ГЛАВА ТРЕТЬЯ
На обжитой Василием ещё в начале января базе у Знаменщиковского озера
отряд задержался почти на месяц. Да и места другого для него в родном краю
не было после уничтожения красными заимки. Гибель друзей Губин-младший
перенёс очень тяжело. Оказавшись в домике у озера, вначале он старался
память о них заглушить крепким самогоном, но поняв, что этим горю не поможешь,
стал разрабатывать планы жестокого мщения за них. Но малочисленность
отряда, отсутствие разведданных и резкое похолодание сдерживали
его порывы. И лишь тогда, когда лютые морозы прекратились, а на смену им
пришёл мощный снегопад, командир повёл отряд на первое боевое задание.
Его целью была деревня Ощепково, которая располагалась за Челноково, в
тридцати верстах от базы. Туда Василий решил идти только потому, что один
из бойцов был местным жителем и хорошо знал местность. Но вылазка закончилась
не так, как её планировал командир. Обойдя с левой стороны по бездорожью
Челноково, в версте от неё отряд вновь вышел на тракт. Не успели
повстанцы проскакать полпути до конечной цели, как лоб в лоб столкнулись
с обозом посевкомовцев, везущих зерно в Абатск. Впереди и сзади его охраняли
человек десять красноармейцев. От внезапности, обе стороны на время
растерялись, но как только пришли в себя, с остервенением стали стрелять
и рубить друг друга. А некоторые бойцы и вовсе схватились в рукопашную.
После первого же выстрела Василий стал неузнаваем. Он с пугающим хладнокровием
и с невероятной силой наносил по головам, рукам и плечам красных
бойцов мощные удары саблей. То ли от его вида, то ли от страха быть зарубленными,
красноармейцы дрогнули и побежали в сторону леса. «Догнать!
Уничтожить всех гадов!» - взревел Василий и первым бросился за беглецами.
И только тогда, когда были добиты все красноармейцы, он остановил Воронко,
спрыгнул на землю, и захватив горсть снега, обтёр бледное лицо.
«Командир, что будем с телами красноармейцев делать?» - спросил голос
Зотия Знаменщикова. «Вытащите их на дорогу и сложите в рядок», - словно
во сне пробурчал Василий. «А с обозом как быть? Или мы в Ощепково уже не
пойдём?» - поинтересовался Клюев Иван из Викулово. Губин тряхнул головой,
будто освобождаясь от наваждения, посмотрел безразличными глазами на
Ивана и ровным голосом сказал: «Добычу с собой заберём, а в Ощепково нам
уже делать нечего. Все дела здесь на тракте обтяпали. Так что, садитесь с Зотием
на подводы и возвращайтесь на базу, а мы подождём темноты и заскочим в
Челноково. Пусть думают краснопёрые, что наш отряд со стороны Ощепково
в село пришёл». «А когда на озеро вернётесь?» - спросил Зотий. «Потрепем нервы
челноковским куманькам - и домой».
Граждане большого села, которые первыми в уезде поднялись на борьбу
с бесчинствующей и мародёрствующей большевицкой властью, к концу года
были обескровлены, обездолены и до смерти запуганы. Равнодушие, безволие
и всеобщее безразличие ко всему окружающему стали нормой их нынешнего
бытия. Поэтому, когда в селе среди ночи стали раздаваться выстрелы, ни
в одном окне даже не вспыхнул огонёк керосиновой лампы. Людям было всё
равно, что происходило в этот момет на улицах их села. И только тогда, когда
утром узнали о нападении небольшого отряда повстанцев, изрубившего и
расстрелявшего почти всех представителей советской власти, в их потухших
глазах вспыхнул огонёк надежды.
Василий был доволен проведённым рейдом. И хоть он сразу пошёл не по
его плану, результат оказался ошеломляющий. «Это за вас, други мои, я мщу
этим гадам. Девятнадцать прислужников власти коммунистов остались навечно
лежать там, где их настигла смерть от удара острого клинка и пули. Не
попадут куманькам и десять подвод с хлебом, которые вернём тем, кто его
вырастил. Плохо, что в этом рейде мы потеряли ещё трёх бойцов, но погибли
они за родную землю и за честь мужицкую. Поэтому, и похороним мы их как
героев, с воинскими почестями», - мысленно отчитывался Губин перед своими
боевыми друзьями, погибшими в неравной схватке на заимке, возвращаясь
под утро на базу.
