Про лён и не только

Вячеслав Кисляков 2
     Вспомнилось мне, как лет в десять мама брала меня с собой брать лён. Лён обычно колхоз сеял за кустами, что росли напротив  нашего дома.  Это место  у нас называлось Глинище. Впервые я увидел там лён, когда мне было лет пять-шесть. Это было колыхающее на ветру синее поле, по которому  чередой шли красивые волны, необыкновенно синей красоты.   Мы зачем-то пошли за эти кусты с Зинкой Карагиной и Анькой Марининой, моими детскими подругами-соседками... Увидев это красивое зрелище  синего-пресинего поля, мы долго стояли, забыв обо всём на свете. Стояли и наслаждались незабываемым зрелищем цветущего льна... Синь цветков ласкает поле, сердце радует и глаз... Белорусское приволье - всегда любимое для нас!

Льняное поле голубое,
Морской волной качается,
Только у нас лён вырастает,
Белой Русью славится.

Шьются белые рубашки,
Платье, брюки, скатерти,
Белорусское богатство,
Смолоду до старости.

За границей лён по вкусу,
Вещи покупаются,
Лён родился в Беларуси,
Красотою славится.

С начало поле голубое,
Потом на фабрику везут,
Лён богатство дорогое,
Льняных нарядов люди ждут.

      Лен культура строгая. Ухода и внимания требует большого. Это, пока посеешь да вырастишь. А потом убрать надо. До 1981 года убирали его только вручную. И на эту работу сила требовалась не малая.

      А еще раньше и теребили его руками. То-то было нашим предкам истязанье. Теперь, в начале августа выходит в поле целая вереница комбайнов. Проворные машины хорошо и споро справляются с этой работой. Заменяют и спасают от муки сотни женских и детских рук.   

      Обмолотив семена,  расстилают соломку льна ровными зелеными полосами. Но зелень эта не сочная а бледная, как у лимона и ещё только слегка отдаёт желтизной. Уже с половины августа, как только начнет подсыхать и пожелтеет расстеленная соломка, поле потребует большого числа рабочих рук. Вязать снопы, работа не хитрая, но трудоемкая.

      На уборку соломки выходила вся деревня, и стар и мал. Да еще и дачников, какие по деревням расселись, звали. Старшие работники снопы вяжут, а ребятишки, какие еще вязать не годны, эти снопы таскают. Двойными рядками устанавливают.

      Сеяли лен в апреле, в открытый грунт. А спустя 3 месяца, он уже расцветает.  Мне лен нравился уже с детства своей необычной пышной листвой. А простотой цветков, их изящностью, обилием бутонов лён напоминал мне васильки, которые росли также среди поля льна. Это такой же луговой и вольный цветок...

      Истории льняных веревок и тканей более 5 000 лет. В Древнем Египте и на Ближнем Востоке льняные ткани являлись предметом роскоши. На наших территориях лен возделывался еще до возникновения Руси.

      Технология изготовления льняных нитей веками оставалась неизменной: лен выдергивали с корнями; высушивали в скирдах; вычесывали от семенных коробочек; молотили; расстилали на траве, чтобы лен напитался росой; в сырой среде микроорганизмы разрушали клейкие вещества, волокна начинали легко отходить от одревесневших стеблей; процесс длился несколько недель, лен периодически перемешивали; полученное волокно отделяли от стеблей, сушили и трепали; трепанный лен расчесывали и вытягивали из него, слегка закручивая, тонкую нить - ровницу; из ровницы делали пряжу и ткали полотна. Это наша история. А теперь все делают комбайнами и машинами.   

     Лен любит солнце и легкие, причем бедные почвы. Может расти в полутени, подходит для выращивания на каменистых горках. Цветет лен при длинном световом дне с июня по август. Растение неприхотливое, устойчивое к болезням и вредителям, холодостойкое.  Видимо поэтому лён и сеяли в Глинище, потому, что там, мало что могло расти, кроме неприхотливого льна.

      Лен-многолетник. Это растение вырастает до 50 см. Его стебли покрыты мелкими очередными листьями. Привлекают внимание небольшого размера цветки нежного голубого оттенка диаметром до 2 см. Цветет лён в июне-июле.  Это многолетний Небесный цветок, который можно сравнить при цветении с небесной лазурью. А кто видел как цветет лен, тот никогда этого не забудет! Я пронёс это через всю жизнь.

     Цветущий лен не только украшает ландшафт, но активно применяется в медицине, косметологии, так как его семена имеют терапевтический эффект и обладают омолаживающим и оздоравливающим действием на организм человека: повышают уровень сопротивляемости организма к воздействию всевозможных вирусов и инфекций; улучшают кровообращение и нормализуют показатели артериального давления; способствуют быстрой усвояемости пищи; очищают сосуды от холестериновых бляшек; освобождают организм от токсинов, канцерогенов и других опасных веществ; помогают справиться с депрессивным состоянием и затяжным упадком сил. Также растение широко применяется в кулинарии, его добавляют в качестве масла при выпечке и изготовлении различных блюд.

      Хочу немного отвлечься и сообщить, что зная терапевтические свойства льна, я ежегодно покупаю в аптеке  раз в полгода льняное масло (250 гр. бутылочку этого масла и утром выпиваю натощак столовую ложку). В детстве я запросто пил рыбий жир, а вот Алёна на дух даже запах не переносит. Тоже и с льняным маслом у неё проблема). Вот теперь у меня ещё одна льняная идея появилась. Второй год покупаю в аптеке льняное семя, завариваю его с вечера, а утром выпиваю за полчаса до еды. Пишут, что таким способом можно хорошо очистить желудок.  Так и чередую: масло - семя.

     Беларусь нередко именуют Синеокой, или краем озер. Однако не только озера создают очарование, к примеру, Поозерья (хоть название и говорит само за себя). Летом здесь зацветает целое море льна. Особое к себе отношение он получил не только за красоту, но и за уникальное качество. Став основным материалом для изготовления ткани, лен был неразрывно связан с жизнью и духовным миром белорусского крестьянства.

     Вспахать и засеять поле, построить избу, сложить печь, вытесать лавки, сколотить стол – это дело мужское, а вот организовывать быт, создавать в доме порядок и уют, растить детей, кормить, одевать всю семью – это дело жены, хозяйки, матери. У неё круглый год хватало забот в доме и во дворе, на огороде, в погребе, у печи. Это и работой-то не считалось, тем более что в летнее время на женские плечи ложился самый тяжкий труд – сенокос и жатва, страда, как называли её в народе.

     Наступала осень, и главной заботой каждой женщины в давние времена  становился лён. Вплоть до начала XX века вся деревенская Россия одевалась в самотканые холсты и полотна, в миткали, порть и пестрядь. Из них шили женские и мужские рубахи, сарафаны, порты, зипуны, кафтаны; полотно разной толщины и плотности шло на полотенца, головные платки, передники, портянки, детские свивальники, полога, занавески и многие другие вещи, необходимые в крестьянском быту.

