Служебное

Екатерина Бабушкина
- Можно просто Саша. И на «ты».
- Хорошо, Александр Сергеич.
И улыбнулась.
За три года совместной работы Сашей она меня так и не назвала. Но всегда улыбалась – как в первый день знакомства. Ослепительно, как солнце.
Невысокая, с виду хрупкая – почти хрустальная – она, словно смерч, врывалась в кабинет и вместе с бумагами приносила путаницу и хаос.
- Так, тут подпишите. И тут. И тут ещё. Да нет, не тут. Вот тут. Ага. У вас, кстати, совещание через тридцать минут. Как не планировалось?! Говорю же, через тридцать минут! Да, сегодня. Ох, Александр Сергеич, и что бы вы без меня делали!?
Я знал, что она вернётся через минуту и сообщит, что ошиблась и совещание действительно не сегодня. Но настроение моё улучшалось. И жить хотелось в те месяцы так, как не хотелось ни до, ни после. Мне нравился этот хаос.
Нравилось мне и то, что в кабинете моём ни с того ни с сего вдруг появлялись цветы в большой голубой вазе, шоколадное печенье с изюмом, которое я никогда не ел, салфетки, которыми я никогда не пользовался. Нравились мне и свежие, весенние нотки духов, которые она приносила и уносила с собой. Из приёмной часто доносился звонкий смех, трель телефона прерывалась командным и тонким: «Слушаю, говорите!» Затем тишина и наставительное: «Угу, угу, и что он сказал? Угу, понятно. Передайте, что акты будут готовы завтра после обеда.» Я прислушивался и млел. Ведь через минуту – я знал – откроется дверь, и вновь ворвётся душистый, улыбчивый, деловитый смерч. И будет что-то говорить и докладывать, пояснять и спрашивать. А я буду смотреть на её улыбку и слепнуть. Как дурак. Всё больше и больше.
Я запомнил тот июньский день.
Всё было так же, как и всегда. Стукала резко отворяемая дверь, цокали каблуки, звонил телефон, замолкал телефон, в голубой вазе красовались жёлтые тюльпаны. На блюдце лежало нетронутое печенье. Она входила и выходила. Что-то говорила, докладывала, поясняла и спрашивала. А я смотрел. Смотрел во все глаза, и что-то внутри меня рвалось, и сыпалось, и крушилось. И было горько, нестерпимо горько. А почему – я не понимал.
- У вас что-то случилось?
- Да нет, что вы, Александр Сергеич, всё хорошо, - отвечала она, и смотрела весело, а на себя похожа не была, – У вас, кстати, сегодня…
- Нет у меня никакого совещания! Откройте глаза уже наконец!..
А вечером я увидел, как она садится в машину. И в руках у неё цветы. А дверцу за ней закрывает высокий тощий мужчина.
И тогда я понял.
Она больше улыбалась не мне.