Донесение о жестокой расправе над посевотрядом и убийстве семерых
активистов советской власти в Челноково очень сильно разгневало командующего
советскими войсками в губернии - Бойцова Андрея Семёновича.
Он несколько дней назад уже доложил высшему начальству Сибири об окончательном
разгроме крестьянского восстания и уничтожении главарей по
встанческих армий во всей Тюменской губернии, а тут такой дерзкий налёт
неизвестного отряда. Собрав своих заместителей и штабных работников, не
жалея их ушей и нервов, он целый час поливал своих подчинённых грязью
и отборной бранью. «Приказываю: немедля, прямо с сегодняшнего дня приступить
к ликвидации подозрительных лиц на всей территории Ишимского и
Ялуторовского уездов. Особое внимание уделить северным и северо-западным
волостям. Прошло то время, когда мы предлагали бандитам добровольно
сдаваться. Теперь настало время уничтожать их всех, до единого на месте, там,
где будут обнаружены. Только так мы окончательно деморализуем население
и покончим с бунтом».
Василий понимал, что куманьки не простят ему и его отряду такую дерзость,
но он даже не представлял, какие они примут ответные меры. После
проведённого рейда прошло три дня, и он собирался было совершить вылазку
в село Чуртан, как поздним вечером на базе появился племянник Григория
Знаменщикова, четырнадцатилетний Алексей и едва переступив порог,
заявил: «Командир, вам необходимо срочно уходить отсюда. На это у вас есть
не больше часа. Дядю Гришу и ещё пятерых мужиков сегодня днём арестовали
красные и увезли в Викулово. А остальных деревенских куманьки по одиночке
пытают в сельревкоме и выспрашивают о вас. Боюсь, что кто-нибудь не выдюжит
и расскажет об этой базе». «Спасибо, Алёшка, что предупредил», - ответил
Василий и не теряя зря время, приказал: «Через полчаса все должны
быть готовы к отправке. С собой брать только оружие и боеприпасы и немного
провианта. Уходить будем на верхах в сторону Сергино, а там посмотрим,
куда дальше податься». Не задавая командиру лишних вопросов, бойцы стали
торопливо собираться. Но оказалось, что красным и этого времени было достаточно,
чтобы, узнав о базе, вплотную подойти к ней со стороны Абатского
тракта. И только благодаря бдительности дозорного, сидящего в укрытии на
дереве, отряд не был захвачен врасплох. Услыхав выстрел и несколько ответных,
Василий громко скомандовал: «В ружьё!», и первым выскочил из избушки.
Рассредоточившись по территории лагеря и заняв удобные позиции,
восемь человек, считая Алёшку, стали ждать появление куманьков. Но те не
торопились. По-видимому, поняв, что внезапного нападения на бандитов не
получилось и теперь им прийдётся принимать ночной бой с ними, куманьки
пришли в замешательство. Нервничал и Василий. «Сколько их там? Кто их сюда
привёл? Почему не наступают? Может, ждут, когда со стороны озера подмога
к ним подойдёт?». Прошло несколько минут тревожных ожиданий. Наконец,
не выдержав нервного напряжения, первыми обнаружились красные и ко
роткими перебежками стали наступать. Подпустив их на расстояние силуэтной
видимости, Василий коротко скомандовал: «Огонь!». Прогремели первые
выстрелы и некоторые силуэты свалились в снег. Послышались предсмертные
крики красных бойцов, невнятные команды их командира и слепая оружейная
пальба. А через минуты три всё вновь затихло. «Красноармейцев двадцать
в отряде, не больше. Однако нам и с ними не справиться. Единственная надежда
на мороз, который вынудит краснопёрых атаковать или отступить, чтобы,
дождавшись подкрепления, уничтожить нас всех до единого. Сидеть в снегу
до утра нам нет резона. В любом случае необходимо вырываться отсюда. Подождём
минут десять и начнём сами действовать», - принял решение Губин и
осторожно пополз к крайнему от него Осипу Селивёрстову из Крутихи. «Передай
по цепи, если в течении десяти минут красные в атаку не пойдут, то пусть
открывают огонь в их сторону, а затем пробирайтесь к пригонам, садитесь на
лошадей и через озеро на махах уходите в сторону Сергино», - приказал он пожилому
бойцу. «А ты как же, командир? Сдаваться надумал?» - с подозрением
спросил Осип. «Ваш отход прикрывать останусь. Жив буду, вас ещё до Сергино
догоню. Только не забудьте Воронко отвязать», - резко ответил Василий.