     Вот как вспоминает о льне в своих записях моя любимая мама - великая труженица: "Все работы делали мы всей своей семьей. Каждому находилась своя  посильная работа. К зиме начинали делать работы, связанные со льном: делали кудельку, привязывали ее к пряснице, пряли нитки на прялке. На ткацком станке мама ткала полотно, которое затем белили, красили и шили из него одежду, которую сами и носили. Покупали в лавке только ситец, сатин и шелк. Шерсть тоже была своя. Овцы были у нас в хозяйстве черные, серые и белые. Белая шерсть шла на крашение – из нее готовили юбки. Черная шерсть шла на брюки и армяки, которые поверх шуб одевали зимой. Валяли из шерсти валенки - тоже сами. Носки вязали спицами – всем по несколько пар. Одеяла также ткали из шерсти или  валяли, как валенки. Очень теплые были эти одеяла. Также шили из шерсти куртки и френчи для мужиков. Так и проходила в работе вся зима – за прялкой,  за спицами и за  ткацким станком.

      Ткацкий станок назывался по белорусски - «Кросны». С наступлением весны начинали выбеливать на солнце,  сотканное за зиму, льняное полотно. Вываривали его в золе в больших чанах, а затем  мыли и выбивали пряниками на речке. Там же и выполаскивали его до тех пор, пока оно не становилось совершенно чистым и белым. Так получалось «белое полотно», которое шло на нижнее белье, на простыни, на наволочки и салфетки, которыми накрывали стол. Еще мама пряла лён, потом ткала на полотенцы и простыни, и мы носили их к речке отбеливать. Расстилали на траву и солнышке отбеливало.

    Скатерти (постилки) делали одновременно из шерсти и льна, подбирая разные узоры на кроснах  в нитях. Ткали все сами. Особо ценное для семьи хранили в сундуке, который стоял в углу комнаты. И чего там только не было: дюжина рубашек женских, три-четыре рубашки мужских ситцевых, три пестрядинных, полдюжины разных рушников, несколько бумажных платков и фартуков, плисовые шаровары, кушак красный, несколько коротеньких кусков миткаля, несколько мотков бумажной пряжи, кусок толстого холста. На самом дне сундука обычно лежал кошелек, сшитый из треугольных ситцевых лоскутов, в нём был весь капитал. Банков ведь у нас не было - банком и был наш старинный большой деревянный сундук".
 
    Я тоже помню  хорошо наш лен. Он мне всегда очень нравился. Я помню, как его с моим участием рвали, вязали, сушили, стелили... Какой то он нежный был...  и правда - все было для меня с удовольствием и весело было, когда мы и другие наши соседи работали всей семьей недалеко друг от друга на поле льна.  Мне однажды самому однажды пришлось рвать свою делянку льна без мамы.  Конечно это очень тяжёлый труд, тем более в 10-11 лет.  А потом я лён сам расстилал и поднимал, грузил на машину и его везли сдавать на Сенненский льнозавод. Чем выше был номер льна, тем лучше была оплата. Вот такие были времена.

     Это уже давно в прошлом. Теперь на выращивании льна совсем не нужен тяжёлый ручной труд. Все механизировано. Мы тоже с мамой рвали. обивали головки, сушили, тёрли, трепали волокно. Отец, правда, никогда в этих делах не участвовал, как и большинство мужчин в Немойте... Это мол бабское дело и детей. А теперь это все в прошлом. У нас в Белоруссии теперь все делают машины. Вот так продвинулся прогресс. А было тогда хоть и тяжело, но весело, - без зависти и злости.

     Я с друзьями каждый год, начиная лет десяти, ходили в сторону леса Котово и там мы драли лозу-иву. Снятую кору складывали в кули, сушили всё лето, а осенью  сдавали по 10 копеек за килограмм уже сухой коры русскому жиду – деду моего друга Феди Тёркина, который принимал её у нас на 100-килогаммовых весах, которые стояли во дворе нашего магазина. Помню, что лет в 12 я сдал 60 килограммов сухой коры и получил за это 6 рублей. А ободранный лозняк, к следующему лету высыхал хорошо. Мы брали санки, топоры, веревки и ехали днём в хорошую погоду за сухостоем, который мы сразу же вырубали, грузили на санки, увязывали хорошо и везли домой. За день могли съездить за лозой 2-3 раза. И так делали несколько раз за зиму. Дома я этот лозняк рубил топором на короткие чурбачки и складывал под крышу хлева или гаража. Это было наше топливо для топок грубок и моя постоянная работа, начиная с третьего класса и до окончания школы.

      Кроме школы,  почти у всех деревенских школьников была еще и колхозная работа в течение всего лета… Как  помню сейчас,  начал я работать в колхозе с четвертого класса. Сначала работал поводырём лошадей при окучке картошки и кукурузы старшими ребятами. Затем мне доверили уже лошадь и телегу, которые были закреплены за мной колхозным бригадиром Андреем Руколем на всё лето. Также мне уже приходилось ходить и за бороной, боронуя кукурузу и картошку. На лошадях и телеге мы возили лён, сено, кукурузу… После  седьмого класса мне бригадир доверил окучник и плуг, а также косу и конную сенограбилку. Я уже участвовал в кошении сена, а женщины-колхозницы его сушили. Потом  с Колей Бутаровичем (Шпаком) мы это сено сгребали грабилкой  в кучи. Позже мужики это сено накладывали нам на телеги, а мы  его свозили в стога и на конюшню, где его складывали на чердак конюшни.  Так, из года в год, я повышал свою колхозную квалификацию. Отец и мать всячески поддерживали все эти начинания, так как все дети моего возраста  работали в колхозе в эти годы, и никто из нас от работы колхозной  не отлынивал. Так мы закаляли не только своё здоровье, но и свой характер. Было интересно и весело! И никто не хныкал и не распускал нюни. Работали не менее 10 часов в день и считали, что так и надо…

Я хочу вернуться в детство:
На чуть-чуть, на полчаса.
В старый дом войти, согреться
И послушать голоса.

Голоса, что не звучали
В моей жизни много лет.
Голоса без нот печали...
Где найти такой билет?

Где найти билет до детства,
Где купить любой ценой?
Я отдам любые средства,
Я хочу туда, домой.

Я хочу, хочу вернуться,
Чтоб начать сначала путь,
Чтоб воскреснуть и очнуться...
Боже, сделай что-нибудь.

      Весна приносила нам, детям, много радости и новых впечатлений. Тает снег, бегут ручьи, травка зеленеет, птички с юга прилетают, коров в поле начали выгонять. Весной делали и вывешивали везде в саду скворечники. На березе, которая росла перед домом, я повесил семиэтажную квартиру для скворцов – все семь квартир были заселены и скворцы прилетали в эту семиэтажку много лет подряд. Отверстия в таком скворечнике я делал в разные стороны, чтобы скворушки не мешали жить друг другу. Под крышей нашего дома несколько ласточек делают одновременно свои гнезда – интересно наблюдать, как ласточки куда-то улетают, затем в клювике приносят глину и начинают ее приделывать (приклеивать) к фронтону крыши под самым козырьком. И так день за днем появляются все новые гнезда – иногда штук 7-8. А потом наблюдаешь,  как птенцы появляются на свет, как их кормят родители, и, наконец, как они впервые вылетают из своего гнезда. Интересна и наблюдательна жизнь в деревне. Мы, дети, все впитывали в себя, как губка – и хорошее и плохое.  Да весна очень хорошее время года, но лето – лучше.

