ТР-17
Река, конечно, не море, но все же и на речной глади случаются происшествия.
Я только речное училище окончил, экзамены позади, и впереди прямо по курсу карьера водника. Чем черт не шутит, вот возьму и поступлю в институт речного транспорта! А там и до капитанства на Волге рукой подать. А пока помощником моториста похожу на речном танкере-бункеровщике, на который попал по распределению с обязательной отработкой трех лет.
Наша «вонючая керосинка» скрипит, пыхтит, но тянет, старина, службу. С момента постройки на Астраханском судостроительном заводе много волжской воды утекло из-под винтов этого судна. Это не торпедный катер, и даже не тральщик, но работу свою знает. Всю речную жизнь, начиная с шестидесятых, перевозил в четырех палубных танках сырую нефть и, кажется, пропитался ею от клотика до киля. Едкий нефтяной запах мерещился повсюду. Но это иллюзия – свежая нефть надежно заперта во временных хранилищах, и боцман строго следит, чтобы после перекачки на палубе все было чисто.
Старший механик до машины меня пока не допускал. Я «концами» вытирал дизель, следил за уровнем масла, слушал ритмичное постукивание клапанов. Короче, осваивался потихоньку... И все делал под зорким надзором Петровича, старшего моториста.
– Это тебе не борщ флотский хлебать. Понимать надо, редкое судно на флоте доживает в полной исправности до такого возраста, - засовывая целую пригоршню нюхательного табака в багровый нос, напоминающий свеклу, и, как следует, отчихавшись, поучал меня Петрович, сам ровесник бункеровщику.
На берегу он всегда с короткой черной трубкой, местами прожженной, источающей адское зловоние вокруг. Но на танкере запрет на открытый огонь, и Петрович, который дышать не мог без курева, в рейсе вынужденно вдыхал в себя табачную пыль.
Удобства на нашем «крейсере», прямо скажем, средние. Тогда об этом не думали. Главное, план дать на сто, а то и на двести процентов, догнать и перегнать, включиться в социалистическое соревнование и бороться за переходящее знамя пароходства! Отсюда и скромные условия проживания экипажа. Каюты-пеналы на четверых. До гальюна, в случае острой необходимости, бежать и бежать... Сам камбуз и раздатка напоминали маленькую сельскую столовую в Доме колхозника с окрашенными в кремовый цвет стенками- переборками…
Напрасно я думал, что наш «примус» самый старый во всем Волжском пароходстве. Однажды причалили в Нижнем Новгороде, в стороне от круизных белоснежных теплоходов. А последним, прижавшись к самой стенке, за высокой кормой четырехпалубного лайнера затерялся двухпалубный плоский, как старый утюг,колесный пароход с названием, выведенным полукругом на кожухе колеса на одном из бортов «Память Азина».
Стало любопытно, решил поднялся туда по перекинутому на причал трапу.
Внутри «Азин» оказался довольно вместительным. Прочитал на приклепанной к переборке бронзовой табличке:
«ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧЪ»
построен на Сормовских судостроительных заводах в 1903 году.
Вот это возраст! Для судна многовато. Но стоило заглянуть в преисподнюю, машинное отделение, и поговорить с мотористом, так все стало ясно:
- За машиной слежу, как за малым дитем. Только что нос не вытираю. «Старуха» несколько капитальных ремонтов пережила на своем веку, - похвастал моторист и слегка шлепнул ладонью по нагревшемуся кожуху котла, - Может, до меня, при царе Горохе, машина на угольке ходила, врать не буду, не застал, но теперь ходит на мазуте, выдает до восьмисот шестидесяти лошадок.
И повел в шумный машинный зал, где работала паровая машина. Огромные шатуны с масленками напоминающими консервные банки ритмично "ходили" проворачивая колен. вал, что то ухало, свистело, шипело, крепко пахло разогретым маслом.
- В Гражданскую войну здесь и белогвардейцы, и красные побывали… В Отечественную пароход приспособили под плавучий госпиталь. Но ты не думай, что это отрыжка царизма, - моторист взял масленку и начал давать масло в подвижные части, - эта машинка себя еще покажет. Пароход плоскодонный, с малой осадкой. Поэтому, где хочешь, пройдет. Тем более, сейчас, когда от верховья до дельты мелей прибавилось. Теперь флот просит глубину более трех метров, а дают меньше, и приходится перекладывать груз на суда с меньшем тоннажем. Все эти гиганты, - имел он в виду современные пассажирские суда, - пройдет время, и они просто будут стоять в затонах. А наш, как бегал, так и будет бегать. Рано списывать в утиль. Главное, надо понимать реку, изучить ее течение, знать все ее протоки, узкие фарватеры, мели, быстрины, повороты... Без этой науки невозможно водить груженые суда по зажатым берегами водоемам...
А ведь Петрович то же самое говорил. Значит, правда.
Я решил прогуляться по всему пароходу. Длинные коридоры. На высоких подволоках закреплены старинные бронзовые электрические светильники, чьи хрустальные подвески, чуть подрагивая и отливая желтизной времени, покачивались на каркасах. В просторных каютах обитые плюшем диваны с высокими спинками. В носовом салоне старый небольшой рояль, на нем негромко играла школьница в белом фартуке и пышными бантами. По трапам поднялся на самый верх, заглянул в ходовую рубку. Рулевое колесо легко вращалось, вал от него уходил на шестеренчатую передачу…
Заревел пароходный паровой свисток, давая знак встречному освободить фарватер. Старые корабельные часы, закрепленные над переговорными трубами, показывали точное время. Пора было возвращаться на свой танкер.
Мы отошли от пирса, развернулись и двинулись против течения. Мазут под завязку! С ним до самой Астрахани – места приписки. Самый конец навигации. Вода в реке почернела. Задули ветра, и побежали гребешки нагонной волны. Берега опустели. Круизные, полные огней и музыки теплоходы ушли зимовать в затоны. Лишь буксиры да танкеры с самоходными баржами не спеша утюжили потемневшую Волгу.
Предстояло пройти под большим Саратовским автодорожным мостом, соединяющим два города Энгельс и сам Саратов. Как раз ветер усилился. Это в открытом море почти всегда можно совершить поворот, изменить курс. На реке же особо не разгуляешься, все впритирку, строго идем по фарватеру.
Вот и мост с его ажурными фермами. Все тихо и спокойно. Судно ведет помощник капитана - его вахта.
Я спустился в машинное отделение Петровича сменить. Только успел перешагнуть через комингс (устройство препятствующее попаданию воды внутрь помещения), как танкер резко стал уходить в право. Сразу команда «самый малый вперед»!
Мы с Петровичем схватились за поручни и переглянулись. Что такое могло случиться наверху? Кое-как, преодолевая силы земного притяжения, быстренько выбрались на палубу. Прямо по курсу на нос танкера надвигалась мостовая опора. Еще два десятка метров, и мы правой скулой борта по касательной задели бы ее…
Старший механик вынырнул откуда-то и помчался, перепрыгивая ступени, к корме, где установлен штурвал для ручного управления судном. Он резко крутанул колесо, и перо руля выполнило команду – отвернуло на левый борт.
Оказалось, гидравлика подвела. В самый ответственный момент трубка маслопровода лопнула на изгибе, и масло толчками, будто кровь из вены, стало вытекать. Тут же упало давление в магистралях управления танкером... Пришвартовавшись в затоне после рейса приступили к ремонту. Ничего, подбадривал нас Петрович, этот старик еще побегает по реке , его нос еще вспорет волжскую воду и обтерев руки от масла ветошью полез в карман за своим табачком.