Однако ждать окончания десяти минут не пришлось. Заметив, как сквозь
ночную туманку красноармейцы вновь стали перебежками подбираться к
ним, повстанцы открыли плотный огонь. И вновь, как первый раз, ответив одиночными
выстрелами в сторону мужиков, красноармейцы залегли в сугробы
и стали выжидать. «А дальше чо делать?» - услышал Василий голос Осипа. «Поступать,
как договорились», - коротко ответил командир и стал напряжённо
всматриваться в сторону противника.
Горстка бойцов повстанческого отряда ползком добралась до пригона, где
на привязи стояли под седломи их лошади, осторожно вывели их за ворота и
забравшись на вершну, стали быстро удаляться в сторону озера. Но красные
их передвижение заметили. Поняв, что повстанцы решили скрыться через
озеро, бросились за ними вдогонку, на ходу стреляя из оружий. Шквал пуль,
пробивая морозную темноту, дружно просвистели в сторону беглецов. Василий
выбрал ближайшую к себе цель и выстрелил. Цель качнулась и со стоном
завалилась на бок. Такая же участь постигла и ещё одного бойца. В рядах красных
появилась минутная заминка. Быстро поменяв позицию поближе к пригону,
Губин выцелил третьего краснопёрого и выстрелил. Затем в два прыжка ворвался
в пригон, вскочил на Воронко и пригнувшись к гриве, рванул поводья.
Конь мгновенно сгруппировался, выскочил прямо через частокол на волю и
стрелой полетел в сторону озера. Опомнившись, красноармейцы стали беспорядочно
стрелять по быстро удаляющейся цели.
Свой отряд Василий догнал на половине пути до Сергино. Взмыленный Воронко
даже радостно заржал при встрече с сородичами. «А я уж, грешным делом,
подумал, что ты сдаться решил, командир. Слыхивал много таких, как ты,
у советской власти прощения вымаливают. Извини, Василий Иванович, меня
за такие дурные мысли», - произнёс Селивёрстов, когда Губин поравнялся с
ним. «Не винись, Осип. В такой ситуации, в какой оказались сейчас восставшие
мужики против коммунистов, они и не то могут друг о друге подумать. Но
я тебе сразу скажу, что в отношении меня ты будь спокоен. В руках куманьков
я могу оказаться только мёртвым», - твёрдым голосом заверил Василий.
Понимая, что обнаружив отряд на озере, красные теперь его в покое не
оставят и будут искать по всей округе, в Сергино Губин долго не задержался.
Переведя дух и немного отдохнув, он повёл бойцов через Жидоусово на Тиханиху,
где рассчитывал найти временное пристанище. До рассвета оставалось
ещё часов пять, поэтому командир надеялся за это время преодолеть все сорок
вёрст.