     Я вспоминаю июль – пора сенокоса. Сколько раз я помогал родителям в заготовке сена для своей коровки – Лысени. Горячее время – нужно успеть заготовить на зиму любимое лакомство для кормилицы. Деревенские жители с раннего утра и стар, и млад – все на покосе. Только-только солнышко выпило луговую росу, а уже «стрекочут» деревенские косилки. Под их косами зелеными пластами будут ложиться душистые травы. Летят срезанные под самый корень тимофеевка, мятлик, лисохвост, колокольчики. Скоро сгребут их граблями в маленькие стожки, а потом сольют в один большой стог.

     В пору сенокоса - одурманивающий запах свежескошенной травы. Никакими словами не передать то очарование и колдовство, которое вдруг окрыляют моё сердце! Солнце поднимается все выше и выше. Становится жарко, появляются назойливые мухи, и мои прекращают работу. Тогда я ухожу с нашим  песиком Пиратом в лес. В лесу нет того раздолья, как на поле, но хорошо в нем в жаркий полдень. И чего только не насмотришься в лесу! Белая кудрявая березка с душистыми листочками, дрожит серая осина, вот коренной дуб с вырезными листьями. Из травы глядит беленький глазок земляники, а рядом краснеет душистая ягодка. Где-то отсчитывает года кукушка.  Мы, усталые, но веселые и довольные возвращаемся вечером домой. Мама разводит костерчик у летней печки, и вся семья дружно ужинает на летней веранде.

     С началом сенокоса в колхозе школьники опять на переднем крае – кто на лошадях, кто с вилами и с граблями – работы хватало всем… Приехав на место, сразу включаешься в работу – нужно ворошить сено, чтоб оно лучше просыхало, потом загребать его в валки – подбирать, подчищать за конными граблями. Подсохшее сено начинают сгребать обычно после обеда, а иногда, если погода позволяет, то и раньше – кто сгребает, кто намётывает вилами на телеги, а потом ребята на лошадях отвозят к копне, кто подгребает, кто носит на вилах или в охапках на граблях.  Мётальщик с «топтальщиком» довершают процесс, складывая аккуратно сено в стог.  Народу тогда на сенокос в конно-ручное звено выходило много – школьники, пенсионеры, отпускники, учителя, – все дружно помогали колхозу. Доярки, отдоив утреннюю дойку, тоже шли на сенокос. Работали дружно, с шутками, смехом с утра до позднего вечера. Надоедали только овода и слепни, особенно в жару и безветрие от них не было никакого спасения…

      Класса с четвертого-пятого мы также выходили осенью на колхозные поля помогать в уборке льна колхозу.

       В деревне ребенок быстро учится быть самостоятельным, не теряя своей детской наивности. Он чувствует себя полноправным членом семьи. С малых лет дети в деревне видят, как живут взрослые, как трудятся. И постепенно сами начинают делать все взрослые дела. Ну, где в городе ребенок в 7 лет узнает, как удить рыбу, как ухаживать за коровой, как подкопать картошку и испечь её в костре. Да и сам костер! Мы могли жечь костер в любое время, собираясь с друзьями где-нибудь в лесу Котово, куда часто делали вылазки с ранней весны и до глубокой осени. Никто из взрослых не боялся, что мы спалим что-то или обожжемся. В 10 лет я уже умел варить уху и печь  в костре картошку на обед, работать в огороде, ходить  на рыбалку, кормить кур, свиней, мог даже доить корову и  топить печку. И я не считал, что это слишком трудно для меня. Конечно, не всегда мне хотелось полоть грядки или выкидывать из хлева навоз, не очень я любил и таскать воду из колодца в баню, но я знал, что я это должен был сделать, а  после работы меня всегда ждут на улице мои друзья с любимыми играми. Мы играли целыми улицами: «Чижик», «Штандер», «Лапта». А наши соревнования по футболу и волейболу! Это было что-то! Ребята играют, а за них вся улица болеет…

Золотые слова говорили когда-то:
"Не спешите взрослеть,все успеете вы"!
Безрассудно спешили... спешили куда-то,
И не слушали вовсе правдивой молвы.

Мы хотели быть старше, чем были в те годы,
Рисовали проекты и планы на жизнь,
Мы считали: быть взрослыми круто и модно,
Засекали до этого, медленно дни.

Повзрослели сегодня, а может быть раньше,
Не заметив момент, что желали тогда,
И теперь мы живем, и не знаем что дальше,
И мечтаем вернуться в былые года.

Когда мы беззаботно смотрели на звезды,
Любовались за тем, как плывут облака...
На глазах моих, взрослых, поверьте- не слезы,
Просто детство ушло, закатав рукава.

     Ностальгия на меня как-то сразу навалилась... Мне тоже в детстве непонятно было, как некоторые мои одноклассники ездили с удовольствием в пионерские лагеря и даже на море! В моём представлении лето в деревне ничто не могло затмить. Только там с раннего детства можно было получить практически безграничную свободу. Лето, тепло, природа, живность всякая, куча таких же, как и ты, чумазых друзей, тысячи каких-то самых невероятных игр, занятий и идей. Тоже были и выпас деревенского стада, и прополка каких-то бесконечных грядок с бураками, и заготовка сена (нас, детей, закидывали на сеновал сено утаптывать, вот где было веселье и тренировка гимнастических и акробатических навыков!). А в подростковом возрасте вечерне-ночные гулянья, первая любовь, первые поцелуи под звездами. Танцы в клубе!!! И ещё море всего того, что в городе под строгим присмотром родителей было невозможным и даже немыслимым. Когда у нас с Алёной появились свои дети, то мы решили, что у них тоже должно быть обязательно деревенское детство. Бабушка и дедушка души не чаяли во внуках.  А на Чёрное море мы своих детей вывозили всего лишь 4-5 раз за всю жизнь. И считаю, что это было правильно! Находясь в деревне, наши дети – Оля и Игорь, многому научились в жизни,  и многое поняли, чего не дано городским детям.
    
     Летом, иногда, когда в полдень лошадей одолевали оводы, мы приезжали обедать домой. Но в большинстве случаев, я и мои друзья еду брали с собой: те же блины с колбасой или салом, кусок окорока копченного, луковицу или  перья зеленого лука, огурец, редис и обязательно бутылку молока. Вечером, приходя домой после того, как лошадей мы отгоняли в ночное, меня ждал хороший ужин - бульба, тушеная в печи с мясом, овощи разные, опять же – яичница на сале с колбасой и свежее молоко. В колхозе мы работали на таких работах, как окучивание кукурузы и картошки на лошадях, боронование их же, своз сена в стога и кукурузы на силос. Иногда мы  косили сено, но это уже было, когда нам было лет  по 13-14, а так этим делом обычно мужики взрослые занимались. Мы в основном на подхвате были. И так три месяца. Зарабатывали по 50-60 трудодней. Для примера: окучить 50 соток картошки – полтрудодня, а для этого надо было уж очень-очень постараться. Обычно 25-30 соток выходило, но были и такие ребята, как Коля Буторович  (Шпак), который иногда мог и больше полгектара сделать, но это уж без остановки на обед. А мы в полдень обычно распрягали лошадей, поили их у речки и пускали поесть травы. Сами же собирались все вместе на берегу речки, выкладывали в общий котел все свои запасы, кто что принес, и начинали обеденную трапезу. Попутно, облазив все обрывистые берега речки, мы налавливали по два-три десятка раков. Это на вечер - домой.

