***

Ольга Соина. Матрёшино счастье (сибирская сказка). Картина 48.
Картина 48.
Смотрит Иван Исидорович на Асию и глазам своим не верит. Уж, как я ране сказывала, научила его жизнь женскую красоту понимать и чувствовать, а тут навроде у него язык к зубам прилип: хочет гостей к столу пригласить и… не могет, ажник онемел от восторга и изумления. Спасибо, Кузьмовна, на его взглянувши, обстояние поняла, улыбнулась и, как хозяйка, стала гостей за стол усаживать да разговоры наводить.
А Иван Исидорович сидит сиднем да всё от гостей глаз оторвать не могет: право слово, такую красоту яркую да ум застилающую он ровно в первый раз в жизни увидел. Уж на што Матрёшенька, жёнка его собой хороша, да красотою трепетною, нежною, за душу берущую; а Асия-то не то што на сердце девствует, а прям-таки ум отымает. От вспомнилися тут Ивану Исидоровичу слова сказки, кою ему бабка родимая в детстве сказывала, да еще с побасочкой: «Ай да, Царь-девица, Шамаханская царица!» Точно думает: от это, стал быть, она, Шамаханская царица и есть: глаза серо-зеленые, колдовские, большущие и вместе с тем к вискам оттянутые, да так словно края их с бровями встречаются: густыми, ровными, да будто полукружием очерченными. Нос прямой, ноздри гордые, будто слегка гневом тронутые, а губы – яркие и чистые и опять-таки с легкой горделивой в уголках рта усмешкою, словно она на энтот мир чрез окно богатющего дворца али терема глядит и слегка, опять же по-царски, на людскую глупость удивляется. Лицо белое с легкой смуглинкой, а волосы из-под платка до того чернущие, что ажник темным фиолетом отливают. А уж, што касаемо сряды, то тут сразу Иван Исидорович просек, што ничего Закир на свою женку не жалеет; и одета она хоть и на бусурманский манер, а не стыдно ея большим барам показать да ишшо те от восторга сотрясаться зачнут.
Тут и постиг Иван Исидорович, што свёл его Бог с людьми особенными, себе цену знающими, и потому, малость оправившись, разговор повел деловой да уважительный. Хотел было Закира с женкою винцом угостить, да те разом отказалися: говорят, вера не позволяет. Ну, Матрёшеньке, как болящей, еще угощаться-от неуместно; так хозяин с Кузьмовной очищенной малость приняли за успех делов и доброе друг к другу отношение.
Потолковали о деньгах, приказчик-от всем доволен донельзя и никакой себе сверх оговоренного доплаты не требует. Тут спомнил Иван Исидорович, што у его в закладе вещи Закировы имеются и захотел их сму обратно возвертать, а тот и говорит да сурьезно так: «Нет, батька, Иван Исидорович, я не могу, пущай у тя побудут како-то времячко; и от когда мы с тобой друг другу вверимся и дела сурьезные делать зачнем, тогда я сам за ними приду и тебе, да на твой вкус и пожелание, подарение на удачу принесу. Якши?»
«Ну, якши, якши, - Иван Исидорович хоть и немного удивился, однако гостя оспаривать не стал, а тут вдруг в дверь снова поскреблися и на пороге Закиров сынишка обозначился: «Што тебе, улым, надобно? – Закир его спрашивает.
«А от Асма просила узнать, можно ли ей прийти, ежели мамка хозяйку лечить зачнет; и уж тогда она толковать ейные слова и уменья по-русски сподобится?»
Посмотрел тут Иван Исидорович на Кузьмовну, она кивнула головой и мальчонку за сестрицей отпустили.
Смотрят, чрез малое время брат сеструху ведет; и опять-таки Иван Исидорович изумился: до того девчонка хорошенькая, што прямо от ея по горнице какой-то свет идет и на душе радостно становится.
Тут Закир Кузьмовну и спрашивает: «А сколько времени вам городской доктор обещал лечить хозяйскую жену до полного ея выздоровления?»
Тут Матрёшенька всполыхнулась, разрумянилась и говорит: «Да месяца два али три, грит, лечиться надобно, оттого-то и мальца пока не крестим, мамкина здоровья полного, стал быть, ожидаем, штоб уж во всем радость была!»
Закир взглянул на жену, што-то ей сказал по-ихнему и говорит: « А дозвольте, хозяева дорогие, моей Асие болящую осмотреть, а дочка моя ея  наказы переводить будет, и ежли Аллах даст, так может она зараньше поправится».
Тут опять Иван Исидорович на Кузьмовну взглянул, она кивнула, и потихоньку-полегоньку Матрёшеньку на ноги поставили и наверх повели, а за ею Асия с дочерью.
Тут ишшо Иван Исидорович с Закиром о делах потолковали; а уж потом он стал отпрашиваться по хозяйству пройтись да сынишку с собой забрал для его поучения.
И от только их Иван Исидорович к воротам спроводил, напутствие хозяйское новоявленному приказчику изделал, как смотрит: к ему новый гость правится и обличность у его дюже суровая. Пригляделся тут Иван Исидорович: ан энто поп Василий бобровую новехонькую шапку на лоб надвинул, да так, што сразу и не признаешь. Встал у ворот и сурово так испрашивает: «Можно ли тя, Иван Исидорович, навестить-насмотреть, да особливой разговор с тобой об жизни поиметь?»
Ну, делать нечего: Иван Исидорович калитку открыл, а пока открывал углядел, што поп-от на ейного новоявленного приказчика тяжким взором глядит, ажник вся личность поповская тугим сумраком подернулася. «Ох и начнет он меня счас, как беспутную лошаденку, понужать, - успел подумать тут Иван Исидорович, - одначе, батька, и я не прост и тебе в дурную разделку не дамся!»
Подумавши так-то, он малым делом гостя попридержал, кликнул девку и шепнул ей, штоб она богатые угощенья со стола поприбрала, одначе самовар оставила с самой нехитрой снедью. «Каков привет, таков и ответ», - думает, а сам, спокойненько так попа Василья в дом заводит и за стол сажает. Тот оглядел убранство новехонькое, богатое, посуду знатную, зубами скрыпнул, на иконы покрестился и с особым придыханьем и какими-то тягостными причитаньями речь повел.

 (Продолжение следует)