Тиханиха встретила отряд неласково. Злые, голодные собаки с самого начала
улицы бежали за ним и норовили укусить лошадей за ноги. Те лягались,
иногда попадая задними копытами по собачьим мордам, но отбиться так и не
могли. Не лучшим образом отнеслись к бойцам и граждане деревни. Они исподлобья
разглядывали повстанцев и угрюмо молчали. «Всё, конец пришёл
крестьянскому восстанию. Выдохлись мужики, обмякли. Теперь каждый за
себя в ответе. Забили и запугали их коммунисты до смерти. Не ровен час и нас
могут выдать комиссарам или даже убить», - подумал Василий и оставив отряд
посредине улицы, направился к избе давнишнего знакомого Сидорова. Но и
там его встретили неприветливо. Узнав нежданного гостя, Филипп спросил:
«Ты чо припёрся? Крови нашей из-за тебя и твоих дружков мало комиссары
попили?». «Почто такой забывчивый стал, Филипп? Разве мы тебе и деревне не
помогали зерном и всем чем могли? А то, что комиссары победили не только
наша вина, но и всех мужиков уезда. Кабы все встали ещё весной на дыбы,
а не держались за подолы своих жён, то от комиссаров мокрого места даже
бы не осталось. Не надо меня гневить, Филипп, а то я и так дюже злой. Могу и
осерчать», - предупредил Василий. «Ладно, успокойся. Чо хочешь от меня?» -
примирительным тоном спросил Сидоров. «Укрыться бы нам где-нибудь ненадолго.
Пока постоянное место не найдём. А то за нами красные погоню устро
или и будут все уголки обшаривать в волости», - высказался Василий. Филипп
призадумался ненадолго, затем испытывающим взглядом осмотрел бойцов
отряда, и промолвил: «Есть у меня такое место на болотах. Вёрст двадцать от
деревни будет. Правда, давно я там не бывал, а раньше каждый год охотился в
тех местах на зверя. Прямо скажу, гиблое место. Но в вашем положении очень
даже подходящее». «Когда можешь отвести нас туда?». «Да хоть сегодня. Немного
отдохнёте с дороги и тронемся». «А чо нам отдыхать? Не успеешь глазом
моргнуть, как красные здесь объявятся. Деревенские-то не добрыми глазами
на нас смотрели». «Ну, когдысь так, то выезжайте за деревню и поджидайте
меня на поскотине», - согласился Филипп и пошёл в избу.
До нового убежища горстка повстанцев добиралась часов пять. Оно находилось
в семи верстах западней заимки, на крошечном островке, в самой
топкой части огромного болота. Да и убежищем-то его трудно было назвать.
Полуземлянка-полуизбушка, не больше. Но и этому укрытию бойцы отряда
были рады. Немного отдохнув и осмотревшись, мужики дружно приступили
к его благоустройству. Смастерили из жердей небольшой пригон для коней,
утеплили, как смогли, возвышающиеся над землянкой сруб и крышу, прочистили
дымоход, затопили глиняную печку и поставили на неё огромный чугун,
набитый до краёв чистым снегом. Утомлённые тяжёлым и длительным переходом,
немного забывшись от событий прошедшей ночи, повстанцы перекусили
и стали устраиваться на ночлег. Сидоров Филипп, помогавший им привести
убежище в порядок, заметив это, произнёс: «Пора и мне двигаться в сторону
дома. Дня через три харчей вам подвезу и киросина немного». «Спичек и
соли не забудь положить, а то мы налегке убежали со своей базы», - попросил
Василий и вдруг спохватился: «Забери с собой до Тиханихи Алексея. Нечего
ему с нами по болотам скрываться. Переночует у тебя, а завтра поутру в
Знаменщики пусть едет». «Я сам тебе хотел предложить, да ты опередил меня.
Каково пацанёнку здесь с вами вшей кормить. Дома, поди, родители ждут», -
отозвался Филипп. Алешка было заартачился: «Нечего мне в деревне делать.
Там сейчас куманьки хозяйничают», - но взглянув на суровое лицо командира,
согласился. Уже прощаясь с ним, Василий сказал: «Передай Григорию, если он
ещё живой и на свободе, чтобы он дён через десять наведывался к нам. Сам
его и сопроводишь сюда».
С раннего утра повстанцы продолжили благоустройство своего временного
жилья и быта. А через три дня и вовсе было не узнать полуразвалившуюся
землянку-избушку и прилегающую к ней территорию. Закончив с жильём,
мужики переключились на другие хозяйственные постройки и охотничий
промысел. Видно с самого начала Бог создавал мужиков для работы, а не для
праздной жизни.