      А вечером, промытые и сваренные с огородним укропом, раки стояли у нас на столе и манили призывно своим запахом. Всей семьей мы садились за стол и трапезничали. Что и говорить, раки были очень вкусны! То ли оттого, что были сварены во дворе в большом чугунке как-то особенно, то ли оттого, что мы их давно-давно не ели. Раки как семечки, – оторваться невозможно! И вот уже губы саднят от соли, от потертости рачьими панцирями, но все тянет и тянет! И так до тех пор, пока последний рак не был съеден... А курам и уткам все остатки от раков мы выбрасывал во двор. Через полчаса от раков оставались только одни панцири. Так было всегда - в хозяйстве у нас ничего не пропадало!

      Работали в колхозе все, в том числе и дети с 10-11 лет. В  нашей Немойте нас - учеников 3-4 класса, стали гонять на прополку льна, а с 12 лет уже за каждым из детей закреплялись колхозные лошади, на которых мы работали с утра и до вечера. А когда стали постарше, то работали уже вовсю и за окучником, и за бороной, и даже за плугом... Многие колхозники и их ребята  жили бедно, но с каждым годом жизнь всё же улучшалась. Всё же корова, овцы, утки, гуси, куры были практически у всех. Только работай и не ленились. И работали все! Работа в колхозе была, как откуп на право работать на подворье. Фактически, для колхозников, эта была работа на износ, - от восхода  солнца и до его захода, без выходных и праздников...

Есть на свете одна деревенька,
Не большая она, не богата.
По сравнению со вселенной,
Можно смело сказать – маловата.

Только буду я эту деревню,
В своей памяти свято хранить,
Потому что, счастливое детство
В ней пришлось с милой мамой прожить.

И когда мне становится грустно,
Меня мысли приносят туда,
Вспоминается каждая мелочь,
Выбивается даже слеза...

      Жизнь в деревне мне очень нравилась. Нравилось всё: и развлечения, и прекрасная дружба, сплоченность друзей моего детства. Жизнь в деревне была счастливой. Мне нравился и наш посильный детский труд.  А помощь в уборке  колхозного урожая? А пора сенокоса? Никогда не забыть, как мы, дети 8-10 лет, на колхозном току помогали взрослым молотить рожь. Нам давали задание погонять лошадей, которые ходили по кругу для движения машины по обмолотке зерна.  Мы также собирали в снопы скошенную пшеницу, рожь или ячмень и укладывали их в копны, которые потом свозили на лошадях на ток...  Для помощи родителям, чтобы побольше маме было заработать колхозных трудодней, я ходил дёргать (выбирать) лён и даже пробовал  жать серпом ячмень или овёс. Мне часто снятся эти годы до сих пор. Это была прекрасная пора моего детства и юности. Это мой родимый край.

     Руководил всей колхозной работой в основном колхозный бригадир - Руколь Андрей, дом которого находился в центре деревни около сельского магазина. Посредине дороги росла большая старая липа, на нижнем толстом суку которой была подвешена на цепи большая пустая авиабомба, а рядом висел железный ломик, которым бригадир бил по бомбе и звон от таких ударов был слышен по всей деревне. Так бригадир оповещал всех, что пора выходить на работу. Также звонили в эту бомбу, если случался в деревне пожар или объявлялся срочный сбор в клубе. Так мы и жили - от звона до звона. Телефонов ведь не было тогда...

      Когда начиналась основная "льняная пора" бригадир Андрей Руколь называл и показывал жителям отведенные  им участки для теребления льна, так называемые "пайки". Помню, как меня бригадир брал с собой до работы отмерять в поле эти  пайки. Он показывал мне направление и говорил: "Иди прямо, пока я не скажу "Стой" и мне надо было проходить по густому льну поперек поля и - протаптывать прямую линию,  т.е. делать границы наделов по всей длине каждой пайки. У меня это получалось хорошо и ровно - никто не жаловался на то, что где-то я прошёл криво. А я был доволен за такую похвалу.

     Мы с мамой выбирали эти пайки. Особо помню болезненные занозы под ногтями, с последующими нарывами. И колючки, так называемого, зябира.

      Так что, про лён я знаю не понаслышке,  а сам его рвал.  Скажу что лён иногда держится за землю крепко и рвать его очень трудно. А чтобы руки не порезать, надо было одевать рукавицы. У льна нет практически корешков и он должен очень легко отходить от земли. Но, когда долго льют дожди, а потом  наступает длительная засуха попробуй выдернуть этот лён. Был однажды у нас такой год... Приходилось ведь в детстве рвать лен и видел разные моменты... А ещё помню, как жито серпами жали вручную, и по полю стояли большие снопы в бабках... Помню как порезал однажды палец себе серпом и кровь никак не мог остановить... Применил тактику Лёньки Акулёнка -  оторвал от майки кусок  ткани, пописал на кровоточащий палец, быстро его завязал и забыл.  Тогда забыл, но по жизни такое не забыть.

      Все этапы хорошо помню, как будто это было вчера: сначала лён рвали и раскладывали сушить, потом в снопы ставили, а когда позже техника в помощь пришла (это, видимо, 1961 год был), - вообще, уже был для меня  праздник. Вообще, это тяжелый труд был, руки всегда поцарапанные были, надо правильно было сделать перевясло, потом в снопы ставили, а следующим снопом накрывали и получался домик, чтобы в случае дождя не замок, а то качество льна тогда терялось. А потом комбайн подходил по очереди к нашему участку и мы с мамой били головки льна, семя льна таким образом добывали, с которого потом масло давили. Да! Были времена! Было тяжело, но весело!  Не знаю, мои сёстры,  Таня и Люда занимались ли льном с мамой или нет, надо будет у них спросить об этом. 

     Хуже всего, когда во время уборки тресты нежданно-негаданно наползет циклон. Да, не дай Бог, остановится. Уже через несколько дней ненастья на поле без слез не глянешь. Ровные ряды конусов льна, какие на просушку собраны, ветром растерзаны.

      Половина опрокинута и лежит сплющенными, сырыми лепешками. А которые устояли, под дождем намокают все больше и все ниже оседают, тонут в осмелевших порослях сорняков. И когда прохлынет ненастье, нужно не теряя минуты каждый изувеченый непогодой конус заново поднять, выправить и на место  поставить.

      И погубленное поле вновь обретет свой урожайный вид. Ровные ряды конусов, бесконечной чередой тянутся от края до края огромного поля, стоят как солдаты на параде. Оживляют его. Радуют душу. И снова не робейте работники. Торопитесь. Поспевайте. Не ровен час нагрянут холода и лягут первые снеги. Не те, о которых поэты, восхитив душу, лирические песни слагают. А те снега, которые стылой пеленой хоронят кропотливый труд сотен людей.
    
     Лен это настоящий клад! Современным льноводам должно быть стыдно за то что в век высоких технологий они не могут получить даже такого результата! Больно смотреть на сегодняшние поля со сгнившими и поросшими травой-лебедой льнотресты! Вот в Сенно льнозавод вроде бы работает и по  нынешнее время. А вроде бы и нет... Нигде не нашёл я ответа на этот вопрос.

