Ваза!

Владимир Исаков
   Ваза
 (В.Исаков)
        Ветер без моего разрешения приподнялся на колени с белоснежного ягеля  поляны, круглой, как  сковородка. Осторожно оглянулся и, не спеша, отряхнув с колен прилипшую траву, встал на ноги. Обвел нас и жаркий костер взглядом. Неожиданно расправил широко- широко прозрачные крылья. Они у него навскидку метров пяти будет каждое. И внезапно, словно по волшебству, взмахнув множеством воздушных перьев, оторвавшись от Земли-матушки, ухитрился выскользнуть из моих рук, словно мыльная губка. Взлетел высоко-высоко в небо, обдав нас, сидящих у жара ночного пламени, свежестью леса. Потом, не обращая ни на что внимания, чуть опустился. Уверенно хозяином зашагал по макушкам деревьев.
   Пламя костра от такой вольности недовольно зашикало на хулигана снопом искр. Забубнило по-стариковски и рухнуло прогоревшими сине алыми головешками в серую от пепла постель прогретой черной земли. И, с чего-то разозлившись, начал стрелять вслед хулигану сучками. И уже совсем осерчав, поднял пламя, обжигая нам лица. Вот же ветер… Чем он так костру не угодил?! А мы-то в чём виноваты?! Друзья по рыбалке не обращали внимания на сердешные крики кострища. За спиной в тишине ночного леса метрах этак в ста от нас хрустнула ветка. Никто не заметил, а я в душе улыбнулся над тщетными попытками хозяина леса быть невидимым. Ему так хотелось послушать, о чём мы тут разговорились. Он, было, хотел подойти ближе в молчаливом сне леса, но убоялся. Похоже, ему не хотелось своим внешним видом (курчавой коричневой шерстью и с непривычки страшным лицом) пугать рядом сидящих со мной рыбаков. Мы говорили тихо, как и подобает вести себя ночью по нашим лесным законам. Хозяин этой чащи, мой друг, владеет в совершенстве телепатией. Вот и сейчас, приблизившись к нашему костру (ужасно любил пламя) метров уже на двадцать ближе, но всё-таки не разбирал слов. Вот и выпрашивал у меня рассказывать о содержании беседы. Мысленно включился в вербальный канал связи. Мне ещё учиться и учиться мастерству в налаживании устойчивой подачи инфы посредством телепатии...
  Леший-брат иногда хвалит, утверждая, что у меня уже неплохо получается. Но это когда мы вдвоём общаемся. А вот вне леса пока идет плохо: люди, по сути своей, болтуны. Они, даже находясь одни, не останавливают монолог с собой... Перескакивают в мыслях от одного к другому... Поэтому и тяжко к ним в мысли влезать…
  Вообще-то, с виду хозяин страшен. Чего стоит пронизывающий взгляд красных глаз. Да и манеры ещё те! Но уже привык. Мой лесной брат общительный и добрый. Не жалует у себя в гостях лишь пьяниц и неуважающих его дом… Может и заблудить нерадивых в трёх соснах. Неожиданно ветер оттолкнулся от макушек леса носочками и спикировал на затухающий костер. Вот же собакин… Костер аж рассвирепел, задел-таки его самолюбие хулиган, задел! Жаркое чудо, глядя преданно в глаза, попросило у меня помощи в размере охапки березового сушняка. Выпросил-таки…
  А удочки в темноте ночи, уткнувшись в густоту пахнущей спокойствием травы, спали беспробудным сном из-за пережитого дневного стресса. Переволновались! Ещё бы! Они же выуживали красивую, но сильную рыбу с редким, теперь уже в наших краях, именем Сёмга. Их нервы-лески были так напряжены, что рвались аж по несколько раз на дню. Даже немного храпели завыванием на реке ветром, отпугивая злую мошку от себя.