Филипп прибыл на остров на четвёртый день. Сгрузив с саней четыре
мешка муки, пуд сала топлёного, столько же замороженного масла и другие
хозяйственные товары, он тут же засобирался в обратный путь. «Ты хоть чайку
попей с нами, о новостях мирских расскажи. Мы ведь как в берлоге здесь
живём», - попросил Василий. «А чо я могу рассказать? Наша деревня тоже не
на большаке стоит. Если какие и есть новости в Большом Сорокино или в Ишиме,
то они к нам не раньше, чем через месяц попадут. Слыхивал, правда, что
красные отряды по всем деревням и сёлам рыскают и главарей повстанцев
вылавливают, но у нас их пока не было», - ответил Сидоров. «Ну, раз нечего нам
рассказать, то мы тебя и пытать не будем. Придётся самим новости добывать», -
проронил Губин и попрощался с Филиппом.
После отъезда Сидорова, прошло ещё несколько дней и Василий стал с
нетерпением поджидать Григория Знаменщикова. «Он-то точно с новостями
прибудет. Может, даже моим родителям сообщит, где я и что со мной», - рассуждал
командир. И вот, наконец, дежуривший на единственной тропе, ведущей
к острову, Панкрат Сугоняев заметил двух человек, в одном из которых
признал Алёшку. Встретив их и пропустив в сторону острова, дозорный остался
на посту.
Появлению Алексея и Филиппа Знаменщиковых Василий заметно обрадовался,
однако, узнав от них о том, что комиссары убили Григория, сильно
опечалился. А после рассказа Филиппа о том, как пытали изверги его друга и
однополчанина, Губин и вовсе почернел лицом и заскрипел зубами. «Сначала
били чем попало: прикладами, нагайками, рукоятками наганов, а затем облили
колодезной водой и держали на морозе до тех пор, пока Григорий не покрылся
ледовой коркой и не потерял сознание. Потом его бросили на дровни и в
таком состоянии повезли в Абатск. Дорогой он и помер. Узнав об этом, его Марья
чуть с ума не сошла. А может, даже тронулась слегка. На руках-то грудной
ребёнок остался». Немного успокоившись, Василий вслух произнёс: «Нет, рано
мы в берлогу залезли и зимовать настроились. Не будет у меня спокойного
сна, пока за друга не рассчитаюсь с куманьками», - и посмотрев на прибывших
парней, спросил: «Не слыхивали, какие порядки творятся в селе?». «Об этом я
и хотел тебе сообщить», - оживился Алексей. «В общем, когда я вернулся домой
и узнал о смерти дядьки, то тут же решил ехать в Большое Сорокино и
отыскать твоих родителей. Встретили они меня хорошо. Правда, мать сильно
плакала, а отец ничо, держался. Я им сказал, что ты жив и здоров и что временно
затаился в болотах. Они меня поблагодарили за приятную новость, покормили
и просили передать, если я тебя ещё увижу, что к ним приходила Полина
и тоже узнавала о тебе. А ещё велели сообщить, что куманьки ищут тебя
и кажинный день наведываются к ним. Просили, чтобы ты был осторожным и
не появлялся в селе до поры до времени. Насчёт власти в Большом Сорокино
я следующее скажу. Красные крепко стали утверждаться в волости. Вновь милиция
создана, волревком избран и цельный взвод военных расквартирован.
Правда, мародёрничают безбожно они, но супротив никто даже слова не может
сказать. Слыхивал также, что по уезду облава на повстанцев и их главарей
смертельная ведётся. Многих уже выловили и расстреляли. Тебя тоже в розыск
объявили», - доложил паренёк. «Молодец, Алёшка! Глазастый и ушастый
ты парень. Хороший из тебя разведчик выйдет», - похвалил Селивёрстов Осип.
«Ладно, сегодня у нас заночуете, а завтра рано утром в обратный путь отправитесь
», - принял решение Василий.