     «Результат политики Лукашенко – хрупкая экономика на грани дефолта». «Вообще не осталось практически никаких предприятий, — рассказывает Еврорадио Людмила Кривко, жительница Сенно и мать известной белорусской биатлонистки. — Только вот хлебозавод, колбасный цех… Закрылись строительные организации, мелиоративная организация отошла Витебску. С работой очень сложно. Многие знакомые, как мужчины, так и женщины, уезжают на заработки в Россию».

     Бывшим сотрудникам молочного цеха чиновники предложили такой вариант: учитесь на другую профессию на бесплатных курсах переподготовки в Витебске. А тем, у кого не хватает денег на оплату жилья в областном центре, ответили, что можно временно «трудоустроиться на работы по благоустройству». То есть поработать дворниками. Такое предложение, конечно, устроило не всех, но бывшие сотрудники цеха не хотят об этом рассказывать даже на условиях анонимности.

      Бывшим сотрудникам молочного цеха чиновники предложили такой вариант: учитесь на другую профессию на бесплатных курсах переподготовки в Витебске. А тем, у кого не хватает денег на оплату жилья в областном центре, ответили, что можно временно «трудоустроиться на работы по благоустройству». То есть поработать дворниками. Такое предложение, конечно, устроило не всех, но бывшие сотрудники цеха не хотят об этом рассказывать даже на условиях анонимности.

      «Я работаю в агросервисе уже много лет, — рассказывает сотрудница агросервиса. — Раньше это было прибыльное, успешное предприятие. Но с недавних пор к нам присоединили 9 убыточных колхозов со всеми их долгами. Разве это справедливо? После этого, конечно, ситуация стала очень сложная. У нас и так зарплаты по 300 рублей, денег мало, так их ещё больше урезали и перестали выплачивать даже. Некоторым недоплатили зарплату с ноября!»

      «В агросервисе всегда были проблемы с деньгами. Никогда детское пособие не платили и не платят вовремя, если не начнёшь жаловаться. Мне скоро выходить на работу, и я не знаю, что делать, — рассказывает ещё одна сотрудница предприятия, почти 100% акций которого принадлежит государству. — С работой всё очень сложно в городе. Все уезжают в Россию на заработки».

     Батька Лукашенко заигрался, и с проводимой им политикой, как бы беды большой не вышло... Чтобы родная Беларусь не скатилась с таким его руководством до участи Украины и не стала Белобандеровской Русью?! Не дай Бог! В благополучной, как мне казалось стране, народ вдруг вышел на улицы бастовать против власти! С чего бы это? А с того, что Лукашенко оторовался от действительности жизни и повёл неправильную политику против России, забыв что именно России и Путину В.В. он всем обязан... Прывык к одному - дай, дай, дай Россия. Вы богатые, а мы бедные. И весь окружающий Россию мир также мыслит. Россия очень большая страна, всего в ней много чего есть и она должна со всеми делиться... Хрен вам всем! Не будет так!

Я чувствую дыхание войны…
Молитва просится «О, Господи, спаси!»
Рабов своих заблудших отрезви и успокой,
Крестом перекрести, омой святой водой.

Ты помоги им разум здравый обрести,
От бездны душ, от роковой черты,
Убереги нашу родную Беларусь,
Я с каждым вздохом за нее молюсь!

Молюсь, чтоб не забыли…, чтоб не зря,
Погиб, тот каждый третий, защитив тебя,
Чтоб те, реванш, кто сейчас жаждет одержать,
Детей наших, пытаясь подкупать.

      Да ладно с Лукашом...  Вспомнил снова про лён - и все детство промелькнуло перед глазами. Вспомнил, как  мы пасли гусей, как мыли полы некрашеные добела, как  пололи огород,  как на речке стирали дорожки и пряником их били! Намочишь в воде, а потом бьёшь-бьёшь... потом домотканую эту дорожку опустишь в речку и снова бьёшь пряником,  лупишь до тех пор, пока рука не устанет совсем. А как дрова мне приходилось заготавливать всю сознательную жизнь и  как эти дрова затем я складывал в стог дровяной. Я старался складывать дрова ровненько, как на выставку. Нас детей в основном мама всему учила и многому она нас научила. Мы - дети, работали как муравьи... За это спасибо нашим родителям и низкий им поклон.

      В деревне ребенок быстро учится быть самостоятельным, не теряя своей детской наивности. Он чувствует себя полноправным членом семьи. С малых лет дети в деревне видят, как живут взрослые, как трудятся. И постепенно сами начинают делать все взрослые дела. Ну, где в городе ребенок в 7 лет узнает, как удить рыбу, как ухаживать за коровой, как подкопать картошку и испечь её в костре. Да и сам костер! Мы могли жечь костер в любое время, собираясь с друзьями где-нибудь в лесу Котово, куда часто делали вылазки с ранней весны и до глубокой осени. Никто из взрослых не боялся, что мы спалим что-то или обожжемся. В 10 лет я уже умел варить уху и печь  в костре картошку на обед, работать в огороде, ходить  на рыбалку, кормить кур, свиней, мог даже доить корову и  топить печку. И я не считал, что это слишком трудно для меня. Конечно, не всегда мне хотелось полоть грядки или выкидывать из хлева навоз, не очень я любил и таскать воду из колодца в баню, но я знал, что я это должен был сделать, а  после работы меня всегда ждут на улице мои друзья с любимыми играми. Мы играли целыми улицами: «Чижик», «Штандер», «Лапта». А наши соревнования по футболу и волейболу! Это было что-то! Ребята играют, а за них вся улица болеет…
 
      Мы видели, каким не лёгким трудом, родители поднимали страну и мы - дети помогали своим родителям, как могли  в силу своего возраста и сил. Мы - люди,  закаленные трудом!  Работать - так работать на совесть, танцевать - так до упаду. У нас была радость к жизни несмотря ни на что. Жаль только, что наше поколение уменьшается...

     Мне (конечно, не всегда, а лет с десяти) мама разрешала  ей помогать по хозяйству, а также  сносить 10-ти литровое ведро, после утренней дойки, ещё парное молоко, из дома в молочную, которая находилась в самом центре Немойты. Там его заведующая проверяла на жирность и сливала в 40-литровые бидоны. Заведующей в молочной много лет была тётя Оля. А вечером - дома, мама поручала мне сбивать из сметаны и  сливок в своей маслобойке  домашнее масло. Непрерывно взбивая охлаждённые сливки или сметану, разрушаются мембраны, окружающие молочные жиры. Жиры начинают слипаться друг с другом, образуя комки, которые потом легко можно отделить от пахты.  И хотя это была тяжёлая и монотонная работа, но я был рад видеть итог  своего труда, наблюдая,  как из сметаны и сливок получалось это превосходное и вкуснейшее масло. Сколько же воспоминаний связано у меня с моей деревней! Я помню вкусные бабушкины коржики в сметане, помню аромат свежего мёда и домашнюю ветчину в окрошке... Мне  часто приходилось загонять вечером домой корову, уток и гусей с речки,  полоть грядки на огороде и даже пасти телёнка. Какое же это было чудесное время! Жизнь в деревне для меня была счастливой. Ведь рядом со мной всегда были любимые мама с папой и мои сёстры - Танечка и Людочка. Мне часто снятся эти годы до сих пор. Это была прекрасная пора моего детства и юности. Это ведь мой родимый край, это моя Родина.
 
