на помойке совсем ещё приличную кастрюлю.
Ну а из главного, она, конечно же, урвала меня. И хоть по её утверждению - тоже на помойке, я с этим категорически не согласен.
Да, я не пах фиалками, и выглядел не самым шикарным образом, поскольку на тот момент пребывал в самоволке, в выкопанной из-под камня замызганной «гражданке».
Но заявления про помойку считаю крайне преувеличенными, поскольку, в общем-то, был я... Ну как бы это поточней выразить?..
Вот, Джеймс Бонда знаете? Алена Делона, в его лучшие годы, помните?..
Так забудьте. Абсолютно не то. Скорее наоборот. То есть, даже если вывернуть их наизнанку... Впрочем, и тогда - тоже нет, ибо солдаты Советской армии это вам не какие-то там смазливые актёришки, а костяк, сердцевина, кровь, пот и прочие выделения общества.
А если взять во внимание недавно перенесённую мной операцию, госпитальные харчи и суетливое бегство через забор, то станет ясно, насколько я был роскошен и, что называется, в соку.
Преимущественно, правда, в томатном, но, кто помнит те времена, поймёт, насколько это было престижно и презентабельно.
И вот, когда я такой божественно неотразимый, хромал себе по Подолу, с завидной наличностью в размере пятидесяти копеек, обещавших мне недурственную трапезу в виде пяти пирожков с повидлом и трёх с ливером - из костей и хрящей падшего скота. В этот самый момент, встречным курсом мимо меня прошла краля.
И, что удивительно, не бросилась наутёк, не ускорила шаг. И, что совсем уж невообразимо, наоборот, чуть замедлившись, прожгла меня таким изучающим, таким пытливым взглядом, что я немедленно поперхнулся не купленными ещё пирожками, и застыл поражённый мыслью: «Матерь божья! Что это за бесстрашный ангел ада, не боящийся солдат срочной службы в самоволке?!».
И, уняв дрожь в прооперированном колене, обернулся, чтобы, как поётся в известной песне, посмотреть не навернулась ли она, посмотрев, не навернулся ли я.
И в следующий же миг увидел, как девица встаёт в стихийно нарастающую очередь у лотка с мороженым. А затем узрел и само мороженое: «Ленинградское», шоколадное, двадцать две копейки за штуку.
И из меня брызнула слюна. И, развернувшись, я безвольно заковылял к лотку.
«Помяни моё слово, твоё пристрастие к сладкому ещё вылезет тебе боком!» – любила повторять мне моя мама, и, как выяснилось, пророчески.
Как дурак, я встал в хвост той очереди, и, как идиот, начал обольщать красотку, с которой нас разделяли шесть ни в чём не повинных граждан.
Перво-наперво, сплюнув в ладошку, я аккуратно прилизал свои, стриженные операционными ножницами, локоны. Затем приосанил всё, что мог. Стряхнул с лица измождённость и, напустив на него пресыщенной томности, принялся поражать свою избранницу неотразимым взглядом прожжённого сердцееда, незаметно затирая при этом пятна томатного сока на груди. Что, в итоге, видимо, и решило исход той битвы.
Лицо девицы неожиданно расплылось в улыбке, и она кивком подозвала меня к себе.
- Я? – не веря происходящему, немо вопросил я одними лишь губами.
- У-гу, – кивнула она.
- Меня?! – ещё раз ткнул я себя в грудь.
- У-гу, - последовал новый кивок.
И вот тут, конечно, мне следовало бы бежать, спасая свои сбережения. Но я, как воспитанный юноша, попрощавшись в голове с ливерными пирожками из падшего скота, повиновался, и послушно покульгал навстречу судьбе.
- Ну привет! – обольстительно улыбнулся я красотке.
И она пригласила меня встать перед собой.
«Хочет, чтобы я и на неё купил…» – обречённо догадался я и, совершив в голове нехитрую арифметическую операцию, убедился, что денег хватает под завязку.
А когда подошла очередь, небрежно швырнул на прилавок пятидесятикопеечную монету, и сказал, как можно развязнее:
- Две порции. Сдачи не надо!
И услышал позади себя:
- И ещё десять, пожалуйста.
И задохнулся.
«Десять?!! – проорал внутри меня мои истеричный голос. - Десять?!!!!»
И мысленно впрыгнув в машину времени, я газанул на десять минут назад, чтобы стремительно похромать навстречу дохлым пирожкам, не оборачиваясь.
Но потом вдруг заметил в руке девушки новенькую, хрустящую «трёшку», и вернулся.
И хоть с той поры прошло уже тридцать с лишком лет, а машину времени эти, долбанные гении, так и не смастерили.