Эту ночь Губин не спал. Его душу терзали боль и гнев, а в голову лезли
разные мысли. «Сиротой я остался. Всех моих лучших друзей коммунисты
уничтожили. Что же это творится на белом свете? Где справедливость Господа
нашего? Почему он до сих пор терпит этих нелюдей и не воздаст им за их
мерзкие дела? Кто воскресит тысячи крестьян, боровшихся за своё правое
дело, но не победивших? Сколько полегло на полях сражений лучших сынов
Сибири, а сколько не родится от них детей, которые могли бы стать гражданами
нашего края! Кто тогда будет пахать матушку землю и оберегать от врагов
внешних Рассею? Эти выродки с красными звёздами на голове? Да они только
что и умеют, как со стариками, детьми и бабами воевать!» - шептал Василий,
но вспомнив, что к его родителям приходила Полина, он встрепенулся и уже
громче произнёс: «Нет, рано ещё себя хоронить! Я ещё попорчу кровь этим
иродам-безбожникам!».
На второй день, после отъезда Алёшки и Филиппа, лагерь покинул и Василий.
Перед своим отъездом, он собрал его обитателей и предупредил: «Меня не
будет дня три. Постараюсь изучить обстановку на местности и разузнать о наличии
в наших краях повстанческих отрядов, к которым можно было бы примкнуть
для общих действий. Старшим на время моего отсутствия остаётся Осип».
Из лагеря Василий поехал в сторону Ворсихи, где планировал остановиться
на короткое время у дальних родственников. Преодолев по бездорожью
тридцать вёрст за пять часов, к вечеру он оказался уже в густом осиннике, за
которым виднелись деревенские избы. Подождав, когда в окнах погасли тусклые
огоньки керосиновых ламп, Василий привязал Воронко к осинке и проваливаясь
по колено в сугробы, направился к необходимой ему избе. «Как они
меня примут? Не испужаются ли нашей встрече? Наверняка ведь знают, что
я сражаюсь на стороне повстанцев и нахожусь в розыске. А может и вовсе,
захотят выдать меня красным», - одолевали противоречивые мысли Губина.
Подобравшись к окну, да так тихо, что даже кобель в своей будке его не учуял,
Василий постучал по ставням и стал ждать. Вскоре скрипнула в сенях дверь и
послышался недовольный голос Минея Степановича, сродного дядьки по отцовской
линии: «Кого ещё там черти принесли?». «Это я, дядя Миней, Василий
Губин. Пусти в избу, поговорить надо». «А ты откуда в Ворсихе появился? Вроде
сказывали, что тебя красные в Знаменщиках зарубили». «Может, и хотели зарубить,
да не удалось. Так ты в избу-то пустишь или от ворот поворот покажешь?
» - немного раздражённо спросил Василий. «Проходи уж, коль пришёл.
Только голову в сенях шибче нагибай, а то об косяк ударишься», - предупредил
хозяин и первым направился в избу.
«Ночевать будешь или в ночь уйдёшь?» - спросил Миней Степанович, когда
они оказались в кути. «Не буду я вас под подозрение подставлять. Поговорим
немного, да и расстанемся». «Ну, тогда давай хоть чаю попьём. А может, что
и покрепше. Ты как, племяш, на это смотришь?». «Что покрепче в следующий
раз выпьем, а сейчас чайком да разговором обойдёмся». «Ну, тогдысь, снимай
лопатину, садись к столу и будем чаёвничать. Самовар-то поди не остыл ещё», -
заметно обрадовшись, распорядился Миней Степанович. На их разговор из
горницы вышли хозяйка и тринадцатилетний сын Ефрем. «Здравствуйте, тётушка,
извини, что в неурочный час в гости к вам заглянул. Другого времени
не нашёл», - произнёс Губин-младший. «Да чо уж извиняться. Как получилось,
так и случилось. Вы тут чаёвничайте, а я пойду отдыхать. Завтра мне рано
вставать. Квашню ноне замесила в двух корчагах», - ответила хозяйка и вновь
скрылась в горнице. Однако Ефрем не пошёл за матерью, а примостился на
лавке рядом с отцом.
