Логлайн:
Молодая женщина,спешит на свидание с мужчиной в кинотеатре, желая "срезать" расстояние до места встречи, попадает во внутренний двор домов. Этот двор ,как оказывается, ее " внутренний мир" , странный способ посмотреть на себя со стороны и признаться себе в том, что очевидно - она цепляется за отношения, которых уже нет.
– Привет! Как дела, – говоришь ты без паузы, потому что это не вопрос, а привычный оборот речи. – Пойдем в кино! Сеанс через тридцать минут, я взял билеты. Если ты выйдешь прямо сейчас, то мы успеем.
Спасибо за «мы». Ты знаешь, каким словом попасть в ту часть моего головного мозга, которая принимает решение.
– Боюсь, я не успею. Мне надо собраться, – я смотрю на часы и прикидываю, сколько минут я потрачу на «навести марафет», то есть хотя бы ресницы успеть накрасить тушью, и грустно думаю о том, что постиранные джинсы высохли, а вот будь они мокрые, была бы причина отказаться.
– Да? Ну, как хочешь, – как будто мое «успеть собраться» зависит лишь только от желания.
Ты взял билеты, и ты знаешь, что я успею, ты все про меня знаешь.
Я ловлю машину, благо уже глубокий вечер и пробки «рассосались».
Короткое модное пальто, по причине спешки, нараспашку, небрежно наброшенный сверху не шарф даже, а целый палантин, концы которого ветер тут же забрасывает мне на лицо, прилепляясь к свежей помаде на губах – выгляжу шикарно!
– А Вы... заплатите? – недоверчиво обращается ко мне водитель машины, после того, как я называю адрес.
Он шутит? Или у меня совсем не платежеспособный вид или... что? Да тут и ехать-то пять километров.
– Конечно, заплачу, – улыбаюсь я дружелюбно и продолжаю спокойно, будто я никуда не спешу. – И сколько?
Водитель называет цену, и я сажусь на заднее сидение.
Он, как нарочно, «собирает» все красные светофоры по дороге, плетется со скоростью сорок километров. Я терплю, но хуже то, что через каждые две минуты, он оборачивается ко мне и повторяет свой вопрос: «А Вы заплатите, да?» На его лице маска мучительного сочувствия. Наверное, он сумасшедший.
– Остановите здесь, пожалуйста! – я прикидываю, что выйду раньше, срезав пространство до нужного мне места через дворы домов. Этот, почти – центр – города я знаю как свои пять пальцев.
– Да, лучше Вам выйти! – говорит водитель как-то обреченно и останавливает машину. – Вы все равно не заплатите, я сразу понял, таких как Вы, надо бесплатно возить.
Нет, моему удивлению нет предела!
Я достаю купюру, отдаю ему и выхожу, мягко захлопнув дверцу.
Машина срывается с места: оказывается, этот водитель умеет ездить гораздо быстрее той скорости, которую он демонстрировал мне.
Я смотрю на часы – сеанс начался, значит, у меня есть минут десять – столько обычно идет реклама, а здесь, через дворы, идти минут пять всего. В кармане пищит мобильный – СМС от тебя: «Я оставил твой билет у контролера, второй зал. Назови свое имя».
Иногда меня сильно возмущает твоя уверенность во мне: а вдруг я не поехала, или нет – поехала, села в машину к сумасшедшему, и да – он меня чуть не убил по дороге, а ты даже не позвонил мне, чтобы узнать, чтобы...
Я так хорошо знаю, чтобы ты на это ответил. «Да ладно!» – ты бы сказал, что означает: такого не может быть, сгущаешь краски или еще хлеще, пропустив все мимо ушей: «Ты что-то сейчас сказала?»
Арка во двор забрана чугунной, под старину, решеткой (это, наверное, от «чужих» машин поставили, двор-то сквозной), но калитка открыта, и я смело шагаю через ее нижнюю перекладину. Во дворе – «майдан», первое, что мне приходит в голову. Огромные бочки, в которых горит смола, по всей видимости – так они чадят, расставлены в два ряда и образуют коридор. У каждой бочки мужчина в черном кожаном фартуке, поверх обнаженного торса, помешивает варево большой деревянной палкой. Из-за густого дыма и «униформы» кажется, что все мужчины похожи друг на друга, но лиц не рассмотреть…
Может это инсталляция? Рядом группа зрителей или участников: на мужчинах под темными костюмами – белые рубашки с галстуками, женщины – в платьях до колена и до полу, на головах – у кого платочки, у кого шляпки. Что-то странное во всем этом: тишина, во двор не проникают звуки с улицы, только гул неясный стоит, неприятный.