  А сейчас им снился, видимо, плохой сон: порой вскрикивали фрикционом катушки. Открывали на секунду глаза-поплавки и, уняв дрожь сонных поклёвок, возвращались в сон досматривать цветные картинки. А матушка-река Кожим даже во сне несла по извилистому руслу кровь матушки-Земли.
Сидящий рядом со мной Борис бросил в ад костра на разживу недокуренную сигарету. Вздохнул. Посмотрев на разозлившееся пламя, тихо, чтобы не разбудить лес, почти шепотом стал рассказывать свою историю. Историю о том, как он бросил напрочь охоту. Мы все здесь собрались из "бывших". Когда-то, лет этак пять назад, были заядлыми охотниками, и каждый после того или иного случая неожиданно для друзей и своих любимых переквалифицировался в рыбака…
 Хозяин вежливо попросил включить связь: я по своему неразумению её отключил. Внимательно прислушивались к рассказу Иваныча.
 - Тогда внучке было-то всего ничего: два годика. Сейчас уже подросла моя принцесса, но до сих пор в ней души не чаю. Аришенька! Моя русоволосая маленькая звездочка с серыми глазками! Как я был счастлив повозиться и поиграть с моей маленькой инфантой.
   Иваныч аж засиял от счастья, вспомнив внучку. Видел, видел! Видная! С изумительной прической-снопиком, чуть курносым носиком и с серыми глазами-глазищами. Так глянет!... Всех пацанов вокруг гвоздями на сотку к полу прибивает... Будущая погибель мужская! Да и характерец ещё будьте, на-те! А Боря продолжал.
- Помнишь, Валентиныч, я хвастался перед тобой китайскими вазами династии Ци. Мне их продала старушка лет так восьмидесяти с хвостиком на базаре?! Благообразная, в красивой тонкой белой пряжи шали, наброшенной на худенькие плечики. Я утвердительно кивнул. Да, красота ваз поражала. А когда эксперт русского музея сказал цену, мы с Борей от цифр услышанной суммы слегка осели в коленях. Боялись даже вздохнуть над ними, не то, что прикасаться к красоте. Тонкий фарфор поляризовал свет, и было ощущение, что изделия мастеров светятся изнутри. Боря сразу после отъезда эксперта схватил меня за руки и потащил в машину. Приехали на рынок, что на Сенной. Нашли бабушку возле ворот: торговала укропом. Насильно посадили в машину и повезли её к ней домой. Охрана Иваныча нас прикрывала на рынке и в пути. Испуганной старушке за китайское чудо Борис отдал всю сумму, что озвучил эксперт. Та плакала и не хотела брать в руки кирпичики денег в вакуумных упаковках. Потом спрятала заработанное в видавшие виды сумку и пробовала запихнуть её в ящик комода. Охрана отвезла Альбину Ричардовну в банк…
  Борис вспоминал.
 - Стояло китайское чудо по углам моего домашнего кабинета. Вот никого они не трогали. И угораздило няньке Аришки, играя в прятки, забежать ко мне. Я как раз спустился на первый этаж дома в прихожую: надо было мчаться на работу. И тут до слуха донеслось со страхом вылетевшее слово: « Ах!». И через секунду меня настиг звук падающей на пол вазы.
   Хозяин уже преднамеренно наступил на сухую ветку. Та в жалобе хрустнула болью на весь лес. Я спохватился и восстановил связь. Ветер и костер затихли, внимательно прислушиваясь к истории. А он не обращая внимания на пламя костра, увлекся повествованием.
-Примчался в кабинет. Людмилу Ивановну, няньку Аришки, трясло мелкой дрожью. Моя лапулечка-внученька, раскрыв от испуга глазки, боялась даже заплакать. Понимала, видимо, что сделала плохо... Ну, что делать?! Что скажешь малышеньке двух лет от роду?
Тяжко вздохнув, видимо, ему было огорчительно рассказывать, Борис переведя дыхание, продолжил.
