До окончания обеденного перерыва оставалось ещё минут 20, и в строительном вагончике все занимались кто-чем. Федя стриг ногти на ногах, а дядя Коля крошил хлеб мышам, вставив в горлышко бутылки заострённый деревянный кол; Андрюшка колдовал над раскрашенной и висящей на стене медной картой, а Витя рисовал на стене зелёное пространство со стреляющими из луков оранжевыми персонажами; Аркадий стаскивал брюки вместе с кальсонами, а камазист Умбек Бадмаев старательно выцарапывал в толстом слое цементной пыли два маленьких слова: «АЗА ЯСЬ!!!». Присутствовали здесь все — и здоровяк Фима-по кличке "Слонимский", и Ваня Пуппенкопф, и Дима Шмидт, и даже Доватурский , в общем , все, кроме Левы, который остался в будке до конца обеда вместе с африкански завывающим излучателем. Лёва был сегодня дежурным - он отмечал в ветхом, от частого использования, журнале каждую пятую Э-волну.
В дверь постучали условным стуком - Бадмаев сказал: «Кого там несёт?» и дверь открылась, из проёма выглянул Вавилов, габаритами гораздо превосходящий Фиму.
Бадмаев ласково улыбнулся и взял из его рук прямоугольную картонную коробку. Опустившись на колено, он вынул из коробки жестянки с закуской и двадцать три пузыря коньяку в круглых металлических футлярах. Лицо Вавилова выражало терпеливую озабоченность, по всей видимости, он готовился к длительному застолью. Бадмаев кивнул ему и сказал: «Надо было одеколон с чистящим средством брать». Вавилов усмехнулся. «Не нравится запах», - сказал он. «Ничего, - сказал Бадмаев и наполнил рюмки. - В конце концов, жизнь продолжается. За нашу компанию. Никто не хочет закусить?» Никто не захотел... Так продолжалось, должно быть, часа два. Все что-то ели, пили, катались на лодках, ныряли, жарили шашлыки, стояли у живописных озер или вели тихие разговоры, опять пили, опять ели, и никак не кончалось то, что больше всего им нравилось, - коньяк.
За все это время они ни разу не сказали: «Нет». Это возбуждало их ещё больше. Вавилов с наслаждением втягивал густой ароматный дух коньяка и иногда помаргивал, словно для придания своему лицу счастливой прострации.
Постепенно в памяти у Бадмаева проскочили те несколько дней жизни в Зазеркалье, которые он мог бы назвать безмятежным блаженством и отдыхом после борьбы за существование. Единственное, что смущало его, - это сильное внутреннее стремление к разрушению. Он думал, что это необходимое следствие его длительного пребывания в царстве теней и что за это надо до конца дней расплачиваться, поскольку его раздирало желание растратить какую-нибудь крупицу своей души на что-нибудь иное, чем на пьянство, азартные игры или разврат. В течение всего этого времени он был начеку, следя за всеми движениями окружающего его мира, но никаких подозрительных факторов, которые могли бы вывести его из состояния равновесия, не замечал. Первым актом его внезапной смелости стало решение пить ещё больше.
С этого момента Бадмаев стал превращаться в неуправляемый разрушительный механизм. Зазвенел будильник и все уставились на циферблат: обеденный перерыв кончился. Бадмаев первым из обитателей вагончика вышел на "улицу" и побрел по тоннелю к главному цеху, в который в это время потихоньку стягивались те, кто собрался после обеда скошерить до конца смены ещё несколько сот новых проборталий. Проходя мимо дверей из бронестекла которые выходили в обычный мир, Бадмаев остановился, глядя сквозь них на приближающуюся из синей полутьмы фигурку, одетую в мужское тряпьё. Это была его старая знакомая, местная буфетчица Таня Супрунова. Увидев Бадмаева, она приветливо улыбнулась и помахала рукой. Бадмаев на секунду остановился, нахмурился: ему вдруг пришло в голову, что буфетчица не может видеть его, ведь дверь была сделана из бронированной версии зеркала Гезелла.
Потом, вдруг, он погрозил ей пальцем и крикнул, не задумываясь - услышит-ли Таня его или нет: "Ты что вытворяешь? Иди в буфет! Немедленно! И не вздумай никому рассказывать про свои сверхспособности!" После этих слов он пошёл вперёд. Бадмаев нервничал. В глазах у него предательски помаргивали бегущей строкой маленькие разноцветные огоньки, а на лбу выступили капельки пота, так что даже на секунду он почувствовал себя слабым и беззащитным. Впрочем, очень скоро это неприятное чувство исчезло под влиянием каких-то чувств или, может быть, предвидения.
Вдруг ему в лицо ударил поток невидимых волн; он вздрогнул и остановился; его немного качнуло, и он окончательно убедился, что именно ЭТО видит - скрытые обычному взору углом здания Склада Готовой Продукции, в стекле кабины его КАМАЗа мелькнули две фигуры в круглых масках нэйфаков с короткими автоматами. Бадмаев улыбнулся, поднял руки к лицу, провёл ладонями перед глазами и почти беззвучно присвистнул. Его улыбка стала шире. Теперь уже Бадмаев вспомнил обо всех своих скрытых сверхспособностях.
Вытянув правую руку вперёд ладонью, он послал импульс стрекальтенных волн прямо через стену здания СГП по кабине своего КАМАЗа. Не спеша обогнул угол склада, подошёл к пассажирской двери грузовика. Спокойно распахнул её, коротко взглянул внутрь кабины и, обойдя её, подошёл к своей двери. Открыл её, влез внутрь и выпихнул ногами, два куска льда, в которые превратились тела непрошенных гостей.
Умбек завёл грузовик и резко тронул с места, отчего пассажирская дверь захлопнулась. "Самое время становиться на погрузку", - подумал Бадмаев, деловито прикуривая от указательного пальца, - "Время не ждёт никого".