Моей юности милый край,
Белоруссия – родина малая!
Детских лет моих истинный рай,
Зорька-зоренька жизни алая...
 
Перелески твои и поля,
Речки тихие и озёра.
Моих предков родная земля,
Пущ и рощ широта и просторы.
 
Я тобою всем сердцем горжусь,
Верю в счастье простого народа
И когда-нибудь, может, вернусь
Под крыло твоего небосвода,
 
Чтобы слышать журчащий ручей,
Звонкий голос в полях жаворОнка.
Этих звуков нет в мире родней,
Белоруссии милой сторонка.
 
Я душою всегда с тобой
В час веселья и в час печали,
Белой Руси мой край родной,
Моей юности милые дали.
 
Там остались мои старики
На равнинном песчаном погосте,
У излучины тихой реки...
Я во снах прихожу к ним в гости...

     "Корни любой цивилизации произрастают из деревни. Эти корни питают древо жизни, они глубоки и невидимы. Они незримо присутствуют в нас в виде древних образов и архетипов, несмотря на то, что жизнь бурно устремилась в города..."

      Сенокос - прекрасная пора в деревне, запах свежего сена, стога... Самая трудная работа в году – это заготовка сена. Траву надо не только скосить вручную косой, но и просушить её на солнце, потом – собрать в копны, и после уплотнения в них сена, перенести в стог. Далее этот стог надо доставить во двор. На это уходит очень много времени и энергии. К тому же, вечером и утром – «кусаются» комары, которые во влажной лесной зоне активны всё лето, а днем – атакуют слепни и оводы…  Косят обычно утром - по росе. Главное – острая коса, поэтому каждые десять минут производится заточка инструмента, ну и при этом – короткий отдых.  Чтобы дождь не пробил, копна делают повыше. Позже, когда сено уплотнится, можно свозить или оттаскивать копны в стог или на сеновал.

     А сколько было тогда в деревнях живности... Натуральное коровье молоко, натуральная сметана, натуральное русское масло, лесные свежие ягоды, свежие овощи и фрукты с огорода... Кружка молока всегда была под рукой... И как всё было вкусно и полезно! В речках мы купались до синевы на губах...

     С каждым весенним, а затем и летним днём наш огород-кормилец становился всё пышнее, всё широколиственнее. Всё в нем было заманчиво, всё непостоянно, всё росло и двигалось на нашем огороде-усадьбе в рост. Вот уже ожидаешь и видишь, как появляются первые упругие темно-зелёные листки картошки, а вот уже на грядках появились слабые побеги капусты, затем фиолетовые ушки свеклы и игольчатые стрелки лука и чеснока, а вот показался тонкий ажур укропа... Потом глядишь как день за днем всё это развивается - всё становится сильнее, всё мощнее, всё упружнее. А там уже  то одно зацветёт, то другое, то с одним ароматом, то с другим, то поодиночке, а что-то целыми соцветиями - лишь смотри, лишь наблюдай да поражайся. И бегаешь постоянно по огороду, чтобы посмотреть ежедневно: а какой горох-боб там стал, а какой подсолнечник, а как там вишня цветёт, а как окучивают картошку, а отчего так пушиста ныне черемуха около дома. А вот посмотри: под яблоней вся земля в лепестках, а что делают по цветкам сада пчёлы, а куда перелетают бабочки, а отчего это всё живет, всё шевелится, всё поет на нашем огороде-усадьбе и отчего сердце так бьётся и так веселится душа моя, и замирает от счастья? Да жизнь ли это? Не сон ли это? Сон счастливый, несбыточный и уже неповторимый...

     Хозяйство позволяло жителям деревни быть автономными и не зависеть от внешнего мира. Свиное сало, картофель, куриные яйца, коровье молоко - основа питания. И как дополнение к рациону в тёплое время - разнообразные овощи и зелень, ну и конечно, дары леса - ягоды, грибы. Тяжела была доля женщины в деревне. Я это, прежде всего, сужу по жизни нашей мамы... Это постоянные заботы и изматывающий труд по хозяйству. Надеется можно было только на себя, да ещё на нас - детей, которые помогали ей в силу своих возможностей.

     Так было повсеместно в нашей Немойте.  Дети помогали своим родителям, как могли... и даже когда сами ходили в школу тоже занимались  со льном, но это было уже осенью, когда его уже поднимали, а летом пололи его, потом брали вместе с матерями и бабушками. В снопы ставили по пять или шесть снопов для созревания, потом били-колотили пряником... это было тяжело. Потом руки были в мозолях и трескались - было очень  больно, но маме мы помогали... Было много радости, когда  к нам приехала "льнобилка",  но от неё очень было пыльно - дышать было нечем. Потом лён мы стелили на траве,  чтобы он отлежался. Это было у нас уже ближе к осени.  Слать лён нравилось всем, т.к. это была легкая работа. Кстати, многие ребята шли в школу за 3-5  км. от своего дома, а уже с 3 сентября всех, начиная с пятого класса, отправляли на уборку бульбы (картофеля), где мы работали иногда  до 7 ноября. Работали на уборке постоянно, за исключением дней, когда был дождь - тогда учились... В общем, всего не описать... Нам было весело, во всем мы помогали маме.  Летом девочки пололи в колхозе свеклу. Также давали нам и в школе делянки - это, как бы практика была, - в старших классах. Когда убирали зерновые, тоже на току работали до темна, а потом быстрее, после работы, на танцы... В общем, это все было и мы не унывали. И НИКТО НЕ ЖЕЛОВАЛСЯ,  ЧТО НАМ БЫЛО ТРУДНО.

Взглядами пленит голубоглазыми,
Восхищает зеленью полей,
Понимаешь, что блистает стразами
Даже тихий маленький ручей!
Прикоснись душой! Неповторимая!
В сердце крик печальный журавля.
Самая родная и любимая,
Беларусь, прекрасная моя!
Самобытны косы золотистые
С переливом нежным василька.
Краски неба  самые лучистые!
Дышит добродушием земля!
Я хочу, чтоб ты была счастливая
На рассвете и закате дня!
Родина моя миролюбивая,
Беларусь! Для нас всегда любимая! 