Что это? И как реагируют на это светопреставление в такой поздний час жители дома, задаюсь я вопросом, и смотрю на окна, выходящие во двор-колодец. Все окна темны. Это значит – проблема с электричеством – авария, поэтому и бочки, с кострами в них, нахожу я логическое объяснение. Но, признаться, представшее передо мной – столь внушительно по исходящей негативной силе, что моя попытка объяснения звучит слишком слабым голоском рацио в многоголосье ужаса, проникающего в меня.
Мне надо пройти сквозь двор, но ноги упрямо стоят на месте.
– Пятьдесят вторая, дама! – раздается очень низкий мужской голос – густой гудящий бас, я не вижу его обладателя, зато вижу, как женщина, стоящая невдалеке от меня, вздрагивает и покорно идет через расставленные бочки, туда, откуда слышится голос.
– Восемьдесят седьмая, дама! – гудит голос снова через небольшую паузу, во время которой пятьдесят вторая дама успевает пройти по коридору, образованному бочками, и скрыться в черном дыму.
Что происходит здесь? Дают что-то по спискам, по номерам?
– Извините! – обращается ко мне старушка, – сказали восемьдесят седьмая? Я не ослышалась?
– Да... кажется, – я чуть разворачиваюсь, пропуская ее вперед.
Она обходит меня, у нее в руках белое полотенце, на нем стоят новые туфли на низком каблуке. Она идет на вызвавший ее голос, бережно неся эти туфли перед собой, и тут я замечаю, что она ступает по асфальту в одних хлопчатобумажных колготках или чулочках.
Из ближайших ко мне бочки вырывается столб огня и дыма. В меня летит пепел. Мужчина, помешивающий в бочке огненное варево, виновато улыбается.
– Извините, тридцать восьмая дама, не рассчитал чуток.
– Это Вы мне? Нет, я не из списка... вашего.
– Разве? – Он улыбается, как улыбался мой дедушка, когда я давала неправильный ответ на арифметическое действие.
Он только не сказал: «Подумай хорошенько».
О чем подумать?
С какой стати я – «Тридцать восьмая дама»!
Дама.
Тридцать восьмая.
Тридцать восемь... волосы дыбом – это мой возраст.
– Восемьдесят третий, кавалер! – прерывает мои размышления голос невидимого мужчины.
Я вижу восемьдесят третьего кавалера. Он отделяется от нескольких мужчин, с которым стоял и направляется ко мне! Нет, показалось, он направляется туда, куда ушла восемьдесят седьмая дама, но он смотрит на меня, скалится, обнажив голые десны рта и элегантным жестом фокусника достает из кармана своего черного костюма пару вставных челюстей: «Ам!»
Я становлюсь изваянием, потому что не чувствую ни рук, ни ног. Мне бы сейчас очень помог твой звонок, мне он даже необходим, но учитывая всю историю наших взаимоотношений, я на него не рассчитываю. Ты можешь позвонить завтра, или через неделю, не поинтересоваться, почему я не пришла в кинотеатр.
Дрожь пробирает меня: во дворе холодно – холодно, даже для осени.
Надо проявить волю. В конце концов, ноги и руки управляются мозгом, значит, я должна им приказать двигаться. Но... подумать о воли и заставить ее действовать – совсем разные вещи.
– Тридцать восьмая, дама! – раздается как выстрел над ухом. Меня трясет как в лихорадке и, кажется, я даже потею. «Это не меня, я здесь случайно, и вообще, все это – дьявольская фантасмагория», – усиленно муссирую спасительную мысль, пытаюсь верить в нее безгранично и топаю ногой от злости. Мне удается! Это победа!
Нога еще кажется ватной, но очень быстро наполняется изнутри впивающимися в нее невидимыми иголками: «Ой!»