 - Посмотрел на Аришку. Подошел к правому углу и, осторожно взяв второе чудо, с силой ахнул её о паркет кабинета. Внучка засмеялась, а няня заплакала, да так горько: ей тоже нравились фарфоровая голубая красота. Вазы было жалко, но что скажешь несмышлёнушке моей?! А тут она засмеялась, нисколечко не испугавшись…
 Ветер подружился с языками пламени и чуть задирал их. Те смешно огрызались, подкусывая воздушные ладошки. Хозяин внимательно слушал, сидя на пеньке. Друг закурил и пошел к тому событию, из-за которого он ушёл из дружного северного братства охотников.
- Тут меня позвали на охоту добыть лося. Лицензия была на руках, и её срок уже подходил к концу. Надо было использовать, а тут и время появилось. Одним словом я уже через несколько часов был в лесу. Моё ружьё - Заур два кольца переломленной палкой лежало на плече. Я шёл по чуть болотистой, чавкающей под сапогами тропе. Туман, как молоко, покрывалом накрыл тропу окружающий меня лес: всё вокруг. Почти в двух шагах ничего не было видно.
 Тут он обратился ко мне: «Валентиныч, помнишь то ружьишко!?». Я утвердительно кивнул. Борис продолжал свою повесть.
- Вот иду и слышу чавкающие шаги навстречу. Чав-чав посреди тумана и тишины. Ноги уже устали молотить болотную жижу. Остановился передохнуть да и спросить собрата-охотника про жизнь, про лося. Его тут видели несколько дней назад. Хозяин чуть шевельнулся и замер осиновым пнём. Заинтересовался рассказом. И тут!..
Мой названный брат побледнел. Синяя жилка на левом виске вздулась: видимо переживал вновь ту историю. Борис закурил, его никто не гнал с дальнейшим повествованием.
- Стою, жду, отдыхаю, сгребая с себя платком пот со лба вместе с комарами. И тут не поверите. Из тумана, как из молочной стены, выступает морда лося. Огромные фиолетовые глаза. Трофейные на голове не рога, а рожищи. Борода седая под нижней челюстью. Я, как стоял, так и застыл монументом от страха.
Борис перевел дух.
 - И представляете! Эта громада посмотрела на меня, на моё ружье и уставилась в глаза. Если бы кто мне раньше сказал такое, не поверил. У сохатого был осмысленный взгляд. Он с таким фиолетовым сожалением смотрел на меня. Поймал себя на мысли, что точно также смотрел на Аришку. И в его глазах читал, чувствовал позвонком, как он про себя думал: « Не ведает человек, что творит!». Я понимал его каким – то чутьем, всей своей сутью. Ему было жалко меня, глупого.
Хозяин даже привстал от услышанного и все норовил донести до меня какую - то мысль. А Борис дальше…
 - Не представляете, мужики! Я, как двоечник, повернулся к нему спиной, и, опустив голову нашкодившим второгодником, пошёл обратно к машине. И это я- то, с громадным опытом охотника, где наша первая заповедь гласит: « Никогда не поворачивайся к зверю спиной. Моментально из охотника превращаешься в жертву». Пошёл назад месить чавкающую тропу. Услышал за спиной шаги лося, который повернулся и пошёл восвояси. "Чав-чав" на всю округу под его копытами...
  До внутреннего слуха донеслись слова хозяина: «Володя, твой товарищ встретил дух леса! Не каждому он является. Значит, решил остановить твоего друга! Повезло ему, мог бы и увести за собой в трясину».
  Мы, молча, сидели у костра, а он своими рыжими лапами пёк для нас картошку и варил уху в котелке... Вспомнил ту мою единственную в жизни, которая постоянно предавала, при этом уверяя меня в своей любви, с тонким расчетом в глазах и ледяным взглядом.
Губы (проделки хозяина) сами произнесли отчётливо шёпотом в тишину леса: «ПРОСТИ ЕЁ, ГОСПОДИ! ИБО НЕ ВЕДАЕТ она, что творит»...