      Пища в деревне в наше время в большинстве семей была в общем-то  разнообразной: супы (рассольник, щи, борщ, гороховый или фасолевый, молочные супы), молоко, творог и масло - всё своё было, картофель был круглый год в любых видах, блины (пшеничные толстые и тонкие, оладьи и картофельные драники) - это было почти ежедневно, каши разные, ну и овощи (с середины июля до осени свежие) – летом и до зимы - из своего подвала. Зимой ко всему этому добавлялось сало, колбаса домашняя, окорока солёно-вяденые и копчёные, и мясо (свинина, телятина, кролики и птица разная), и даже изредка, мама нас всех радовала - делала голубцы мясные и домашние пельмени. Я всегда маме в этом помогал, так как мне был интересен сам процесс их изготовления. Разве можно сегодня, например, сравнить наши пельмени с магазинными? Да, забыл ещё про уху и раков, которую мы варили после хорошей и удачной рыбалки. Продаваемые сегодня повсеместно «Сибирские пельмени», таковые лишь по названию, а в остальном – это суррогат из жил, крахмала, костной муки и перемолотых свиных шкурок... На своё деревенское питание мы не жаловались, так как всего нам из домашней еды хватало, да и отец, нет-нет, а что-то привозил всегда из районного или областного центра, в том числе сладости, а к Новому году - мандарины и апельсины.  Хочу уточнить, что не все жители Немойты могли есть всего вволю, так как семьи, где не было мужиков, а только мать и двое-трое детей, - не могли жить в своё удовольствие, а перебивались хлебом и бульбой.

     Помню рассказ отца о том, как однажды, посетив на дому своего ученика Гришу Дубовца (Хаврука), увидел, что после ужина еды в их доме практически не осталось, а Гришка был уверен, что завтрака у них назавтра уже и не предвидится. Но, представьте себе его удивление, когда рано утром, когда он встал, чтобы идти в школу, его мать -(Ховра) поднесла ему на завтрак тарелку пирожков с мясом. Оказывается, накануне от ужина остались кости из супа с остатками мяса. Мать встала, как всегда раньше всех,- часов в пять, аккуратно срезала остатки мяса с косточек, перемолола их, добавила лука, соли, перца и напекла вкусных пирожков. Отец мне потом долго напоминал, при случае, - вот мол как живут некоторые его ученики, превознося хозяйственность Ховры до небес.

     Так вот ещё,- хорошо помню, как гуляя по улице и заходя в гости к своим друзьям, чувствовал в их домах запахи супов, щей, тушенки с картошкой - буквально повсюду, в каждой хате. Мясо в виде вырезки в наших краях в 50-е и 60-е годы купить было практически невозможно (его можно было купить лишь в Сенно, да и то "по блату". В Сенно - в мясном магазине были популярны, так называемые, суповые наборы, то есть кости с остатками мяса или даже куриные шеи. Такие наборы тоже продавались для супа. Таким супом, при наличии достаточного количества хлеба, можно было накормить даже большую семью. (Кстати, если аккуратненько срезать остатки мяса, хрящей и жил с костей, перемолоть их и добавить туда же побольше моркови и лука, а главное - хлеба, то можно было наделать очень вкусных котлет.)

      А остатками супа и обглоданными костями мы кормили нашу собаку по кличке Пират. Нам бы и в голову не пришло тогда покупать собаке какую-нибудь готовую еду в магазине, как это делают сейчас. Напротив, когда мы читали в газетах, что буржуи на Западе продают специальную еду для собак, мы с грустью думали: - Вот проклятые, до чего докатились, собакам еду специально готовят из хорошего мяса! Наш Пират с большим аппетитом ел остатки жидкого супа, в который мама или бабушка для питательности клала кусочки черствого хлеба - тоже остатки с нашего стола, и он весело грыз кости, проглатывая всё без остатка. Я иногда с ужасом смотрел на огромные острые кости, которые глотал Пират, и просил его не торопиться, а получше разжевывать их, на что он совсем не реагировал и просто вилял хвостом. И ведь ни разу не подавился! На ночь Пирата отпускали с привязи свободно бегать около дома, надеясь на то, что он сам найдет себе что-нибудь съедобное и подкрепится до утра.

       Убежден, что каждый рожденный в СССР и захвативший кусочком своей сознательной жизни тот строй и образ жизни периодически задумывался о той своей  советской жизни. Не в плане «как я себя там вел», а хорошо было или плохо. Обязательно сравнивал жизнь до и жизнь после. Я не хочу брать во внимание представителей двух крайностей... Одни оголтело кричат, как все было плохо, и какие мы были угнетенные и напуганные, другие, наоборот, с пеной у рта доказывают некие преимущества и даже победы социалистических завоеваний. Я хочу на своем примере проанализировать тот мир без политического, экономического, идеологического и какого-нибудь другого подтекста.

      Нам повезло потому что мы, в том числе и я, жили в советской, послевоенной стране.  Люди во время войны так навоевались, что им всем надоело кого-то убивать и самим погибать. Хотелось ЖИТЬ, жить и работать, рожать детей, а рождённых детей хотелось любить и  беречь. И очень долго никому больше не хотелось воевать... К детям было особенное отношение - это чувствовалось в моё время. Ведь ребёнка обмануть невозможно, так как, пока у него нет настоящих мозгов, - он живёт сердцем.

      Слава Богу, что мне ещё хватает сил и памяти всё это время  вспоминать с оптимизмом... Да юность и молодость не замечала этого каторжного труда детей - тогда это казалось нормой. А сейчас, то время у меня не вызывает  чувства  потерянного детства... Ведь вроде бы ничего мы и не видели, кроме тяжелого труда: Утром в школу, после уроков на уборку в колхозные поля, вечером убирать свой огород  - это осень и до зимних холодов. Зима - заготовка  дров, весной -  кроме школы - посадки в огороде. Лето - прополка, как своего огорода (соток 40),  так и работа на полях колхозных. Лен это очень красиво и романтично, особенно, когда цветет (ночью)... и это похоже на волнение моря, всё это - завораживает. Но лен -  это ещё и его прополка,  и его уборка. Все руки в занозах, в цыпках, мыши везде - счастье еще то! Воспоминания о льне от восторга, до отчаяния. Вот такие у меня воспоминания о красивом льне.

     Синий синий лен... Повторюсь ещё раз: Брали лён, вязали, возили, расстилали на лугу и опять собирали, а  потом -  на льнозавод. Лен, был основной доход семье в пору его  уборки. Каждой трудоспособной женщине бригадиром выделялся участок, который надо было выбрать  руками маленькими горстями, сложить в сноп и связать. Задействована в этой операции  была вся семья - дети, все отпускники, что приезжали в гости  с города. Было очень тяжело и запомнилось  на всю жизнь... и  воспоминания,  когда мама получала за лён получку, а потом ещё полагалась  и премия  за весь период льна. Это было месяца 3 летних и маме приятно было рассказывать нам (детям), сколько она заработала на льне. Нам за это покупались обновки разные и конфеты шоколадные...

      Ещё хочу рассказать о косьбе по льну? А то ведь некоторые не знают, что после того как  выберут лен, то остаётся трава,  которую потом мы и косили для своих животин. У кого было больше соток и  его делянка была при низине, то травы росло много и можно было накосить прилично и она хорошо шла на корм скотине.
 
      Интересный ещё момент мне вспомнился, как  наблюдал,  как на  поле после уборки льна прилетали аисты...  их было может больше сотни и это было очень впечатляющее зрелище! Я долго наблюдал за этими аистами и заметил, как один и тот же аист всегда оставался на этом поле, а остальные улетали минут через 20 куда-то, а потом прилетала новая стая  - очень большая и шумная. А один и тот же аист  опять оставался на этом месте,  как будто он показывал всем дорогу в теплые края и прощался с ними. Говорят, что  те аисты,  которые не улетят на юг из-за старости или другого недуга, остаются здесь... где  они родились в Белоруссии, и позже они здесь и погибают.