Я топаю и топаю об асфальт одной, ужасно болящей ногой, пока другая стоит себе как вкопанная.
Все смотрят на меня: и странные люди в галстуках, платочках с туфлями в руках и челюстями в карманах, и мужчины в фартуках, помешивающие свое огненное варево в бочках.
– Я никуда не пойду! – этот крик души я произношу громовым шепотом.
Повисает абсолютная тишина, все перестают двигаться.
Из черного дыма, двигаясь между бочками с таким пафосом, будто он ступает по «красной дорожке», появляется низенький полноватый лысый мужчина. На нем довольно мятый и видавший виды костюм, с несвежей сорочкой. «Хм!», произносит он. Это и есть обладатель зловещего basso profondo? Он равнодушно смотрит на меня, на группу людей, вынимает из замасленного кармана пиджака нечто, напоминающее песочные часы, перевертывает их, засовывает обратно в карман и вперяет в меня страшный взгляд. Его глаза буравчиками впиваются мне в мозг, продрав его, кажется, навылет – голова кружится и начинает болеть. Я уверена, что если я отведу взгляд, то упаду. Упасть перед ним? Не дождется, и я выдерживаю этот взгляд полный холодного змеиного яда.
– Ты же давала заявку?
– Что? Какую заявку?
– На смерть.
Господи, я что, среди сатанистов? Это секта, которая вот так запросто творит свои делишки во дворе дома-почти – в центре – города? Какой бред несет этот придурок: я давала заявку на смерть. Я... сама... заявку...
Это было перед Новым годом. В этот день ты сказал, что не любишь меня, сказал, что не то чтобы никогда не любил, а сейчас не любишь, а что было раньше уже неважно и предложил остаться друзьями. Я приехала домой одна и долго сидела на диване, глядя в стену, а потом была ночь, и я чувствовала, что это конец, я искала и не находила смысл продолжать жизнь, в которой не будет тебя. И я попросила...
Было.
Не отвертеться.
Все последующие дни, недели, месяцы я жила по инерции, до тех пор, пока ты не позвонил однажды и все началось снова. Все внешне было как раньше, кроме одного исключения – мы были рядом, но никогда уже не были вместе, ты словно черту провел между нами, которую невозможно переступить.
Каждый раз, когда ты звал меня, я не находила в себе сил отказаться, и каждый раз я задавала вопрос себе: зачем теперь я тебе нужна – и никогда не получала ответа. Я думаю, ты и сам его не знал. Сколько раз я собиралась закончить эти мучительные для меня (вполне допускаю, что и для тебя) и никчемные псевдо – дружеские отношения, столько же раз я не решалась это сделать.
Воля, которая с трудом заставила сейчас двигаться одну мою ногу, вероятно, изменила мне в ту ночь, когда я... подала заявку на смерть. А может быть, после этой ночи я тогда уже... и больше не жила, а только двигалась постепенно и поступенно каждый день по направлению к этому двору?
– Ну вот и ладненько, – сказал мужчина, – Теперь же все выяснилось?
– Нет!
– И «да и «нет» – две стороны одного и того же. Приступим. Назови свое имя!
Эти слова! Это же твои слова, ты мне так написал в СМС – «Назови свое имя»!
Ты не заехал за мной, ты даже не встретил меня у входа, ты оставил для меня билет у контролера, ты... И вообще...
– И вообще-то, я тебе нужна? – вопрос, который я никогда не задала тебе, я почти прокричала здесь, в этом странном дворе.
– Мне? – мужчина зашелся от хохота. Сначала он покудахтал как курица, затем заржал как конь и затрясся всем телом, сгибаясь пополам и делая какие-то нелепые ужимки. То, что было похоже на песочные часы, выпало у него из кармана и, стукнувшись об асфальт, разбилось, а он все хохотал и хохотал...
...
– Фигня какая-то! Я вообще ничего не понял – склонившись к моему уху в полутемном зале кинотеатра сказал ты, разумеется, имея в виду фильм. – Может, уйдем? Ты как?
– Уйдем. Я как раз все поняла. Я не назвала своего имени, – последние слова я вряд ли произнесла вслух.
– Ты что-то сейчас сказала?
...