«Ну, племяш, рассказывай, что тебя ко мне привело в такую холодную
ночь?» - обратился Миней Степанович. «Да особой причины на это не было
у меня. Просто решил узнать, как себя в вашей деревне чувствуют куманьки
и не пора ли им бока пощекотать». «У нас-то их всего три человека, а вот в
Вознесенке не менее двух десятков. Бесчинствуют почём зря. Что хотят, то и
делают. Отберут у жителей самогон или бражку, напьются до чёртиков в глазах
и давай стрелять по всему живому. Будь то скотина хозяйская или гуси, для
них всё равно. Ропщет народ, а поделать ничего не может. Нет на них управы,
окоянных», - разоткровенничался Миней Степанович. «Бывших бойцов из
повстанческих отрядов много в вашей деревне?» - спросил Василий. «Кто их
знает. Вроде шатались всё лето по уезду, а в каких отрядах служили, сказать
не могу», - схитрил дядя. «Ты чо, тятя, забыл? А Скоробогатовы? Они же у Шевченко
в полку были», - по наивности проговорился Ефрем. Миней Степанович
строго посмотрел на сына, но ничего не сказал. «А ты можешь вызвать кого-то
из них на улицу?» - уцепился Василий. «Семёна могу, если тятя разрешит», -
ответил паренёк. «Ладно, идите встречайтесь, но только не у моей избы», - разрешил
Миней Степанович, дав понять, что на этом разговор между ним и племянником
закончен.
Когда Василий с Ефремом вышли во двор, паренёк сказал: «Ты со мной на
улицу не выходи, а спрячься за пригонами и жди. Я скоро вернусь». «Ещё один
разведчик отыскался», - подумал Губин-младший, но перечить не стал, а направился
в сторону скотного двора.
Ефрем вернулся через полчаса в сопровождении двух крупных молодых
мужиков. «Губин, ты как это в Ворсихе оказался? Тебя ведь здесь каждая собака
знает», - послышался знакомый голос. «Афанасий, это ты, чо ли?» - не поверил
своим ушам Василий. «А то кто же ещё. Я!». «Ну, здорово, бродяга! А я думал,
что и тебя тогда на острове убили». «Живой пока. Но надолго ли, не знаю.
Куманьки уже несколько раз пытались меня на тот свет отправить, да у них никак
не получается это сделать. Ну, рассказывай, как живёшь и зачем звал? Дело
какое к нам есть или просто так - повидаться?» - спросил Афанасий Костылёв,
командир разведывательного отряда в Шевченковском полку. «Дело, конечно.
Я же не знал, что тебя встречу». «А коль так, то пойдём в баню к Минею, там
и потолкуем. Чо здесь на морозе дрожжи продавать», - предложил Костылёв.
В бане и в самом деле было намного сподручнее разговаривать. Хоть и топлена
она была два дня назад, а тепло ещё сохранила. Да и разговаривать можно
было громко, не боясь, что тебя подслушают. Единственное неудобство -
это кромешная темнота. Но и к ней вскоре привыкли собеседники. «Выкладывай,
Губин, с чем пожаловал», - продолжил прерванный разговор Афанасий.
Василий вкратце рассказал о событиях декабря, о том, где и почему вынужден
со своим небольшим отрядом скрываться и в заключение сказал: «Слыхивал,
что в Вознесенке красные бесчинствуют над крестьянами. Предлагаю напасть
на деревню и поотшибать краснопёрым крылья, чтобы они никогда больше
над над сибирской землёй не летали». Костылёв подумал немного и ответил:
«Маловато нас осталось, чтобы целый взвод бойцов красной армии одолеть.
Здесь нужно стратегию правильную разработать. Придётся курмановских
мужиков подтягивать. В нашей-то деревне человек десять-двенадцать желающих
найдётся, да и из тех - половина пешие. А чтобы Вознесенку со всех сторон
обложить человек тридцать надо, не меньше. В общем, покумекать надо
над твоим предложением». «Нет у меня время на раздумья. Если не готов идти
на Вознесенку, то и я эту мысль из головы выкину. Всемером мы и подавно
не одолеем красноармейцев. Придётся копить силы, а уж потом и в схватки с
куманьками вступать». «Постой, Губин, не горячись. Я же не сказал тебе «нет»,
а сказал, что стратегию правильную необходимо разработать. Давай, сделаем
так. Ты поезжай за своим отрядом и приводи его через два дня сюда, а я за
это время разведаю обстановку в Вознесенке и наберу людишек надёжных.