     Да, ещё вот вспомнил, как зимой баба Матеиха (я дружил с её детьми - Генкой и Сашкой)  ходила трепать лён. Потом она  приносила домой льноволокно, а потом пряла его и ткала льняное полотно и полотенца. Мама несколько раз покупала у Матеихи эти домотканые полотенца. Мамы уже нет более 20 лет лет, но я храню два льняных полотенца, сотканные бабой Матеихой и хочу передать их внукам в наследство. Пока я храню эту реликвию полотно льняное, уж лет 40, а они,  как новенькое и сейчас. Умели наши люди, наши простые крестьяне, делать такие вещи -  у них головы были умные - и не всякой дрянью были тогда забиты!

     Я также храню домотканое полотно, размером 50 на 60 см., с вышитым на нём мамой узором и сотканное руками  бабушки Марьи. Очень дорожу этими вещами. Не знаю, будут ли наши внуки беречь то что нам так дорого... Сомнения гложут меня в этом вопросе...

Вышывала дзяўчына ручнік,
Пры лучыне ў цеснай святліцы.
Толькі б шчасця і каб на дваіх -
Колас жытні, сцяжынка, крыніца...

Слязой чыстай крапіла яго,
Цеплы край, бакавыя палоскі.
Грубы лён ад дажджу аднаго
і арнамент з маленячкай вёскі.

Заўтра пойдзе яна пад вянец,
А цяпер вось ручнік вышывае.
Ручнік шчэпіць пярсцёнкаў мацней
У далекім не бацькавым краі.

Вышывае дзяўчына, спяшыць,
У акенца лясок заглядае.
На ручнік падвянечны глядзіць,
і пабачыўшы краскі, змаўкае.

     Когда умер папа, а это случилось 7 мая 1985 года, я бросив все,  добрался
домой из Гаваны, куда мы пришли на теплоходе «Алла Тарасова» только 8 мая. Сначала самолетом, с посадками в трех странах, затем поездом - в СВ вагоне из Москвы до Витебска, а потом еще на такси - от Витебска до родного дома, я за сутки добрался на последнюю свою  встречу с отцом. Я спешил на похороны родного и любимого папы в нашу деревню – Немойту, где он почти 30 лет был директором школы. Успел я вовремя...  Мы, все трое детей, оказались рядом с любимой и тяжело больной  мамой, в это страшное для всех нас время, и мы очень достойно похоронили папу. Также, все трое детей – я, Таня и Люда, собрались и в Ивне, чтобы отдать последние почести и проститься с нашей дорогой мамочкой, которую проводили в ее последний путь. Обоим, папе и маме, через год были поставлены хорошие памятники. Нам, детям, не стыдно ни перед людьми, ни перед богом за свое отношение к родителям, которых, несмотря на все перипетии их  семейной жизни, мы горячо  любили и уважали. Многие в деревне завидовали нашим родителям, что они имеют таких детей, видя наше доброе чувство и  уважительное отношение  к своим родителям. Уже сейчас, на склоне жизни, мы не видим такого же отношения наших детей к нам, какое было у нас к своим родителям. Что-то в жизни нынешней  пошло не так… Может быть мы и сами во многом в этом  виноваты…  Ну, да ладно. Назад нам всем уже пути нет. Уже внуки пошли давно…

     В заключение, я хочу посветить  эти мои последние строки любимым нашим родителям - папе и маме. Слава Богу, что в последние дни её жизни я был рядом с ними...

     Нашей маме еще при жизни надо было поставить памятник – за ее  доброе сердце, за ее трудолюбие и за ее  любовь к детям,  к семье, к дому и за ее бесконечное терпение…

     Своим непосильным трудом мама надорвала себе сердце, а в 55 лет, можно сказать, стала инвалидом. Несмотря на это, мама пережила отца более чем на 15 лет.  Она умерла, находясь  у дочери Тани (в пос. Ивня, Белгородской области), где  жила после смерти папы последние годы. Случилось это, можно сказать, на моих глазах. Я приехал к маме за несколько дней до ее смерти, получив от Тани сообщение, что мама находится в тяжелом состоянии.  Срочно выехав из Мурманска в Ивню, я приехал  к маме 3 февраля 2001 года. Застал  маму  живой и в ясном сознании. Все три дня  почти постоянно я находился с ней. Мы  подолгу с ней разговаривали, вспоминая жизнь...

     Мама сказала мне, что она  простила папу за все. У нее на первом этаже была своя большая комната – чистая и уютная. Все спальни у Тани находились на втором этаже. Ночами мы с Таней  по очереди дежурили в маминой комнате.  А 6 февраля вечером маме стало очень плохо – все у нее  болело, она не знала, как ей лечь. Все время мама постоянно  просила меня: «Сынок, подложи мне подушку, чтобы я сидела». Я подкладывал ей под спину подушку, а через какое-то время она просилась лечь. Говорила мне, что внутри все болит. Я помогал ей сколько мог, но боль была, видимо, очень сильной. Она очень ждала Людочку – свою  младшую дочь, которая должна была тоже приехать, но еще не приехала.  В этот день я  был с мамой до полночи, а затем меня сменила Таня.  Но уже где-то во втором часу ночи Таня прибежала ко мне наверх со слезами: «Мама, мне кажется, умерла. Я только задремала на несколько минут, а когда открыла глаза, вижу, что мама не дышит». Я и Володя - Танин муж, побежали вниз – к маме. Наша мама умерла! Да, она уже не дышала, но было еще теплая. Значит это случилось всего лишь несколько минут назад. И мы, ее дети, не усмотрели, как это случилось. Она полулежала-полусидела на кровати, а правая  ее нога была спущена на пол. Что она хотела сделать  в свою последнюю минуту жизни – мы уже не узнаем никогда. Все время я себя виню и корю, что ушел от нее в последние минуты ее жизни… Надо было мне  остаться вместе с Таней у мамы в комнате.

      Возможно мама хотела встать, а Таня задремала, и не видела этого. Возможно, она хотела что-то сказать, но силы покинули ее…  Вот так, при двоих своих детях, мама ушла из жизни так и  не потревожив никого из нас в последнюю минуту своей жизни. Люда приехала в Ивню только на похороны, так и не увидев маму живой...

      Спи спокойно, моя дорогая! Только в смерти – желанный покой, только в смерти ресница густая, не блеснет безнадежной слезой. Только ТАМ - не коснется  сомненье, доброй,  русой головки твоей;  только ТАМ – ни тревог, ни волненья, ни раздумий бессонных ночей!

      Светлый гроб твой закидан землею, темный крест водружен над тобой…  Освящен он сердечной мольбою, окроплен задушевной слезой! Я давно так не плакал… казалось, что в груди, утомленной тоской, все святое опять просыпалось, чтоб безумно рыдать над тобой!

      Вот придет к нам весна, а с весною, дальний гость – соловей прилетит. И в безмолвную ночь над тобою, серебристая песнь зазвенит. И зеленая липа, внимая чудным звукам, замрет над тобой… Спи ж спокойно, мамуля, родная! Только в смерти желанный покой.

      Мама, наша дорогая мамочка, навсегда осталась на Ивнянской земле – у моей сестрички Танечки, с которой она прожила свои последние годы…