Встретимся на Курмановской дороге, за версту от Ворсихи в 10 часов вечера».
«Вот, это другой коленкор. Сразу и жизнь веселее стала», - произнёс Василий
и улыбнулся в темноту. После этого разговора они пожали друг другу руки и
разошлись по разным направлениям. Прощаясь с Ефремом, Василий хлопнул
ладонью паренька по плечу и сказал: «Спасибо, братишка, за помощь. Жалко,
что ты ещё мал, а то бы я тебя обязательно к себе в отряд взял».
Добредя по высоким сугробам до Воронко и запрыгнув в седло, Губин на
время задумался. Потом резко мотнул головой и произнёс: «До Покровки
всего-то пятнадцать вёрст, а я ещё раздумываю - ехать-не ехать. Вези меня, Воронко,
туда, где радость всей моей жизни живёт».
Часа через полтора Василий был уже у своей желанной девушки, которая
ждала дни и ночи напролёт и не верила глазам своим, когда увидела его перед
собой. «Здравствуй, милая Полюшка! Я очень соскучился по тебе. Нещадно
гнал Воронко, чтобы побыстрее оказаться рядом с тобой. Родная моя! Как ты
хоть здесь одна живёшь?» - не жалея ласковых слов, распалялся от нахлынувших
чувств Губин. Девушка смотрела на него своими синими влюблёнными
глазами и молчала. «Ты почему не разговариваешь со мной? Неужели не рада
мне? Может, уйти?» - улыбнулся Василий. «Онемела я от счастья и слов не найду
таких, которые могли бы моё душевное состояние передать и о моей любви
к тебе рассказать. Как я ждала тебя!» - тихо произнесла Полина и низко наклонила
голову. Василий нежно обнял девушку и прижал к своей груди. Так они
простояли минут десять. Первой спохватилась Полина: «Ты голодный с доро
ги, а я тебя у порога держу! Заходи в куть, раздевайся и садись за стол. Я сейчас
воду подогрею и чай заварю». «Я не голоден, царица моя. У дядьки в Ворсихе
попаужнал», - хотел отказаться Василий. «Это когда было, а я хочу, чтобы ты у
меня поел», - ответила девушка и продолжила хлопотать у творила печки.
В эту ночь влюблённая пара так и не уснула. Они всё говорили и говорили,
словно голубь с голубкой ворковали. А когда Полина хотела положить Василия
на постель, он ласково, чтобы её не обидеть, сказал: «Родная моя, единственная,
мне ехать пора. Скоро светать начнёт и можно на разъезд красных
нарваться. А мне сейчас очень не хочется погибать и оставлять тебя одну на
этом свете». Девушка враз сникла и опустила голову. «Не печалься зря, а надейся
на то, что у нас будет с тобой всё хорошо», - попробовал успокоить её
Василий, но у него это не получилось. «Такая же, как маманя моя. Необходимо
проявить твёрдость духа, иначе будет ещё тяжелее расставаться», - мелькнуло
в голове и он решительно встал. «Когда теперь я тебя увижу?» - тихо спросила
Полина. «Скоро. Думаю, что дня через три я снова здесь буду». «Я тебя, любимый,
буду очень, очень сильно ждать».
В укрытие на болотах Василий прибыл ещё до обеда. Собрав за столом
бойцов, он объявил: «Завтра, после полудня, выступаем в сторону Ворсихи.
Там нас на курмановской дороге будет ждать отряд местных мужиков, которые
раньше воевали в первом освободительном полку Шевченко. Объединив
наши силы и возможности, мы той же ночью должны напасть на Вознесенку,
где квартирует взвод бойцов красной армии. Наша цель и задача одна - как
можно больше убить куманьков и разграбить склады. Сразу хочу предупредить,
что если кто-то из вас боится или не хочет идти в поход, то навязывать
свою волю я не стану. Не то сейчас время». Но среди бойцов таких не оказалось
и все начали готовиться к очередной, может, даже, последней встрече с
врагами.